- Лейтенант Кейв будет на связи с Адмиралтейством. - Он повернулся к Кейву. - Докладывайте ежедневно. Нет, пожалуй, дважды в сутки.
- Есть, сэр.
- Лейтенант Крамер, вы остаетесь здесь и держите в курсе дел коммандера Хаммербека.
- Так точно, сэр.
- Итак, - заключил адмирал, натягивая перчатки, - предлагаю собраться снова, когда будет что доложить. Надеюсь, не позднее, чем через четыре дня.
В дверях старик обернулся.
- Поймите, это не просто миллион тонн грузов и десять тысяч человек. Это миллион тонн грузов и десять тысяч человек каждые две недели. И это не просто конвои. Это наши обязательства по поставкам в Россию. Это наши шансы на вторжение в Европу и изгнание нацистов. Здесь все. Вся война. - Снова раздался его скрипучий смех. - Дело не в том, что мне хочется давить на тебя, Леонард. - Он кивнул всем. - Всего хорошего, джентльмены.
Когда все забормотали "всего хорошего", Джерихо расслышал, как Уигрэм тихо сказал Скиннеру: "Надо поговорить, Леонард".
Нестройный топот по бетонной лестнице, потом хруст гальки на дорожке, и в комнате вдруг повисла тишина. Над столом, как после битвы, поднимался сизый табачный дым.
Скиннер, поджав губы и что-то мыча про себя, собирал бумаги, с преувеличенной тщательностью подравнивая их в аккуратную стопку. Бесконечно долго, как показалось, никто не произнес ни слова.
- Итак, - начал наконец Скиннер, - это был полный триумф. Спасибо тебе, Том. Огромное спасибо. Я забыл, какая ты у нас надежная опора. Тебя-то нам и не хватало.
- Это я виноват, Леонард, - вступился Логи. - Плохо проинструктировал. Надо было лучше ввести в курс дела. Извини. Главным образом из-за спешки.
- Почему бы тебе не вернуться в барак, Гай? Вообще-то всем вам, а мы бы с Томом немножко поговорили.
- Ну ты и дурак, черт возьми, - бросил Бакстер Джерихо.
Этвуд взял его за руку.
- Пошли, Алек.
- Он на самом деле дурак. Они ушли.
Как только захлопнулась дверь, Скиннер сказал:
- Я ни за что не хотел твоего возвращения.
- Логи об этом не сказал, - Джерихо сложил руки на груди, чтобы не тряслись. - Он говорил, что я нужен.
- Я ни за что не хотел видеть тебя здесь не потому, что ты дурак, - в этом Алек не прав. Ты не дурак. Ты развалина. Конченый человек. Однажды в трудном положении ты уже сломался, и сломаешься снова, как только что показало твое маленькое представление. Ты изжил себя, перестал быть нам полезным.
Скиннер небрежно оперся широким задом о край стола. Он говорил нарочито дружелюбным тоном, и со стороны могло показаться, что он обменивается шутками со старым приятелем.
- Тогда зачем я здесь? Я не просился обратно. - Логи о тебе высокого мнения. Он исполняет обязанности руководителя барака, и я к нему прислушиваюсь. И, говоря откровенно, после Тьюринга ты, возможно, обладаешь - или, вернее, обладал - самой высокой в Парке репутацией шифроаналитика. Ты в своем роде история, Том. Легенда. Вернув тебя, дав возможность быть на совещании, мы хотели показать нашим хозяевам, насколько серьезно мы принимаем этот… э-э… временный кризис. Словом, рискнули. Очевидно, я ошибся. Ты испортил игру.
Джерихо не был вспыльчив. Он ни разу не ударил другого, даже в детстве, и понимал, какое это счастье, что он избежал военной службы: с оружием в руках он не представлял бы никакой угрозы, разве собственной стороне. Но на столе стояла полная окурков тяжелая латунная пепельница - обрезанная гильза шестидюймового снаряда, - и Джерихо не на шутку захотелось запустить ее в самодовольную физиономию Скиннера. Тот, кажется, догадался. Во всяком случае, оторвал зад от стола и зашагал по комнате. В этом, должно быть, состоит одно из преимуществ тех, кого считают сумасшедшими, подумал Джерихо, - в тебе никогда не бывают полностью уверены.
- Раньше было гораздо проще, не так ли? - продолжал Скиннер. - Загородный дом. Горстка чудаков. Никто от вас многого не ожидает. Бьете баклуши. Потом вдруг обнаруживаете, что сидите на страшной военной тайне.
- И тут появляются такие, как ты.
- Правильно, такие, как я, нужны, чтобы гарантировать, что это замечательное оружие будет использовано по назначению.
- Так вот что ты здесь делаешь, Леонард! Гарантируешь, чтобы оружие использовалось по назначению. Я часто задавал себе этот вопрос.
Скиннер перестал улыбаться. Он подошел вплотную, обдав Джерихо запахом несвежего табачного дыма и пропахшей потом одежды:
- У тебя больше нет ясного представления об этом месте. Никакого представления о проблемах. Возьми, к примеру, американцев. Перед которыми ты меня только что унижал. Нас унижал. Мы ведем переговоры с американцами о… - Он запнулся. - Ладно. Достаточно сказать, что когда ты… когда ты позволяешь себе такое, как сегодня, ты даже не в состоянии понять серьезность того, что поставлено на карту.
Скиннер ходил с портфелем, на котором красовались королевский герб и тисненые золотом потускневшие инициалы Георга VI. Сунув туда бумаги, он запер его ключом, прикрепленным длинной цепью к поясу.
- Я намерен освободить тебя от работы шифроаналитика и перевести куда-нибудь, где от тебя не будет вреда. Вообще-то я собираюсь добиться твоего перевода из Блетчли. - Убрав ключ, Скиннер похлопал по карману. - При твоей осведомленности тебе, конечно, до конца войны не выйти на гражданку. Однако я слыхал, что Адмиралтейство ищет специалиста для работы в области статистики. Занятие скучное, но непыльное, подходящее для такого… чувствительного, как ты. Как знать? Может, найдешь хорошую девицу. Как бы сказать? - более подходящую тебе, чем та особа, с которой ты встречался.
На этот раз Джерихо попытался его ударить, но не пепельницей, а лишь кулаком, что, как он вспоминал потом, оказалось ошибкой. Скиннер на удивление грациозно шагнул в сторону, и удар пришелся мимо, затем правой рукой он вцепился в запястье Джерихо и, как клещами, сжал слабые мышцы.
- Ты больной. Том. А я сильнее тебя во всех отношениях. - На мгновение он стиснул руку Джерихо еще больнее, но потом резко отпустил. - А теперь убирайся.
5
Боже, как он устал. Изнеможение преследовало его, как живое существо: хватало за ноги, садилось на бессильно опущенные плечи. Джерихо прислонился к внешней стене блока "А", прижавшись щекой к гладкому влажному бетону и ожидая, когда успокоится пульс.
Что он наделал?
Хотелось лечь. Найти какую-нибудь нору, заползти туда и передохнуть. Как ищущий ключи пьяный, он ощупал один карман, потом другой, пока наконец не вынул ордер на постой и, прищурившись, стал читать. Альбион-стрит? Где это? Смутно вспоминал. Узнал бы, если увидел.
Оттолкнувшись от стены и осторожно ступая, пошел прочь от озера к дороге, которая вела к главному входу. Ярдах в десяти впереди стояла небольшая черная машина. Когда он приблизился, дверца водителя распахнулась и перед ним возникла фигура человека в синей форме.
- Мистер Джерихо!
Джерихо удивленно хлопал глазами. Один из американцев.
- Лейтенант Крамер?
- Да. Идете домой? Подвезти?
- Нет, спасибо. Право, здесь недалеко. - Поедем, - уговаривал Крамер, похлопывая по крыше машины. - Только что получил. Для меня удовольствие. Поехали.
Джерихо собирался снова отказаться, но почувствовал, как у него подламываются ноги.
- Постой-ка, - Крамер прыгнул и удержал его за руку. - Да вас ноги не держат. Полагаю, перетрудились ночью?
Джерихо позволил довести себя до дверцы и усадить на переднее сиденье. Внутри маленькой машины было холодно, чувствовалось, что ею давно не пользовались. Джерихо догадался, что раньше она доставляла кому-то радость, пока нормирование бензина не согнало ее с дороги. Машина качнулась под тяжестью влезавшего с другой стороны Крамера. Он хлопнул дверцей.
- Мало кто в этих краях пользуется собственной машиной. - Джерихо было странно слышать свой голос, доносившийся будто издалека. - Трудно доставать горючее?
- Нет, сэр. - Крамер нажал на кнопку стартера, и машина заурчала. - Вы нас знаете. Можем достать, сколько потребуется.
На воротах машину тщательно осмотрели. Поднялся шлагбаум, и они выехали из ворот, миновали столовую и зал заседаний, направляясь по Уилтон-авеню.
- Куда?
- Кажется, налево.
Крамер выбросил маленький желтый указатель, и они свернули в переулок, ведущий в город. Красивое лицо - живое, ребячливое, с остатками загара, свидетельствующего о службе на заморских территориях. Лет двадцати пяти, здоров как бык.
- Хочу вас поблагодарить.
- Меня?
- За совещание. Вы сказали правду, тогда как все остальные несли черт знает что. Четыре дня - подумать только!
- Они всего лишь проявили лояльность.
- Лояльность? Брось ты, Том. Не возражаешь, если перейдем на "ты"? Между прочим, меня зовут Джимми. Им просто приказали.
- Пожалуй, здесь не место для такого разговора… - Головокружение прошло, и, как обычно, появилась ясность мыслей. Джерихо пришло в голову, что американец, должно быть, ждал, когда он появится после совещания. - Достаточно, спасибо.
- Правда? Да мы почти не ехали.
- Остановитесь, пожалуйста.
Крамер свернул к краю тротуара у маленьких коттеджей, затормозил и заглушил мотор.
- Послушай, Том, одну минуту. Немцы ввели в действие Акулу через три месяца после Пёрл-Харбора…
- Позвольте…
- Успокойся. Никто не слушает. - Действительно. В переулке ни души. - Три месяца после Пёрл-Харбора, и вдруг мы начинаем терять суда, что впору выходить из войны. Никто не говорит нам, в чем дело. В конце концов мы здесь новички, всего лишь сопровождаем суда, как нам указывает Лондон. Наконец становится совсем плохо, и мы спрашиваем вас, что случилось со всеми вашими хвалеными разведданными. - Крамер поднял палец. - И тогда нам говорят об Акуле.
- Я не могу это слушать, - запротестовал Джерихо, пытаясь открыть дверь, но Крамер наклонился вперед и ухватился за ручку.
- Я не пытаюсь настраивать тебя против твоих людей. Хочу только рассказать, что здесь происходит. Когда в прошлом году нам объявили об Акуле, мы стали кое-что проверять. Торопились. В конце концов после отчаянного сопротивления начали получать некоторые цифры. Знаешь, сколько бомбочек было у ваших парней к концу лета? И это после двух лет производства!
Джерихо глядел прямо перед собой.
- Я не стану воспринимать подобную информацию.
- Пятьдесят! А знаешь, сколько, говорили наши в Вашингтоне, они могут сделать за четыре месяца? Триста шестьдесят!
- Ну и делайте, - раздраженно ответил Джерихо. - Если вы такие, черт возьми, хорошие.
- Да нет, - возразил Крамер. - Ты не понимаешь. Это не позволено. Энигма - это британский младенец. Официальный. Любые изменения в статусе подлежат переговорам.
- А они идут?
- В Вашингтоне. В это самое время. Там ваш мистер Тьюринг. А пока мы получаем то, что вы даете.
- Но это же абсурд. Почему, во всяком случае, не делать бомбочки?
- Ну-ка, Том, подумай минутку. У вас здесь все станции радиоперехвата. Весь необработанный материал. Мы за три тысячи миль. Поймать Магдебург из Флориды чертовски трудно. Какой смысл иметь триста шестьдесят бомбочек, если нечего в них закладывать?
Джерихо закрыл глаза и представил побагровевшее лицо Скиннера, услышал его рокочущий голос: "У тебя больше нет ясного представления об этом месте… Мы ведем переговоры с американцами о… Ты даже не в состоянии понять серьезность…" Теперь по крайней мере понятна причина ярости Скиннера. Его маленькой империи, которую он построил с таким трудом, громоздя бюрократический камень на камень, смертельно грозит Акула. Но угроза пришла не из Берлина. Она явилась из Вашингтона.
- Пойми меня правильно, - продолжал Крамер. - Я пробыл здесь месяц и считаю, что все вы добились потрясающих результатов. Выдающихся. И никто из нас не говорит о передаче дела в наши руки. Но так продолжаться не может. Не хватает бомбочек, пишущих машинок. А эти бараки, боже мой! "Папа, а на войне опасно?" - "Конечно, я, черт возьми, чуть до смерти не замерз!" Знаешь, однажды чуть не сорвалась целая операция, потому что у вас кончились цветные карандаши! Подумай, о чем мы говорим? Люди должны погибать, из-за того что у вас не хватает карандашей.
Джерихо слишком устал, чтобы спорить. К тому же он был достаточно осведомлен, чтобы понимать, что все это правда. Вспомнил, как полтора года назад, когда его попросили последить за посторонними в трактире "Баранья лопатка", он стоял в темноте в дверях, потягивая пиво, в то время как Тьюринг, Уэлчман и еще несколько больших начальников в комнате наверху писали коллективное письмо Черчиллю. Точно такая же история: не хватало клерков, машинисток, на заводе в Летчуорте, где раньше выпускали кассовые аппараты, а теперь делали бомбочки, не хватало комплектующих, не хватало рабочих… Когда Черчилль получил письмо, разразился страшный скандал - шумный разнос на Даунинг-стрит, испорченные карьеры, перетряски аппарата, - и дела пошли лучше. На время. Но Блетчли был ненасытное дитя. Чем больше давали, тем больше становился аппетит. Nervosbelli,pecuniaminfinitam. Или, как более прозаично выражался Бакстер, все в конечном счете упирается в деньги. Поляки вынуждены были отдать Энигму британцам. Теперь британцы должны поделиться с янки.
- Я не желаю иметь с этим никакого дела. Мне надо хоть немного поспать. Спасибо, что подвезли.
Джерихо потянулся к дверце, и на этот раз Крамер не пытался его удержать. Он почти вылез из машины, когда тот сказал:
- Я слышал, ты потерял отца в прошлую войну. Джерихо застыл.
- Кто вам сказал?
- Забыл. Разве это имеет значение?
- Нет. Это не секрет. - Джерихо принялся массировать лоб. Надвигалась отвратительная головная боль.
- Все началось еще до моего рождения. Его ранило осколком под Ипром. Он еще немного пожил, но уже никуда не годился. Так и не выходил из госпиталя. Умер, когда мне было шесть.
- Кем он был? До войны?
- Математиком. Минутное молчание.
- Увидимся, - сказал Джерихо и вышел из машины.
- А у меня погиб брат, - вдруг сказал Крамер. - Одним из первых. Служил в торговом флоте. Ходил на "Либерти".
Теперь понятно, подумал Джерихо.
- Наверное, в то время, когда не могли расколоть Акулу?
- Угадал, - мрачно подтвердил Крамер, потом с усилием улыбнулся. - Давай не терять друг друга из виду. Если что надо - только скажи.
Он дотянулся до дверцы и громко захлопнул ее. Джерихо остался на обочине, глядя, как Крамер стремительно разворачивается. Машина, стрельнув мотором, помчалась вверх в направлении Парка. В утреннем воздухе осталось висеть грязное облачко выхлопа.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПИНЧ
PINCH: (1) глаг., выкрасть шифровальный материал противника; (2) сущ., любой похищенный у противника предмет, который увеличивает возможности расшифровки вражеских кодов и шифров.
Лексикон шифровального дела ("Совершенно секретно", Блетчли-Парк, 1943)
1
Блетчли стоял на железной дороге. Посередине его разрезала главная линия Лондон - Шотландия, а потом железнодорожная ветка Оксфорд - Кембридж делила его на четверти, так что, где бы вы ни находились, от поездов было не спастись: от их шума, запаха сажи, бурого дыма, который поднимался над теснящимися крышами. Большинство стандартных домиков построила железная дорога; они были из того же самого кирпича, что и вокзал с паровозными депо, и в том же мрачном индустриальном стиле.
Примыкавший сзади к железной дороге доходный дом с пансионом на Альбион-стрит находился в пяти минутах ходьбы от Блетчли-Парка. Его владелице, миссис Этель Армстронг, как и самому заведению, было чуть за пятьдесят. Это была женщина плотного телосложения, грозного вида, со старомодными манерами. Ее муж умер через месяц после начала войны от сердечного приступа, и она превратила свое четырехэтажное владение в небольшой отель. Как и другие обитатели городка - а их было около семи тысяч, - она не имела ни малейшего представления о том, что делается за стенами особняка на краю города, да и не проявляла к этому никакого интереса. Выгодное дело - вот все, что для нее имело значение. Она брала тридцать восемь шиллингов в неделю и требовала от своих пяти постояльцев отдавать за питание все продовольственные талоны. В итоге к весне 1943 года она являлась обладательницей облигаций военного займа на тысячу фунтов стерлингов и имела в подвале запасы продуктов, которых вполне хватило бы для открытия средних размеров продуктовой лавки.
В среду освободилась одна из комнат, а в пятницу ей прислали ордер на постой, в котором предлагали предоставить помещение мистеру Томасу Джерихо. В то же утро к дверям были доставлены его пожитки с предыдущего адреса: две коробки личных вещей и допотопный металлический велосипед. Велосипед она откатила на задний двор. Коробки отнесла наверх.
Одна коробка была набита книгами. Несколько книжек Агаты Кристи. "Краткий обзор простых ответов в чистой и прикладной математике" в двух томах, автор - Джордж Шубридж Гарр. "Principia Mathematica", или как там ее. Брошюрка с подозрительно германским звучанием - "О вычислимых числах применительно к Entscheidungsproblem", надписанная "Тому, с глубоким уважением. Алан". Были еще книги по математике: одна, сильно зачитанная и полная закладок - автобусные и трамвайные билеты, салфетка с маркой пива и даже травинка, - рассыпалась на отдельные листы. Эта книжка упала, раскрывшись на жирно подчеркнутом месте: "… есть по крайней мере одна цель, которой настоящая математика может послужить в войне. Когда мир сошел с ума, математик может найти в математике ни с чем не сравнимое забвение. Ибо из всех искусств и наук математика является самой отвлеченной".
Что ж, последняя строчка достаточно справедлива, подумала хозяйка. Она закрыла книгу, повертела в руках и взглянула на корешок: Г. Х. Харди, "Апология математика", Кембридж Юниверсити Пресс.
В другой коробке тоже было мало интересного. Старая гравюра с изображением капеллы Кингз-колледжа. Поставленный на одиннадцать часов дешевый будильник в черном фибровом футляре. Радиоприемник, академическая шапочка и пыльная мантия. Пузырек чернил. Телескоп. Номер "Таймс" от 23 декабря 1942 года с кроссвордом, заполненным двумя разными почерками - один очень мелкий и аккуратный, другой более округлый, видимо, женский. Сверху проставлены цифры 27. 12. 8. 15. И, наконец, на дне коробки карта, которая, когда она ее развернула, оказалась картой не Англии и даже (как она подозревала и втайне надеялась) не Германии, а картой ночного неба.
Хозяйка была настолько разочарована этой весьма неинтересной коллекцией, что, когда в половине первого ночи постучали в дверь и маленький человечек с северным говором доставил два чемодана, она даже не потрудилась их открыть и прямо свалила в пустую комнату.