***
Акулина оказалась женщиной на редкость крепкой и выносливой: Аркадию еще дважды пришлось одеваться и бегать за водкой, а творческая девушка была все еще ни в одном глазу. Правда, из ее сердца полностью выветрился образ морально неустойчивого Рудика Бальтазаряна и на освободившемся месте безраздельно воцарился Аркадий Западло. Вслушавшись в страстный шепот подруги, Аркадий к собственному немалому удивлению узнал, что именно ради него любвеобильная Акулина продала теткин домик под Вышним Волочком. Как такое могло случиться, учитывая весьма малую продолжительность их знакомства, Аркадий не понял, но предпочел не забивать голову ерундой, а выпить еще водки, после чего веснушчатая нимфа снова показалась ему весьма привлекательной.
Проснувшись в привычно отвратительном моральном и физическом состоянии, в неопределенный час чрезвычайно позднего утра, грозящего оказаться ранним вечером, Аркадий долго озирался по сторонам и пытался понять, кто он такой и где, собственно, находится. Мучительная тошнота и невыносимая головная боль убедили его в том, что он, скорее всего, жив, хотя раскинувшееся рядом с ним в постели необъятное рыжеволосое создание средних лет и предположительно женского пола наводило на мысль о том, что он уже в аду.
Мысль об аде путем несложной цепочки ассоциаций напомнила Аркадию о рыжем Толяне, заказчике одной из гусиных стай. Зная, что такие, как Толян, не понимают шуток и не входят в чужие затруднительные обстоятельства, включая тяжелое похмелье и рыжеволосую Акулину, Аркадий неимоверным усилием сбросил с себя одну из веснушчатых конечностей, шатаясь и стеная, дополз до телефона и набрал номер Толянова мобильника.
Толян был зол: они договаривались на утро, а на часах был уже шестой час вечера. Аркадий, как мог трезво оценив свое физическое состояние, понял, что до мастерской ему не добраться, тем более что он не имел ни малейшего понятия, где находится. Он подробно описал заказчику местоположение "Валтасаровых Чертогов", сказал, куда легкомысленные художники прячут ключ от двери и под конец сообщил, что заказ представляет собой сельскохозяйственный пейзаж на тему "Утро на птицеферме".
– Правый из двух! – уточнил художник. – Не перепутай, правый.
– Ладно, блин, не с лохом говоришь! – недовольно буркнул Толян и отключился.
Аркадий без надежды на успех поискал в доме водку, не нашел и со стоном улегся обратно в жаркую Акулинину постель.
***
Рыжий Толян, которого время уже поджимало, погнал на Новочеркасский. Поднявшись по лестнице на самый верх, найдя в указанном месте ключ и поразившись чужому легкомыслию, он вошел в мастерскую. Увидев царящий там кавардак, Толян присвистнул.
"Ну и живут же, козлы! – подумал он. – Никакой, блин, культуры!"
Пробравшись среди разбросанных произведений искусства и предметов скудного домашнего обихода, перешагнув через спящего тяжелым сном и время от времени вздрагивающего и вскрикивающего кота, Толян добрался до мольберта с жизнерадостно гогочущими гусями.
"Вот пьянь, – подумал Толян с осуждением, увидев перед собой одну-единственную птицеферму, – ведь десять раз повторил, что правую картину взять надо, когда она, блин, всего одна! Видно, до того допился, что у него все в глазах двоилось!"
С этой мыслью работник неформальной силовой структуры снял "Утро на птицеферме" с мольберта. Помня строгий наказ своего шефа Штабеля бережно обращаться с картиной, Толян завернул ее в забытый Акулиной лоскутный шедевр и отправился восвояси.
***
Надежда Николаевна Лебедева уже два дня пребывала в состоянии растерянности. Состояние это было для нее совершенно нехарактерно, но сейчас она не знала, что предпринять, и мучилась бездействием.
Тогда, два дня назад, когда она выскочила из Академии художеств и увидела на скамейке перепуганную Лену, она хотела только одного: поскорее унести ноги от этого опасного места. Лена же, избавившись от проклятой картины, повеселела и не хотела даже думать о продолжении их авантюрного проекта.
– Ну, сами посудите, Надежда Николаевна, если профессор забрал картину, значит, такая судьба. И она, эта судьба, указывает нам, чтобы мы больше не суетились и не предпринимали никаких действий. Я согласна с вами в том, что если бы мы подбросили картину в Эрмитаж, все бы от меня отстали: и милиция, и Денис. Но как мы ее теперь получим от профессора? Придется это дело бросить. Зря вы взяли ту копию, она никому теперь не понадобится.
Так-то оно так, – слабо возражала Надежда, – но что профессор Аристархов собирается делать с картиной? То есть он думает, что это – копия… Допустим, он дома рассмотрит как следует и определит, что у него в руках – подлинник. А если сразу ее кому-то отдаст, и тот человек поймет, что картина – краденая? Выходит, мы подставили безвинного человека, он же никогда не оправдается.
– Ну и что вы предлагаете? – агрессивно возражала Лена. – Пойти к этому профессору и честно все ему рассказать?
– Ни Боже мой! – испугалась Надежда. – Как же ты плохо обо мне думаешь… Сначала надо выяснить, что за птица этот профессор Аристархов. Не очень мне нравится такое совпадение – как только украли картину, так он заказывает ее копию. Надо тебе сказать, что я вообще к совпадениям отношусь с большой осторожностью, обычно оказывается, что совпадений не бывает, что во всех событиях и поступках людей присутствует связь, надо только ее найти.
– Ох, Надежда Николаевна, зря мы все это затеяли! – вздохнула Лена. – Пусть бы эта картина лежала себе в подвале.
– Тогда ты не знала бы ни минуты покоя, – напомнила Надежда.
– Можно подумать, что сейчас я спокойна! – фыркнула Лена и тут же усовестилась: – Простите, что я так хамски с вами говорю. Просто эта картина меня достала.
Ничего, не вешай нос, – бодрилась Надежда, – есть у меня один человек, старый приятель. Он раньше в Академии преподавал, а потом ушел в свободные художники. Работает в основном за границей, но по старой памяти все знает о том, что в Академии творится. Сейчас он как раз здесь, недавно приехал из Германии. Так что я ему позвоню и постараюсь выведать кое-что про Аристархова. А сейчас едем домой. Ты сиди дома тихо, а к телефону вообще не подходи. Копию я с собой возьму.
– Да зачем она вам?
– На всякий случай! – твердо ответила Надежда.
Сказано – сделано. Придя домой, Надежда Николаевна поставила на плиту воду для риса, а в духовку – недотушенную курицу, достала из холодильника овощи для салата, вымыла их и, оставив стекать в раковине, набрала номер телефона своей приятельницы Галки, муж которой и был тем самым художником, обладающим бесценной информацией насчет всего, происходящего в Академии художеств. Надежде повезло, трубку взял сам Игорь Владимирович, Гарик, как называли его все домашние, друзья и знакомые. Гарик жутко орал в трубку, потому что у него там играла музыка и слышался дикий визг, но Надежду сразу же узнал и обрадовался.
– Привет, Надя, если тебе Галку, то ее нету! – прогудел он. – Она к своей матери уехала на неделю.
– Да мне бы с тобой поговорить! – попросила Надежда. – Очень нужна информация.
– Ну давай, говори! – рявкнул Гарик.
– Кто такой профессор Аристархов?
– Чего? – надрывался Гарик. – Какой Астахов?
– Что ты знаешь о профессоре Аристархове? – проорала Надежда, чувствуя, что силы ее на исходе. – Слушай, ты не можешь звук убавить?
В трубке прекратилась музыка, но зато усилился визг, вой и послышались звуки выстрелов. Как женщина, идущая в ногу со временем, Надежда Николаевна не испугалась и не бросилась звонить в милицию – она сообразила, что внуки Гарика осваивают новую компьютерную игру.
– Вот что, Надежда, – раздался крик Гарика, – так жить нельзя! То есть разговаривать так нельзя! Тебе про Аристархова для дела или просто так, посплетничать?
– А когда я без дела звонила? – обиделась Надежда.
– Тогда звони завтра, а еще лучше – приезжай. Поговорим нормально, а то давно не виделись. Завтра бандитов Машка на утренник повезет, мне амнистия выйдет! – засмеялся Гарик.
– А что они в школу не ходят? – заикнулась Надежда.
– Эх ты, бабка непутевая! Сразу видно, что с внуками не сидишь! – укоризненно прогрохотал Гарик. – Сейчас же каникулы.
Надежда пристыженно замолчала.
С Гариком договорились на утро, и Надежда с головой окунулась в хозяйственные дела.
На следующий день была суббота. Этот день Надежда Николаевна всегда посвящала только своим неотложным делам, потому что муж ее в субботу всегда работал, а она – нет. Она вообще в последнее время не слишком утруждала себя работой в своем научно-исследовательском институте. Там мало платили, а работать даром Надежде не позволяло сильно развитое чувство собственного достоинства. Найти же другую работу с каждым годом становилось все сложнее – во-первых, годы неумолимо бежали вперед, и совсем рядом уже был отвратительный пятидесятилетний юбилей, а во-вторых, муж Сан Саныч вообще был против того, чтобы Надежда работала. Институт он еще терпел, но готов был работать ночи напролет, только чтобы дома ждали его обед и ласковая жена. Если оба супруга будут все время пропадать на работе, никакой семьи не получится, считал Сан Саныч. В общем, Надежда устала с ним спорить и смирилась.
Гарик открыл дверь, не спрашивая. Был. он в рабочей одежде, заляпанной краской, на голове – кепочка из газеты, как у маляра из кино.
Надежда не стала спрашивать, чем он занимается: и так все было ясно. Гарик занимался квартирой. Лет семь назад все семейство въехало в огромную квартиру в старом фонде. Только художественный глаз Гарика мог увидеть в этом захламленном помещении что-то прекрасное. Гарик же, выдержав тяжелейший бой с женой и дочерью (дело доходило до развода), настоял на своем, то есть именно на этой квартире. И теперь, постепенно, шаг за шагом, он снимал наслоения прожитых лет и квартира медленно возрождалась.
Надежда понимала домашних Гарика. Вот уже несколько лет им приходилось жить в военно-полевых условиях, питому что Гарик, как уже говорилось, по полгода работал за границей. Таким образом постоянно действующий ремонт никогда не кончался, только прекращался на время его отсутствия. Но когда, войдя в комнату, она увидела дивной красоты камин с голубыми изразцами и полностью восстановленный цветной плафон на потолке, она ахнула и прижала руки к сердцу.
– Красота-то какая!
– Вот! – гордо улыбался Гарик. – А они, прежние-то жильцы, потолок известкой белили! А двери масляной краской красили! Да еще в десять слоев!
Гарик продемонстрировал свежеочищенную от краски дубовую дверь.
– Лаком покрою, и больше ничего делать не надо! Ладно, Надя, давай поговорим, пока бандиты не явились. Посидим в тишине на кухне, кофейку попьем.
Надежда с удовольствием согласилась. Попивая отличный кофе, привезенный Гариком из Германии, она узнала удивительнейшие вещи. Оказывается, профессор Аристархов, которому они с Леной так легкомысленно хотели подбросить картину, был птицей высокого полета. Надежда узнала все про изготовление копий, про эксплуатацию бедных студентов, о том, что у профессора существует надежный канал вывоза картин за границу. Все знают об этом, но ничего сделать не могут: – профессор крут, и к бизнесу своему никого не подпускает.
"Такая акула может и картину спереть запросто!" – встревоженно подумала Надежда.
А теперь скажи, Надежда, для чего тебе все это нужно знать? Гарик прищурился и смотрел с любопытством. – Женщина ты от нашего дела далекая, что это вдруг тебя на искусство потянуло?
– Не то чтобы на искусство, – промямлила Надежда, – но, понимаешь, как бы это половчее выразиться…
– Ты снова влезла в какую-то историю! – констатировал Гарик.
– Откуда ты знаешь? – поразилась Надежда. – Галка натрепалась?
– Не без этого, – усмехнулся Гарик.
– Игорь! – Надежда прижала руки к сердцу и даже встала с табуретки. – Не могу рассказать, это не моя тайна. Но очень прошу: разузнай для меня, каким образом Аристархов посылает копии за границу.
– Пристраивает с партией картин, которые художники вывозят на аукцион или на выставки.
– А сейчас, как у него дела обстоят сейчас?
Ну узнать-то, конечно, можно, – протянул Гарик, – но не сразу. Сделаю несколько звонков. Бывшие сослуживцы от меня ничего скрывать не будут, потому что я им тоже бываю нужен. Привезти что-то или, наоборот, пару картин вывезти. Я ведь все время туда-сюда сную, как маятник.
– А этот Аристархов никогда к тебе не обращался с просьбой насчет картин?
– Он-то обращался, – поморщился Гарик, – да только я не откликнулся. Не люблю я, знаешь, когда студентов обирают. Заплати человеку нормально за работу, а потом делай с копиями что хочешь. А он, Аристархов-то, норовит даром все получить. Так что я его послал подальше. А сделать он мне ничего не может – я же теперь свободный художник. С тем и ушел "AAA", как его студенты называют.
Надежда поскорее распрощалась с Гариком, условившись созвониться завтра.
***
Аркадий Западло вторично пришел в себя. С испугом оглядевшись и увидев в постели рядом с собой спящую богатырским сном рыжеволосую объемистую незнакомку, он тихонько выбрался из кровати, собрал по углам комнаты свою одежду и, крадучись, двинулся к двери. Женщина в постели перевернулась на другой бок и оглушительно всхрапнула. Аркадий вылетел из квартиры как ошпаренный. На улице он перевел дух и огляделся. Оказалось, что он совсем недалеко от Новочеркасского проспекта и "Валтасаровых Чертогов". Добравшись до мастерской, Аркадий испытал двойственное чувство: с одной стороны, он с облегчением отбросил от себя мучительные воспоминания о рыхлом и веснушчатом теле, сонно ворочающемся среди смятых простыней и тревожную мысль: "Неужели я вчера с ней… Это до чего же я допился…" С другой стороны, в мастерской все было в таком виде, что он сразу подумал об ограблении. Правда, на первый взгляд, ничего не пропало, все было только раскидано и перевернуто вверх дном. Посредине мастерской валялся кот, напоминавший сильно поношенную меховую шапку. Аркадий присмотрелся к нему и пожалел беднягу: кот спал тяжелым пьяным сном, и его мучили кошмары. Однако, раскручивая назад постепенно проявляющуюся киноленту своих воспоминаний, Аркадий вспомнил, зачем он брал у Рудика ключи от мастерской: у него было два заказа… И ведь он их выполнил… В памяти всплыли холсты с гусями. Их было два. Где же они? Неужели грабители, которые устроили погром в "Валтасаровых Чертогах", охотились за стаями гусей и утащили их из мастерской?
Прижавшись мучительно ноющим лбом к холодному стеклу, Аркадий пытался восстановить в памяти события минувших суток. Наконец он вспомнил свой разговор с рыжим Толяном… Он назвал ему адрес мастерской… значит, Толян забрал одну стаю гусей. Неужели это он устроил во время своего посещения такой погром? Ну и ну! Хотя от этих отморозков всего можно ожидать – никакой культуры… Однако где же второе "Утро на птицеферме"?
Аркадий еще раз обошел мастерскую и наконец нашел среди живописно разбросанного хлама опрокинутый мольберт и на нем искомую картину. Облегченно вздохнув, художник придал мольберту исходное вертикальное положение и с гордостью взглянул на дело своих рук. Гуси были как живые, казалось, "Валтасаровы Чертоги" наполнились их жизнерадостным гоготом.
Аркадий наклонил голову набок и еще раз вгляделся в картину. Что-то в ней было не так… Толян должен был забрать правый холст… а это какой же? Гуси смотрят налево… Черт, где же стояла эта картина справа или слева? В голове все путалось, мучило тяжелое похмелье, да и вообще Аркадий не отличался хорошей памятью и отточенным интеллектом. Отчаявшись вспомнить точное расположение картин, он махнул рукой, решив, что Толян взял ту картину, которую надо, – ведь он-то был не с похмелья.
Придя к такому выводу и окончательно успокоившись, Аркадий начал потихоньку наводить в мастерской порядок, чтобы братья-художники, вернувшись в свои хоромы, не пришли в ужас и не выгнали его. В самый разгар генеральной приборки, мучительная трудоемкость которой усугублялась головной болью и прочими прелестями похмелья, в дверь мастерской позвонили. Страдающему Аркадию всякий звук казался непереносимо громким, а от дверного звонка даже кот Пиня проснулся и подскочил как ужаленный – видимо, его похмелье было столь же мучительным. Оба – человек и кот – из последних сил потащились к двери, чтобы прекратить это издевательство – то есть неумолкающее дребезжание старого дверного звонка. Открыв дверь, они увидели на пороге маленькую старушонку с личиком сморщенным, как печеное яблочко, но при этом исполненным крайнего неодобрения и даже суровости.
– Здравштвуйте, голубшики! – прошамкала старушенция. – Вы што же это уштраиваете? – обращалась она при этом одинаково к человеку и коту.
Кот, почувствовав некоторый моральный дискомфорт, прижался к ноге Аркадия и задрал хвост трубой.
– Тебе чего, бабуля надо? – обиделся Аркадий, надо же, приходит к людям без приглашения, да еще сердитая такая. Тебе, бабка, подать, что ли?
– Ты сам скоро будешь милоштыню прошить! – озлилась старуха. – Тебе Андрон Аскольдыч когда велел работу принешти?
– Ой, мать честная! – хлопнул Аркадий себя по лбу. – Сегодня какой день-то?
– Вошкрешенье, – сурово прошамкала Лизаветишна.
– Ой, прости, бабуля, – засуетился художник, – совсем запамятовал… готова она, работа-то, давно готова, забыл только, что с утра обещал принести… Так ты, бабуля, сама, что ли, заберешь?
– Да уж, коли до тебя, бешкультурника, добралась, так придется шамой забрать. Гоняешь только штарого человека!
Аркадий торопливо упаковал в чистую холстину оставшихся гусей, вручил сердитой старухе и с явным облегчением захлопнул за ней дверь мастерской.
Надо сказать, на морде кота Пинтуриккио тоже отчетливо было написано облегчение.