Мы с Лаббе вместе учились пару лет, пока он не перешел в другую школу. Я не раз слышала, как она таким же тоном говорила с директором школы, классным руководителем, учителями и другими родителями. Я представляла, как она таким тоном наставляет премьер-министра. Много раз мы с родителями наблюдали, как Маргарета настаивает на своем, не важно, касалось ли это школьного расписания (не совпадавшего с расписанием автобусов), или учебного плана (не соответствующего ее ожиданиям) или погоды в день турнира по лапте. Настаивала Маргарета с таким видом, словно просит оказать ей крошечную услугу. Мне кажется, могла бы даже позвонить королю и сказать: "Не окажешь мне услугу?" И королю и в голову не придет отказать ей. Никто не в силах отказать Маргарете. Она не знала слова "нет".
Я хочу, чтобы Маргарета поговорила с Клаесом, подумала я. Он ее послушает. Мне хотелось взять ее за руку и попросить поговорить с ним. Но я ничего не сказала. Я сидела, и мне было стыдно. Впервые мне было стыдно за то, что я девушка Себастиана.
– Хорошо, что тебе удалось связаться с его отцом, – пробормотала Маргарета. – И что на все это сказал наш дорогой Клаес?
Она произнесла это таким тоном, что сразу стало ясно – Маргарета его недолюбливает.
Георг небрежно пожал плечами. Это движение означало не "мне плевать", а скорее "ты и сама знаешь ответ" или "а ты чего ожидала, и что тут можно поделать".
Георг тоже презирает Клаеса.
– Обсудим это позже, Магс.
Я по-прежнему сидела молча и отводила глаза. Старалась не встретиться глазами с Самиром.
– Кто будет итальянские меренги с домашним мороженым? – спросила Маргарета.
Все выразили энтузиазм по поводу мороженого.
Мне пришлось заставить себя есть. Я совала в рот ложку за ложкой и с трудом сглатывала, мучимая мыслями о том, почему Себастиан так себя вел. Ревновал меня к Самиру? Видел в нем угрозу? Что заставило его сказать все эти слова? Я так быстро ела, что у меня заболела голова.
Я помню, что Аманда сказала Самиру, чтобы тот не обращал внимания на Себастиана. Потом мы обсуждали поездку родителей Лаббе в молодости на рок-фестиваль в Дании. Шел дождь, им не удалось поставить палатку среди размякшей глины. Потом разговор перешел на одного парня из пансиона Лаббе, который ходил во сне.
– По меньшей мере, три раза в неделю он спускается из спальни в столовую, залезает на стол для важных гостей и спит там.
Мы много смеялись, и с каждым разом смех был все расслабленней, все естественнее. Многие попросили добавку мороженого. Потом мы поблагодарили за ужин и помогли убрать посуду. Себастиана никто не упоминал. Моего парня.
Все притворялись, как будто ничего не случилось.
Но что мне было делать?
Двумя часами позже, когда мы смотрели фильм в гостиной, Георг пришел передать нам извинения Себастиана. Я не помню, что это был за фильм. Но помню, что мы не отключили звук, когда Георг говорил.
Себастиан "благополучно добрался до дома", Георг говорил с ним по телефону, и он "просил" передать нам его извинения. Он не стал вдаваться в подробности, но все равно голос его звучал натянуто, как у человека, забывшего поздравить друга с днем рождения.
Самир полулежал в полуметре от меня, закинув руку за голову. В полумраке угадывались колечки темных волос под мышками, светлая кожа на внутренней стороне руки мерцала в свете от телевизора. Самир поднял глаза на Георга, пробормотал "Разумеется-все-в-порядке-да-конечно-спасибо". После ухода Георга он снова повернулся к телевизору. Но он смотрел не на экран, а прямо перед собой. А через какое-то время поднялся и сказал, что хочет пройтись. Я подождала четыре минуты и тоже поднялась.
– Я иду спать.
– Спокойной ночи, – пожелала Аманда.
– Сладких снов, – присоединился к ней Лаббе.
Я отключила телефон и оставила его в спальне.
Самир сидел внизу у озера и обнимал себя за колени. На улице было темно и холодно. Я видела только его темный силуэт на фоне освещенного дома. С неба за нами следила бледная луна.
– Меня не нужно утешать, – сказал он, когда я присела рядом.
– Я знаю.
Вблизи видно было, как он расстроен. Он расчесывал кожу на руке – явный признак волнения.
– И нет нужды напоминать мне, что я дурак.
– В смысле?
– Это был мой первый день в школе. Я чертовски волновался. Я не знал, что вы все знаете друг друга, что в вашем мире все знают друг друга, для меня все это было в новинку. Откуда мне было знать, зачем вы все спрашивали, чем занимаются мои родители? Откуда мне было знать? И что за странные вопросы!
– Согласна, – сказала я.
Я никогда не спрашивала Самира, чем занимаются его родители.
Дом был в стороне от автотрассы, свернув с нее, мы ехали до места минут двадцать по проселочной дороге, но даже здесь слышен был характерный шум шоссе, не похожий ни на какие другие звуки.
– Так кем работает твоя мама?
– Что ты имеешь в виду?
– Полагаю, она не адвокат, как ты сказал Лаббе, и не врач, как ты сказал Георгу и Маргарете, так кто она на самом деле?
Самир вырвал клочок травы вместе с корнями и землей.
– Я никогда не говорил, что она адвокат. Лаббе ошибся. А мама всегда говорила, что мечтала стать врачом. Она хорошо училась в школе, но вынуждена была бросить обучение. А теперь слишком поздно. Она даже новости с трудом понимает, как она сможет учиться на шведском на врача. И нам нужны деньги. Ей нравится работа санитарки.
– А твой папа адвокат?
Самир медленно покачал головой из стороны в сторону.
– И они мне платят. Двести крон в час, – выдохнул он. – Я должен быть им благодарен.
– За что?
– За то, что они выставили не меня, а твоего парня-расиста.
– Себастиан не расист.
Самир фыркнул.
– Хватит его защищать. Перед ним и так все пресмыкаются, Майя. Не следуй их примеру. Он привык думать, что может говорить и делать все, что ему вздумается.
Теперь уже я разозлилась.
– Себастиан прекрасно знает, зачем люди подлизываются. Он не тупой. Но не все перед ним пресмыкаются. Например, учителя. Иначе бы он не остался на второй год. И он не может говорить все, что ему вздумается. Разве не его выставили из-за стола сегодня?
– С Георгом и Маргаретой все по-другому.
– В каком смысле?
– Ты сама знаешь. Если бы Лаббе не нуждался в моей помощи, выставили бы меня.
– Неправда.
– Ты сама веришь в то, что говоришь?
– Верю. Ты ничего не понял, Самир. Они прекрасно поняли, что твоя мать не врач, а отец не адвокат. Они не тупые. Возможно, им жаль тебя за то, что тебе приходится так откровенно лгать. И мне тоже жаль тебя за то, что ты думаешь, что это необходимо. Ты это ты, и не важно, чем занимаются твои родители. Нам плевать на это. Если твоя мама не закончила школу, а папа водит такси, и при этом у них такой умный сын, это только означает, что тебе пришлось бороться больше других. Это вызывает восхищение. Ты нравишься людям такой, как ты есть, не важно, кто твои родители.
Самир меня перебил и, брызжа слюной, выкрикнул:
– Ты ничего не понимаешь! Ты такая же тупая, как все. Вы думаете, что знаете, о чем говорите. Но вы ошибаетесь.
– Не кричи на меня.
Он продолжал кричать.
– Я не кричу. Но ты ошибаешься, если думаешь, что происхождение не играет роли. Достаточно посмотреть "Голос", "Фабрику звезд" или "Большую оперу", или чертов "Один в один" или как там оно называется, чтобы увидеть, что происхождение – самое главное. Вам нравится удивляться, когда толстяк с трудом поднимается на сцену и начинает офигенно петь, вам нравится думать, что это просто стечение обстоятельств, что я не живу в Юрсхольме и что мои родители не врачи и не адвокаты, и вы в этом не виноваты. Но вы хотите иметь возможность сказать, что это неправильно, несправедливо и если бы мы только могли лучше заботиться о иммигрантах, если бы они только были больше похожи на шведов, выучили язык быстрее, получили шведское образование и воплотили в жизнь американскую мечту. Вы обожаете американскую мечту. Обожаете Златана. Боже, вы все просто без ума от Златана. Все, что он говорит, это как истина в первой инстанции. Вы приходите в восторг, когда он говорит, что в жизни не прочитал ни одной книги и что женщины не умеют играть в футбол, потому что именно этого вы и ждете от иммигрантов – шовинистического отношения к женщинам, необразованности, недалекости, но вам это все нравится, потому что вы чувствуете себя такими толерантными, и Златан, он же само очарование. Вы думаете, что все дело в интеграции и удаче, и что все могут добиться успеха, что надо только приложить усилия…
– Кто "мы"? – всхлипнула я. Я ничего не могла с собой поделать. Самир вздрогнул, как от удара.
– Что? В каком смысле?
– Ты все время говоришь "вы". "Вы" думаете так-то и так-то, говорите так-то и так-то, но кого ты имеешь в виду под этим "мы"?
Самир закусил губу. Я продолжала:
– Самир, все понимают, что тебе приходится нелегко. Только идиоты думают, что все дело в языке и что достаточно выучить шведский, чтобы тебя принимали за своего. Но тебе не стоит…
– Вы, – перебил он меня и взял мою руку в свои ладони. – Майя, ты в курсе, что ты мне нравишься. Лаббе отличный парень. Георг и Маргарета милые люди.
Он был так близко, что я чувствовала его прерывистое дыхание.
– Ты знаешь, что я имею в виду, когда говорю "вы". Это ты, ты и твои… – Он обвел рукой лужайку, лес, озеро, усадьбу, домик для гостей, охотничью хижину, в которой жил водитель Джон, рыбацкий сарайчик. – Ты прекрасно все знаешь, но все равно притворяешься, что не понимаешь. Я вас не боюсь. Дело не в страхе. Ты ничего не поняла.
Тогда объясни мне.
Самир повернулся ко мне. Его рука касалась моего бедра. Его губы почти касались моего лица.
Я думала, он меня поцелует. Но Самир не двигался. Мы только сидели вплотную друг к другу и тяжело дышали. Вздох за вздохом. Я боялась поднять на него глаза. Когда я поднялась и пошла к дому, Самир остался сидеть. Я шла, не оглядываясь и, вернувшись в комнату, заперла дверь. Легла в кровать и достала телефон. Себастиан прислал смс. Но только одно. "Если собираешься переспать с ним, пользуйся презервативом " .
22
Как мы с Себастианом "помирились" после того вечера с Лаббе? Да никак. Мы просто продолжили встречаться, сделав вид, что ничего не произошло. Я запретила себе крамольные мысли. Я притворилась, что не заметила, что Себастиан не стал извиняться за свое поведение. Я, конечно же, сказала, что не понимаю, как он мог заподозрить меня в подобном (должна же я была что-то сказать после такого смс). Из загородного дома Лаббе я сразу поехала к Себастиану. Мы переспали, я заверила его, что никогда ему не изменю и что я люблю только его и никого больше.
Считается, что секс после ссоры самый лучший, но это не так. Лучший секс, когда ты расстроен и зол, а я была зла и расстроена, но, несмотря на это, притворялась, что все в порядке. А вскоре у меня появились новые поводы для расстройства, помимо того происшествия у Лаббе. На этот раз Себастиан не сделал ничего плохого, просто мне хотелось быть не такой, как все.
Шли дни. Наступил конец ноября. Первый совместный адвент. Это нужно отпраздновать, решил Себастиан, и я сделала вид, что согласна.
В клубе "Монтаж" было много народу, даже больше обычного. Мы пришли пораньше, чтобы не нужно было проталкиваться сквозь толпу туда, где охранник увидит нас и узнает. Себастиана всегда пускали вне очереди. Всегда и везде. Нас тоже пускали, даже в отсутствие Себастиана, но не сразу и не с таким почтением.
Деннис ждал нас у входа в клуб. Одного, без Себастиана его никогда бы внутрь не пустили. Да и сам Себастиан только изредка позволял ему войти с нами. Часто он отсылал его прочь, и Деннис бродил по кварталу, закрыв лицо капюшоном и свесив руки так, словно они тянули его вниз. Но Деннис не жаловался. Благодаря Себастиану у него появилось много новых покупателей, и платили они гораздо больше, чем нарики с площади Сергельсторг.
Клуб был украшен к Рождеству. Посреди танцпола стояла елка, наряженная фонариками, гирляндами, серебряными шарами и кристальными призмами "Сваровски".
Аманда с Лаббе тут же начали мутить на диване в вип-части клуба. Лаббе полулежал на спине, Аманда сидела рядом, закинув на него одну ногу. Их языки мелькали, как слепые крысеныши, когда они целовались.
Через тридцать минут Себастиан уже был сильно под кайфом, и персонал начал обращать на нас внимание. Два охранника встали у двери и следили за ними. Видимо, ждали, пока он заснет или отключится, чтобы можно было отправить его домой.
Они знали, что раньше вмешиваться опасно. Такие попытки всегда плохо заканчивались. На прошлой неделе Себастиан пытался стащить штаны с парня, который протиснулся вперед него к барной стойке. Охранник взял его за руку, чтобы остановить, довольно любезно, с молчаливым не-пора-ли-тебе-ехать-домой-вопросом. Не-вызвать-ли-тебе-такси? Но Себастиан просто обезумел. Естественно, он никуда не поехал. Пришел владелец клуба, увел его в вип-комнату, попросил меня сидеть там с Себастианом, пока он не заснул, а потом помог нам с Лаббе отнести его в машину.
Но, несмотря на это, его всегда пускали. Всегда и везде. И всегда без очереди. Другого варианта просто не было.
Я не знала, чего ему намешал Деннис в тот вечер, у него постоянно была новая наркота на пробу. Но что бы это ни было, снотворного эффекта оно явно не давало. Себастиан наворачивал круги по клубу, словно выискивая кого-то. Проходя мимо меня, он каждый раз предлагал присесть на диване, но через десять секунд снова вскакивал и спешил к бару. Проведя у стойки пару минут и забыв про заказанный напиток, он тут же заказывал такой-то другому бармену. Потом оставил новый напиток на стойке и потащил меня на танцпол, где через несколько секунд сообщил, что ему надо в туалет. А через пару минут я снова увидела его в толпе, высматривающего кого-то. Он снова принялся наворачивать круги по клубу.
– Поехали дальше. Тут полный тухляк. Куда поедем? Я только схожу в туалет, и поедем.
Я пыталась танцевать, пыталась напиться. Пыталась поговорить с Амандой, но это было невозможно, Аманда была не в состоянии разговаривать. Сложно разговаривать во время поцелуев. Сложно сконцентрироваться на чем-то другом, когда в ухе у тебя чей-то язык, я это понимаю. Но мне нужно было с ней поговорить. Перекричать музыку, прижаться к Аманде и просто лежать рядом, комментируя чьи-то нелепые брюки или странную прическу. Но вместо этого я танцевала с Себастианом, пыталась подстраиваться под его неровный ритм, слушала его вопросы, не требующие ответа.
– Поедем домой? Ты уже сходил в туалет?
– Зачем? Ты такая скучная. Мы же недавно пришли. Хочешь выпить?
Вся эта ситуация меня напрягала. Поведение Себастиана, мутки Аманды с Лаббе, этот клуб. Меня напрягало то, что нужно вести себя, как положено девушке моего возраста, веселиться, пить, орать, тусоваться в вип-комнате. Вечер за вечером. Ночь за ночью.
Я просыпалась по субботам и воскресеньям с вопросом на губах, как я попала домой прошлой ночью и находила в карманах смятый голубой билет, пленку от пачки сигарет, а на руках – штампы ночного клуба. Я смывала штампы и срезала браслеты с фестивалей маникюрными ножницами. И говорила снова и снова то, что говорят в таких случаях: "Жуть-как-же-я-вчера-нажралась-ни-хрена-не-помню-но-как-же-нам-вчера-было-весело". Но, по правде говоря, весело мне не было. И я прекрасно помнила, как добралась до дома. Я всегда сначала везла домой Себастиана. У него я спала, пока он лежал в отключке, или играл в видеоигры, или искал чем бы ему заняться.
Мне не нравилась такая жизнь, но я не знала, чего хочу. Порвать с ним? Но что будет потом? Смогу ли я тусоваться с ними, если брошу его? У меня не было плана "Б". Я не хотела разрабатывать план "Б". Я хотела только вернуть себе радость жизни.
Себастиан сойдет с ума, если я его брошу. Он и так уже безумен. Нельзя его сейчас бросать. Я это сделаю, но не сейчас, попозже, когда все уляжется. Сейчас лучше его не огорчать. Мы с охранниками следили за ним каждый из своего угла, но ничего не говорили, ждали развития событий, зная, на что он способен. Мы молчали, надеясь, что все само собой разрешится. Или закончится катастрофой. Их было двое, я одна. Но все мы бездействовали.
Я была только статисткой. Все мы были статистами. Рядом с Себастианом все превращались в статистов. В статистов без реплик. Все мои слова вырежут при монтаже. Их смело можно пропускать мимо ушей.
– Поедем домой?
– Этот чертов клуб, чертов город. Какая мерзость. Какой тухляк. Летим в Барселону. Там есть этот клевый тапас-бар рядом с церковью, или это было в Пальма-де-Майорка? Мне нужно в туалет. Закажи мне выпить. Я скоро вернусь. Надо кое-что сделать. И мне нужно выпить. И в туалет. Черт, пора валить отсюда, тут такой тухляк. Можешь сказать этому придурку диджею, чтобы поставил нормальную музыку? Мы едем в Нью-Йорк. Мне только нужно отлучиться в туалет, кое-что проверить. Черт, где Деннис? Поищи его. Мне нужно с ним поговорить. Черт, как тут скучно.
Я рассказала об этом Аманде. Что не знаю, люблю ли его по-прежнему. Мы обсудили это. Она сказала: "Скоро все наладится". Они с Лаббе старались не лезть в наши отношения.
И к тому же после того уик-энда в загородном доме вели себя странно. Тот ужин резко изменил их поведение. Они стали общаться с Самиром наедине, не приглашая нас. И я видела, что они считают Себастиана проблемным. Но когда им хотелось потусить, они тут же о нас вспоминали, потому что не хотели стоять в очереди на вход в клуб. Мы с ним.
По ночам я много об этом думала. Размышляла, лежа рядом с Себастианом, который во сне потел и дергался, поворачивался ко мне, сжимал в объятиях.
Есть слова, которые чувствуешь всем телом. Слова, которые задействуют зоны мозга, о которых ты даже не подозреваешь. Добрые слова дают ощущение тепла. Мамино "шшш", когда я в детстве не могла заснуть ("моя девочка… шшш… спи, милая"). Или папино "Майя", когда он хотел, чтобы все слышали и знали, что я его малышка, что мы одно целое – он и я. Бабушкин голос, когда она читала сказку ("жили-были…"). Себастиана "я люблю тебя" на выдохе перед тем, как заснуть.
Я не знаю. Эти слова причиняли мне дискомфорт. Его отец должен что-то сделать, как-то сказала Аманда. Она сказала это мне наедине. Себастиану нужна помощь.
Аманда считала, что все дело в наркотиках и что стоит Себастиану снизить дозу, как любовь вернется с прежней силой. Аманда права, думала я. Разумеется, Аманда права. Я по-прежнему люблю Себастиана.
Ничего не делай. Ничего не говори. Поговори с ним. Помоги ему.
Я мучилась сомнениями, но ничего не могла поделать. Никто ничего не мог поделать. Что тут можно было поделать? Я хотела уехать. Хотела сбежать. Себастиан безумен. Совершенно безумен. Он болен. Надо что-то сделать. Ему нужна помощь.
Я его люблю. Конечно, я его люблю.