– Ха! – отозвался председатель комиссии по загородному частному сектору. – Поучи жену щи варить! Мои девчонки свое дело знают, правда, девчонки? Слышь, девчонки, а как насчет палчонки? Давай-ка, пухленькая, наденься-ка на меня как следует... Да не так, ты меня под воду опусти, а потом наденься. Во... Вот так, правильно... А ты давай пальчиками там щекочи. Да не ссы, не захлебнешься! Ух ты, я сейчас уже кончу... Давай вынимай меня из воды и снова бери в рот! Давай, говорю, а то я уже... Ну! Во-от... Вот так... Отсасывай, отсасывай, не ленись... Нравится? Вот и я говорю, отсасывай добро, не давай ему пропадать зря, я у тебя за питание высчитывать не буду.
– Ну что, кончил? – с завистью поинтересовался Самолетов.
– Ага... – расслабленно ответил Мадридов, – ништяк... А ты?
– Да у меня еще не встал пока... Но вроде что-то там...
– Ну ты давай, не подводи братана! А вы там сиськами не трясите попусту, вам что – деньги зря плачены? Во! Если он не кончит, оштрафую по полной! Слышь, Самолет, новая форма обслуживания: не кончил – нет денег. Как на море у страховщиков, нет спасения – нет вознаграждения!
Увлеченные проблемами эрекции и эякуляции, участники и участницы приятной вечеринки не сразу заметили, что в "зале ВИП" появился еще один человек.
– Ой, кто это? – удивленно спросила Альбина, случайно посмотрев в сторону входа.
Самолетов неохотно открыл глаза и увидел стоявшего у плотно закрытой двери человека в длинном сером плаще, который, держа руку за пазухой, молча смотрел на развлекавшихся со шлюхами чиновников. Лицо человека было скрыто под серой сплошной маской с прорезями для глаз, и маска эта была сшита из гораздо более тонкого и дорогого материала, чем грубые шерстяные намордники спецназовцев.
– Чего тебе надо? – раздраженно поинтересовался Самолетов.
Человек переступил с ноги на ногу и ничего не ответил.
Мадридский, услышав, что Самолетов с кем-то разговаривает, перевернулся на живот и подплыл к краю аквариума. Схватившись за прозрачный бортик, он слегка высунулся из воды и сказал:
– Тебя спрашивают, чего приперся?
– Невежливый... – грубым хриплым голосом ответил человек и достал из-под плаща маленький автомат с большим толстым глушителем.
– Смотри, какая штуковина, – сказал человек, повертев автоматом в воздухе, – побольше, чем у тебя, будет.
Он указал стволом автомата на все еще стоявший в воде член Мадридского и спросил:
– Это он у тебя стоит или плавает? Кстати, я случайно услышал, что вы тут обсуждали вопрос, кто как кончает. Так вот, эта игрушка кончает лучше вас обоих, вместе взятых. Для начала она кончит тебя.
Человек поднял ствол автомата и нажал на спуск.
Раздалась шуршащая очередь, и аквариум, лопнув, рассыпался на мелкие осколки. Двадцать тонн зеленоватой воды рухнули на кафельный пол, и окровавленный мертвый Мадридский вместе со своими девками оказались среди осколков. Вода стремительно разлилась по просторному помещению, и неожиданный визитер резво вскочил на деревянный лежак, стоявший у стены.
– Не хочется ноги мочить, – хрипло прокомментировал он свой прыжок. – Ну как, девчонки, нормально кончает моя машинка? Лучше, чем этот покойник?
Девчонки, знавшие, что голосить нельзя ни в коем случае, сбились у стены в мокрую дрожащую кучку грудей и ягодиц и молчали.
– Молодцы, – похвалил их человек в маске, направляя ствол на Самолетова, который замер на своем дощатом лежбище, – знаете, что молчание – золото. Ну, золота у меня нэма, вы уж извините... Зато, когда я уйду, вы заберете все, что у них в карманах.
– Что значит "когда я уйду"? – неуверенным голосом спросил Самолетов. – Ты... Вы хоть объясните, что вам нужно, если какие-то проблемы, можно решить.
– Да ну тебя! – брезгливо ответил человек, и по его хриплому голосу было слышно, что он поморщился под маской. – Мне на тебя и смотреть-то противно, не то что разговаривать.
Он спокойно поднял ствол и выпустил еще одну короткую очередь. На голой груди Самолетова появилось несколько черных дырочек, из которых потекла кровь, и он, отвесив челюсть, уставился наподвижными глазами в потолок.
– Ну вот, – удовлетворенно прохрипел человек и повернулся к девчонкам, – полдела сделано.
Услышав это, девчонки дружно задрожали, а Альбина даже тихонечко завыла.
– Да нет, – поторопился сказать человек в маске, – я не в том смысле. Никто вас не тронет. То есть, конечно, при таком образе жизни вы обязательно найдете приключения на свои гладкие задницы, но лично я вам ничего плохого не сделаю. А вообще...
Он откашлялся и продолжил своим грубым хриплым голосом:
– А вообще, бля, слушайте и запоминайте. Конкретно запоминайте. Эти два пидора, они из областной управы... Были. Так вот, вас будут спрашивать, кто тут постарался. А вы так и отвечайте, что был, мол, человек от городской братвы и исполнил приговор. Когда пахан через братков предлагает сотрудничать, то отказываться невежливо. Так и скажите – привет, мол, от смотрящего. Ясно?
– Ясно... – дрожащим голосом ответила Марина.
– И еще скажите, что это только начало. А если чиновники и дальше будут жопы морщить, то пуль у нас на всех хватит. Хау, я все... В общем, запомните и передайте мусорам, когда они приедут. А если не передадите, то тогда, значица, я к вам приду, и будет то же самое, что с этими двумя, но уже с вами. Когда я уйду, десять минут сидите и не рыпайтесь. А потом звоните и вызывайте ментов. Ясно?
– Ясно, – повторила Марина.
– Ух ты, моя ягодка! – человек в маске хрипло захохотал, спрыгнул с лежака и неторопливо вышел из "зала ВИП", не забыв плотно закрыть за собой дверь.
Когда его шаги затихли, Марина шепотом спросила:
– Девчонки, а кто это был?
Альбина передернула плечами и ответила:
– А ты что, не поняла? Это киллер от бандюков. Он спецом пришел наших клиентов замочить. И передать через нас, что это наказание за отказ сотрудничать. Это же коррупция, поняла?
– Коррупция... – Марина покосилась на Мадридского, лежавшего в луже крови среди осколков стекла, потом посмотрела на распластавшийся на лежаке труп Самолетова, – а он сказал, что можно забрать у этих...
– Ты что, с ума сошла? – зашипела на нее Альбина. – Вообще ни к чему не притрагивайся, а то потом всю жизнь оставшуюся жалеть будешь.
– Ну тогда давай звонить ментам.
– Ладно. Только... Давай еще немножко подождем...
Глава девятая
НАТЮРМОРТ С УТОПЛЕННИКОМ
Сказать, что город был взбудоражен, – значит не сказать ничего.
Томск, конечно, не Москва, но и не какой-нибудь там зачуханный Колопердичев, в котором пьяная драка сантехника Кирилла с участковым Мефодьичем считается апофеозом разгула бандитизма, о котором судачат потом целый месяц.
За веселые годы, наступившие после развала Великого и Могучего, народ навидался всякого. Всё было как у людей – и заказные убийства, и стрельба на улицах, и бандитские разборки. Но такого ещё не было. Шутка ли – восемь трупов за одну ночь!
И каких!
Три братка, два высокопоставленных чиновника из самых верхов местного общества и трое гибэдэдэшников в придачу. А каков антураж – тут тебе и залитая кровью сауна, и трупы, живописно валяющиеся вокруг черного "Мерседеса", и наконец, взорванный пост ГИБДД.
Куда там Голливуду с его высосанными из пальца сюжетами!
Газеты тотчас запестрели устрашающими заголовками – необычайно сенсационными, по мнению местных журналистов. Не отставали от коллег городские и областные телевизионщики. Смутные комментарии явно растерянных ментов только подливали масла в огонь. По городу поползли самые невероятные слухи.
Неизвестно, какого накала достигли бы общественные страсти, если бы те, кому положено, не догадались утаить от пронырливых журналистов некоторые подробности ночной бойни. Причем подробности гораздо более интересные, чем вся эта кровавая голливудская бутафория.
Как только полковнику Сидоренко доложили о найденном на трупе одного из бандюганов ментовском погоне, о записке с пепелища поста ГИБДД, наконец, о том, что успели понарассказать проститутки, обслуживавшие в сауне безвременно усопших городских начальников, – он тут же приказал, чтобы информацию эту навеки похоронили в недрах вверенного ему управления.
Иначе он лично кастрирует всех болтливых блядей и вырвет их поганые языки. И только после этого Сидоренко позвонил Борису Тимофеевичу Вертякову, не побоявшись вытащить его из теплой постели, и в подробностях доложил обстановку.
Выслушав начальника УВД, Борис Тимофеевич ни слова не говоря дал отбой и тяжело задумался. Сон как рукой сняло. Какой тут на хрен сон! Такая, казалось бы, отлаженная система вдруг дала трещину.
"Система сдержек и противовесов" – вспомнил он любимую ельцинскую прибаутку и криво усмехнулся. Все эти записки и погоны на трупах наводили на крайне неприятные мысли. Неужели криминальные соратники передумали и затеяли собственную игру?
Но какую?
Неужели они задумали избавиться от него, как от лишнего колеса в телеге?
Как, в общем-то, умный человек, Борис Тимофеевич понимал, что все его благополучие, по большому счету, дутое. Основанное на старом добром правиле – что охраняем, то и имеем. Построил забор на пустом месте, встал возле калитки да и дери десять шкур с любого, кто захочет через эту калитку пройти – то есть воспользоваться тем, что ему и так положено.
А как иначе, если пипл – то есть население – покорно хавает все, что ему ни скорми? Эти гребаные так называемые избиратели прут, как бараны, голосовать за любого, кого им укажут. Их куриным мозгам ни за что не догадаться воспользоваться самыми элементарными собственными правами. Никогда не допереть, что они не монгольских ханов сами себе на голову выбирают, а обыкновенных управляющих, обязанных действовать в их же интересах! Им лень даже жопу подтереть – не то чтобы задуматься об улучшении собственной жизни! Так зачем с ними цацкаться – быдло, оно и есть быдло, пусть служит тому, кто умнее, кого бог наградил...
– Гражданское общество, мать его! Не доросли, штаны сначала научитесь одевать, в носовой платок сморкаться! – буркнул Вертяков вслух и понял, что увлекся.
Нервы, нервы...
А ведь и правда – без него, Вертякова, вполне можно обойтись.
Стоит только криминалитету заподозрить, что не такой уж он и авторитет среди городской элиты, – тут ему и конец. Никакие соглашения с Кругом не помогут, не на гербовой бумаге писаны, в арбитраж не пойдешь. Именно вся эта уголовная свора и способна его подвинуть, именно она и заинтересована в том, чтобы перестать делить с халявщиком потенциальные доходы и власть. Так неужели же они почувствовали в нем слабину? Неужели расстрел в сауне – это черная метка именно ему, Вертякову?
И это после виртуозных, по мнению Бориса Тимофеевича, переговоров с Белым, после договоренностей с Кругом, после триумфального выстраивания по струнке всего городского начальства на памятном собрании? Он еще тогда по-мальчишески возомнил себя эдаким Юлием Цезарем. Вот тебе и грех гордыни, и щелчок по носу высших сил, неожиданно для себя подумал Вертяков и в сердцах плюнул на собственный ковер.
А ведь на этом самом собрании, победоносно озирая признавших его первенство чиновников, он кроме Юлия Цезаря вспомнил и о Бруте. Кто же, мол, из них – таких преданных и раболепных – станет моим Брутом? Так, мелочь, невинное и простительное в тех обстоятельствах позерство – а ну как и вправду накликал, завелась уже какая-нибудь гнида?
Вертяков вдруг подумал о полковнике Сидоренко. Менты хоть и состоят формально при городской власти – но у них свои дела, свои доходы, свои сложные и давние отношения с бандюками, с барыгами. Что означает оторванный погон, подброшенный неизвестным убийцей? Можно ли положиться на Сидоренко в случае серьезных осложнений, не предпочтет ли он свои собственные корпоративные интересы?
Борис Тимофеевич осознал, что в Сидоренко он уже не уверен.
– Да это же просто паранойя, – воскликнул он и устремился к домашнему бару.
Полстакана "Джонни Уокера" вернули уверенность в себе.
"Ну нет, если это и вызов – то не мне лично, а всей городской властной вертикали, – привычно подсказал вселяющую бодрость формулировку изворотливый чиновничий ум. – Я вам не мальчик с грязной попкой! Мы еще поборемся. Будем разбираться".
А полковник Сидоренко и впрямь призадумался. Чем больше он размышлял над ситуацией, тем меньше она ему нравилась. Если криминалитет вздумал наезжать на власть – грош цена Вертякову и всем его договоренностям. А записка с поста ГИБДД? Значит, война по всем фронтам? Синий переворот? Конец ментовским крышам и прочим сладким пряникам, так приятно сдабривающим тяготы государевой службы? Тогда тем более этот Вертяков на хрен сдался, впору о себе подумать.
Начальник УВД даже пожалел на какой-то миг Вертякова – хорошо, что в органах все-таки дисциплина, есть на кого положиться. Не разбегутся, чуть что, как наверняка побежит от Бориса свет Тимофеевича вся его чиновничья шобла при первых же признаках серьезной опасности. Дисциплина есть дисциплина, особенно если ее поддерживает крепкая рука! Полковник был уверен, что имено такой вот крепкой рукой он и является.
Между тем Сидоренко явно переоценивал степень своего влияния на подчиненных. Зеленый Бенджамин Франклин, вовремя сунутый в оттопыренный от частого использования нагрудный карман прикормленного обладателя ментовского кителя, сделал свое дело.
Савелий Павлович Кругляков, он же смотрящий Круг, получил исчерпывающую информацию об обстоятельствах, сопутствовавших ночным убийствам, ненамного позже, чем Борис Тимофеевич Вертяков. В отличие от Вертякова, Круг комплексами не страдал и поэтому долго не раздумывал. Он пригласил к себе престарелого Скрипача и всё ему выложил. Скрипач сощурил хитрые глазки и с уверенностью опытного юриста выдал резюме:
– По форме выходит, что менты на нас катят. В таком случае получается, что Вертяков твой у своих не в авторитете и мы с пустышкой связались. Зря во все эти добазарки вписывались. В таком случае непонятно, кто нас самих пытается подставить – то ли сами менты, то ли еще кто. Кому-то очень надо. Кому – без стрелки не разберешься. Короче, лучше всего за пушки сразу не хвататься, а забить стрелку. И с ментами, и с городскими. Там все и перетереть и до чистой воды добраться.
На том и порешили.
И вовремя. Потому что уже на следующий день после убийств во взбудораженном состоянии оказались отнюдь не только мирные обыватели города Томска. Низовые звенья пострадавших структур – криминальной и ментовской – по-своему отреагировали на события.
Инспекторы ГИБДД и милиционеры демонстративно передергивали затворы "калашниковых" и "макаровых" при виде любой мало-мальски коротко стриженной головы или татуированных пальцев.
Татуированные и стриженые в ответ огрызались и похлопывали себя по оттопыренным под мышками пиджакам и курткам, под которыми явно угадывались наплечные кобуры.
Чиновники всех рангов в ужасе шарахались от хорошо знакомых благодетелей, явившихся, как обычно, решать вопросы к обоюдному удовольствию.
Взаимное озлобление быстро достигло критической точки. Кое-где уже были отмечены драки между участковыми, патрульными и приблатненными пацанами. В результате заметно пополнилось число коечников в местных больницах. Только какимто чудом пока еще не доходило до стрельбы. Замерла деловая жизнь – налаженные схемы взаимодействия криминального и официального миров дали сбой, парализовавший принятие необходимых решений. Предчувствие надвигающейся катастрофы буквально витало в воздухе. Неладное почуяли и обыватели – ко второй половине дня улицы города заметно опустели.
В такой ситуации телефонный звонок, раздавшийся в кабинете главы городской администрации, оказался как нельзя более кстати.
Звонил Круг.
– Борис Тимофеевич, – холодно сказал он, как только Вертяков снял трубку, – вы в курсе происходящего. Поэтому считаю возможным первую часть разговора опустить и перейти сразу ко второй.
– Слушаю вас, Савелий Павлович, – осторожно ответил Вертяков, немного помедлив.
– Известные вам события ставят под вопрос существование наших с вами договоренностей, Борис Тимофеевич. Вы знаете, к каким последствиям это приведет.
– И это говорите вы, Савелий Павлович?! – невольно повысил голос Вертяков, однако быстро взял себя в руки. – После того, как вы сами нарушили эти договоренности? Неужели вы хотите сказать, что без вашего ведома могло произойти то, что произошло?
– Мы не в пионерской комнате, и я не намерен с вами препираться, – голос Круга приобрел оттенок брезгливости, – в нашем деле принято отвечать за свои слова и поступки.
– Послушайте, здесь какое-то недоразумение. Нам нужно встретиться и объясниться.
На другом конце провода Круг удовлетворенно хмыкнул. Он добился, чего хотел, – поставил Вертякова в положение просителя.
– Нам с вами встречаться ни к чему. После того, что произошло, это пока невозможно, – Круг сделал едва заметное ударение на слове "пока", и Вертяков сразу же это оценил.
– Да, я понимаю. Однако мы можем выделить своих компетентных представителей, тех, кому мы абсолютно доверяем. Уверен, что таким образом мы сможем прояснить и урегулировать ситуацию.
– Хорошо, – после паузы, как будто нехотя, согласился Круг, – чтобы не допустить хаоса в городе, я готов использовать этот шанс.
– Конечно, конечно, – подхватил Вертяков, стараясь не показать собеседнику, как он доволен, – однако где же мы назначим встречу? Ресторан?
– Нет. Встреча должна быть на нейтральной, абсолютно безопасной территории, – подчеркнул Круг, – я пошлю своих ребят подобрать что-нибудь подходящее. Можете поручить вашему Сидоренко, чтобы и он предложил варианты.
– Я доверяю вашему выбору, Савелий Павлович, – с достоинством ответил Вертяков.
– Кстати, о Сидоренко. Думаю, не нужно объяснять, что его представители тоже должны быть на переговорах. Слишком много вопросов к нему, слишком много, – многозначительно повторил Круг, – а по поводу предполагаемого места встречи с вами свяжутся сегодня же вечером.
Разговор был закончен.
Вертяков понимал, что Круг переиграл его – построил беседу так, что Степан Тимофеевич в результате оказался отнюдь не равноправным партнером, которым себя считал, и уж совсем не Юлием Цезарем. Однако радость перевешивала – замаячил-таки свет в конце тоннеля! В конце концов, главное – дело.
И Вертяков приказал секретарше вызвать полковника Сидоренко.
На поиски подходящего места для стрелки Круг отрядил достойных специалистов. Пронырливый и хитрый Колян Тихий славился повышенным чутьем на опасность и непомерной осторожностью – если не сказать пугливостью. Эти полезные качества помогали ему с легкостью обходить все ментовские ловушки, так часто встречавшиеся на богатом приключениями жизненном пути тридцатилетнего домушника.
Как ни старались менты, а спровадить Коляна Тихого на зону им удалось всего лишь один раз, хотя по совокупности подвигов он заслуживал гораздо большего. Да и то – можно сказать, что он сам туда пошел. Вроде как для приличия, чтобы обогатить биографию необходимой галочкой в анкете.