Охота на лошадей - Дик Фрэнсис 5 стр.


– Нет, надо. Ваш отец просил меня присмотреть за вами, и я должен видеть, как вы благополучно войдете в дверь.

Она вскинула брови и с комическим испугом посмотрела на меня, но послушно обошла машину и села на сиденье для пассажира. Я включил мотор и фары, и мы тронулись в сторону Кенсингтона.

– Вы всегда выполняете все, что говорит папа? – улыбаясь, спросила Линни.

Теперь она чувствовала себя намного увереннее.

– Да, когда хочу.

– Но ведь "да" и "когда хочу" противоречат друг другу.

– Правильно.

– Ладно, тогда скажите мне, чем вы конкретно занимаетесь? Что вообще делают на государственной службе?

– Я беседую с людьми.

– С какими?

– С теми, кто хочет работать в правительственных департаментах.

– Что-то вроде инспектора по кадрам?

– Вроде.

– Ну и мокреть!

– Что ж, иногда и солнце светит.

– Вы моментально реагируете. Мы только вчера придумали говорить "мокреть".

– Очень полезное слово.

– Да, мы тоже так подумали. Годится на все случаи.

– К примеру, мокрый ухажер.

– Правда. – Линни засмеялась. – Ужасная мокреть иметь мокрого ухажера. Пансион внизу, вон там, – показала она, – но нам придется объехать вокруг и найти место, где оставить машину на ночь.

Ближайшее пустое пространство оказалось в доброй четверти мили от пансиона, и я пошел ее провожать.

– Вам вовсе не обязательно... – начала она, но потом засмеялась. – Хорошо, можете не говорить "папа сказал".

– Не буду, – согласился я.

Линни фыркнула, но покорно пошла рядом со мной. У массивной, хорошо освещенной двери пансиона она остановилась, переступая с ноги на ногу. По неуверенному, озабоченному лицу Линни я без слов прочел, что ее мучает: она не знала, как попрощаться со мной. Я не так стар, чтобы чмокнуть меня в щеку, как дядю, и не так молод, чтобы небрежно помахать рукой, как сверстнику. Я работаю у ее отца, но не его служащий. Живу один, выгляжу респектабельно, ни о чем не спрашиваю – я не подходил ни под одну категорию людей, с которой она до сих пор имела дело.

Я протянул руку и улыбнулся:

– Спокойной ночи, Линни.

Ее рукопожатие было коротким и теплым.

– Спокойной ночи... – Возникла пауза, пока она решала, как же назвать меня. Последнее слово звучало почти как выдох: – Джин.

Линни повернулась на одной ноге и двумя прыжками одолела лестницу, потом оглянулась и, закрывая дверь, помахала мне рукой.

"Маленькая Линни, – подумал я, подзывая проезжавшее такси. – Маленькая Линни в самом начале пути". Осознанно или неосознанно, но эта прелестная юная женщина словно говорила: "Обрати на меня внимание". И нет смысла притворяться, будто она не вызвала во мне жажды. Хотя она была совершенно не той женщиной, которая стала бы оазисом в моей пустынной жизни. Но если я чему-то научился за свои тридцать восемь лет, так это тому, с кем не надо спешить в постель.

И, что еще тоскливее, как этого избежать.

Глава 4

Офисы страховой компании "Жизненная поддержка" занимали шестой этаж современного здания на Тридцать третьей улице. На пятом и седьмом этажах по клетушкам, обитым пластиком, они распихали компьютеры и электрические пишущие машинки. Я сидел в кожаном кресле глубиной три дюйма и восхищался мастерством дизайнеров этой мебели. По-моему, мебельщики в Штатах превзошли всех других умельцев: ни в какой другой стране мира невозможно просидеть несколько часов на одном и том же сиденье, не почувствовав боли в пояснице.

В тишине и прохладе я ждал уже сорок минут. Вполне достаточно, чтобы понять: растения в горшках, стоявших вдоль низкой перегородки, разделявшей сорокафутовый квадратный холл на пять маленьких секций, тоже сделаны из пластика. Вполне достаточно, чтобы восхититься обитыми сосновой доской стенами, ковром, в котором нога утопала по щиколотку, скрытыми в низком потолке светильниками. В каждой секции стояли большой стол и два мягких кресла, одно за столом, другое перед ним. Во всех пяти секциях кресла были заняты. Каждую секцию разделял пополам еще один стол, поменьше – для секретаря, который вел протокол, сидя спиной к боссу, чтобы не нарушать интимность беседы. Перед пятью секретарями стояли пять длинных черных кожаных скамеек для ожидавших приема.

Я ждал. Передо мной еще должны были принять какого-то высокого мрачного джентльмена.

– Мы очень сожалеем, что вам приходится ждать, – извинилась секретарь, – но расписание было составлено очень плотно еще до того, как мы получили телеграмму от мистера Теллера. Вы подождете?

Почему бы нет? Ведь у меня в запасе три недели.

С потолка лился мягкий свет, сладкая музыка сочилась из стен, будто сироп. Благодаря этой музыке и акустическому расчету при строительстве здания консультации, которые шли за пятью большими столами, были абсолютно не слышны ждавшим на скамьях. Но в то же время у клиентов возникала приятная иллюзия, что они не брошены один на один со своими невзгодами. Все были равны в глазах клерков страховой компании. Но каждый клиент чувствовал себя немножко более равным, чем другие.

Простившись с Линни, я всю ночь не спал, но не по ее вине. Во мне шла давняя дурацкая борьба между жаждой забвения и убеждением, что смириться было бы неверно в принципе, все равно что признать свое поражение. Я никогда не умел принимать поражения. От перспективы искать лошадь Дэйва Теллера энтузиазм горел во мне не ярче, чем мокрая угольная пыль, но и нация едва ли погибнет, если я покину службу.

Кэролайн... При мысли о ней кровь бросилась мне в голову. Кэролайн, на которой я бы женился, если бы ее муж дал развод.

Кэролайн оставила его и стала жить со мной, но ее постоянно мучило чувство вины. Жизнь превратилась в кошмар. Будничный ежедневный кошмар. Шесть изматывающих лет – даст он развод, не даст развода – подточили ее нежную страсть, и в конце концов он развода не дал. Но и не получил ее. Через год после суда Кэролайн оставила меня и уехала в Найроби работать в больнице сестрой, вспомнив медицину, которой занималась до замужества. Время от времени мы обменивались письмами, в которых даже не заикались о возможности снова жить вместе.

Острая боль разлуки постепенно притупилась, и я больше не чувствовал ее каждую минуту. Но после все более долгих интервалов боль возвращалась, и тогда я вспоминал Кэролайн, какой она была в начале нашего знакомства, и желание становилось почти невыносимым. Не составило бы труда найти других девушек: одну, чтобы поговорить, с другой поработать, с третьей лечь в постель. Но такой, чтобы обладала всеми качествами сразу, не находилось. Такой была Кэролайн. В последний год мое одиночество не рассеялось, а еще более мучило меня. Работа по самой своей природе отдаляла меня от людей. Дома меня никто не ждал, никто за меня не беспокоился, никто не разделял мои заботы. Бесполезность и пустота существования глубоко укоренились, и, казалось, ничто не ждет меня впереди, кроме этой пустоты, которую я и теперь уже находил невыносимой.

Клиент за большим столом встал, пожал руку консультанту и ушел. Секретарь пригласила мужчину, который был записан следующим. Я продолжал ждать. Без нетерпения. Привык ждать.

Утреннее обследование плоскодонки ничего не дало, кроме десятка полусмазанных отпечатков пальцев разных людей. Самые четкие отпечатки принадлежали Питеру. Платок с медведем Йоги теперь переходил из рук в руки: его изучали владельцы фабрик. Мы, почти не надеясь, ждали, что вдруг кто-нибудь вспомнит и скажет, где он был продан. В три часа дня британского летнего времени суперлайнер взлетел с аэродрома Хитроу и в три десять приземлился на аэродроме Кеннеди. Страховая компания "Жизненная поддержка" закрывалась в шесть, в моем распоряжении оставалось еще полчаса. В узких ущельях улиц жара поднялась еще на один градус, и теперь, по-моему, вода бы закипела в луже, если бы где-нибудь осталась невысохшая лужа. Так что спешить мне было некуда.

Подошла моя очередь сесть за большой стол. Высокий мужчина встал и протянул мне сухую вялую ладонь, сопроводив свой жест искренней улыбкой профессионала в страховом деле. Усадив меня в глубокое удобное кресло, он сел напротив и взял телеграмму, незаметно подсунутую ему секретарем. Полированная деревянная пластинка стояла посередине стола, и на ней аккуратными золотыми буквами сообщалась полезная информация: "Пол М. Зейссен".

– Мы получили телеграмму от мистера Теллера, – сказал он. Легкое, почти незаметное неодобрение в голосе.

Я кивнул, потому что сам послал ее.

– Расследователи нашей компании очень опытны. – Ему не понравился мой приезд, но он не хотел потерять такого клиента, как Теллер, поэтому старался быть вежливым.

Я решил сгладить его недовольство, больше по привычке, чем с какой-нибудь целью.

– О, конечно. Пожалуйста, воспринимайте меня просто как вспомогательную силу. Мистер Теллер уговорил меня поехать, потому что он, к несчастью, сломал ногу и пролежит в больнице несколько недель. Он поддался порыву и послал меня как друга... вроде как представлять его. Только посмотреть, не могу ли я что-нибудь сделать. Нет и малейшего намека на его недовольство вашей фирмой. – Я вежливо помолчал. – Если он кого и критикует, так это полицию.

Улыбка Пола М. Зейссена стала на сотую долю градуса теплее, но он не поднялся бы до столь высокого ранга в своей профессии, если бы не отметал половину сказанного как заведомую ложь. Мне это вполне подходило. Половина того, что я сказал, было правдой. Или, вернее, полуправдой.

– Мистер Теллер, разумеется, понимает, что мы сами заинтересованы в поисках лошади? – продолжал он.

– Разумеется, – согласился я. – Мистер Теллер также очень надеется на успех ваших поисков, потому что лошадь незаменима. Безусловно, он предпочел бы возвращение жеребца любой страховой премии.

– Полуторамиллионной премии, – благоговейно сказал Зейссен.

– Живой он стоит больше, – заметил я.

Чиновник впервые взглянул на меня с любопытством. Проглотив оскорбленную гордость за престиж фирмы, он понял, что они ничего не теряют, позволив мне подключиться к поискам.

– Дело Крисэйлиса поручено одному из наших лучших сотрудников, Уолту Пренселе, – объяснил Зейссен. – Он представит вам всю картину. Я послал ему распоряжение с копией телеграммы, так что он знает о вашем приезде. – Зейссен нажал кнопку на внутреннем телефоне. – Уолт? Мистер Хоукинс из Англии уже здесь. Могу ли я предложить ему сейчас подняться к вам?

Вежливый вопрос, как это часто бывает в американском деловом мире, был равносилен приказу. Естественно, ответ оказался утвердительным. Зейссен снова нажал кнопку и встал.

– Кабинет Уолта этажом выше, номер сорок семь. Любой покажет вам. Вы хотите подняться к нему прямо сейчас?

Именно этого я и хотел.

В кабинете номер сорок семь, как мне казалось, меня должны были встретить в штыки, хотя и подчеркнуто любезно, как этажом ниже. Но я ошибся, потому что Уолт хорошо поработал над этим делом, в чем я сначала не был уверен. Он приветствовал меня с деловой небрежностью, пожал руку и указал на соседний стул, потом сел сам, и все это за пять секунд, без сучка без задоринки. Он был примерно моего возраста, но чуть меньше ростом и гораздо толще. Сильные квадратные ладони с ногтями, так коротко остриженными, что, казалось, подушечки пальцев нависают над ними. Его предки явно жили в Центральной Европе, об этом свидетельствовали высокие скулы и строение головы, увенчанной густыми, вьющимися, русыми с проседью волосами. В глубоко посаженных карих глазах, как и у его шефа, навсегда застыло выражение недоверия ко всему на свете. Но Уолту почти не удавалось его скрыть.

– Итак, Джин, – в голосе ни враждебности, ни особого дружелюбия, – вы проделали долгий путь.

– Идея Дэйва Теллера, Уолт, – равнодушно ответил я.

– Искать лошадей... Вы специалист в этом деле? – Тон формальный, равнодушный.

– Практически нет. А вы?

– Если вы хотите сказать, – его ноздри раздулись, – что это именно я не нашел тех двух жеребцов, пропавших раньше, то это был не я.

Я улыбнулся, но в ответ улыбки не получил.

– Три года назад "Жизненная поддержка" заплатила за Оликса один миллион шестьсот сорок три тысячи семьсот двадцать девять долларов. Цент в цент. Первая из пропавших лошадей, Шоумен, была застрахована в другой компании.

– Лошади просто убежали? – поинтересовался я. – Или их увели?

Он потер большим пальцем левой руки коротко остриженные ногти на правой руке. Тогда я увидел этот жест впервые, но потом наблюдал его сотни раз.

– Теперь, после того как вы приехали, – увели. Раньше я не был в этом уверен.

– Официально я в отпуске, – запротестовал я. – И приехал только потому, что Теллер попросил меня. Не следует придавать этому большое значение.

Он окинул меня ироническим взглядом.

– Я проверил вас. – Он посмотрел на копию телеграммы, лежавшую на столе. – Мне хотелось знать, что за английский надоеда решил сунуть нос в чужие дела.

Я промолчал, а он причмокнул губами, выразив этим одновременно понимание, оценку и смирение.

– Тайный агент, – продолжал он. – Как Теллер нашел вас?

– Как вы раскрыли меня? – вместо ответа спросил я.

– Я упомянул ваше имя в двух местах, – самодовольно проговорил Уолт, – в ФБР и ЦРУ, и получил позитивную реакцию в обоих. Несколько знакомых ребят дополнили информацию. Вы что-то вроде главной преграды на пути к внедрению шпионов в некоторые британские правительственные институты, такие, как биологические исследовательские лаборатории. И вы несколько раз предупреждали по этому поводу наших людей в Форт-Детрике. Они мне сказали, что противная сторона пыталась помешать вам, и пару раз довольно грубо. – Он вздохнул. – Так что наши ребята дали на вас "добро". И еще какое.

– А вы тоже даете "добро"?

– Они сказали, что вы любите действовать за сценой.

– На сцене можете играть вы.

– Лишь бы я не выглядел плохо перед "Жизненной поддержкой".

Мой решительный кивок удовлетворил его. Если мы найдем лошадь, пусть руку пожимают ему.

– Ладно, обо мне поговорили, теперь перейдем к Крисэйлису. Расскажите, как он пропал? – попросил я.

Уолт посмотрел на часы и сверил их с электронными часами на стене. В маленьком, без окон, похожем на коробку кабинете единственная стеклянная панель выходила в коридор. И хотя здесь было прохладно и удобно, обстановка не располагала к внеслужебному разговору.

– Пять минут седьмого, – сказал Уолт. – У вас назначены на сегодня другие встречи?

– Знаете, где есть хороший бар? – спросил я.

– Вы читаете мои мысли. – Он поднял глаза к небесам, вернее, к довольно низкому потолку. – Вверх по Бродвею в квартале отсюда есть "Дэлэни".

Мы вышли из прохлады кондиционеров на изнывавшую от зноя улицу – тридцать градусов жары и девяносто восемь процентов влажности. Через сто ярдов у меня на спине образовалось маленькое болото. Я никогда не огорчаюсь, если жарко. Нью-Йорк, обдуваемый горячим ветром, лучше Нью-Йорка, занесенного снегом. Любое место, где жарко, для меня лучше того, где холодно. Холод проникает не только в кости, он сковывает сознание, сушит волю. Если к зиме я не справлюсь со своей депрессией, поражение придет с первым снегом.

"Дэлэни" выставил столы на тротуар и обслуживал участников какой-то деловой конференции. На лацканах одинаковых пиджаков висел обязательный картонный прямоугольник с фамилией. Любезные улыбки скрывали озабоченность. Эти люди занимали все столики от тротуара до прохладной темной глубины бара. Полностью поглощенные своими проблемами, они ничего и никого не замечали. Места нам не нашлось.

– Вы хотите позвонить в отель, заказать номер? – спросил Уолт. – Где вы остановились?

– В "Билтморе".

Уолт вскинул брови.

– Теллер платит, – пояснил я. – У него там счет.

– Что вы для него сделали? Спасли ему жизнь?

– Шесть раз, – парировал я.

– Он, наверное, серьезно думает, что вы поможете вернуть ему лошадь, – задумчиво протянул Уолт.

– Мы, – поправил я его.

– Нет. Вы. Этот жеребец не оставил следов. Я искал.

Водитель такси, цветной парень в рубашке с засученными рукавами, отвез нас в отель. Горячий воздух с пылью всякий раз влетал в окно, когда мы набирали скорость. Под палящим солнцем пешеходы разбредались по домам, и ветер гонял по мостовой больше мусора, чем обычно.

– Грязный город, – фыркнул Уолт, глядя на улицы. – Хочу в Чикаго.

– Слишком холодно, – машинально пробормотал я. – Красиво, но холодно. Такой пронизывающий ветер с озера.

– Ребята, вы из Чикаго? – спросил водитель. – Я родился там, в Луп.

Уолт заговорил с ним о Чикаго, а я погрузился в полусонное состояние, выбросив из головы и водителя, и Уолта, и Дэйва Теллера, и Кэролайн, и вообще всех на свете. В "Билтморе" мы поднялись ко мне в номер, я позвонил и заказал бутылку виски, лед и тоник. Уолт ослабил галстук и сделал оценивающий глоток.

– У вас сонный вид, – заметил он.

– Мое естественное состояние.

– По-моему, в Англии уже полночь.

– По-моему, тоже.

Мы занялись своими бокалами, и наступило молчание. Потом Уолт устроился поудобнее в кожаном кресле и спросил:

– Так вы хотите знать, как пропала эта проклятая лошадь?

– Конечно. – Скука, прозвучавшая в моем голосе, удивила даже меня.

Уолт уставился на меня сначала недоумевающе, потом задумчиво, но, когда он заговорил, его тон стал строгим и деловым:

– Крисэйлиса приняли на аэродроме Кеннеди, поместили в фургон для лошадей и повезли в Лексингтон, штат Кентукки. До этого он провел обязательные двадцать четыре часа в иммиграционном карантине. В аэропорту есть специальные конюшни, там находилось еще шесть лошадей, прилетевших тем же рейсом. Все шло нормально. Так вот, Крисэйлиса и четырех других скакунов погрузили в фургон, который направился на запад от Нью-Йорка к главному шоссе Пенсильвании.

– Время? – спросил я.

– Выехали в четыре дня в понедельник. В прошлый понедельник. Сегодня ровно неделя с тех пор. Предполагалось, что фургон прибудет в Лексингтон во второй половине дня во вторник. Расстояние – семьсот миль.

– Остановки?

– Ага, остановки. Тут-то все и началось. – Уолт вертел бокал в руках, и лед со звоном стукался о стенки. – Первую остановку, чтобы пообедать, они сделали в Оллентауне, примерно восемьдесят пять миль от Нью-Йорка. Лошадей сопровождали четыре человека: два водителя и два конюха. Конюхи рассердились на водителей, потому что те дали им слишком мало времени на обед. И они поругались.

– Все четверо так говорят?

– Ага. Я беседовал со всеми четверыми по очереди. Каждый пытается оправдать себя и переложить вину на других. Конюхи не доели обед, и фургон проехал миль двести до Бедфорда, где остановился на ночь. Но обида не прошла, и там они подрались. У Питтсбурга они свернули на юг и выехали на федеральное шоссе номер семьдесят, а у Занзвилла, на юго-западной развилке, свернули к Цинциннати. Через пятьдесят миль они опять повернули на юг, чтобы пересечь реку Огайо уже в штате Кентукки. Потом, минуя Париж, им предстояло направиться в Лексингтон.

– Мне нужно посмотреть их маршрут на карте, – сказал я.

Уолт кивнул.

Назад Дальше