- Нет! - взорвалась она. - Джордж не мог… я уже говорила вам. Разве вы мне не верите?
Я вздохнул и промолчал, и спросил, не знает ли она, к какому другу Джордж заходил выпить по дороге домой из Донкастера.
- Конечно. Но он не был ему другом. Они были едва знакомы. Его зовут Лэнс Киншип. Джордж позвонил мне утром из Донкастера, как часто делал, когда оставался там на ночь, и напомнил, что опоздает на полчаса или около того, поскольку звонит из дома этого человека, и что он едет домой. Этот Лэнс Киншип хотел, чтобы Джордж сделал для него какие-то фотографии. Он директор фильма или что-то в этом роде. Джордж говорил, что это гадкий, самовлюбленный, много о себе понимающий тип, но если ему польстить, то он хорошо заплатит. Это были почти последние слова, что он говорил мне. - Она глубоко вздохнула и попыталась сдержать слезы, что внезапно навернулись ей на глаза. - Извините... - Она всхлипнула и усилием воли взяла себя в руки, роясь в кармане в поисках платка.
- Плачьте, это естественно, - сказал я. В конце концов, со смерти Джорджа прошло всего три недели.
- Да, но... - Она попыталась улыбнуться. - Не на скачках же. - Она вытерла глаза уголком платка и снова всхлипнула. - Последнее, что он мне сказал, - продолжила она, с огромным трудом удерживаясь от слез, - это купить стеклоочиститель "Аякс". Глупо, правда? Я хочу сказать, что, кроме "до свидания", он сказал мне: "Не купишь ли "Аякс"?" А я и не знала... - Она сглотнула слезы - все-таки не удержалась. - Я даже и не знала, зачем он ему.
- Мэри... - Я протянул ей руку, и она вцепилась в нее, как тогда, в больнице.
- Говорят, что всегда запоминаешь последние слова того, кого любишь. - Губы ее беспомощно задрожали.
- Не надо сейчас об этом думать, - сказал я.
- Да.
Она снова вытерла глаза и сжала мою руку, но волнение уже улеглось, она отпустила меня и смущенно рассмеялась. Я спросил, делали ли аутопсию.
- В смысле, на алкоголь? Да, они брали на пробу его кровь. Сказали, что ниже нормы... он ведь выпил только две маленькие рюмочки у этого Киншипа. Полиция допрашивала его... Лэнса Киншипа... после того, как я сказала, что Джордж собирался заехать к нему. Он написал мне, понимаете, что ему очень жаль. Но это не его вина. Я все время говорила Джорджу, чтобы он был осторожен. Его часто охватывала сонливость во время долгого пути.
Я рассказал ей, что получилось так, что я сделал для Лэнса Киншипа фотографии, которые должен был бы сделать Джордж. Ее это заинтересовало больше, чем ожидал.
- Джордж всегда говорил, что вы однажды проснетесь и прикроете его лавочку. - Она улыбнулась дрожащими губами, пытаясь показать, что это шутка. Но я и не сомневался, что это шутка. - Если бы он знал. Если бы... о Боже мой, Боже мой...
Мы просто посидели немного, пока она не уняла слезы. Она снова извинилась, и я снова сказал, что это вполне естественно.
Я попросил у нее адрес, чтобы связать ее с агентом для организации выставки работ Джорджа. Она сказала, что сейчас она живет у друзей неподалеку от Стива. "Не знаю, - с несчастным видом сказала она, - куда я после этого поеду". Из-за поджога у нее не осталось другой одежды, кроме той новой, что была на ней. Никакой мебели. Ничего, с чего бы начать дом. Но еще хуже... намного хуже то, что у нее не осталось фотографии Джорджа.
* * *
К тому времени, как мы с Мэри Миллес расстались, начался пятый заезд. Я пошел прямо к машине, чтобы принести снимки Лэнса Киншипа, вернулся в весовую и на выходе наткнулся на Джереми Фолка, что стоял у двери на одной ноге.
- Упадете, - сказал я.
- О... ну... - Он осторожно поставил ногу, словно на двух ногах он уж точно был здесь. - Я подумал... ну…
- Вы подумали, что, если вас тут не будет, я не сделаю того, чего вы хотите.
- Ну... да.
- Вы почти правы.
- Я приехал на поезде, - довольно сказал он. - Значит, вы можете отвезти меня в Сент-Олбанс.
- Вижу, что уж придется.
Лэнс Киншип, увидев меня, подошел забрать свои снимки. Я чисто механически представил их друг другу и добавил для Джереми, что именно в доме Лэнса Киншипа Джордж пил в последний раз.
Лэнс Киншип, отогнув клапан жесткого конверта, остро глянул на каждого из нас, печально покачав головой.
- Джордж был отличным парнем, - сказал он. - Беда, беда.
Он вытащил снимки, просмотрел их, и брови его взлетели аж над дужками очков.
- Хорошо, хорошо, - сказал он. - Мне нравится. Сколько хотите?
Я назвал совершенно астрономическую сумму, но он просто кивнул, вытащил туго набитый бумажник и тут же заплатил мне наличными.
- Копии сделаете? - опросил он.
- Конечно. Это будет стоить меньше.
- Сделайте две серии, - сказал он. - Ладно?
Как и прежде, последняя буква этого "ладно" застряла где-то у него в глотке.
- Полные серии? - удивился я. - Все снимки?
- Конечно. Все. Они хороши. Хотите посмотреть?
Он приглашающим жестом протянул их Джереми, который сказал, что очень хочет на них посмотреть, - и у него тоже брови полезли вверх.
- Наверное, вы, - сказал он Киншипу, - очень известный режиссер.
Киншип откровенно просиял и засунул снимки обратно в конверт.
- Еще две серии, - сказал он. - Ладно?
- Ладно.
Он кивнул и пошел прочь. Не отойдя и десяти шагов, он снова вытащил снимки, чтобы показать их кому-то еще.
- Он задаст вам работы, если вы не будете настороже, - сказал, наблюдая за ним, Джереми.
Я не знал, верить ему или нет, да и в любом случае мое внимание было занято кое-чем куда более важным. Я стоял не шевелясь и смотрел.
- Видите, - сказал я Джереми, - вон там двое мужчин разговаривают?
- Конечно, вижу.
- Один из них Барт Андерфилд, который работает с лошадьми в Ламборне. А второй - один из тех мужчин на фотографии во французском кафе. Элджин Йаксли. Вернулся из Гонконга.
Три недели прошло после смерти Джорджа, две - после пожара в доме, и Элджин Йаксли вернулся на сцену.
Я еще раньше пришел к этому выводу, но на сей раз совершенно обоснованно можно было предположить, что Элджин Йаксли уверен: смертельно опасные для него фотографии спокойно улетучились вместе с дымом. Он стоял, широко улыбаясь, уверенный в собственном спокойствии и безопасности.
Шантажист вместе со своим имуществом кремирован, жертвы возрадовались.
- Это не может быть совпадением, - сказал Джереми.
- Не может.
- Ну и самодовольный же у него видок.
- Он подонок.
- Та фотография все еще у вас? - глянул на меня Джереми.
- Конечно.
Мы немного постояли, глядя, как Элджин Йаксли хлопнул Барта Андерфилда по плечу и по-крокодильи улыбнулся. Барт Андерфилд выглядел куда счастливее, чем был с тех пор, как состоялся суд.
- И что вы с ней будете делать?
- Думаю, просто подожду и посмотрю, что случится дальше, - сказал я.
- Похоже, я ошибался, - задумчиво сказал Джереми, - когда сказал, что вы должны сжечь все из той коробки.
- М-м-м, - я слабо улыбнулся. - Завтра я попытаю счастья с голубыми прямоугольниками.
- Значит, вы поняли, что делать с ними?
- Да, надеюсь. Посмотрим.
- И что?
У него был искренне заинтересованный вид, глаза его секунд на десять переключились на меня вместо обычного сканирования окружающего пространства.
- М-м-м... вы хотите прослушать лекцию по природе света или просто рассказать вам о том, в каком порядке и что я предполагаю сделать?
- Лекций не надо.
- Ладно. Тогда - я думаю, что я увеличу эти оранжевые негативы в синем свете, спроецировав на высококонтрастную черно-белую бумагу, и тогда смогу получить картинку.
Он заморгал.
- Черно-белую?
- Если повезет.
- А откуда вы возьмете синий свет?
- А вот это уже из лекции, - сказал я. - Хотите посмотреть последний заезд?
Он снова стал подергивать локтями, попытался постоять на одной ножке и опять начал было, запинаясь, нести чепуху - все сразу. Как я понял, из-за того, что приходилось примирять адвокатское мышление с оправданием азартных игр.
Однако я был несправедлив к нему. Когда мы с трибуны смотрели на старт последнего заезда, он сказал:
- Я... ну... на самом деле... ну... смотрел сегодня, как выскачете.
- Да?
- Я подумал... ну, что это может быть познавательно.
- И как, вас захватило?
- Честно говоря, - сказал он, - скорее вас, а не меня.
* * *
По дороге в Сент-Олбанс он рассказал мне о своих изысканиях насчет телекомпании.
- Я попросил их показать мне счета, как вы предлагали, и спросил, не могут ли они меня свести с кем-нибудь, кто работал над тем фильмом в Пайн-Вудз-Лодж. Между прочим, это просто постановка. Съемочная группа пробыла там только шесть недель.
- Не слишком многообещающе, - сказал я.
- Да. Короче, они рассказали мне, где искать режиссера. Он все еще работает на телевидении. Очень мрачный и унылый тип с вислыми усами, все время ворчит. Он сидел у обочины дороги на Стритхэм и смотрел на митинг электриков, который они устраивали перед стачкой, а потому отказались освещать сцену, что он планировал заснять на церковной паперти. И настроение у него было гадостным в буквальном смысле слова.
- Представляю.
- Боюсь, - с сожалением сказал Джереми, - что он мало чем оказался полезен нам. Тринадцать лет назад? Какого черта ему вспоминать какую-то паршивую девчонку с ее паршивым отродьем? И еще всякого такого наговорил. Единственной положительной вещью, которую он сказал, было то, что, если бы он руководил там, никаких левых типов вокруг Пайн-Вудз-Лодж не было бы. Он терпеть не может, чтобы кто-нибудь левый шатался поблизости, когда он работает, и не буду ли я любезен убраться отсюда к черту.
- Жаль.
- После этого я выловил одного из ведущих актеров той постановки, который временно работает в художественной галерее, и получил примерно тот же ответ. Тринадцать лет? Девушка с ребенком? Никаких воспоминаний.
Я вздохнул.
- Я очень надеялся на телевизионщиков.
- Я могу продолжить, - сказал Джереми. - Их нетрудно найти. Чтобы найти этого актера, я просто позвонил нескольким агентам.
- На самом деле, это уж вам решать.
- Думаю, я смог бы.
- Сколько пробыли там музыканты? - спросил я.
Джереми выудил уже довольно потрепанный листок бумаги и сверился с ним.
- Три месяца плюс-минус неделя.
- А после них?
- Религиозные фанатики. - Он скривился. - Думаю, ваша мать не была религиозна?
- Нехристь она была.
- Это все было так давно.
- М-м, - сказал я. - Почему бы нам не попробовать что-нибудь еще? Почему не опубликовать снимок Аманды в "Коне и Псе" и не спросить, не опознает ли кто конюшню. Такие сооружения, наверное, до сих пор стоят, и выглядят как тогда.
- А разве достаточно большая фотография не будет слишком дорого стоить?
- По сравнению с частными детективами - нет, - подумал я. - Думаю, "Конь и Пес" берет деньги за место, а не за то, что вы там расположите. Фото стоит не больше, чем слова. Стало быть, я смогу сделать хороший и резкий черно-белый снимок Аманды... по крайней мере, посмотрим.
Он вздохнул.
- Ладно. Но я вижу, что окончательные затраты на этот розыск превысят наследство.
Я глянул на него.
- А насколько богата... моя бабка?
- Насколько я знаю, она, может, и разорилась. Она невероятно скрытна. Наверное, у ее бухгалтера есть на этот счет какие-нибудь идеи, но он делает из скряги сентиментальную личность.
Мы добрались до Сент-Олбанса, объехали частную лечебницу, и, пока Джереми читал старые номера "Леди" в приемной, я разговаривал наверху с умирающей старухой.
Когда я вошел в комнату, она сидела среди подушек и смотрела на меня. Суровое сильное лицо и сейчас было полно упрямства и жизни, глаза смотрели все так же жестко. Она не сказала ни "привет", ни "добрый вечер", а только "ты ее нашел?".
- Нет.
Она поджала губы.
- А ты пытался?
- И да и нет.
- Что это значит?
- Это значит, что я трачу на ее поиски часть своего свободного времени, но не всю жизнь.
Глаза ее сузились. Она зло воззрилась на меня, я тут же сел в кресло для посетителей и ответил ей таким же взглядом.
- Я ездил к вашему сыну, - сказал я.
На мгновение на ее лице проявилась смесь откровенного гнева и отвращения, и я с удивлением понял всю силу ее разочарования. Но потом она овладела собой. Я уже понял, что неженатый и бездетный сын лишил ее не столько невестки и внуков, которых она могла бы так или иначе тиранить, а ее продолжения. Но я понимая и то, что поиски Аманды - это от одержимости, а не в пику кому-либо.
- Вы хотите, чтобы ваши гены продолжали жить, - медленно проговорил я. - Этого вы хотите?
- Иначе смерть бессмысленна.
Я подумал, что и жизнь сама по себе достаточно бессмысленна, но не сказал этого. Кто-то просыпается, делает, что может, а затем умирает. Возможно, она была на самом деле права в том, что смысл жизни - продолжать род. Люди живут в поколениях потомков.
- Нравится вам это или нет, - сказал я, - но ваши гены могут продолжить жизнь через меня.
Эта идея по-прежнему не приносила ей удовольствия. На челюстях ее вздулись желваки, и наконец она произнесла злым голосом:
- Этот сопляк адвокат думает, что я должна рассказать тебе, кто был твой отец.
Я тут же встал, не в силах сохранять спокойствие. Да, я узнаю это, но только не сейчас. Мне захотелось убежать. Убежать из этой комнаты, не слушать. Я нервничал так, как не психовал уже много лет, во рту было противно и сухо.
- Разве ты не хочешь узнать? - вопросила она.
- Нет.
- Боишься? - презрительно ухмыльнулась она.
Я просто стоял, не отвечая. Я и хотел, и не хотел узнать, боялся и не боялся - в голове была сплошная каша.
- Я возненавидела твоего отца еще до твоего рождения, - резко проговорила она. - Я даже и сейчас едва могу на тебя смотреть, потому что ты на него похож... похож на него в твоем возрасте. Стройный... мужественный... такие же глаза.
Я сглотнул комок и ждал в полнейшем оцепенении.
- Я любила его, - она чуть ли не выплевывала слова, будто они сами по себе оскорбляли ее. - Я безумно любила его. Ему было тридцать, мне сорок четыре. Я уже пять лет как овдовела... я была одинока. И вот он появился. Он жил со мной... мы собирались пожениться. Я обожала его. Я была глупой...
Она замолчала. На самом деле незачем было продолжать. Все остальное я уже понял. Наконец стала понятна та ненависть, которую она испытывала ко мне все эти годы. Так просто объяснить... и понять... и простить. Вопреки всему, я ощутил неожиданную жалость к своей бабке.
Я сделал глубокий вдох.
- Он еще жив?
- Не знаю. С тех пор я не говорила с ним и ничего о нем не слышала.
- А... как его звали?
Она смотрела мне прямо в лицо. Ее упорная ненависть не уменьшилась ни на йоту.
- Я не собираюсь говорить тебе. Я не хочу, чтобы ты его искал. Он сломал мне жизнь. Он переспал с моей семнадцатилетней дочерью прямо под моей крышей, и охотился за моими деньгами. Вот таким был твой отец. Единственной услугой, которую ты получишь от меня, будет то, что я не скажу тебе его имени. Будь доволен.
Я кивнул. Неопределенно махнул рукой и неуклюже сказал:
- Извините.
Она еще сильнее нахмурилась.
- Теперь отыщи для меня Аманду, - сказала она. - Этот адвокат сказал, что ты ее найдешь, если я расскажу тебе. Потому ступай и сделай. - Она закрыла глаза и сразу же стала такой больной, такой беззащитной. - Ты мне не нравишься, - сказала она. - Уходи.
- Ну? - спросил Джереми, стоявший внизу у лестницы.
- Она мне рассказала.
- Молочник?
- Почти. - Я изложил ему суть дела.
Он отреагировал точно так же, как и я:
- Бедная старуха.
- Я бы выпил, - сказал я.
Глава 13
При печатании цветных фотографий обычно пытаются достичь эффекта естественности, а это вовсе не так просто, как кажется. Если оставить в стороне ухищрения вроде четкого фокуса, подбора лучшего расстояния и яркости освещения, то дело еще и в самом цвете, который на разных по типу пленках, на разной фотобумаге выходит по-разному. Даже бумага одного и того же типа одного и того же производителя, но из разных конвертов, может повлиять на качество цвета - дело в том, что четыре ультратонких слоя эмульсии на фотобумаге слегка меняются от партии к партии. По той же причине практически невозможно окрасить два куска ткани в различных чанах с краской и получить один и тот же цвет. То же самое и со светочувствительной эмульсией.
Чтобы справиться с этим и сделать так, чтобы все цвета были естественными, используют цветные фильтры, помещаемые между ярким светом увеличителя и негативом. Если правильно подобрать фильтры, то в результате на снимке синие глаза так и будут синими, а вишневые губы - вишневыми.
В моем увеличителе, как и у большинства увеличителей на свете, было три фильтра тех же цветов, что и цвета негатива, - желтый, пурпурный и голубой. При использовании всех трех фильтров одновременно получается серый, потому одновременно используется только два фильтра, а в случае моих фотографий это все время были желтый и красный. Если установить тонкое равновесие цветов и использовать их, то лица на фотографиях будут не слишком желтыми и не слишком розовыми, а вполне естественного цвета, чего обычно и добиваются от фотографий.
Однако если наложить квадратное красное стекло поверх желтого и пропустить через них свет, то в результате получится красный.
А если пропустить свет через желтый и синий, вы получите зеленый. А через красный и голубой - чисто синий.
Я растерялся, когда Чарли впервые показал мне, что смешение цветов дает совершенно другие результаты, нежели смещение цветных красок. Забудь о рисовании, сказал мне Чарли. Это свет. Ты не можешь получить цианового, смешивая краски, а со светом такое можно делать.
- Циан? - спросил я. - Это как цианид?