Через два с половиной месяца на вечеринке я встретила девушку с именем, похожим на собачью кличку, и Маркуса, выходящими из ванной. Тесси даже внешне была похожа на коккер-спаниеля. Она была в банном халате, а Маркус по обыкновению голым. Следующего парня я бросила сама. Его звали Оливер. Он сказал, что любит меня (не только мою грудь) уже на четвертый день, я ответила, что он мне нравится, что он чудесный парень, но что мы "не подходим друг другу" (этому я научилась у парней и к тому моменту уже знала, что надо говорить). Он начал названивать мне каждый день, даже трезвым, и каждый вечер присылал смс с пожеланиями доброй ночи.
Мы еще пару месяцев спали, но когда Себастиан появился в отеле, где я работала, все мое прошлое потеряло значение. С ним все было по-другому. Он был началом новой жизни.
Не помню, спрашивала ли я разрешения у родителей остаться с Себастианом в Ницце, но, видимо, да, потому что они принесли с собой новый чемодан (самый дорогой, который мама могла найти) со всеми моими вещами.
На следующее утро я проснулась раньше Себастиана. Я плохо сплю на новом месте. Себастиан спал сном младенца, и я решила его не будить. Поднявшись на палубу, я нашла там Клаеса. Он завтракал, читая шведскую газету.
– Присаживайся, – пригласил он. – Что ты хочешь на завтрак? – спросил он, не отрывая глаз от газеты.
Выпив кофе с круассаном (традиционный завтрак на яхте в Средиземном море), Клаес отложил газету и посмотрел на меня. Не помню, что он спрашивал и спрашивал ли он вообще о чем-то. Мы болтали, и постепенно я расслабилась. Мы так сидели, пока не пришел Себастиан, непричесанный, в одних трусах и белоснежной футболке. Клаес тут же поднялся, взял газету и ушел. Они даже не сказали друг другу "доброе утро". Оставалось семнадцать дней до начала учебного года. Нам с Себастианом предстояло стать одноклассниками. Мы провели на яхте пятнадцать дней и столько же ночей. Мы поплыли на Капри. Море было бирюзового цвета, дул приятный бриз, вечера стояли теплые. Иногда мы бросали якорь прямо в море, спускали моторку и отправлялись плавать с маской, нырять или кататься на водных лыжах. Однажды вертолет отвез нас на гонки "Формула-1" в Монако. Мы стояли прямо рядом с финишной и улыбались друг другу. Я так и не узнала, как называется яхта, хотя помню, что я спрашивала. Капитан Сандро терпеливо отвечал на мои вопросы о местах, которые мы проплывали, а повар Луиджи выучил, что я люблю лимонад, греческий йогурт, круассан и дыню на завтрак, салат с курицей или сыром фета на ланч, и черный кофе без молока и сахара. В спа-отделении рядом со спортзалом и кинозалом играла расслабляющая музыка, и Зое делала мне педикюр и маникюр, массировала меня маслом с запахом зубной пасты и ванили. Она ходила босиком, и я никогда не видела ее нигде, кроме как в спа.
Я обожала эту яхту, обожала всю команду, они радовались встрече со мной, и я поражалась тому, как быстро я привыкла к новой жизни и как естественно было наслаждаться этой роскошью. По вечерам мы ужинали с Клаесом. Это было для него важно, хотя он всегда съедал только одно блюдо и говорил только со мной, задавая много вопросов, а потом уходил в свою каюту. Но все равно отец Себастиана уделял нам внимание, слушал наши разговоры, кивал, когда был в хорошем настроении, рассказывал нам о чем-нибудь.
На пятый или шестой день он пригласил нас в ресторан. Ему предстоял ужин с деловым партнером, и он позвал нас с собой. Мы не стали спрашивать о мотивах, решив, что он хочет сделать встречу менее формальной.
Ресторан находился на скале в горной деревушке неподалеку от Бонифачио. Туда нужно было подниматься пешком. Было уже темно. В гавани стоял фургон, крытый брезентом. Брезент колыхался на ветру. Было тепло, несмотря на то что солнце зашло, и пахло мусором. Деловой партнер, итальянец, говорил с таким сильным акцентом, что его можно было резать ножом. И он был изрядно навеселе.
– Помоги мне, – сказал он, протянув руку с короткими пальцами. Себастиан выпустил мою руку и взял под руку итальянца. Мы медленно поднимались вверх по каменистой дороге. Мне тоже было сложно идти из-за туфель. Тучный итальянец потел и матерился, опирался на Себастиана и через каждые двадцать метров останавливался перевести дыхание. Когда мы, наконец, добрались до ресторана, он поцеловал Себастиана в щеку, прямо рядом со ртом. Себастиан вздрогнул. Клаес открыл дверь в ресторан и повернулся к итальянцу, приглашая его проходить первым.
– Я сюда вскарабкался только ради тебя, Себастиан, – выдохнул итальянец и наконец выпустил Себастиана.
– Рад, что он хоть чем-то полезен, – сказал Клаес. – Это для меня новость.
Я не поняла, что его так разозлило, но Клаес был зол. Чертовски зол. Его словно подменили. С тех пор как мы сошли с яхты, он угрюмо молчал, делал вид, что не слушает меня, смотрел в сторону, шел впереди, не отзывался на зов. У меня внутри все свело от страха, Себастиан старался не смотреть мне в глаза. Итальянец ничего не заметил.
Нам дали столик у окна. Ресторан располагался прямо на скале над морем. Казалось, что он парит в небе. Внизу светились огоньки лодок, вдали у входа в бухту, где стояли на якоре суда покрупнее, мигал маяк. Отец Себастиана заказал еду, не спрашивая, что мы хотим. Итальянец смеялся так громко, что другие посетители оборачивались. Он потребовал, чтобы заказ поменяли. Ему не нравилась выбранная Клаесом закуска, и главное блюдо тоже, он твердил что-то про корсиканцев и осьминога, и отец Себастиана ничего не сказал, только незаметно кивнул официанту, и когда принесли карту вин, дал ее итальянцу, чтобы тот сделал выбор. Но сам не притронулся ни к закуске, ни к вину.
В перерыве между закусками и главным блюдом я пошла в туалет. Вернувшись, я увидела на своем месте итальянца. Он кивнул мне занять его место. Себастиан не протестовал, но пару раз пытался привстать, словно желая придвинуться ко мне ближе.
– Сиди спокойно, ради всего святого, – процедил по-шведски Клаес. – Неужели я много прошу? Сидеть тихо и держать рот на замке?
Себастиан замер и изобразил фальшивую улыбку, стараясь не глядеть на меня.
Когда итальянец не пытался заставить Себастиана петь "шведские песни", он обсуждал дела. Как я поняла, он хочет продать свою компанию. И чем больше он болтал, тем молчаливее мы сидели. Я боялась, что итальянец ужрется в хлам, но тут отец Себастиана позвонил кому-то и протянул телефон своему партнеру. Закончив разговор, Клаес чокнулся с итальянцем. Меня подташнивало от нервозности. Мы пережили четыре блюда, сырную тарелку, два десерта, кофе с подносом, полным пралине, мини-меренг и мармеладок. Наконец, пришло время возвращаться на яхту. Откуда-то взялось инвалидное кресло, и отец Себастиана усадил туда сонного итальянца. Один из команды яхты покатил гостя обратно в гавань. У яхты он проснулся и заявил, что идет на прогулку. Мы с Себастианом пошли в свою каюту. В четыре утра нас разбудили голоса на палубе. Я присела на кровати, но Себастиан потянул меня назад.
– Лежи, – попросил он. – Нас это не касается.
Завтракали мы одни.
– Твой отец уехал, – сообщил нам один из матросов, чье имя я не помнила. Себастиан кивнул, не выразив удивления. – Он разрешил вам занять его каюту, мы как раз заканчиваем уборку.
Мы загорали, когда на палубу поднялся итальянец. Все лицо у него было в синяках, а правая рука в гипсе. Он к нам не приближался, остановившись в трех метрах.
– Боже мой, – вырвалось у меня. – Что произошло?
Итальянец покачал головой.
– Опасно гулять по пляжу поздно ночью, – криво улыбнулся он.
– Твой отец здесь? – спросил он, поворачиваясь к Себастиану. Себастиан снова потянул меня обратно на шезлонг.
– Нет, – ответил он.
– Ты не мог бы… – продолжил итальянец.
– Нет.
Итальянец уехал, и мы переселились в каюту отца Себастиана. Теперь у нас было две ванные комнаты и отличный вид из окон – тот же самый, что и из рубки капитана. В одной из ванных комнат над джакузи был световой люк. Можно было принимать ванну прямо под звездами.
– Это твой папа избил итальянца? – спросила я, когда мы лежали в джакузи на палубе, – за то, что он с тобой флиртовал?
– Нет, – ответил Себастиан. – Это не он.
Я рассмеялась, решив, что он пошутил, но Себастиан не смеялся. Он обнял меня и зажмурился.
– Однажды я спросил папу, почему мама исчезла, что он с ней сделал… почему она уехала…
Он замолчал.
– И что он ответил?
– Папа сказал, что в нашей семье никому не нужно выносить мусор, для этого есть прислуга.
Я хотела спросить, что он имел в виду. Что он приказал слугам вышвырнуть мать Себастиана и избить итальянца? Но я не осмелилась. Себастиан плакал. Не всхлипывал, не сморкался, просто тихо рыдал. Я не знала, что мне делать. Я взяла его лицо в свои ладони и поцеловала. Я целовала его долго и страстно, дольше, чем когда-либо до этого, и он целовал меня в ответ, пока нас не охватило желание. Я помню, что больше всего на свете мне хотелось, чтобы он вошел в меня. И когда он это сделал, я тут же кончила. Я всегда кончала быстрее, чем он, чаще, чем он, интенсивнее.
Девятью днями позже мы вылетели домой из Неаполя. В самолете были мы одни. Накануне отлета Себастиан позвонил отцу. Клаес сказал, что считает, что это лишнее, что мы летим самолетом компании, что можно купить обычные билеты, но все равно прислал за нами самолет. Машина подвезла нас прямо к трапу. И нам не нужно было проходить контроль.
Яхта продолжила путь уже без нас. Она плавала круглый год при полной команде. Через неделю им предстояло покинуть Средиземное море. Помню, что, только вернувшись домой, я поразилась тому, какой невероятной была моя жизнь на лодке со всеми этими потрясающими – словно с открытки с видами – роскошью и маникюром, и каким заурядным было мое повседневное существование.
Мы приземлились в аэропорту в Бромме. Там нас ждал автомобиль. Прислуга отнесла наши сумки в машину. У Себастиана был усталый вид. Я тогда подумала, что на этом все и закончится, я не могла представить, что мы сможем встречаться в повседневной жизни, если, конечно, жизнь Себастиана можно было назвать такой. Я думала, у нас был летний роман. Приключение для него, лучшие недели в жизни для меня. Машина высадила меня перед домом. Я не знала, как попрощаться, как поблагодарить за эти каникулы, но Себастиан пошел за мной в дом, пожал папе руку. У папы было то выражение лица, какое бывает у взрослых, когда они притворяются, что им все равно, но на самом деле обосраться готовы от волнения. Потом он поцеловал меня в щеку со словами "Увидимся завтра" и исчез.
На следующее утро был первый день школы. Себастиан прислал мне смс в половине восьмого утра (первое за ночь) и попросил ждать его на перекрестке перед моим домом. Я решила, что он хочет подвезти меня до школы, чтобы порвать со мной до начала школы. На полпути я начала рыдать, наверно, от того, что ожидание сводило меня с ума, и я знала, что, когда он меня бросит, я разрыдаюсь, так что можно было начинать заранее. Увидев мои слезы, он свернул на обочину, заглушил мотор, откинул назад мое сиденье и сел на меня верхом.
Он сунул руки мне под кофту, погладил по спине, прижался к моим губам в поцелуе, страстном поцелуе, притянул меня к себе ближе и снова поцеловал, я почувствовала его возбуждение и испытала облегчение от того, что он все еще хочет меня. Я поняла, как сильно боялась, что он меня бросит.
Держась за руки, мы шли от парковки к школе. Это было как в кино, когда самый популярный парень в школе вдруг появляется с дурнушкой в очках со странной прической, или она вдруг резко меняет внешность и стиль и становится ослепительной красавицей. Не то чтобы я была ботаничкой или Себастиан лучшим футболистом школы с ослепительной улыбкой, но все равно наше прибытие в школу было феноменальным.
Разумеется, Аманда уже была в курсе. Она встретила нас у курилки, обняла меня, а потом Себастиана. Какое-то время она висела у него на шее, как игрушка на елке, пока Себастиан не вырвался из ее объятий.
Себастиану нужно было куда-то зайти перед уроками, и мы расстались у шкафчиков. Он поцеловал меня в щеку на прощание, и это тоже было как в кино. Аманда закатила глаза, как полагалось девушке в ее роли (жаль, что у нее не было одежды чирлидерши, это было бы идеально). Она чуть не лопалась от счастья, потому что стала частью жизни Себастиана. Те, с кем он общался год назад, разъехались кто куда: кто-то устроился на практику в компанию отца, кто-то поступил в университет, кто-то уехал учить язык в США. Теперь была наша очередь дружить с ним. Аманда была в восторге. Но, естественно, ни в чем таком она не призналась, только пошутила, что такими вещами нам с Себастианом заниматься надо не в школе, склонила голову и картинно рассмеялась, как было прописано в сценарии.
От нашего средиземноморского вояжа осталось много фоток. Я на них выгляжу счастливой, абсолютно счастливой. На них я девушка, которая визжит от восторга, когда ее парень брызжет на нее водой. Я улыбаюсь, мои глаза светятся от счастья. Глядя на них, мне трудно поверить, что такое счастье было возможно. Может, к счастью нужно привыкать постепенно. Осознание, что ты счастлив, приходит не сразу. Сначала ты ничего не чувствуешь, чувство приходит позже, когда счастье уже закончилось.
Только сейчас я понимаю, что Себастиан никогда не выглядел счастливым. Даже в начале наших отношений. Даже на первых совместных фотографиях.
18
Но для нас, остальных, первые недели в школе были чудесными. А первый день учебы – самым счастливым. То, что младший сын Фагермана будет учиться в одном с нами классе, было круто не только для Аманды, все ученики только об этом и говорили. Слухи о том, что ему предстоит повторить год, расползлись немедленно, и все лето гадали, в какой класс он попадет. Теперь, когда все стало известно, взгляды всех вокруг обратились на меня.
Урок начался, а Себастиана все не было видно. Мы с Амандой вошли в класс и сели на наши обычные места. Кристер не спрашивал, что мы делали летом. Правила школы запрещали задавать такие вопросы. Так что никаких сочинений в стиле "Как я провел лето", потому что у некоторых семей не было денег на отпуск и они могли решить, что они отщепенцы. Все дети должны были чувствовать себя равноправными членами общества. Никто не должен быть чужим или другим. Это худшее, что может случиться со школьником. Это и автомат с газировкой в школьной столовке.
Родители и учителя обожают бессмысленные клише, которые помогают им создать имидж заботливых и ответственных взрослых. Но мы и без этого вопроса были в курсе, кто и где провел лето.
Кристер приложил все усилия, чтобы найти другой предмет для беседы. Он не стал комментировать загар Аманды, дреды Алис ("Боже, это мама меня заставила, вечером я от них избавлюсь"), сломанную руку Якоба (которую он сломал, катаясь на водных лыжах, все это знали, даже Кристер).
И он не стал комментировать то обстоятельство, что София скинула за лето двадцать килограмм, хотя все его мысли по этому поводу были написаны у него на лице. Учитель говорил обо всем, кроме этого. Спрашивал, прочитали ли мы "какую-нибудь интересную книгу". Самир, единственный, был в состоянии ответить на этот вопрос. Выпрямив спину, он назвал аж три книги. Кристер сделал вид, что знает, о каких книгах речь, но больше ничего не спрашивал, так что полагаю, никогда о них и не слыхал.
– Ты всего три книги за лето прочитал? – поинтересовалась я с иронией.
Самир криво улыбнулся. Он всегда так делал, когда я над ним подшучивала. И запустил руку в густые волосы. Иногда он накручивал локон на палец, когда о чем-то думал. Мне казалось, что у него палец отсохнет в такой неудобной позе. Я улыбнулась. Мы с Самиром всегда так себя вели: ссорились, спорили, обсуждали, смеялись. Я была рада, что после каникул ничего не изменилось.
– Конечно, нет, – ответил он. – Я только назвал три самые лучшие. Чтобы дать тебе возможность рассказать, как ты провела лето…
– Никаких книжек про лошадей или про месячные, если ты об этом.
– Но ты читала что-то про подростков, умирающих от рака, которые втюрились друг в друга?
Аманда вздрогнула, как от электрического тока.
– Я тоже читала! – воскликнула она. – Ужасно грустная книга. Никогда столько не плакала в моей жизни.
Мы с Самиром переглянулись. Мы знали, что Аманда не читала книгу. Она только видела кино. Но мы ничего не сказали. И тут в классе появился Себастиан. Странно опаздывать на урок в первый день учебного года. Так нам показалось тогда. Через пару недель мы уже находили странным, если он появлялся вовремя.
– Извините, – пробормотал он.
Кристер кивнул.
Себастиан сел рядом со мной. Аманда, без лишних слов, пересела за другую парту.
Делая это, она хлопала глазами и изображала, что играет на скрипке. И я буквально кожей чувствовала, как постепенно до каждого в классе доходит. Осознание распространялось от первого ряда, где сидели мы с Самиром, до последнего, где сидела Мела с пирсингом в носу и черным лаком на ногтях. Все поняли, что мы пара, и аура Себастиана, вызывавшая любопытство и восхищение, перешла и на меня тоже. Впервые я была в центре внимания. Мне однажды попалась на глаза статья об одной знаменитости, которая в детстве часто переезжала. Она говорила, что в каждом новом классе дети играли одни и те же роли: самая популярная девочка в классе (стерва), ее лучшая подруга (еще стервознее), ботаничка, самая худшая на физкультуре, и девочка, с которой никто не хочет дружить. Выбор ролей был ограничен. И начиная новую школу, она была вынуждена выяснять, какая роль свободна, чтобы ее занять и играть на протяжении всего учебного года.
Я всегда играла одну и ту же роль. Прилежной ученицы, не самой популярной, но и не самой отстойной, на короткой ноге с крутыми девчонками, но не крутой, меня никто не чмырил, и я никого не чмырила. Мне и в голову не приходило, что у меня когда-нибудь будет другая роль, но именно так и получилось. И эта роль затмила даже чудесную трансформацию Софии из толстушки в анорексичку. Себастиан взял мою руку под партой, и щеки у меня зарделись.
Кристер задал новый вопрос, но я его не слушала. Он смотрел на меня, ждал ответа. Я повернулась к Самиру в надежде, что он поможет мне ироничным комментарием, чтобы я догадалась, что нужно ответить, но он на меня не смотрел. Он смотрел на блокнот перед собой, согнув руку так, словно собирался что-то записать. Самир единственный записывал за учителем в первый день школы после каникул. Он вцепился в ручку, настоящую перьевую ручку со сменными чернилами. Костяшки пальцев побелели. Но он ничего не писал. Я была вынуждена сознаться:
– Простите, я не расслышала вопрос.
Кристер рассмеялся. Видимо, понял, что мои мысли далеко, и что после такого лета лучше не задавать глупых вопросов. Он повернулся к Себастиану:
– Себастиан, ты читал что-нибудь интересное летом?
Смеялся не один Самир, но я слышала только его смех, злой, безрадостный.