Настроение испортилось - он представил себе всю глобальность процессов идущих в правоохранительных органах. От такой необъятности закружилась голова. Он сел за свой стол и посмотрел в окно. Солнечные лучи разбивались об отражающее покрытие стеклопакетов. Их жалкие проникающие остатки благополучно тушились кондиционером, истребляя даже намёк на уличную жару. Здесь был совсем другой климат.
Ткач отодвинул от себя книгу и задумался.
- Что же делать со всем этим? Ведь совсем недавно всё было по-другому. Двадцать лет назад. Когда мы пришли операми на землю.
Что изменилось? Ну да, водку пили. Зато работали как проклятые. Разгребали дерьмо. Тот же Сидоров падал под утро рожей в салат, а потом просыпался и ехал брать маньяка. Кто бы ему тогда сказал, что он будет через двадцать лет званиями торговать - застрелил бы верно. А я тоже хорош. Казначей! Деньги снизу собираю и наверх передаю. Противно. Ну а как жить? У меня - генерала, зарплата тридцать тысяч. У Аньки такая же была, когда секретаршей работала у моего приятеля - бизнесмена.
Кажется, ну вот ещё немного, и наступят перемены. Каждый новый президент об этом говорит. Распускают слухи, что специально денег не платят, чтобы отсеять случайных попутчиков и карьеристов. И как очистят ряды, так и зарплату сделают достойной. Но эти слухи возникают и пропадают уже на протяжении двадцати лет и никто им уже не верит. В регионах опера стали бунтовать через интернет.
А на прошлой неделе и ОМОН голову поднял. Стал рассказывать, как они деньги зарабатывают и своё руководство обогащают. Ну а что же делать? Про военных пенсионеров вообще на несколько лет забыли. Всем пенсию прибавляли, индексировали, а им - нет. Просто вычеркнули из живых!
Опять реорганизация! Видимо фээсбешники не спят! Учуяли волну в милиции - наверх доложили. Теперь всё закончится обычным тупым сокращением. Под него всех неугодных и сольют. А неугодные теперь кто? Те, кто неуправляем. Надо же формулировку придумали для тех, кто имеет своё мнение и отстаивает его. Надо будет Фролова отправить на пенсион!
Ткач почувствовал, как у него заныло сердце. Он достал из сумочки флакон изокета. Прыснул под язык неприятной жидкостью. Во рту защипало. Мысленно, поблагодарил знакомого доктора, за совет носить это лекарство постоянно с собой.
Так и окочуриться недолго от таких мыслей, - подумал он, - надо просто жить. Раз уж попал в колоду - следуй её правилам. Не хочешь - свободен. Другие на твоё место встанут. Иди, получай пенсию десять тысяч и пиши мемуары.
Глава 4. Петров
В кабинет осторожно постучали.
- Странно, - подумал Ткач, - куда секретарша смылась, не предупредив?
И не выходя из-за стола, крикнул:
- Войдите!
Это был подполковник Петров длинный и худой с украинскими усами и глазами побитой собаки, с которым Ткач начинал работать в отделении милиции простым опером. Петров Алексей Иванович был его первым начальником - старшим группы и выглядел совсем по-другому.
Не то, чтобы Ткач его не любил. А просто видеть не очень хотел. Шло от него какое-то дуновение из тех далёких времён, когда были они все молоды и мечтали об искоренении преступности, о спокойной жизни граждан. Когда не было привычки обниматься при встрече, но более близкого человека, чем напарник, прикрывающий твою спину, не существовало. И это дуновение проникало в душу Ткача немым укором, словно заноза начинала саднить внутри, ворошить погребённое когда-то и забытое, казалось навечно.
Та устоявшаяся, воздвигнутая годами генеральская пирамида уверенности и правильности в своей жизни, начинала рассыпаться мелкими песчинками. Расползаясь с самого верха вниз, захватывая с собой другие. Образуя оползни, грозя превратиться в лавины, несущие в своём грязевом потоке все, что встречается на пути, перемалывая гранит в песок.
Виделись они не часто, быть может, раз в два или три месяца. Да и то на оперативных совещаниях. Когда Ткач сидел в президиуме, а Петров где-то в глубине зала. Но где бы он не находился, их взгляды обязательно пересекались. И взгляд Петрова, словно выстрел из прошлого, пронизывал броню из наград и званий Ткача в очередной раз, раня чувствительную душу.
И вроде бы ничего особенного не было в этом взгляде. Но Ткачу казалось, что в нём таится маленькая смешинка, словно искорка насмешливого покровительства. Подобные тем, что сопровождают умилённые взгляды мамаш, тешащих своих любимых чад, выросших у них на глазах, и пытающихся неумело ухаживать за понравившимися им девочками.
Это было время восторгов. Первых раскрытий, задержаний преступников. Когда Ткач начал верить в себя. Что он тоже может помогать людям.
Петров знал его тогда, как облупленного. И если с кем-то Ткач мог бравировать своей оперской биографией, то при встрече с Петровым, чувствовал себя обнажённым. Точно вся физиономия Ткача была измазана украденным у бабушки вареньем.
Петров никогда ничего не просил и только здоровался при встрече. Но это ещё больше стыдило Ткача. Генерал убеждал себя, что это от того, что Петров не сделал карьеру и остался опером, правда, главка. Но сути это не меняло и оправдание генерала не успокаивало.
У Петрова была куча начальников и все пытались ему что-то воткнуть. То пошлют на усиление, то в засаду.
Было бы проще, если б Петров пришёл к нему и попросился на повышение. Каким либо начальником в район или здесь в управлении. Тогда бы они вроде как поменялись местами, и долг Ткача возместился бы его милостью. Но Петров не приходил. И не смотря, что его чихвостили со всех сторон, был упрям как палка. В свои сорок восемь лет так и не научился идти на компромисс. Всем говорил правду-матку. Поступал так, как считал нужным.
При встрече в коридоре угрюмо здоровался и, взглянув на Ткача, отводил взгляд в сторону. Ткач убеждал себя в том, что просто Петрову стыдно за себя, что даже не дослужился до полковника и вряд ли дослужиться. Но где-то глубоко в душе Ткача скрёбся маленький жучёк, настырный, невытравливаемый и непрогоняемый. С которым, как не хотел, Ткач, справиться не мог.
Он был в состоянии руководить всем, что было снаружи, но тем, что было внутри его самого и продолжало монотонно разъедать выстраиваемую им защиту из оправданий, он не владел. И каждый раз, видя Петрова, генерал чувствовал, как подгрызаемая внутри оборона постепенно разрушается.
В начале службы Петров учил Ткача всему, что знал сам. Таскал по подвалам, по притонам. Знакомил с осведомителями. Учил вербовать и колоть. Хотя воздействовать на преступников Ткач так и не научился. Петров не давал ему огорчаться.
- У каждого сотрудника в цепочке раскрытия преступления есть своё звено, - говорил он, похлопывая Ткача по плечу.
Обессиленному преступнику, изнурённому опросами, предъявляли Ткача. И говорили, что теперь с ним будет разбираться этот громила с кошачьими усами. Сергей делал злобное лицо. Мучениям задержанного приходил конец - он рассказывал всё, что знал.
Но вообще-то с преступниками Ткач общаться не любил, и с удовольствием ездил на какие-нибудь сборы или курсы повышения квалификации. На что других оперов было не загнать. И, несмотря на косые взгляды оперсостава, пистолет подмышкой убеждал его, что всё же он настоящий опер.
Эти убеждения однажды закончились.
Ткач тогда уже женился на генеральской дочке, которую вычислил по месту жительства, и якобы случайно познакомился. Тесть готовил его к повышению, знакомя с нужными руководителями. В общем, всё было на мази.
В тот вечер, поднимаясь к себе на этаж, Ткач увидел на лестничной площадке у окна двух подвыпивших бомжей, обоим было лет за тридцать. Один повыше ростом и плотнее комплекцией. Он говорил резко, обрывая на половине фразы своего собеседника, и видно было, что к теме разговора настроен более агрессивно. Второй был худощав. С узким длинным лицом и большим орлиным носом, выглядывающим из-под нависшей чёлки тёмных кучерявых волос. Периодически он мотал головой, убирая её с глаз, и приглаживал рукой к голове, где она некоторое время держалась, но затем снова постепенно сползала вниз. Присев на узком подоконнике низкого окна, они философствовали о современной жизни, периодически прикладываясь к "красной шапочке" (продававшееся в аптеке лекарство на спирту, с завинчивающейся красной пробкой). На закуску, едва прикрытый куском газеты лежал ломтик сыра.
Что дёрнуло Ткача вспомнить о своём долге, он так и не мог вспомнить потом. Но зайдя в квартиру, положил портфель и снова вышел, обнажив оружие.
- Вы что здесь притон устроили, а ну идите отсюда! - грозно произнёс Ткач, держа в руке табельный "макаров".
Бомжи посмотрели на молодого человека.
Того, кто повыше, этот наезд, казалось, даже развеселил.
- Ну, вот тебе наглядный пример современного бандита! - сказал он, обращаясь к своему товарищу и показывая на Ткача.
- Я сотрудник милиции! - громко сказал Ткач, - ну-ка убирайтесь отсюда, пока я вам мозги не повышибал!
Эту фразу Сергей услышал в каком-то боевике, и всё хотел где-нибудь ею воспользоваться, но не позволяли обстоятельства.
- О! - громко сказал тот, что здоровее, - Вот это и есть слияние с организованной преступностью. Всё к тому идёт. Большой разницы скоро наблюдаться не будет, что бандит, что милиционер! Послушай его лексикон!
Ткач подумал, что в полумраке подъезда бомжи не разглядели его пистолет и решил подойти к ним поближе. Он спустился к незнакомцам на площадку и, передёрнув затворную раму, громко произнёс:
- Последний раз предупреждаю, я сотрудник милиции буду стрелять!
Тот, что помоложе, с оторопевшим видом встал с подоконника и попытался укрыться за спиной своего приятеля, который тоже поднялся.
- Михаил, - по-моему, нас сейчас будут расстреливать? - дрожащим голосом произнёс он, - За что? Это казнь?
- Не будут, - уверенно сказал Михаил.
Он шагнул вперёд и, схватив пистолет за дуло, выдернул его у Ткача. А затем, поставив его на предохранитель, сунул в карман куртки.
- Вот так мы поступали в Афгане, сынок, когда на нас направляли дрожащее оружие, - сказал он, и обернулся к своему приятелю, ища поддержки.
- Что вы делаете Михаил? - закричал тот, - а вдруг он действительно сотрудник милиции?
Ткач онемел от ужаса. Его пистолет в руках бомжей! Они сейчас убегут и где их искать? Карьере конец! Будущего нет! Завтра всё управление будет знать, что у него отобрали пистолет неизвестные наглецы. А если они отнесут пистолет в прокуратуру? Расскажут, что он им угрожал! Уголовное дело! Увольнение. Зачем тогда он пошёл служить? Для чего женитьба? Что скажет своей матери? А брату? Он представил, как брат будет смеяться над ним, приехав с севера. Издеваться, как делал это раньше подростком, когда у Сергея что-то не получалось…
Все эти мысли разом закружились в его голове не давая принять правильное решение.
Неожиданно словно из далёкого прошлого, какая-то детская обида выплеснулась изнутри, словно его за чужие шалости, ни за что наказали взрослые. Буд-то брат как обычно свалил вину на него. И за это Сергея лишили того, к чему он так долго стремился и чем уже по праву владел…
- Папа, папа! - закричал он, убегая вверх по лестнице к квартире жены, - у меня пистолет отобрали!
Тесть, в генеральском галифе, с подтяжками на майке, приоткрыв дверь, выглянул на площадку.
- Ну что там у тебя? - командным голосом спросил он вбегающего в квартиру зятя.
- Бандиты отобрали у меня пистолет, - взволнованно причитал Ткач, хватая трубку телефона, - я позвоню в милицию!
- Ты сам милиция, что забыл? - усмехнулся тесть, нажимая на рычаг телефона, не давая звонить, - хочешь меня опозорить на всё МВД?
- Что же делать? - суетился Ткач не находя себе место, бросаясь из одной комнаты в другую, - Они сейчас скроются!
Жена и тёща бледные сидели на диване, боясь что-либо сказать.
Тесть, не торопясь вразвалочку вышел на площадку и посмотрел на мужчин. Его крепкая коренастая фигура внушала уважение.
- Отдайте ему пистолет, мужики, - обратился он к бомжам, с ехидцей добавив, - он больше не будет! И ступайте подобру-поздорову!
Бомжи уставились на генеральские лампасы.
- А Вы что - генерал? - спросил Михаил.
- Был генерал, да вышел весь, сейчас в отставке, - ответил тесть Ткача, спускаясь вниз, протягивая руку к оружию, - А это мой зять - он действующий милиционер. Верните пистолет.
Михаил, немного подумав, передал ему "макаров".
- Пусть не балует, - добавил строго, - это не игрушка!
В этот момент в окно парадной ворвался мигающий свет синего маячка. Несколько бойцов в бронежилетах устремились по лестнице вверх. Из квартиры выскочил Ткач и, размахивая удостоверением, потребовал, чтобы бомжей забрали в отделение и возбудили дело по нападению на сотрудника милиции и захвате оружия. Бойцы забрали мужчин с лестничной площадки и вместе с Ткачём пошли к машине.
Тесть посмотрел им вслед.
- Всё-таки позвонил, - сказал он вслух и, презрительно сплюнув в ведро для пищевых отходов, вернулся в квартиру.
Через неделю после этого происшествия Ткач с подачи тестя уехал учиться в московскую академию МВД на дневное отделение.
Глава 5. Разговор
Вот и на этот раз, Сергей Евгеньевич непроизвольно поморщился. Вид Петрова, как обычно, вызвал у него неприятные ощущения. Словно ходячий возбудитель памяти, куда откладывалось всё, о чём Ткач не хотел вспоминать.
Он подумал, что человеческому организму не хватает одного файла, куда можно сложить всё то, что ты сделал наперекор себе. И одной кнопки, нажав на которую можно было всё удалить. Есть какая-то мудрость в электронных мозгах.
Улыбнувшись Петрову, Ткач протянул руку:
- Привет Алексей!
- Здравия желаю, товарищ генерал, - ответил тот без особого энтузиазма. Поздравляю с генеральским званием.
- Да что ты заладил, "генерал" - "генерал", мы же одни! Я для тебя Сергей, как и раньше!
Ткач знал, что Петрову вручили уведомление об увольнении на пенсию. Но увидеть его здесь не ожидал. Не думал, что придёт. Хотя тему предстоящего разговора предположил.
- Какими судьбами? - Стараясь как можно наивней, произнёс Ткач.
- Сергей Евгеньевич, мне вчера вручили уведомление, - сказал Петров медленно, словно кто-то насильно вытягивал из него слова, - через два месяца меня уволят.
- Тебя можно поздравить, - наигранно бодро произнёс Ткач, - уйдёшь на заслуженный отдых, устроишься в хорошую фирму, на большую зарплату.… Эх, мне бы такое!
- Я сейчас не могу, Сергей Евгеньевич, - голос Петрова задрожал, - полгода назад жену схоронил. Одна дочка в институте учится, вторая в пятом классе. Если уйду, как мне их прокормить на свою пенсию?
- Да ты на гражданке в три раза больше чем здесь получать будешь, да плюс пенсия!
Худой Петров, периодически покашливающий от многолетнего першения в горле, требующего для успокоения очередную дозу никотина, сутулясь, стоял в смущении и периодически подносил руку к лицу, в волнении приглаживая свисающие вниз к губам усы. Легенда уголовного сыска, он стоял перед своим давним учеником и старался понять, ту ли науку он когда-то вбивал в голову этому здоровенному детине, под два метра ростом, с круглой, как луна физиономией и редкими, но жёсткими, торчащими в противоположные стороны, усами.
Тот был похож на кота из популярного мультика, который с хрипотцой в голосе и, и совсем не завидуя чему-то далёкому, мурлыкал:
- Таити, Таити…. Нас и здесь неплохо кормят…
Дружески похлопывая Петрова по плечу, вспоминал вслух о том, как они сидели в засадах. Как не уходили с работы и ночевали в своих кабинетах, пока не задерживали маньяка, изнасиловавшего больше десяти детишек. А потом пили водку, закусывая хлебом и огурцом, чтобы забыть ужасные фотографии с изображением жертв, изъятые на обыске у преступника. Как, не дождавшись подкрепления, влезали в окна, освобождая заложников.
Делал это неподражаемо искусно, готовый сам поверить в любовь к тому времени.
А перед ним словно попугай Кеша, сутуло стоял Петров и безнадёжно лепетал, поддакивая о той давней старой дружбе, окопном братстве, которое было так далеко и туманно, как тот загадочный и желанный остров Таити. И как Кеша уже и не верил, существовало ли всё то, о чем они говорят на самом деле….
- Разрешите послужить товарищ генерал, пока место не подыщу. Сами знаете, в стране кризис. Хотя бы до конца года!
- О чем речь, Алексей! - уверенно согласился Ткач, - кто тебе уведомление вручал? Ну да, впрочем, я сам всё узнаю.
Бледное лицо Петрова порозовело. Сутулость прошла. Он хотел ещё, что-то сказать в знак благодарности и подбирал слова.
И тут, словно многолетняя жажда, мучавшая генерала много лет, точившая его изнутри, заготовленная фраза, с годами превратившаяся в речь, взращенная, лелеянная внутри его сердца и ждущая того момента, когда сможет выплеснуться наружу, прорвалась:
- А знаешь, ты сам виноват, - прерывая мысли Петрова, произнёс назидательно Ткач, - это всё твой язык! Зачем ты проверяющему из министерства наговорил всякого? Все и без тебя знают, что он придурок! Не первый год приезжает нас проверять. Уж лучше такой, чем слишком умный приедет! Зачем автосервис своего начальника управления разбомбил? Тебя же Сидоров вызывал и просил отнестись к этому вопросу внимательней. Неужели непонятно?
- Так я внимательней и отнёсся. С уважением, но там же украденные машины переколачивали! - возмутился Петров.
- Тебе же сказали, "вни-ма-тель-ней"! - по слогам произнёс Ткач, продолжая поучать, - подошёл бы к шефу, согласовал вопрос, и все были бы довольны! Нет, тебе надо в обход связаться со следствием, УСБ подключить и всех арестовать! Кто от этого выиграл? Зачем напёрсточников у метро забирал? Есть ведь мошеннический отдел в главке. Пусть они и разбираются!
- Так ведь там их начальники долю имеют! Зачем им разбираться? - возмутился Петров, - мошенники обманывают всех и стариков и молодёжь, зарплату и пенсии вытягивают. Завлекают лотерейными билетами.
- А кто заставляет их играть? Никто силком не тянет! - Ткач почувствовал в душе блаженство опорожнённого хранилища и примирительно добавил, - Ну ладно Петров, иди. Я поговорю с твоим руководством.
Петров смотрел на своего бывшего подчинённого, и ему казалось, что круглое лицо Ткача со временем ещё больше расползлось в стороны. А может так виделось, из-за оттопыренных ушей, которые раньше скрывали густые волосы. Алексей совершенно не связывал этого генерала с тем наивным добрым парнем, пришедшим к нему в отделение. И каждый раз, видя Ткача, Петрова мучила только одна мысль: когда же и каким образом эта невзрачная гусеница смогла превратиться в пёстрого недоступного Махаона.
- Спасибо, товарищ генерал, - ответил Петров сутулясь, направился к двери. Но, уже открыв её, снова обернулся:
- Очень прошу товарищ генерал, хотя бы до зимы!
- Ладно, ладно, иди, работай, всё будет в порядке! - бросил ему Ткач.
Настроение у него поднялось. Он чувствовал, что именно этого он ждал все последние годы, здороваясь с Петровым. Его захлестнула волна радости. Словно он добился успеха в непосильном деле, которое тянулось нескончаемой рекой, периодически подтапливая его душу и угрожая когда-нибудь утопить разлившимся половодьем. И вот теперь эта река высохла. Испарилась под солнцем, ушла в песок.