- А почему на прииск? Он же, как я слышал, в поселке живет. И его менты не пасут.
- Своя лягашка под боком! - прервал Баркас и продолжил: - Придти туда можно. Да остаться незамеченным нельзя. Враз засекут. А и смыться оттуда тяжко. Сам же Чубчик из дома ни на шаг. Один никуда нос не высовывает. А уж сколько сил положил, чтоб из хазы его вытащить, - проговорился Баркас.
- Отчего ж враз не на меня, на Геньку вышел? Чего не нарисовался к нам, когда в палатке оба канали?
- Он - фартовый. К тому же тебя замели в тот день, когда я вас приметил.
- А замели из-за тебя. Твое на меня повесили. Жмура проверяющего. Не тебя, меня сгребли! - вспомнил Огрызок. И вмиг решил, что ничем не обязан он Баркасу. Наоборот, тот ему - за передышку от погони.
- Два дня даю тебе. А дальше - срываемся. Долго тянуть не станем. Уложи Чубчика и валяй на все четыре. А нет - тебя не станет. Как и стопорилы. Некому будет помочь. И слинять не пофартит. Всюду достану, - пообещал, улыбаясь, Баркас.
Огрызок молчал. Он понимал, что сегодня нет у него сил постоять за себя. Но ведь именно из-за Баркаса перенес он кучу неприятностей. Оказался здесь и чуть не сдох из-за него.
Вспоминая пережитое, Кузьма чувствовал, как приливает к сердцу злоба, лютая, черная.
Да, Баркас помог. Но для чего? Чтоб вместо себя сунуть на верную смерть. Если он, Огрызок, убьет Чубчика, его приговорят к расстрелу, либо дадут такой срок, что о свободе и мечтать разучишься. Но главное, как убить? Ведь Чубчик одним пальцем его, Кузьму, размажет в карьере. Да и не сможет он на пахана поднять руку. А значит, Баркас все равно убьет его, Огрызка. Гость сидел у печки и, казалось, дремал. Кузьма осторожно встал, пошел к столу.
- Чего ты шаришь там, задрыга? - увидел в руке Кузьмы нож. И в один прыжок оказавшись рядом, вырвал его из рук Огрызка: - Балуешь?!
- Мяса хотел отрезать, - соврал Кузьма. Баркас вывернул куски мяса на стол.
- Хавай! А перо не тронь!
Кузьма едва сдерживался. И поневоле ловил себя на том, что прислушивается к звукам за стеной.
Несколько раз ему показалось, что кто-то стукнул в стену плечом. Но ни крика, ни голоса не донеслось.
Кузьма, наевшись досыта, улегся на топчане, решив обдумать, как поступить теперь со своим гостем. А тот, долго не раздумывая, нарубил еловых лап, набросал их на полу землянки толстым слоем, подкинул в печку побольше дров и улегся ближе к теплу. Вскоре его разморило. Расслабился Баркас, общенья захотел. И заговорил через губу, с ленцой:
- Вот ты, Огрызок, знаешь, отчего тебе не фартит? Оттого что дергаешься, нет надежных кентов. Приморился ты в "малине" Чубчика. А он - падла! Тебя из-за этого в закон не возьмут долго. Потому что пахан твой - ломанутый. А кто знает, какой фортель ты отколешь?
- Я сам не с каждым в дело пойду. Не пацан. Секу, с кем кентоваться. В зоне не опаскудился. На воле и подавно. А вот ты - фраернулся не раз. Закон фартовый нарушил. Законник не должен мокрить без нужды. А ты двоих ни за хрен угрохал. Особо Геньку! Пусть он и говно, но не тебе с ним разборку чинить. У него свой пахан был. Да и со мной - не по фартовому… Геньку ты угробил, а попутали меня. Значит, не я, а ты мне должник. И за то, что выкопал, ни хрена я тебе не должен.
- Чего? - послышался рев от печки. И Баркас, раскорячась, вскочил с пола: - Ты туг чего ботал? - надавил кулаком на грудь Кузьмы.
Огрызок хотел ответить злое, едкое. Но нестерпимая боль отняла всякое желание к разговору.
- Еще раз такое вякнешь, размажу по стене, как мандавошку! Доперло до тебя, козел? - тряхнул Кузьму так, что у того чуть зубы не выскочили: - Я тебе не дам скурвиться! Не мечтай! Вот мое слово выполни, дальше к кому хочешь хиляй. И без того не мечтай дышать.
- Мне б самому до утра не сдохнуть, - закашлялся Огрызок.
- О! Такие, как ты, долго небо коптят!
Кузьма в ту ночь долго слушал рассказы Баркаса о крутых удачных делах, дерзких "малинах", верных кентах.
Не скрыл гость, как горько пришлось ему в ходке. Рассказал, сколько терпел от охраны, оперативников, от пахана барака.
- Я влип в барак, где враз четыре пахана "малин" тянули ходки. Оно с одним не все кентуются, тут же и вовсе дело швах. Что ни день - разборки, трамбовки, никакого покоя. Опера из барака не выметаются, пасут паханов. Надоело мне с ними. Ну и наехал однажды под кайфом. Чифирнул малость. Ботал я, что не вижу паханов. Что они, как шмары, выкручиваются перед законниками, набивают себе цену. А сами говно! - хохотнул Баркас.
- Как же тебя дышать оставили? - удивился Огрызок.
- Сам не допер. Но отделали так, что враз поверил - настоящими файными паханами на воле были. С тех пор прежде, чем наехать на кого, думаю, останется ли целой моя шея?
Кузьма долго не решался спросить Баркаса о золоте. А тут осмелился.
- Где ж ты рыжуху держишь, какую у жмуров забрал?
- Тебе, падла, что за дело до нее? Чего это твоя жопа за чужой навар болит? Иль другой заботы нет? О колгане печалься! - ответил зло.
- Мне твой навар без понту. Это верняк. А спросил потому, что обидно, если б рыжуха вдурью пропала. Мы с Генькой в последний раз ее нашмонали много. Как никогда.
- Много нашли? Разве это много? Ты хоть раз ювелирки брал? Иль тебя в те дела кенты не прихватывали? Вот там рыжуха! С ней мороки нет! Готовая! А эту еще сплавить сумей! Чтоб в ментовку не загреметь! Нынче зубодеры ссут ее брать. Потому что их самих лягавые всякий день трясут. Да и ювелиры- разные попадаются. Вот был у нас один цыган. Долго с ним "малина" кентовалась. Сплавляли ему рыжуху целых восемь зим. Все как по маслу шло. Но… Попутали его мусора. Сгребли в ментовку вместе с табором. Тряхнули. Он и поплыл. До самой жопы раскололся. И всех нас заложил. Вместе с паханом. Теперь с цыганами дел не имеем. А вот паскуды
- ростовщики! Эти все хватают. Но… Промысловой рыжухи ссут. Предпочитают ювелирную. С ней, мол, без мороки. В кубышке сколь хошь лежит.
- Как будто на этих все заклинило! - усмехнулся Кузьма. И разговорился о прошлом, вспомнил свою "малину": - Мои кенты с зубодерами дел не имели. Ростовщиков не уламывали и никогда не доверяли им. А рыжуха у них водилась всякая. И промысловая…
- Откуда? Не темни! В то время с промысла стянуть рыжуху не мог никто! Прииски и рудники файней тюряг охранялись. Чуть что - маслину в лоб, либо на куски! - не поверил Баркас.
- Старатели всегда были. И в те времена. И тоже хавать хотели, дышать файно любили. С ними и контачили фартовые. За навар. Оптом брали.
- А провозили как? - сомневался Баркас.
- По всякому.
- Не транди! Отсюда только самолет. А в порту всех насквозь проверят. Чуть где звякнет, вмиг за жопу! Конечно, возникали иные, кто думал глотать рыжуху. Но сколько ее в пузе провезешь? Пробовали морем. Но и там прямо на причале установили пищалки. И лягавые через них каждого прибывшего прогоняют. Говорят, Красавчик на том попух. Едино теперь с рыбаками скрываться надо. Но и те фраера. Раньше за башли брались хоть черта в ад доставить. Потом доперло до них, что к ним на керосинки не простые ваньки возникают, а те, кому средь фраеров не по кайфу на материк срываться. И стали заламывать… Да так, что фартовые им вламывали не раз. А те, едва к берегу прихиляли, высвечивали законников. И теперь нет ладу. Кто намыливается к рыбакам либо в мусорягу влетит, либо без навара останется, - говорил Баркас.
- Да, с рыбаками - файно! Они, где ботнешь, там и выкинут, не заходя
в порт. Но средь них тоже всякие… Хотя и этот путь - не последний. Есть шанс без них вырваться с Колымы, - сказал Кузьма.
- На катушках? Много ль на них прохиляешь? Я уже сколько прорывался и все мимо. Стремачат менты-суки, на каждом бздехе. То на зону нарвался. То на прииск. Всюду охрана с собаками. Едва слинял. И тут нельзя мне дышать долго. Приморят. Так бы зиму прокантовал, хрен с ним. А по весне - сквозняк.
- Как же ты с прииска Чубчика сорваться решил? - удивился Огрызок.
- Туда допрем, а дальше без мороки. На любой самосвал и ходу.
- Я уже пробовал. Он меня и подвез. На алмазный… Там - за кентель и в кутузку. Так и не слинял.
- Надо фраера за жабры брать. Чтоб доставил куда надо.
- Что же ты не смотался? - удивился Кузьма.
- Пока Чубчик дышит, не слиняю! Доперло?
- Заметано, - невесело согласился Огрызок, понимая, что не сегодня, так завтра заставит его Баркас идти на прииск.
- Нынче отсыпайся, как падла. Завтра, чуть свет, похиляем, - подтвердил догадку гость. И добавил: - В пару дней успеть надо… Огрызок крутился на топчане. Да и было от чего. Убить Чубчика? Но за что? Он высветил блатных? А кто это может подтвердить? Лягавые здесь накрывают фартовых без всякой помощи. Вот и их с Баркасом по следам на снегу любой попутает. Ума не надо. А как о том вякнешь Баркасу? Он и укажет на трассу: мол, до нее допрем, а дальше - с ветром, на попутке. Уж этот сумеет обломать любого водителя. Но вот Чубчик…
Кузьма даже вспотел от ужаса, представив себе, как подкрадется он к пахану сзади и быстро, торопливо воткнет нож в спину.
"Иначе самого размажет Баркас. Ему это, как два пальца… Но Чубчик… К этому попробуй подойти бесшумно. Он не то что шаги, дыханье всякого слышит за версту. Да и убей его, самого в расход пустят. Уже менты…" Огрызка от таких мыслей бросало то в жар, то в холод.
Чубчик… На него у Кузьмы не было обид. Огрызок думал лишь о том, как быть, как выкрутиться.
Он понимал, что не сможет убить Чубчика, но и самому не хотелось сдыхать ни за понюшку.
"Генька, видно, враз отмазался мокрить Чубчика. За то и пришил его Баркас. А теперь темнуху порет, мол, проигрался… Стал бы стопорило резаться в рамса с тем, у кого рыжухи было меньше, чем у самого. Да еще среди ночи… Да одессит эту рыжуху свою никогда на кон не поставил бы", - обдумывал Огрызок. Он приподнялся на локте, чтобы взглянуть на Баркаса. Спит ли он?
Тот лежал, отвернувшись спиной к Кузьме. И у Огрызка мелькнула шальная мысль. Он тихо соскользнул с топчана, схватил топор, стоявший у двери. И только хотел замахнуться, как упал на пол, сбитый гостем.
- И ты, гнида, туда же?! - жесткая петля из пальцев перекрыла дыхание. Огрызок увидел последний отблеск огня в печурке, перекошенное лицо Баркаса и тьму землянки, которую всегда считал могилой, хотя уже наступил рассвет…
Кузьма не сразу понял, что случилось. Куда-то исчезла тяжесть, лишь звон в ушах да боль в горле - саднящая, тяжелая - напомнила о случившемся. Огрызок оглянулся по сторонам. Все та же землянка. Кто-то махался в дверях. Кто с кем? Не понять. И мелькнувшая догадка вмиг сорвала с пола. Кузьма вцепился в Баркаса намертво. Так, как тот минуту назад.
- Меня мокрить? Сдохни сам! - рвалось из глотки Кузьмы хриплое.
- Отвали, сука! Стукач гнилой! Лидер вонючий! Я тебя из-под земли достану, ментовская шлюха! - вырвался Баркас, сбивая, срывая, молотя Огрызка пудовыми кулаками. Кузьма изворачивался и вдруг рухнул вместе с затихшим Баркасом на пол.
- Кузьма! Где ты?
Огрызок выбрался из-под грузного обессилевшего тела.
- Отойди! - услышал бренчанье наручников. Вот они защелкнулись на руках Баркаса.
- Что ж так долго не было тебя? - то ли упрекнул, то ли отругал Огрызок.
- Прости. Дела задержали. Но ведь и не опоздал.
- На самую малость, - подтвердил Кузьма.
А вскоре ехал попутной машиной в Магадан. Теперь ничто не могло помешать, ему махнуть на материк - стать совсем свободным. Кузьма даже не слышал, что несет на него Баркас.
Сосед Кузьмы сел в кабину. Продрог. А эти двое остались в кузове. Теперь уж опасаться было нечего. Баркас в наручниках - не сбежит. Для Кузьмы он не опасен. Сам Огрызок не станет сводить счеты с беспомощным. Но Баркас нарывался:
- Схлестнулся с мусорами, шваль паскудная, но нищтяк. Покуда приговор, о тебе, падла, весь фартовый Север будет знать как о стукаче. Не я, другие достанут. И размажут, как маму родную. Без разборок. В куски пустят. Я всем отстучу в камере. Нигде тебе дышать не дадут. Секи, пидер!
- грозил до хрипоты.
Кузьма вначале отбрехивался. Посылал Баркаса по всем падежам. А потом надоело. Умолк, перестал замечать и слушать. А машина шла, минуя поселки, зоны, прииски.
Баркас, наверное, тоже у стал материться. Умолк, задумался. Смотрел на уходящие километры воли.
Огрызок понимал: будь у него хоть малейший шанс па побег, он, не сморгнув глазом, тут же убил бы Кузьму. Но не повезло. Даже "пушку" выбил у него сосед. О ней, больше чем о рыжухе, жалел Баркас.
Машина шла по колымской трассе, оставляя за собой хвост снежной пыли, крутившейся поземкой.
- Слушай, Огрызок, давай слиняем вдвоем. Всего-то долов - сними браслетки. И оба на воле. Хочешь, вместе фартовать станем. Не решишься - в разные стороны разбежимся. Забудем прошлое. Ведь помогать должны друг другу. По закону нашему. Помоги. И я стану твоим обязанником. Всякое твое слово - законом станет мне.
- Темнишь…
- Век свободы не видать. Как на духу ботаю. Ну что лягавый? Мало от них натерпелись? Слиняем и все тут. В гастроль смоемся. Иль на дно заляжем, как вякнешь. Фалуйся. Не тяни резинку. Чего мы тут ботаем? Время дорого. Давай, сними браслетки, - развернулся к Кузьме, прося или приказывая освободить руки. Он был уверен, что уговорил Огрызка, но тот не двигался с места.
- Гоноришься? Иль ссышь? Чего ломаешься, как пидер? Сними браслетки, мать твою…
- Снимут. Не дергайся, - отвернулся Кузьма.
- Пока места глухие. Тут слиняем - верняк! Шустри, покуда транспорт еле волокется. Минуем тайгу, там дорога ровная, без заносов. До самого Магадана на скоростях. Упустим лафу, - умолял Баркас Огрызка.
Тот отвернулся. И вдруг увидел, как за задний борт машины ухватился мужик, выскочивший из-за снежного завала.
Он быстро подтянулся, перемахнул через борт. И ввалившись в кузов, сказал, оглядевшись:
- Подбросите малость. Не то чуть дуба не врезал. Колотун дикий. А мне тут неподалеку, - и спросил, глянув на Огрызка: - Далеко ль шмаляем?
- В Магадан, - ответил Кузьма.
- На волю хиляете?
- Этот хмырь - на волю, а меня - в тюрягу, - встрял Баркас.
- А чего не смоешься?
- Браслетки приморили.
- Дай их сюда, - подошел мужик, не оглядываясь на Огрызка.
Кузьма вмиг вскочил. И не успел попутчик взяться за наручники, отбросил его Огрызок к заднему борту, пригрозив:
- Клянусь мамой, шевельнешь клешней, жабры вырву! Допер?
На шум в кузове водитель оглянулся. Не заметил ничего. Но все ж решил притормозить на всякий случай.
Мужик, едва очухавшись после удара о борт, тут же услышал и, выскочив из кузова, растворился в заносах на обочине.
- Лягавым потрафить хочешь? Ништяк! Долго не подышишь. Я тебя, гада, из-под земли надыбаю! - пригрозил Баркас, едва машина снова тронулась в путь.
Кузьма сидел, прижавшись спиной к борту, и стучал зубами от холода.
- Теперь ты вовсе лажанулся. Этот тип из фартовых. С тюряги слинял. А ты его, как фраера, бортанул. Ладно я! Этот, считай, на воле. Тебя запомнил, как падлу. Не упустит, коль доведется свидеться. Пощекочет бока пером. И за меня… Даром не спустит, - грозил Баркас.
- Мне этот мудак магарыч даст за то, что не дал ему засветиться. Коль увидели б, пристопорили б. И прямиком в зону, добавив срок за побег. Теперь он сам допер, как мог влипнуть из-за тебя. Коль повезло ему слинять с зоны - пусть гуляет своим ходом. А не сует кентель под машину. Я не помеха ему. И не дам из-за тебя другому влипнуть в тюрягу, - ответил Огрызок зло.
Внезапно машина затормозила. Из дверцы высунулся тот, кто назвал себя соседом Кузьмы.
Он заглянул в кузов, обошел машину и спросил Огрызка, не видел ли он кого по дороге? Кузьма пожал плечами.
- Значит, показалось. Ну что ж, тем лучше. Полезай в кабину, отогрейся. Я здесь проеду, - вскочил в кузов. И, сев на место Огрызка, крикнул водителю: - Поехали!
Оставшийся путь Кузьма курил задиристую махорку, слушал шофера, который оказался уроженцем Колымы.
- Я, считай, чуть ли не первым родился в этих местах. Всю колымскую трассу лучше собственной хавиры знаю. А все оттого что с мальчишек сюда бегали. Кто за ягодой - девки наши. А мы, мужики, серьезным делом занимались. Хоть и от роду по шесть, семь зим было.
- Каким же делом? - предположил свое Огрызок и продолжил: - Небось, беглых высвечивали?
- У тебя что, крыша поехала? Мы покойников хоронили. Тех, кто померли на трассе. Охрана тем не занималась. А зэкам план надо было выполнять. Норму по ихнему. Потому не до могил. Иные так-то и оставались у обочин, либо в яме рядом с трассой. Сколько тут люду полегло - не счесть. Мы, пацаны, с детства покойных не пугались. Знали, средь них и свои могли оказаться, сродственники. К тому ж охрана взрослых гоняла за сердоболье. А нас нет. Не воспрещала хоронить.
- А живым помогали? Иль только жмуров не боялись? - перебил Кузьма.
- И зэкам, когда их на трассу вели. Хлеб им совали, лук, чеснок, что было, всем делились. Знали, от тюрьмы да от сумы - никто не зарекается. Слава Богу, меня покуда миловала эта чаша, - перекрестился шофер.
- Ты эту самую чашу давно пережил. В детстве. Когда, пожалев первого зэка, схоронил его. Он же тебе, верно, поныне снится? - спросил Огрызок.
- Откуда знаешь? - удивился водитель.
- Да глянь на себя. В годы не вошел, в тюряге не канал, а виски белые, - подметил Кузьма.
- На Колыме жить - горе ведрами пить. Так наши деды говорили. Тут знаешь как случается: едешь в рейс, а вот вернешься ль домой, никогда не знаешь.
- Это почему? - удивился Огрызок.
- Всякое бывает, - посерел лицом человек и, помолчав, продолжил: - Трасса каждому из нас поворачивается то матерью, то ведьмой. И меня не обошла крещеньем своим. Возвращался я с грузом из номерной зоны. Дело было в середине зимы. Мороз за пятьдесят перевалил. Я на газ жму. Чтоб скорее до места добраться. Мне в Сусумане разгрузиться надо было. А потом домой. Глядь, на обочине двое мужиков голосуют. Подвезти просят. Пожалел их, затормозил. А они нож к горлу. Выкатывайся из кабины. Я - ни в какую. Они выволокли. Отмолотили. Бросили средь дороги. Сами в машину и ходу. Я два часа валялся на трассе без сознания. Хорошо, что на мое счастье вахтовая машина шла на прииск. Подобрали. Сообщили в милицию о случившемся. Стала искать машину вся колымская шоферня. Задержали вскоре. Оказались те двое беглыми из зоны. Так они, сучьи выродки, удивились не тому, что их поймали, а что я живой остался. Обещали по выходу меня доканать. А скажи - за что? С тех пор я никого не жалею. И не беру в машину попутчиков. Настоящие люди, которые в зоны по ошибке попали, все умерли. А за их счет выжило говно…
- Вот это да! Выходит, и я?
- А ты при чем? О тебе сопровождающий как о свободном говорил.
- Недавно таким стал. А мог и вовсе воли не увидеть. И тоже из-за всяких попутчиков, подкидышей судьбы, мать их, суку, волки ели, - оглянулся назад, туда, где прижавшись спиной к кабине, сидел Баркас.
- Нафискалил на тебя этот тип?