Другое дело младший. Он артист. Объездил с труппой весь мир и продолжает колесить. Квартиру сдал в аренду. Больше ничего не приобрёл, зато везде ему были рады, что позволяло не задумываться о хлебе насущном. Несмотря на то, что Роман не был так богат как старший, именно за него Семён был более спокоен.
Снова отхлебнув из пластиковой бутылки йогурт, Семён вспомнил банную девочку Свету. Конечно её зовут не так. Но какая теперь разница. Не будет же он расспрашивать сына, какая подружка была у него на дне рождения. Семён надеялся, что больше не увидит её у Бориса. Но чем чёрт не шутит. Живёт он отдельно. Захомутает! Как женой станет, разве ж я смогу ему рассказать?
От этих мыслей на душе стало ещё противнее. Допив йогурт, он бросил пустую бутылку в мусорное ведро и пошёл в спальню.
Телевизор работал как обычно. Анфиса спала. Её голова упиралась в стоящую у стенки подушку, отчего казалась бодрствующей. Глаза были закрыты. Волосы ровно уложены и прижаты тонкой капроновой сеточкой. Она вдыхала через нос и, выходящий изо рта воздух, надувал губы, а затем неожиданно разрывал их, вырываясь наружу. При этом раздавался звук похожий на периодическое тихое пуканье.
Со временем, мы всё начинаем делать не тем местом, которым должны, - засыпая, подумал Ефимов, - мир постепенно переворачивается вверх тормашками.
Глава 18. Генерал Журов
Журов покидал баню последним вместе с Гулей, своей молодой женой, маленькой чернобровой киргизкой. Уже пять лет они были неразлучны. При малейшей возможности, он всегда старался быть с ней рядом. Она жила в купленной им квартире и училась в институте на заочном. Параллельно трудилась в дизайнерской студии, где её работы пользовались большим успехом. Как говорил её шеф: благодаря впитанному с детства национальному этническому колориту.
На работу она устроилась вопреки желанию Поликарпа и уже несколько лет удачно делала художественную карьеру, чувствуя свою самостоятельность и независимость.
После нескольких стопок водки Журов снова захотел почувствовать её рядом, и позвонил, чтобы она приехала. Гуля уже не первый раз была в бане, и вся обслуга знала её, пропуская беспрепятственно. Между собой они называли её глухонемой, поскольку кроме приветствия и кивания головой, она ничего не говорила. Незаметной мышкой проскальзывала внутрь, разыскивая своего Поликарпа.
Её полное имя было Гульнара. Отец, заблудший азербайджанец, уехал на родину после отделения Киргизии. Она его не помнила. Осталось только это персидское имя, означающее цветок граната. Знал ли её отец об этом, она не задумывалась. Жила с бабушкой и двоюродным братом в небольшой деревне на берегу Иссык - Куля, огромного прозрачного как слеза озера. Где практически всегда было тепло. Вся деревня состояла из близких и дальних родственников, которые помогали друг другу и поэтому все жили одинаково бедно. Здесь не любили длинных имён и все звали её просто Гуля.
Как только цивилизация постучалась в их деревню построенным недалеко красавцем санаторием, одним из заработков местных жителей стал национальный танец на поляне.
Взрослые женщины и бабушки, владеющие передаваемым из поколения в поколение искусством, достав из старинных сундуков свои бельдемчи, расшитые вышивкой и кусочками меха, рады были показать, что они умеют. Но постепенно их оттеснила молодёжь, оставив от национальной одежды коротенький, едва прикрывающий коленки камзол.
Мужчин к танцам не привлекали, поскольку никакой уверенности в то, что они придут трезвыми, не было. В деревне они были дефицитом, поэтому их просто жалели.
Гуля с детства любила танцевать и с удовольствием согласилась на предложение тётки выступать вместе с односельчанами. Постепенно у санатория выстроили крытую площадку для общественных мероприятий. Появился заезжий художественный руководитель и национальные танцы стали выглядеть почти профессионально.
Санаторий располагался на горячих источниках и на лечение сюда приезжали в основном из России.
Пожилые и старики рассказывали, что раньше страны были едины, и жизнь была лучше. Быть может в память об этой лучшей жизни, в деревне сохранился русский язык. В школу Гуля ходила через раз. Регулярно танцевала в санатории, а по выходным любила собирать выброшенные на берег озера старинные монеты и статуэтки, которые потом продавала приезжим как сувениры.
Пользуясь своим пропуском участницы танцев, она беспрепятственно ходила по тенистым аллеям выращенного парка, выискивая отдыхающих, предлагала им купить свой товар.
Однажды заглянув в самый отдалённый уголок, она увидела сидящего на лавочке мужчину, погружённого в свои мысли и решила продать ему старинные монеты. Увидев её, тот неожиданно вздрогнул, обознавшись, словно они были когда-то знакомы. Но потом извинился и предложил сесть рядом.
Гуля уже не помнила, о чём был разговор. Её привлекло лицо мужчины. Он был похож на героя фильма, который она когда-то смотрела с подружками, восхищаясь его мужественностью и отвагой в борьбе с врагами.
Залюбовалась его короткими кучерявыми волосами и удивительно голубыми глазами, словно в них отражался её любимый родной Иссык-Куль, подаривший ей жизнь. А теперь оказалось, что частичку его носит в себе этот мужчина….
Ещё в молодости Поликарп слышал от друзей о несравненной красоте озера Иссык-Куль и мечтал там побывать. Но всё как-то было не до этого. Каждый отпуск жена таскала его по заграничным распродажам, чего он терпеть не мог.
Получив в пятьдесят лет генерала, а вместе с ним первый инфаркт, Поликарп задумался над своей прошедшей жизнью. О рано ушедших в мир иной родителях. О младшем брате, уехавшем когда-то покорять северные широты и оставшемся там наблюдать экономический развал с героическим трудом завоеванных земель. Обнищание и поголовное пьянство брошенного населения, уже не способного самостоятельно вернуться на свои исконные территории.
О своих друзьях, которые появлялись теперь только в бизнесе. И пропадали, как только деньги были поделены. Ему казалось, что он что-то упустил в этой жизни. Прошёл мимо чего-то главного. Того, что является скрепляющим звеном между ним самим и всем, что его окружает. Ему вдруг показалось, что он потерял в этой суете себя самого. Забыл свои привычки, привязанности. То, что он когда-то любил и ненавидел. Теперь всё складывалось в зависимости от обстоятельств. Он улыбался тому, кого бы раньше не подпустил к себе на милю. Обнимался с тем, кого терпеть не мог. Говорил совершенно незнакомые и непонятные ему самому речи. С пеной у рта убеждая в их истинности.
Вся эта лживая круговерть вращалась вокруг одного единственного смысла - карьеры.
И только смерть Березина, совершенно чужого ему человека, с которым он был вынужден общаться и дружить по чьей-то прихоти сверху, стала неожиданно близкой. Понятной по своей сути, наполненной трагизмом всеобщего заблуждения, безумия, охватившего тех, кто имеет маломальскую возможность, держась одной рукой за власть, другой грести все, что можно себе в рот, за шиворот, в штаны. Набивая собственные закрома, думая только о том, чтобы не попасться под руку такому же, как он, но сидящему выше и гребущему больше. Не заботясь о своей стране. Не думая о будущих поколениях.
Только когда Березин оказался в тюрьме, Журов познакомился с его женой Ольгой.
Она пришла на следующий день. Было заметно, что высокая красивая женщина с копной светло-русых волос превратилась в сгорбленную седую старуху, с беспомощно свисающими словно плети руками. С красными глазами, заплывшими опухшей синевой, перечёркнутой тонкими прожилками век.
- Что нам делать? - спрашивала она непонятно кого, глядя то в пол, то в окно, по сторонам, затуманенным взглядом, избегая глядеть на Журова. Поворачиваясь кругом. Словно ожидая ответы от висящих на стенах портретов президента и премьера, от большого стоящего посреди кабинета стола, от кожаных кресел и набитых умными книгами шкафов.
Сначала для семьи Березина передавали деньги из Москвы. Но когда из тюрьмы от него стали просачиваться угрозы, платить перестали. И Журов отдавал свои деньги, хотя "своими" он их никогда не считал. Кто-то их приносил, он их отдавал.
На следующий день после похорон, ему позвонил старший сын Березина и просил приехать, сказав, что маме плохо.
Журов прибыл немедленно. Ольга была дома. Она, не переставая суетиться, переходила из комнаты в комнату. Мыла посуду. Стирала пыль. Переставляла стулья. Затем возвращалась назад и повторяла то же самое снова. Периодически наклонялась к телефону, молча стоящему на трюмо, словно пыталась уловить только ей одной слышимый звонок. Брала трубку и садилась рядом на диван. Глубоко вздыхая, произносила в неё:
- Нет…. Его нет…. Больше не будет.… Не стоит…
Отрешённо сидела, переживая сказанное, не обращая внимания на присутствующих. Затем снова шла на кухню и опять начинала перемывать посуду, стирать пыль и расставлять мебель.
Журов вызвал специализированную скорую и отвёз её в психбольницу к знакомому врачу. Ольга не возражала. Её положили в стационар на несколько недель. И тогда Журов взял путёвку в санаторий на Иссык-Куль.
Вода в озере была немного солёной и по-весеннему холодной. Поэтому Поликарп предпочитал отдыхать, любуясь его красотой.
Эта лавочка, вдоль дорожки, ведущей к озеру, ему нравилась особенно. Она стояла в глубине от общих маршрутов прогулок отдыхающих, и никто его не тревожил. С неё открывался замечательный вид на безбрежную водную голубую гладь, далёкие горы и вершины с надетыми на них бубликами белых облаков.
Была ранняя весна, но здесь вокруг уже всё цвело и распускалось. Незнакомые Поликарпу полевые цветы своей причудливостью навевали нечто таинственное и загадочное. Отвлекали от грустных мыслей.
Он любовался ими, когда к нему подошла молодая девушка и, протянув на узенькой ладони несколько старинных монет, предложила их купить.
Журов посмотрел на девушку и обомлел.
- Маша? - изумлённо едва слышно произнёс он и тут же сник под грудой навалившихся воспоминаний, - Ах извините, ошибся.
Столько лет прошло, - подумал он, - кто бы мог подумать, что именно в этих краях он встретит такое сходство. Да он и не знал, откуда она была родом.
- Я не Маша, меня зовут Гуля! - озадаченно произнесла девушка, не хотите что-нибудь купить? Это большая редкость!
Журов, не разглядывая товар, протянул ей купюру, и она высыпала ему на ладонь несколько монет, изъеденных ржавчиной, частично потерявших свою былую округлость. С едва различимой рельефностью причудливых знаков и рисунков.
Вот так и мою жизнь пожирает время, - подумал он, глядя на приобретение, - откусывает по кусочку с краёв, оставляя в живых только осколки, по которым уже никто ничего не может рассказать кроме меня самого.
Глава 19. Будут деньги - заходите
Это случилось, когда Поликарп служил заместителем начальника отдела собственной безопасности Комитета по борьбе с наркотиками.
Стучаться в кабинеты у сотрудников было не принято. Именно поэтому Поликарп, услышав стук, не стал кричать "входите", а сам подошёл к двери и открыл её.
От неожиданности девушка отпрянула и боязливо посмотрела снизу вверх своими тёмными блестящими ягодками раскосых глаз. Они настороженно светились в прямоугольнике загорелого лица, ограниченного сверху ровно обрезанной чёлкой, а по бокам такими же прямыми, черными, как смоль волосами, опускающимися до середины шеи. Делая её похожей на рыцаря в средневековом шлеме, покрытом густой копотью.
Сильно выступающие скулы и широкий подбородок замыкали квадрат внизу, слегка нарушая его геометрию. Девушку звали Маша. На вид ей было чуть за двадцать. По росту можно было дать и меньше.
- Я к Вам, - тихо сказала она, посмотрев на Журова, и перевела взгляд дальше, пытаясь заглянуть внутрь кабинета.
- Это к кому "к вам"? - шутя, переспросил Поликарп.
- Ведь Вы Журов, начальник ОСБ?
- Ну, пока ещё не начальник, улыбнулся Поликарп, - исполняю его обязанности.
На ней было фиолетовое простенькое платье до колен, затянутое поясом, перевязанным спереди на бантик и красные туфельки-лодочки. Обеими руками она прижимала к себе женскую сумочку, кажущуюся для неё великоватой. Было заметно, что её по локоть оголённые руки и крепкие ноги, от волнения сплошь покрыты мурашками.
Смуглость кожи, обычно скрывающая все дефекты, на этот раз выдавала её с потрохами. Румянец смущения, проступал ещё ярче, словно кто-то тёр ей щёки кусочком пемзы. Особенная краснота, похожая на пигментацию, выглядывала из-под волос у левого виска ближе к глазу.
Журов пригласил Машу сесть, пододвинув стул с противоположной стороны своего стола. Сам расположился в кресле на рабочем месте. Пристроившись на краешке стула, Маша поджала под себя ноги и прижала сумку к животу.
Поскольку молчание затягивалось, Журов стал сам задавать вопросы.
Выяснилось, что она почти год работает оперативником в одной из служб Комитета по борьбе с распространением синтетических наркотиков. Недавно произошла очередная реорганизация и её перевели в группу, у которой самые лучшие показатели по данному направлению. Ей это очень польстило.
На задержания Машу не брали, она только оформляла протоколы и помогала следователям. Две недели назад её впервые взяли на операцию, во время которой она видела, как сотрудники во время захвата подложили задержанному в карман пакетик с порошком. А потом, несмотря на звучащие от гражданина протесты и призывы к правосудию, оформили его и передали следователю для возбуждения уголовного дела.
Маша промолчала. Но на следующей операции всё повторилось. Потом ещё раз. И вот вчера сотрудники сказали, что теперь её очередь отличиться. Маша отказалась. Но коллеги продолжали настаивать, угрожая запихнуть несколько граммов ей самой. Маша пожаловалась начальнику отделения. Но тот сказал, что его это не касается. Ему нужны показатели, а как они будут делаться ему всё равно. Хоть у себя находи, и оформляй!
В тот же вечер, когда она шла домой незнакомый худощавый парень наркоманского вида, размахнувшись, ударил её кулаком в правый висок так, что она упала на тротуар. А затем лежачей добавил ногой в живот. Уходя, крикнул:
- Это за то, чтобы не жаловалась!
Маша поняла, откуда ветер дует. Но что делать не знала. К кому обратиться за помощью? Взяла больничный. Теперь, после нескольких дней раздумий, она, набравшись храбрости, пришла в отдел собственной безопасности.
Услышав её рассказ, Журов обомлел. Ничего подобного он никогда не слышал. Чтобы целое отделение из десяти человек делали показатели таким образом. Да ещё во главе со своим начальником! Все изложенные девушкой факты закружились в голове как динамо-машина, вырабатывая одну версию за другой.
Сначала он подумал, что это шутка и его разыгрывают. Затем, что это проверка в отношении его самого. Потом решил, что возможно у Маши неважно обстоят дела с психикой. Но когда в глазах девушки задрожали слезинки, он понял, откуда у неё этот странный румянец с левой стороны лица.
Нужно было действовать. Но как? Ведь он возглавляет отдел, который защищает своих сотрудников от бандитов и убийц. А здесь он должен защитить сотрудника от таких же сотрудников! Как это?
В кабинете они были вдвоём.
- Ты можешь изложить мне всё письменно? - спросил он Машу.
- А Вы никому не расскажете? - произнесла она, всхлипывая, подняв на него перепуганный взгляд, - Я так боюсь! Вы не представляете, что они могут сделать. Ведь они сумеют и мне при понятых в карман подкинуть наркотики! И меня посадят. Посадят ведь, да?
Внезапно в этом шмыгающем носом старшем лейтенанте, с текущими по щекам слезинками, с пронзительно испуганным взглядом, он увидел совсем не сотрудницу, а маленькую девочку, беспомощно барахтающуюся в жестокой правоохранительной круговерти. Неизвестно, как и для чего занесённую сюда непредсказуемым ветром судьбы. Ведь она была ещё совсем ребёнок, которого заставляли регулировать чужие жизни. Годилась ему в дочери.
К горлу подступил комок жалости и негодования.
Мелодично, словно колокольчик зазвонил телефон, и Маша достала из сумочки маленький алый прямоугольник. На задней крышке виднелось изображённое стразами сердечко.
- Это мама звонила, наверно беспокоится как у меня дела, - успокаиваясь, сказала Маша, скинув звонок и с детской наивной гордостью, вызванной приобретением новой игрушки, кивнула на телефон, - Знаете, сколько времени в нём работает диктофон? Два часа!
- Не бойся, пиши! - твёрдо сказал Журов, радуясь, что девочка успокоилась, - Они ведь сотрудники, законы знают, понимают, что их действия подходят под статью. Беспредельничать никому не дадим. Государство у нас правовое!
Маша склонилась над листком, стараясь выводить ровным почерком строчку за строчкой. Периодически она поднимала голову и что-то спрашивала по тексту. Отвечая, Поликарп ходил по кабинету. Он думал:
- Как навести порядок, и при этом увести Машу из-под удара? Нужна веская доказательная база. Перевод её в другой отдел сразу вызовет подозрения. Затихарятся. Начнут её прессовать, и она сможет не выдержать - тогда всей операции каюк.
Подспудно он не мог осознать, что такое возможно в совершенно новой, недавно специально образованной президентом структуре. Куда отбирались кадры под личным генеральским контролем. Он ещё надеялся где-то в глубине своего сознания, что ситуация прояснится, превратится в жестокую шутку. И после принесённых извинений всё уладится. Но рисковать Машей он не мог.
Прочитав написанное, он снова пришёл в ужас, но теперь это его уже не волновало как в первый раз. Теперь он читал это с чувством охотника, которому дают наводку на дичь. Он уже явственно видел этих ребят, и мысленно выстраивал комбинацию по их задержанию.
- Топай домой! - бодро сказал он Маше, - И продолжай болеть, пока не вылечишь свои синяки. Чтоб появилась у меня красавицей, как на подиум. Я тебе позвоню.
Маша улыбнулась. Рот у неё оказался непомерно большой. А улыбка открытая, словно она рекламировала своими белоснежными зубами жевательную резинку. Зависшие на ресницах слёзы продолжали неуверенно дрожать, сомневаясь, что всё будет хорошо.
Поликарп позвонил в техническую разведку милицейского управления. Там ещё руководил полковник Смершин, с которым он служил раньше и знал, что тот не выдаст. При встрече, рассказав о сложившейся ситуации, попросил содействия.
- Проблем нет! - сказал тот, - Но надо согласовать мероприятия с нашим руководством. Напиши задание и утверди у своего генерала, а я подпишу у своего.
В тот же день Поликарп был на приёме у Карманова Александра Ивановича. Тот проявил деятельное участие. Откровенно возмущался поступкам сотрудников и укрывательством руководителя. Не сильно интересовался потерпевшей и сразу согласился с необходимостью чистки рядов от случайно затесавшихся. Одобрил план Журова.
Узнав по телефону, когда Маша выходит с больничного, Поликарп попросил её зайти перед работой. В кабинете уже находились сотрудницы технической разведки. Пока Журов выходил на двадцать минут в коридор, они оборудовали Машу, взяв с неё расписку о сохранности аппаратуры.
К тому времени оперативное дело под названием "Крысы" было зарегистрировано. Фигурантами его стало практически всё отделение во главе с начальником.
Это было сделано вовремя!