– Мистер Дэйв Теллер, который купил лошадь, хотел бы знать, не разрешите ли вы Сэму Китченсу поехать в Штаты на несколько дней, чтобы опознать Крисэйлиса, когда его найдут. Мистер Теллер оплатит дорогу и все расходы.
– Вот Сэм обрадуется, – засмеялся Аркрайт. – Он неплохой парень. Очень исполнительный.
– Когда он понадобится, вы получите телеграмму, куда и когда ему приехать. Можно ли считать, что мы договорились?
– Скажи своему американцу, – кивнул Аркрайт, – что я охотно позволю Сэму съездить в Штаты.
– Они с моим боссом будут очень благодарны, – сказал я, тоже поблагодарил старого тренера и заплатил за еще одну водку с тоником. Потом мы поговорили о лошадях.
Сэм Китченс водил по парадному кругу молодую кобылу, и я даже рискнул поставить на нее десять шиллингов, но она оказалась неуклюжей коровой. Я подошел к Аркрайту и смотрел, как он, насупившись, слушал объяснения жокея: мол, беда не в каких-то внешних причинах, а в том, что у кобылы куриные мозги.
Конюхи обычно не терпят, когда критикуют их подопечных, но по выражению лица Сэма Китченса, невысокого плотного человека лет тридцати, я понял, что он придерживается того же мнения о кобыле, как и жокей. Когда Аркрайт представил меня, я спросил, сможет ли он опознать Крисэйлиса с такой уверенностью, чтобы, если понадобится, подтвердить свое мнение в суде.
– Конечно, – без колебаний ответил он. – Я знаю этого парня. Три года с ним работал. Конечно, я узнаю его. Может, сейчас я и не скажу, который из двадцати жеребцов в табуне – он, но, если подойду ближе, сразу определю. По гриве, пятнышкам на шкуре. Я их никогда не забуду.
– Прекрасно, – сказал я. – А нет ли... нет ли в нем чего-то особенного, что могло бы помочь человеку, который никогда его не видел, узнать, что это именно Крисэйлис?
Он задумался, наверно, на минуту или две.
– Прошло четыре года. Почти пять лет. Единственное, что я помню, у нас вечно были заботы с его задними копытами. Они были тонкими и постоянно трескались в одном и том же месте. Но на племзаводе, куда его забрали, их могли вылечить, потому что он больше не участвовал в скачках. А потом, он сейчас стал старше, и копыта, наверно, затвердели. – Он помолчал. – Я вам вот что скажу: он любил сардины. Единственная лошадь из всех, каких я знал, понимающая вкус в сардинах.
– Странный вкус, – улыбнулся я. – Как вы узнали, что он любит сардины?
– Однажды я пил чай у него в стойле. У меня был сандвич с сардинами. Я положил его на минутку на подоконник, оглянулся – жеребец жует сардины. Я так удивился! И потом мы иногда делили с ним банку сардин на двоих. Они ему очень нравились.
Я остался в Аскоте до последнего заезда и поставил десять шиллингов еще на одного проигравшего скакуна. Из меня получился бы паршивый тренер.
Глава 7
Я приехал на аэровокзал в восемь пятнадцать, но Линни уже ждала меня.
– Не могла заснуть, – объяснила она. – Я никогда не была в Америке.
Я бывал в Америке десятки раз, но тоже почти не спал.
Темно-розовый блестящий плащ и оранжево-золотистое платье Линни производили на пассажиров мужского пола бодрящий эффект. Я тоже испытывал необычный подъем настроения, стараясь спрятать его за темными очками. Он продолжался до середины Атлантики. А потом Линни уснула, и волна отчаяния захлестнула меня, будто я провалился в пропасть. Вяло шевелилась мысль, что никакой надежды найти Крисэйлиса нет. И было бы совсем неплохо побездельничать возле бассейна в компании Юнис и Линни, спокойно попивая под ярким солнцем виски и наслаждаясь видом двух хорошеньких женских фигур в бикини. Полное умиротворение. Лежать как бревно, ни о чем не думать и ничего не чувствовать. И спать. Спать шестнадцать часов в день, остальные восемь ничего не делать... Почти как смерть. И тогда останется крохотный шажок, чтобы покой стал вечным...
– О чем вы думаете? – спросила Линни. Она открыла глаза и смотрела мне в лицо.
– О рае.
– Больше похоже, что об аде. – Она покачала головой и резко выпрямилась в кресле. – Сколько еще осталось лететь?
– Около часа.
– Мне понравится миссис Теллер?
– Разве вы не видели ее прежде?
– Один раз. Когда была маленькой. Я ее совсем не помню.
– Ее нелегко забыть, – улыбнулся я.
– Правда, – согласилась Линни. – Что-то странное есть в том, что я лечу в Америку, чтобы жить с ней на ферме. Конечно, я сказала, что в восторге от такой перспективы. И кто бы не обрадовался путешествию?.. Это же суперкласс. Но у меня ощущение, что у папы и мистера Теллера были более серьезные причины послать меня в Штаты, и я хочу знать какие.
– Они надеются, что, если у нее будет компания, она перестанет пить в одиночку.
– Ну да?! – Линни удивленно взглянула на меня. – Вы шутите?
– Они не говорили мне об этом, но я догадываюсь.
– Но я же не смогу запретить ей пить, – запротестовала Линни.
– И не пытайтесь. Она не бросит пить. И уверен, она вам понравится, если вы не будете вмешиваться в ее привычки.
– Моя мать не одобрила бы ее поведения, – засмеялась Линни.
– Пожалуй, не одобрила бы.
– Наверно, поэтому я и видела миссис Теллер всего один раз. – Линни лукаво усмехнулась. С каждой сотней миль влияние Джоан на глазах испарялось, хотя Линни и не сознавала этого.
Во второй половине дня местного времени мы добрались до "Билтмора", откуда Линни с гидом отправилась в пешеходную экскурсию по Нью-Йорку, а я поехал на такси в "Жизненную поддержку". Жара по-прежнему висела над городом, а воздух еще больше сгустился. Казалось, все погружено в летаргию и дрему, утомленные машины вяло тащились в ущельях дрожавших в мареве зданий. Переступив порог "Жизненной поддержки", я попал в другую температурную зону, поднялся на седьмой этаж, чувствуя, как конденсируется влага на рубашке, и обмяк в кресле в кабинете Уолта.
– Полет прошел нормально? – спросил он. – Вы выглядите...
– Угу, измочаленным, – закончил я.
Уолт улыбнулся, будто ждал этого слова. Усталость чувствовалась и в его улыбке, он тоже умел вкалывать.
– Какие новости из "Снэйл экспресс"? – спросил я.
– Они охотно пошли нам навстречу. – Он достал из стола лист бумаги. – Беда только в том, что в те дни тридцать пять их грузовиков работали в тех штатах и могли на развилке свернуть на запад. – Он протянул мне список. – Работа надолго.
Я посмотрел на список имен и адресов, а потом на часы.
– Думаю, нам надо проверить все.
– Я так и знал, что вы это скажете. – Уолт заметно помрачнел.
– Я, пожалуй, начну, если вы не возражаете. – Я улыбнулся. – Не знаете, где могут быстро сделать увеличенные отпечатки с негативов? – Уолт кивнул. Я протянул ему негатив: – Пара в левом верхнем углу. Парень и девушка. – Он опять кивнул. – Есть еще носовой платок. – Я достал его. – Вы не будете против, если я попрошу вас обойти все кабинеты на этом этаже и спросить, какие ассоциации вызывает у людей этот платок?
Уолт с любопытством взял белый квадратик ткани.
– Медведь Йоги. Что это значит?
– Платок принадлежал девушке, которая, вероятно, знает о Крисэйлисе больше, чем ей следует. Той девушке, что на негативе.
– Найти ее – это почти что найти лошадь? – Уолт недоверчиво и одновременно взволнованно смотрел то на меня, то на платок.
– Может быть.
– Тогда я начну, – с порога бросил он. – Увидимся.
Я принялся изучать список. Люди из "Снэйл экспресс" добросовестно выполнили поручение. К большинству имен прилагалось два адреса, старый и новый. В списке указывались дата и место следования грузовика, гараж, где его проверяли после поездки. И номера телефонов – несколько на Восточном побережье и несколько – на Западном.
Постепенно я приближался к концу списка. С длинными паузами, когда новые жильцы искали новый номер телефона прежних. Я представлялся как сотрудник "Снэйл экспресс", который хочет знать, удовлетворены ли переезжавшие клиенты обслуживанием и есть ли у них предложения или жалобы. Я выслушал больше похвал, чем критики, и обзвонил двадцать семь человек, нанимавших в те дни фургоны для перевозки мебели.
Когда я догрызал один из карандашей, Уолт вернулся и спросил, что делать дальше. Стрелки показывали ровно три часа. Он остался без ленча, но принес большой белый конверт и осторожно открыл его. Шесть увеличенных отпечатков верхнего левого угла негатива Питера. Различных размеров. От почтовой открытки до больших – девять на семь дюймов. На маленьких лица получились четко, на сильно увеличенных – расплывчато.
– Фотограф обещал, что вечером сделает столько, сколько вы хотите, но ему нужно знать, какого формата.
– Попросите его шесть вот таких. Размером с открытку.
– Хорошо. – Уолт снял трубку, нажал кнопку и передал мое пожелание.
Парень и девушка стояли рядом, их головы были слегка повернуты налево, в ту сторону, где мы сидели под зонтом от солнца. Они почти одного роста. Лица спокойные, приятные и в чем-то похожие. У парня волосы темнее. Клетки на рубашке парня получились очень четко, и было видно, что одна пуговица или не застегнута, или потерялась. У девушки на запястье виднелись часы с очень широким браслетом. Когда она держалась руками за столб, часов у нее на руке не было.
– Обычные американцы. Молодые. Ну и что?
– Что вам удалось узнать про платок?
Уолт достал квадрат белой ткани.
– Пятнадцать человек объяснили мне, что это медведь Йоги. Десять понятия не имеют, что это такое, шестерым пришли на ум непристойные предположения, одному – Йеллоустонский парк.
– Одному – что?!
– Йеллоустонский парк.
– Почему Йеллоустонский парк?
– Там живет медведь Йоги. На детских картинках пишут "Джеллистоун", но вообще-то правильно Йеллоустон.
– В Йеллоустоне все еще живут настоящие медведи?
– Конечно.
– Красивая природа... Прекрасное место для отдыха... – Я смутно вспомнил рекламный плакат.
Уолт кивнул.
– И там продают сувениры?
– Не думаю, что это нам поможет.
Я согласился. Это всего-навсего сузит поле наших поисков среди множества людей, кто побывал когда-то в Йеллоустонском парке или знал кого-то, кто побывал там. Но я вспомнил парня с Ямайки, который хотел устроиться на работу в оборонную лабораторию биологических исследований, а ему отказали, потому что в его спальне стоял сделанный в России бюст Кастро. Бывает, и сувениры приносят пользу.
– Вероятно, платок изготовлен в Японии. У вас есть рассыльный, который мог бы узнать, кто импортирует такие платки и где продает их здесь?
– Рассыльный? – сердито повторил Уолт. – Рассыльный – это я. – Он положил носовой платок в конверт, попытался найти ответ на мои вопросы по телефону, потом бросил трубку и неохотно встал. – Мне придется пойти поискать, кто занимается ввозом этих медведей. Какие новости о грузовиках?
– Двадцать семь в порядке. Из оставшихся восьми пять не отвечают, а в трех случаях нет телефона.
Я снова позвонил по неотвечавшим номерам. По-прежнему бесконечные долгие гудки. Уолт заглянул в короткий список еще не проверенных фургонов, которые я вынес на отдельный лист.
– Уверен, они все снова в пути, – буркнул он. – Небраска, Кентукки, Нью-Мексико, Калифорния, Вайоминг, Колорадо, Техас и Монтана. Только не просите меня обежать эти штаты! – Он закрыл за собой дверь, и его тяжелые шаги замерли в коридоре.
Я продолжал звонить по оставшимся восьми номерам и через два часа вычеркнул Техас, сгрыз до конца один карандаш Уолта и укоротил на дюйм другой. Потом решил, что невозможно работать день за днем в такой кроличьей клетке, как кабинет Уолта, и вспомнил бассейн и плескавшуюся в нем Юнис.
Раздался звонок.
– Вы остановились в "Билтморе"? – спросил Уолт.
– Да.
– Буду ждать вас там в баре. Я ближе к отелю, чем к офису.
– Хорошо, – согласился я. – Иду.
Линни еще не вернулась. Я оставил ей записку у клерка, выдававшего ключи, и пошел в бар. Бледно-голубой костюм Уолта выглядел так, будто он только что вынырнул из-под поливальной машины, струйки пота стекали по его лицу. Чувствуя угрызения совести, я купил ему большой бокал виски со льдом и подождал, пока это успокоительное подействует. Он вздохнул, потер двумя руками глаза и вытащил из кармана клочок бумаги.
– Начнем с того, – недовольно заговорил он, – что это не медведь Йоги.
Я сочувственно помолчал, потом наклонился к бармену и попросил снова наполнить бокал Уолта. На листке перед ним фамилии восьми изготовителей и оптовых торговцев сувенирами были зачеркнуты. Вверху – аккуратной прямой линией, внизу – возмущенной чертой через весь лист. Плохой день выдался для Уолта.
– Платок, как вы и говорили, изготовлен в Японии. – Он пригубил вторую порцию виски и постепенно стал оживать. – Несколько фирм ради меня обзвонили свои офисы на Западном побережье. Пустое дело. Такое впечатление, что по крайней мере половина сувениров, продающихся там, сделана в Японии. Но все изготовители медведя Йоги в один голос утверждают, что это не медведь Йоги – у него неправильная форма головы.
Уолт вытащил из потертого конверта платок, уже довольно потрепанный, и с отвращением посмотрел на него.
– Если этот платок был продан в Йеллоустонском парке или где-то недалеко от него, то его мог привезти и мелкий торговец. Потому что, поскольку это не медведь Йоги, никто не будет платить комиссионные за право использовать рисунок, и, насколько я понимаю, нет способа найти, кто привез, допустим, чемодан носовых платков в страну и где продавал их.
– Можно начать с другого конца, – подумав, неуверенно предложил я.
– Вы что, совсем рехнулись? – Уолт недоверчиво смотрел на меня. – Не может быть, чтобы вы имели в виду то, о чем я подумал.
Кубики льда позвякивали и пузырились в бокале, я попробовал виски и отставил бокал.
– Один из фургонов "Снэйл экспресс" проверяли в гараже в Рок-Спрингс в Вайоминге. Он все еще стоит там, потому что пока не нашли клиента для обратного рейса. Я попросил их задержать машину, пока не приеду и не осмотрю ее.
– Почему именно эту? Что в ней особенного? – От скрытого раздражения его голос стал резким.
– Потому что это одна из трех машин, заказчики которой не оставили номера телефона. Потому что она в том же штате, что и Йеллоустон. Потому что так подсказывает мне интуиция.
– Конечно, Йеллоустон тоже в Вайоминге, но в четырехстах милях от Рок-Спрингс, – буркнул Уолт.
– В трехстах. Я смотрел по карте.
Он допил бокал и начал тереть большим пальцем подушечки на другой руке гораздо быстрее, чем обычно. Вокруг его глаз от усталости появились круги.
– По-моему, это бесплодная трата времени, – резко бросил он.
– Времени у меня хватает.
– А у меня нет.
Он со звоном поставил бокал на стойку бара, достал из внутреннего кармана еще один белый конверт и положил передо мной.
– Фотографии, что вы просили.
– Спасибо.
Гримаса, с которой он смотрел на меня, отличалась от утренней улыбки, как небо от земли. Я размышлял, стоит ли мне сказать ему, что я понимаю – он почти умирает от голода и этим объясняется его негодующий взгляд. Пожалуй, стоит, решил я.
На пороге бара появилась Линни в оранжевом платье, и усталые мужчины моментально выпрямили спины. Она не вошла. Я провел Уолта по пушистому ковру через бар и в холле представил его Линни. Он сказал несколько банальных фраз и быстро ушел с сердитым лицом.
– Какая муха его укусила? – спросила Линни, глядя на его широкую спину.
– У него был утомительный день, он спешит домой к жене.
– Вы всегда знаете, что ответить? – Она засмеялась и быстро взглянула на меня.
– Часто.
Линни хихикнула. Мы подошли к конторке, где сидел клерк, и взяли ключи.
– Во всяком случае, вы выглядите гораздо более усталым, чем он.
– Очень ободряющее наблюдение.
– Что мы будем делать вечером? Или вы хотите спать? – В ней было мало эгоизма: она спрятала озабоченность, и голос ее прозвучал почти равнодушно. Но когда я сказал, что мы пойдем, куда она захочет, от радости маленькая Линни чуть не запрыгала прямо в холле. Она решила, что мы закажем двухчасовую экскурсию на такси по всем местам, о которых она слышала, но не успела побывать днем. Но сначала мы пошли обедать в ресторан на втором этаже со стеклянными стенами и с видом на Бродвей и на Таймс-сквер. Когда в половине двенадцатого мы вернулись в "Билтмор", Линни совсем не хотела спать.
– Какой сказочный, фантастический день, – сказала она в лифте.
– Хороший.
– Я буду помнить его всю жизнь.
Я улыбнулся ее энтузиазму. Прошла тысяча лет с тех пор, когда я бывал так счастлив. Но иногда я могу представить, что значит чувствовать себя счастливым. Сегодня это было легче, чем обычно.
– А вы совсем не мокреть, – довольно усмехнулась Линни.
– Да и вы не такая зануда, чтобы не выдержать собственного общества.
И все же на восьмом этаже, как и полагалось, лифт остановился, и мы разошлись по своим номерам. Ее дверь была напротив моей.
– Спокойной ночи, маленькая Линни. – Я поцеловал ее в щеку.
– Спокойной ночи, Джин. – Ее карие глаза безмятежно улыбались. – Спите хорошо.