До меня вдруг дошло то, о чем они мне талдычили хором: время, в паре с жизненной круговертью, круто их изменило, каждый в итоге оказался кем-то другим. Кем именно, я понять не мог, но точно теперь знал, что на убийство был способен любой из них. Точнее, любой из нас. Все мы с тех пор изменились неузнаваемо. Мы - теперь уже не мы.
По-видимому, ненадолго вздремнул, хотя мне все еще казалось, что я продолжаю рассуждать об убийстве Лены, подставляя каждого из моих приятелей на место убийцы. И вдруг воочию увидел, как все произошло: искаженное ужасом лицо Лены и сомкнутые у нее на шее руки убийцы в длинном плаще - странное, бесполое, безликое существо. И дикий крик Лены, от которого я и проснулся, так и не успев развернуть к себе тайного убийцу, хоть и схватил его уже за плечо.
Грузинка пыталась успокоить младенца, который орал благим матом на весь самолет - единственный выразитель всеобщего недовольства: сильная воздушная болтанка, мы подпрыгивали на кочках туч, которые есть мысли гор, если верить на слово лучшему в Грузии поэту Важе Пшавеле. Прорвав блокаду туч, самолет стал быстро снижаться, ребеночек зашелся в крутом вираже крика, из которого, казалось, один только выход - смерть. Напоследок несколько раз здорово тряхнуло, и я решил, что это конец, когда нас что есть силы стукнуло о землю. За эти девять лет, облетав полсвета, я уже успел отвыкнуть от таких жестких посадок.
Мадонна грустно улыбнулась мне, сожалея, по-видимому, об упущенных возможностях, - в ответ на мою счастливую, что никогда не увижу - и не услышу! - больше ее сыночка-дочурку.
Здравствуй, город незнакомый, в котором я несколько раз бывал в былой жизни, но теперь это столица независимого государства. Какая ни есть, а заграница!
7. БЕЖИТ ВЕСНА ТОПТАТЬ ЛУГА ЭЛЛАДЫ
Представьте теперь человека, который после долгих колебаний решается продать душу, а покупателя не находит. В подобной ситуации оказался я, когда намеренно, зная, что умрет вместе с Никитой, проговорился ему о Янтарной комнате, которую вот уже полвека разыскивают профи и дилетанты, роя землю, сдвигая валуны, взрывая горы, вскрывая заброшенные штольни, - а Никита и ухом не повел. Искать ее еще и искать до скончания веков, а я ее видел собственными глазами у Наджи на Острове. Естественно, Наджи темнит, выдавая за копию, но пусть он очки втирает кому другому - благодаря опыту с древним оружием глаз у меня наметанный.
Не то чтоб я был большим любителем декоративного искусства - всегда предпочту ему статую, картину либо архитектурный объем, но в Янтарной комнате граница между искусствами неразличима, из реального мира тебя швыряет в сказочный, это настоящий шедевр ювелирной техники, сравнимый разве что с Pala d'Oro в базилике Святого Марка в Венеции, плюс, конечно, тайное родство золота и янтаря - через прародителя Солнце. Недаром янтарь кто-то прозвал солнечным камнем. Так и есть. Если б пришлось выбирать религию, стал бы солнцепоклонником, как Эхнатон с Нефертити; на худой конец - зороастритом: огонь, золото, янтарь, мед да еще греческий коньяк "Метакса" - сколки солнца, его полномочные представители на земле. Да и само чувство, что находишься в Янтарной комнате, которая бесследно исчезла во время войны из Царского Села, оставив после себя только тревожную легенду да десятки трупов, было очень сильным - вдобавок к эстетическим импульсам. Комната вся лучилась изнутри, и я ощущал себя ископаемым существом, застрявшим навеки в янтаре и причастным к великой тайне. Дав необходимые разъяснения, Наджи оставил меня одного, чтоб я как следует пропитался атмосферой его подземного музея, директором которого он предлагал мне стать.
А познакомились мы случайно - я прибыл на Остров, чтоб осмотреть место пришвартовки ящика с "Данаей" и младенчиком Персеем. Следов пребывания моей зазнобы я, понятно, не обнаружил, хоть и облазил Остров вдоль и поперек и даже поднялся в Палеохору, горный городок с двумя дюжинами средневековых церквей, где островитяне прятались от набегов сарацинов и прочих нехристей начиная аж с IX века (ни один пират так сюда и не залез). Вот уж действительно город-призрак, ни живой души, туристы вообще на Остров не высаживаются (ср., к примеру, с миллионом в год на семь тысяч местного населения в Санторини), а туземцы - говорю не только об островитянах, но и о греках как таковых - с завидным упорством игнорируют собственное прошлое, относясь к нему сугубо меркантильно и хищнически. Античные руины для них marmaria, то есть мраморные каменоломни, откуда они два тысячелетия подряд добывали материал для своих убогих построек, пока англичане, немцы и французы не втолковали им, что архитектурные объемы древности обладают некоторой ценностью - тот же, скажем, Парфенон. Так какое тогда отношение имеют неблагодарные потомки к гениальным предкам? У евреев связь с прошлым на генетическом уровне, а китайцы с конфуцианских времен не очень и изменились. Греки же, те и эти, хоть и называются одним именем - два разных этноса (то же с арабскими жителями в дельте и по берегам Нила, которые в никаком родстве с древними египтянами). Те греки - как и те египтяне - безвозвратно умерли, и смерть их цивилизаций для меня все равно что исчезновение динозавров и ихтиозавров. Может быть, это была месть богов за обманы, за плутовство с жертвоприношениями, которые греки тайком съедали сами? Боги мстительны - сколько раз еврейский Бог грозился извести под корень свой народ, а греческие в конце концов не выдержали, порушив какую-либо связь между двумя народами с одним именем. Впрочем, и имена разные: те звались эллинами, а эти - греки. Я бы удлинил известную формулу Шелли: "Все мы - греки, за исключением греков".
Таков общий абрис нашей первой беседы с Наджи, с которым судьба свела меня в одной из палеохорских церквушек - по углам висела паутина, на стенах зеленела плесень, Драгоценные фрески XVI века осыпались прямо на глазах, и вдруг невесть откуда явились ее новые обитатели и злобно атаковали незваного гостя. Кто-то схватил меня за руку и выволок из церкви. Голова низкорослого человечка была покрыта легким шлемом с марлевой сеткой на лице, как у пасечника. Судя по малому росту, смуглой коже, курчавости и средиземноморским чертам (когда он снял свой шлем), местный житель был приблизительно моего возраста, и я поднапряг память и израсходовал небогатый запас греческих слов, чтоб поблагодарить его за спасение от диких ос. Он тут же перешел на английский, который оказался значительно лучше моего, хотя и с мягким арабским акцентом. Надо же мне было повстречать его там, где с тех самых давних сарацинских времен, наверное, не ступала нога человека! Он удивился ничуть не меньше, застав меня в своих владениях. Поднимался я два часа, зато вниз мы сбежали, рискуя сломать шею; за каких-нибудь полчаса, которых оказалось достаточно для знакомства. В отличие от моего праздного любопытства интерес Наджи к Палеохоре был практическим - на предмет реставрации старинных церквей и фресок, но увидев, в каком плачевном они состоянии, он передумал. Я тоже изменил свои планы. Вместо того чтобы, переночевав на Острове, двинуться дальше, застрял на девять дней, а потом еще трижды встречался с Наджи: один раз в Нью-Йорке, другой - в Стамбуле, а в промежутке, три месяца назад, - опять на его Острове. Как легко сосчитает читатель, нынешняя наша тбилисская встреча была пятой. Лучшего собеседника не встречал и уже не встречу, а потому жалею, что Наджи - всего лишь побочный герой моего романа, но кто знает, может, я его еще вытащу за уши на страницы следующего, если решу продолжить это занятие, благо свободного времени у меня теперь невпроворот.
Уже на третий день моего пребывания в гостях я поделился своей детской страстью с этим единственным на Острове не греком. Его этническую принадлежность выясняю до сих пор, но очевидно, что авантюристом, игроком и космополитом такого высокого класса может быть только еврей, несмотря на то что родился в Багдаде, торгует турецким оружием, контролирует среднеазиатский график дурь-нар-коты, притворяется лютеранином, штаб-квартира у него в восточной части объединенного Берлина, а обитает в основном в Греции, где ему принадлежат несколько дворцов на материке и два острова. (Рядом с нашим, в пяти милях на юг, еще один - крошечный и необитаемый, фактически выпирающая из моря скала, но Наджи ухитрился установить на ней передаточную радиомачту и два мощных радара, которые сдает напрокат НАТО.) Греческие власти однажды его задерживали - не за наркотики, а по подозрению, что он скупает острова в Эгейском море, чтоб передать их Турции, но под давлением международных еврейских организаций спустя несколько дней - выпустили. На таком космополитическом уровне деятельности национальная привязка становится анахронизмом - в зависимости от обстоятельств Наджи был тем, кем ему было выгодно в данный момент. Будучи по натуре Протеем, вряд ли он сам помнил - если знал - о своем происхождении. В наших разговорах он упомянул Иосифа Флавия, который был фанатичным иудеем до того, как, сдавшись Риму, стал гражданином мира. Политическим идеалом Наджи были Римская и Оттоманская империи, с их веротерпимостью и суперэтносом. Его смущало, что греческие руины разбросаны по разным странам - в Италии, в Турции, в самой Греции. Коллекционирование художественных объектов было скорее его хобби, чем бизнесом.
Выяснилось, что Наджи в курсе хождений эрмитажной "Данаи" по мукам. В своем музее, в который я был допущен только во второе гощенье, когда мы уже все обговорили, он подвел меня к краснофигурной амфоре с изображением моей красавицы с гостеприимно, навстречу золотому дождю, раскинутыми ногами. Забавно, но исключительно с иконографической точки зрения. Если когда-нибудь моей "Данае" отведут отдельный зал, чего она, безусловно, заслуживает, По сторонам можно разместить тот же сюжет в исполнении Древних вазописцев и скульпторов, Тициана и Корреджо, да хоть партитуру последней оперы Штрауса "Любовь Данаи". Господи, как далеко этим Данаям до моей! То есть рембрандтовской.
А пока что амфора стояла у него в непристойном зале, рядом с другими фривольными изображениями: еще несколько ваз - как красно-, так и чернофигурных - с любовными сценами; две эллинистические гермы - бородатая физия наверху, а внизу мужские причиндалы в боевой изготовке; статуэтка Приапа с задранным членом; парочка сатиров с тем же атрибутом и в той же позиции; стела с птицей, вытянутая шея которой переходит в фалл - символ телесного бессмертия, согласно греческим верованиям; группа с рогатым Паном, обхаживающим Афродиту, а над ними, в качестве сводни, Амур; Леда, помогающая Лебедю овладеть ею; да еще мраморный Гермафродит, заснувший в весьма соблазнительной (для обоих полов) позе.
В небольшом коридорчике, ведущем в следующий зал с фрагментами античных статуй (кисть гигантского Аполлона с Делоса, прелестная головка Коры с отбитым носом, крыло Ники, безымянный мужской торс, неизвестно чья ступня и проч.), были размещены в двух застекленных витринах найденные во время раскопок мраморные пенисы, словно Наджи так и не решил пока, к какому разделу их отнести - к фрагментам или к непристойностям. Я понял, что моей первоочередной задачей, как директора музея, будет решение этого трудного, с точки зрения Наджи, вопроса.
Далее шли залы копий с утраченных шедевров, которые сохранились только в репродукциях или описаниях. Приковывал к себе Боттичелли - пятая иллюстрация к истории Настаджио из "Декамерона", хотя, если мне не изменяет память, известны только четыре этой, по словам Вазари, "pittura molto vaga e bella": три в Прадо и одна в Лондоне, в коллекции Уатни. Была здесь и копия украденной перед войной панели Гентского алтаря, на которой в свое время погорел Никита, выдавая подделку за оригинал и охмурив бельгийского спеца, задержанного в таможне с лже-Ван Эйком. Вот бы свести их вместе - Наджи с Никитой: оба, похоже, не делали различия между копией и оригиналом. С другой стороны, где еще спрятать алмаз, как не среди прибрежной гальки, - Никита с Честертоном правы. За другие полотна не скажу, но "Ева" Кранаха в музее Наджи - безусловно, самая что ни на есть настоящая.
Пустая зала предназначалась, как я понял, для будущего шедевра, на месте которого я представил мою бесхозную, исстрадавшуюся Данаю, а потом шла Янтарная комната - гордость Наджи, который был не только гостеприимным хозяином, но и отменным гидом, пусть и на любительском уровне.
- …Касаемо пенисов меня консультировал Никое Ялурис, здешний археолог и большой по ним специалист. Это он обнаружил в Олимпии пенис, вокруг которого был такой спор, - в двадцати метрах от храма Геры, где столетием раньше был найден Гермес, единственная работа Праксителя, дошедшая до нас в оригинале, а не в копии. Статуя хорошей сохранности, но, как вы помните, без правой руки и без члена - одна мошонка. Вот Никое и предложил считать найденный пенис искомым, хоть тот подходил не идеально, недоставало какой-то мелочи на стыке, но это легко было заделать мраморным гипсом. Однако гипотеза была отвергнута коллеги решили, что член выполнен скорее в манере Поликлета, чем Праксителя. Конечно, изображение члена варьируется в зависимости от эпохи, от индивидуальности художника, даже от принадлежности - мощные стоячие стволы у всяких безобразников, типа Приапа или Сатира, и аккуратно уложенные, на мошонке мальчишеские пипирки богов и героев. Как у Праксителева Гермеса. А тот так и остался стоять с отвисшей мошонкой, но без корня. Вот этот пенис, атрибуция которого Праксителю была поставлена под сомнение.
Вежливо глянул на шедевр пенисной коллекции Наджи - член как член. Есть все-таки некоторая разница между отбитой головой или безголовым торсом, да хоть ступней - и членом: будучи самой выдающейся частью мужского торса, он чаще всего отламывался от статуй. Конечно, любое собрание безголовых, безносых, безруких, кастрированных статуй покажется профану анатомическим театром, но я давно уже научился ценить фрагмент сам по себе, а не только судить по нему о целом. И все же я не выделял бы коллекцию мраморных пенисов в отдельный предбанничек, но поместил бы обе витрины в зал обломков, в общем контексте, как бы между прочим. О чем прямо и сказал Наджи. "Надо подумать", - покачал он кудрявой головой, и у меня мелькнуло, а не педик ли мой новый друг, что мне без разницы. Из античных фрагментов он больше всего гордился кистью восьмиметрового Аполлона с Делоса, чья ступня находилась в Британском музее, - больше ничего от этой знаменитой в древности статуи не сохранилось.
Он счел нужным оправдаться за интерес к пикантным сюжетам.
- Взять те же гермы. Это не столько эротический, сколько апотропаический символ. Само собой, посвящены они были Гермесу, покровителю торговцев и странников - таких, как я, - добавил он, опустив почему-то, что Гермес покровительствовал также ворам и плутам, - а ставили их на перекрестках дорог, чтоб отвратить от опасности, от сглазу. Фалл на этих каменных столбах суеверный образ противостояния напастям. Вот разгадка встречающихся иногда герм с женскими лицами, но все равно с мужскими гениталиями - к сожалению, мне такую раздобыть не удалось. Зато посмотрите, что у меня есть. - И он подвел меня к склеенной гидрии, в центре которой был изображен огромный фалл с двумя глазами.
- Всевидящий х…! - предложил я свою трактовку. С вежливой улыбкой он отверг ее:
- У греков было два апотропаических символа: один - член, а другой глаз. Этот глазастый пенис - сдвоенный образ. Вот до какой степени заказчик боялся несчастья.
- Интересно, помогло или нет?
- Либо вот этот кратер.
На чернофигурной вазе были изображены два воина: один - поверженный, кверху голым задом, другой - наступающий на него с членом наперевес.
- Понятно, что сейчас произойдет, - хмыкнул я.
- Думаете, не сцена ли из жизни голубых? Всмотритесь в их доспехи. Наступающий - грек, а раскоряка - перс. И то, что сейчас произойдет, будет дополнительным унижением поверженного варвара.
Хоть я и не был уверен в такой трактовке, но спорить со своим работодателем не стал. Мой рассказ о Зубовском корпусе Екатерининского дворца в Царском Селе не только позабавил, но и заинтриговал его. Пришлось чуть подробнее рассказать о шлюхе на русском престоле, ее оргиях и сексуальных странностях. Его, однако, больше интересовали сами экспонаты, и я перечислил по памяти: фарфоровые пары в любовных сочленениях, позолоченные чайники с ручками в виде пенисов, той же формы дверные ручки, бычьи жилы, служившие когда-то презервативами, снадобья для задержки эрекции, кресла для женщин с особым механизмом - стоило на них сесть, как из сиденья выскакивал огромный фалл. Еще вопрос, что б он выбрал, будь у него выбор, - "Данаю" Рембрандта или фарфоровые фигурки в непристойных позах. А что, если и "Даная" интересует его вовсе не эстетически? Как и меня.
Наджи огорчился, узнав, что часть экспонатов этой коллекции уже растащили. Я его успокоил, сказав, что самый ценный экспонат Екатерининского дворца у него уже есть. Он сказал, что не совсем уверен в этом, и поведал мне удивительную историю Янтарной комнаты. Опускаю то, что общеизвестно - как в начале XVIII века она была изготовлена немецкими мастерами и спустя несколько лет подарена прусским монархом русскому.