"Я такая же дрянь, как и Джордж, - подумал я. - Совершенно такая же. Я вымогаю деньги угрозами". Теперь, когда я делал это сам, оно не казалось таким уж гадким.
Гарольд ждал меня в паддоке.
- Ты будто до чертиков доволен собой, - резко промолвил он.
- Да и жизнью в целом.
Я выиграл заезд. Я почти наверняка нашел Аманду. Я узнал гораздо больше о Джордже. Всякие там тычки и колотушки - это спишем в дебет, да что за дело? В целом неплохой день.
- Вот этот скакун, - сурово сказал Гарольд, - тот самый, который навернулся на тренировке в прошлую субботу. Я знаю, что не ты в тот раз на нем скакал… Не твоя вина. Но ты помни, что он должен ясно видеть препятствие, которое ему предстоит взять. Понял? Иди впереди и веди гонку, тогда у него будет чистое поле видения. Он долго не выдержит, но поле тут большое. И я не хочу, чтобы его затоптали и затолкали в куче с самого начала. Понял?
Я кивнул. В заезде было двадцать три участника - почти максимальное количество для такого типа скачек. Гарольдов скакун, нетерпеливо расхаживавший по парадному кругу, уже взмок от нервного возбуждения. По своему опыту я знал, что такое животное требует флегматичного подхода.
- Жокеи, в седло, пожалуйста, - прозвучало объявление, и мы со скакуном благопристойно и спокойно выехали на старт.
Я думал только о том, что надо быть впереди всей толкотни, и, когда лента упала, мы рванули вперед. Через первое препятствие впереди всех, как и приказано, - хороший прыжок, все спокойно. Второе препятствие, опять впереди всех, сносный прыжок, все спокойно. Третье препятствие...
Как и велено, впереди всех после третьего. Плохой, опасный прыжок - казалось, всеми четырьмя ногами зацепился за препятствие, вместо того чтобы поднять их, - точно так же, как в учебном заезде дома.
Мы грохнулись на траву вместе, и двадцать две лошади взяли препятствие после нас.
Лошади сделали что могли, чтобы не наступить на лежащих человека и коня, но их было слишком много, скакали они слишком быстро, и было бы чудом, если бы нас не задели. В таких случаях невозможно даже сказать, сколько пронеслось надо мной копыт, - это всегда происходит слишком бистро. Чувствуешь себя тряпичной куклой на стемпиде (Стемпид - канадский конноспортивный фестиваль.).
Такое бывало и прежде. Может случиться и в будущем. Я лежал на боку в неудобной позе и смотрел на ближайший клок травы, думая, как же по-дурацки я зарабатываю себе на жизнь...
Я чуть не рассмеялся. Ведь и прежде об этом подумывал. Каждый раз, как падал носом в грязь.
Тут набежали санитары, мне помогли встать. Вроде бы ничего не сломал. Слава Богу, у меня крепкие кости. Я обхватил себя руками, словно так меньше будет болеть.
Лошадь встала и удрала, целая и невредимая. Я доехал назад к стойлам в санитарной машине, показал врачу, что я вообще-то цел и, морщась, медленно переоделся.
Когда я вышел из весовой, большинство народу уже разбрелось по домам, но Гарольд стоял там вместе с Беном, его старшим выездным конюхом.
- Ты в порядке? - спросил Гарольд.
- Да...
- Я отвезу тебя домой, - сказал он. - Бен пригонит твою машину.
Я увидел на их лицах искреннюю тревогу и не стал спорить. Порылся в кармане и дал Бену ключи.
- Ну ты и грохнулся, - сказал Гарольд, выезжая из ворот. - Прямо жуть.
- Мгм.
- Я был прямо вне себя от счастья, когда ты встал.
- А с конем все в порядке?
- Да что ему будет, скотине неуклюжей!
Мы ехали к Ламборну в мирном молчании. Я чувствовал себя разбитым, меня знобило, но это пройдет. Это всегда проходит. И будет проходить, пока я не стану слишком старым для этого. Я подумал, что душой я постарею куда раньше, чем телом.
- Если Виктор Бриггз снова сюда приедет, - сказал я, - ты мне сообщишь?
Он искоса глянул на меня.
- Хочешь с ним повидаться? Ничего хорошего из этого не выйдет, сам знаешь. Виктор всегда делает то, что он хочет.
- Вот я и хочу знать, что он хочет.
- Почему ты не оставишь все как есть?
- Потому что это плохо. Я оставлял все как есть. Это не помогает. Я хочу поговорить с ним. Не беспокойся, я буду дипломатичен. Я не хочу терять эту работу. Не хочу, чтобы ты потерял лошадей Виктора. Не беспокойся. Я все понимаю, я просто хочу с ним поговорить.
- Ладно, - с сомнением в голосе сказах Гарольд. - Когда он появится, я ему скажу.
Он остановил машину у парадной двери.
- Ты уверен, что с тобой все в порядке? - сказал он. - Видок у тебя... Плохое падение. Жуткое.
- Я приму горячую ванну... надо разогнать оцепенелость. Спасибо, что подбросил меня домой.
- К следующей неделе отойдешь? Ко вторнику в Пламптоне?
- Абсолютно, - сказал я.
Уже темнело. Я обошел коттедж, отодвинул занавески, зажег свет, разогрел себе кофе. "Ванна, пища, телевизор, аспирин, кровать, - думал я, - и дай Бог, чтобы поутру не слишком болело".
Бен пригнал мою машину и поставил под навес. Отдал мне ключи через заднюю дверь и пожелал спокойной ночи.
Миссис Джексон, жена водителя фургона для перевозки лошадей, что жила в соседнем коттедже, зашла сказать, что приходил налоговый инспектор.
- Да? - спросил я.
- Да, вчера. Надеюсь, я верно поступила, мистер Нор, впустив его. Но я не выпускала его из виду. Он был тут минут пять. Ни к чему не прикасался. Просто пересчитал комнаты. У него были документы из совета и все прочее.
- Все в порядке, миссис Джексон.
- И еще ваш телефон. Он все звонил и звонил, раз десять. Понимаете, когда тихо, я слышу через стену. Не знаю, может, вы хотели бы, чтобы я отвечала на звонки. Если нужно, то я могу в любое время.
- Вы очень добры, - сказал я. - Если будет нужно, я скажу вам.
Она усердно закивала. Позволь я ей, она стала бы опекать меня, и я понял, что она с радостью впустила человека из налоговой службы, чтобы только посмотреть, каково у меня дома. Добродушная, во все встревающая, остроглазая соседка, приемник и распространитель слухов и советов. Как-то раз ее сыновья разбили мне окно на кухне, когда играли в футбол.
* * *
Я позвонил Джереми Фолку. Его не было дома - не оставлю ли я сообщение? Передайте ему, что я нашел то, что он ищет, сказал я.
Как только я положил трубку, телефон зазвонил. Я снова взял трубку и услышал прерывистый детский голос:
- Я могу сказать вам, где эта конюшня. Я первый?
Я с сожалением сказал, что нет. Я сообщил ту же печальную новость еще десяти детишкам в течение последующих двух часов. Некоторые разочарованно проверяли, правильное ли место мне назвали - конюшня фермы "Зефир". А некоторые спрашивали, знаю ли я, что фермой уже много лет владеют какие-то Иисусовы хиппари? Я стал расспрашивать, не знают ли они, как это "братья" умудрились купить конюшню, и случайно наткнулся на одного папашу, который об этом знал.
- Мы были в близкой дружбе с людьми, которые владели школой верховой езды, - сказал он. - Они хотели переехать в Девон и искали покупателя, и тут им подвернулись эти фанатики с чемоданом денег, и тут же все купили.
- Откуда фанатики узнали о конюшне? О продаже было объявлено?
- Нет... - Он замолчал, раздумывая. - О, я припоминаю... это из-за одного ребенка, который учился там ездить на пони. Да, верно. Маленькая миленькая девочка. Она жила у наших друзей неделями в прямом смысле слова. Я часто видел ее. Мать ее вроде бы была при смерти, и эти религиозные люди присматривали за ней. И через мать они узнали о том, что конюшня продается. Они в то время жили в каком-то полуразрушенном доме и, думаю, искали местечко получше.
- Полагаю, вы не помните фамилии ее матери.
- К сожалению, нет. Не думаю, что вообще знал ее, да к тому же столько лет прошло...
- Вы очень помогли мне, - сказал я. - Я вышлю вашему Питеру десятку, пусть он и не первый.
Отец фыркнул.
- Он будет очень рад.
Я взял у него адрес, а также фамилию бывших владельцев конюшни, но отец Питера сказал, что уже много лет не контачит с ними и не знает, где они сейчас живут.
Я подумал, что Джереми мог бы их разыскать. После ванной и ужина я выдернул телефон из розетки на кухне и перенес его в гостиную, где еще в течение часа он мешал мне смотреть телевизор. "Благослови Господь маленьких детей, - подумал я. - Сколько тысяч их еще мне позвонит? Никто из них сам никогда не бывал за тем высоким деревянным забором, это их мамы и папы ездили верхом в той школе, когда были маленькими".
В девять часов я совершенно вымотался. Несмотря на долгое вымачивание в горячей ванне, мое избитое тело стало затекать. "Да пошли они все", - подумал я. Я собирался поступить по-свински. Такое со мной всегда бывало после двадцати четырех тяжких часов, после стольких ушибов. Если я лягу в постель, то самое худшее просплю.
Я отключил телефон и пошел в ванную, одетый по-домашнему, почистить зубы. И тут позвонили в дверь.
Выругавшись, я пошел посмотреть, кто там звонит.
Открыл дверь.
Там стоял Ивор ден Релган с пистолетом в руке.
Я смотрел на пистолет, не веря глазам своим.
- Назад, - рявкнул ден Релган. - Дорогу.
Было бы враньем, если бы я сказал, что не испугался. Я не сомневался, что он собирается меня убить. Я словно стал бестелесным, все вокруг поплыло. Кровь бешено застучала в висках.
Второй раз за день я смотрел в лицо ненависти, и ненависть Йаксли перед силой ненависти ден Релгана казалась обычной злостью. Он ткнул меня смертоносным черным стволом, чтобы я подался назад. Я попятился на два-три шага, почти не чуя под собой ног.
Он вошел в дверь и захлопнул ее ногой.
- Ты мне заплатишь, - проговорил он, - заплатишь за то, что со мной сделал.
Осторожнее, говорил мне Джереми. Я не послушал его.
- Джордж Миллес был сволочью, - сказал он, - но ты еще хуже.
Я не был уверен, что смогу заговорить, однако смог. Голос мой звучал странно, чуть ли не визгливо.
- Так это ты, - сказал я, - поджег его дом?
Глаза его сверкнули. Его обычную спесь не сбило то, что сказал ему лорд Уайт, так разве мог ее пробить жалкий вопросик, заданный в последний момент?
- Ограбил, обыскал, поджег, - бешено выпалил он. - И все это время они были у тебя! Ты... ты змея подколодная!
Я разрушил основу его власти. Отнял у него влияние. Оставил его, буквально говоря, голым, как на том балконе в Сен-Тропезе.
"Джордж, - подумал я, - наверняка использовал эти фотографии, чтобы помешать его поползновениям проникнуть в Жокейский клуб. А я с их помощью уничтожил его".
Прежде у него было какое-то положение, он имел какое-то доверие со стороны скаковой публики. Теперь у него не было ничего. Не быть никем никогда - одно, но быть кем-то и стать никем - совсем другое.
Джордж не показывал этих снимков никому, кроме самого ден Релгана.
Я показал их другим.
- Назад, - сказал он. - Туда. Иди.
Он коротко показал пистолетом. Автоматический. Дурацкая мысль. Какое это имеет значение.
- Мои соседи услышат выстрел, - безнадежно сказал я.
Он молча ухмыльнулся.
- Мимо двери.
Это была дверь в проявочную, крепко запертая. Даже если я смог бы живым заскочить туда... спасения никакого. Замка нет. Я шагнул мимо.
- Стоять, - приказал он.
"Нужно бежать, - подумал я. - Хотя бы попытаться". Я уже повернулся было, когда дверь кухни распахнулась.
Долей секунды позже я подумал, что ден Релган каким-то образом промахнулся, и пуля разбила стекло, но затем понял, что он не стрелял. Просто с черного хода в дом ворвались. Двое. Два крепких молодца… с черными чулками на головах.
Они столкнулись, быстрые, нетерпеливые, готовые все разнести.
Я попытался сопротивляться.
Я пытался...
Господи, только не третий раз за день. Как мне объяснить им... Ведь сосуды под моей кожей уже лопнули И кровоточат... Слишком много мускульных волокон уже разорвано... уже слишком много повреждений. Как мне объяснить... да и объясни я, какая разница... Они бы только обрадовались.
Мысли мои рассеялись, и я куда-то поплыл. Я ослеп, я не мог кричать, я едва дышал. У них были жесткие перчатки, которые рвали кожу, и удары по лицу оглушали меня. Я упал им под ноги, и они стали бить меня ногами. Ботинки были тяжелыми. По рукам, по ногам, в живот, по голове...
Я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, все было тихо. Я лежал на белом кафельном полу в луже крови, смутно осознавая, что это моя кровь.
Снова потерял сознание.
"Это моя кровь", - подумал я.
Попытался открыть глаза. Что-то с веками. "Ладно, - подумал я. - Жив". Снова потерял сознание.
"Он не застрелил меня, - подумал я. - Стрелял он в меня или нет?" Я попытался пошевелиться, чтобы понять. Это было большой ошибкой.
Когда я попытался пошевелиться, свело все мускулы. Чудовищная судорога прошла по моему телу от головы до ног. Я задохнулся от всесокрушающей неожиданной боли. Хуже переломов, хуже вывиха, хуже чего угодно...
"Нервы вопят, - подумал я. - Просят мозг понять, что слишком много повреждено, слишком много разбито, ничего нельзя сдвигать. Слишком многое внутри кровоточит...
Господи, - подумал я. - Отпусти. Отпусти меня. Я не хочу шевелиться. Я просто буду здесь лежать. Отпусти меня".
Прежде чем спазм отпустил меня, прошло немало времени. Я лежал неподвижным комком, переводя дух. Я был слишком слаб, чтобы что-нибудь делать, кроме как молиться, чтобы эта судорога не повторилась снова. Слишком разбит, чтобы вообще много думать.
Я мог бы и обойтись без тех мыслей, что сейчас копошились в моей голове. Тысячи людей умирают от разрыва внутренних органов... почки, кишки, селезенка... Может, я что сделал не так и потому мне так больно... Ден Релган вернется, чтобы доделать начатое...
Эти слова ден Релгана, его голос с неопределенным акцентом: "Ты заплатишь мне за то, что сделал со мной"...
Заплачу ранами и кровоизлияниями, мучительной болью. Страхом, что так и буду здесь лежать, пока не умру. Кровоточа изнутри. Истеку кровью и умру. Так умирают те, кого избивают до смерти.
Прошли века.
"Если что-нибудь из этих органов повреждено, - подумал я, - кишки, почки, селезенка... и истекает кровью, то у меня бы появились признаки этого. Короткое дыхание, неустойчивый пульс, жажда, беспокойство, пот... Похоже, ничего такого нет".
Через некоторое время я приободрился, осознав, что, по крайней мере, самого худшего не случилось. Может, если я буду шевелиться осторожно, все будет в порядке.
Далеко не все в порядке. Опять этот спазм, такой же, как и прежде.
И это из-за одного лишь намерения пошевелиться. Только из-за внутреннего побуждения. И ответом было не движение, а судорога. Наверняка это была наилучшая линия защиты тела, но я едва мог это вынести.
Это продолжалось слишком долго и уходило медленно, осторожно, словно угрожая вернуться. "Я не буду шевелиться, - пообещал я, - я не буду... только отпусти... отпусти меня…"
Свет в коттедже горел, но отопление было отключено. Мне стало очень холодно, я буквально окоченел. Я подумал, что холод, наверное, прекратил кровотечение. Холод - это не так уж и плохо. От холода сожмутся все эти сосуды, что кровоточат внутри, и красная жидкость перестанет просачиваться туда, куда не надо. Внутреннее кровотечение остановится... Может, начнется выздоровление...
Я несколько часов пролежал, не шевелясь и выжидая. Мне было больно, но я был жив. Я все больше верил, что буду жить.
Если ничего жизненно важного не повреждено, то уж с остальным я справлюсь. Привычное дело. Нудное, но известное.
Я понятия не имел, сколько времени прошло. Не мог посмотреть на часы. "Предположим, я смогу пошевелить рукой, - подумал я. - Только рукой. Если осторожно, то я мог бы справиться с этим..."
Это только казалось легким. Общая судорога не повторилась, но рука едва дернулась. Бред. Ничего не работает. Bсe схемы полетели.
Спустя довольно долгое время я попробовал снова. Перестарался. Меня опять скрутило, дыхание перехватило, боль зажала меня в клеши. Теперь больнее всего было в животе, руки болели не так сильно, но приступ - пугающий, страшный, был слишком долгим.
Я пролежал на полу всю ночь и изрядную часть утра. Лужа крови под моей головой подсохла и стала липкой. Лицо у меня было словно подушка, набитая комковатым песком. Внутри во рту были ссадины, они горели, и языком я ощущал пеньки сломанных зубов.
В конце концов я приподнял голову.
Приступа не последовало.
Я лежал в задней части холла, неподалеку от лестницы. Жаль, что спальня наверху. И телефон тоже. Может, я вызвал бы какую-нибудь помощь... если бы взобрался по лестнице.
Я осторожно попытался пошевелиться, боясь того, что может случиться. Подвигал руками, ногами, попытался сесть. Не вышло. Собственная слабость просто пугала. Руки-ноги дрожали. Я продвинулся по полу на несколько дюймов, все еще полулежа. Добрался до лестницы. Я лежал - бедро на полу, плечо на ступенях, голова тоже, руки бессильно лежат... опять приступ боли.
"Господи, - подумал я, - сколько же еще?"
В следующий час я заполз еще на три ступени, и снова меня скрутило. "Уже далеко забрался, - тупо подумал я. - Но дальше не полезу. На лестнице гораздо удобнее лежать, чем на полу, если не шевелиться".
Я и не шевелился. Мне было хорошо, я устал, мне было лень двигаться.
Прошли века.
В дверь позвонили.
Кто бы это ни был, я никого не хотел видеть. Кто бы это ни был, он заставит меня двигаться. Я уже не хотел помощи, только покоя. Дайте мне только время и покой, и я оклемаюсь.
Снова позвонили.
"Пошел ты, - подумал я. - Мне и одному хорошо".
Мне показалось, что мое желание исполнилось, но затем я услышал, как кто-то вошел через черный ход. Выломанная дверь открылась от слабого толчка.
"Только не ден Релган, - в жалком страхе подумал я. - Только не ден Релган... только не он".
Это, конечно же, был не он. Это был Джереми Фолк.
Это был Джереми. Он осторожно вошел и позвал:
- Эй… Филип?
И так и застыл, войдя в холл.
- Господи Иисусе, - бесцветно сказал он.
- Привет, - ответил я.
- Филип, - он наклонился ко мне. - Твое лицо...
- Да.
- Что я могу сделать?
- Ничего, - ответил я. - Посиди тут... на лестнице. - Язык еле поворачивался во рту. "Прямо как у Мэри, - подумал я. - Как у Мэри".
- Но что случилось-то? Ты на скачках упал, что ли?
Он сел на нижней ступени, у моих ног, неуклюже сложив свои длинные ноги.
- Но… кровь. Ты весь в крови... все лицо. Волосы. Везде.
- Оставь, - сказал я. - Уже высохло.
- Ты можешь смотреть? - спросил он. - У тебя глаза… - Он осекся, видимо, не желая говорить мне.
- Одним глазом вижу, - сказал я. - Этого достаточно.
Конечно же, он захотел сдвинуть меня, смыть кровь, привести все в порядок. Я же хотел остаться на месте, не желая при этом спорить. Безнадежно. Я убедил его оставить меня там, где я лежал, только сославшись на судороги.
Он еще сильнее перепугался.
- Я вызову врача.
- Просто заткнись, - сказал я. - Я в порядке. Говори, если хочешь, только ничего не делай.
- Ладно, - сдался он. - Тебе принести чего-нибудь? Чаю или что?