- Сначала я подумала, что у него, наверно, скверный характер, но он оказался удивительно приятным человеком. А какие сандвичи он приготовил - объедение. Не хуже настоящего повара, - весело рассказывала Кумико.
- Выходит, на все руки мастер!
- Волей-неволей ему пришлось всему научиться, ведь он живет один.
- Да, ты права. Но говорят, мужчины вообще умеют готовить лучше женщин. Кстати, ты не чувствовала неудобства от того, что тебе пришлось так долго позировать?
- Нисколько! Сасадзима был очень любезен, развлекал меня интересной беседой. Только я никак не могу понять, почему такой хороший человек до сих пор не женат. Я даже осмелилась спросить у него об этом. Он ответил, что не хочет на себя брать лишнюю обузу.
- Среди художников иногда попадаются такие люди. Но как ты решилась задать ему этот неприличный вопрос?
- Он не обиделся. Он вообще очень искренний и доброжелательный человек.
- Я очень рада, что он тебе понравился. Сначала, когда я дала согласие господину Таки, меня, откровенно говоря, беспокоило, как ты к этому отнесешься. Значит, завтра опять пойдешь?
- Пойду.
На лице у Такако появилось довольное выражение. И не потому, что Кумико пошла ей навстречу, а потому, что дочь исполнила просьбу Таки - друга своего отца.
На следующий день, в понедельник, Кумико, как было условлено, в одиннадцать часов приехала к Сасадзиме. Она сейчас совсем не жалела, что ей пришлось для этих сеансов пожертвовать два дня своего отпуска.
Как и накануне, дверь открыл ей сам художник.
- Заходите, - сказал он со своей доброжелательной улыбкой. - Я уже вас жду.
Сегодня предполагалась работа в мастерской художника, но Сасадзима, по-видимому, изменил свои планы и вновь провел ее к плетеному креслу на террасе.
- Я решил, что здесь нам будет уютней, чем в мастерской, хотя и просторной, но неприветливой. На террасе и позировать будет вам не так утомительно: можно любоваться и цветами, и дальней рощей.
Кумико охотно согласилась.
Погода стояла хорошая, осеннее солнце еще ярко освещало цветочные клумбы. Как и в прошлый раз, по саду бродил старик в широкополой шляпе и орудовал садовыми ножницами.
- Должно быть, ваша матушка вчера беспокоилась? - улыбаясь, спросил художник.
- Напротив. Когда я рассказала ей о своем визите к вам, она совсем успокоилась.
- Вот как! Это очень приятно. Теперь и я спокоен.
Художник раскрыл этюдник и взял карандаш. Но опять-таки он не сразу приступил к работе.
- Мне сказали, будто вы случайно обратили на меня внимание. Где же мы могли с вами встретиться? - полюбопытствовала Кумико.
- Значит, Таки все же проговорился. - Художник досадливо поморщился. - Я увидел вас в электричке. Погодите, где же это было? Что-то не припомню. - Художник поднял глаза к потолку, как бы пытаясь вспомнить эту встречу.
- По-видимому, на центральной линии. Я обычно выхожу на станции Огикубо.
- Верно, верно! Я увидал вас на станции Ееги, - сказал художник.
Странно, подумала Кумико, именно на Ееги он не мог меня встретить, я ведь еду от Касумигасэки до Синдзюку, а там пересаживаюсь на центральную линию и никак не могу оказаться на Ееги. Наверно, что-то перепутал, решила Кумико, но ничего не сказала.
- Вы не скучаете вдвоем с матушкой? - переменил тему Сасадзима.
- Иногда бывает скучно, даже очень.
- Ваш отец, я слышал, умер за границей?
- Да, за год до окончания войны он заболел там и умер. Сюда привезли только его прах.
- У меня нет подходящих слов, чтобы выразить вам свое сочувствие. И все же ваша матушка должна быть довольна, имея такую прекрасную дочь.
- К сожалению, я у нее одна. Будь у меня братья, ей было бы веселее. А так вы все вдвоем да вдвоем.
Разговаривая, художник не забывал о деле: внимательно глядел на Кумико, делал несколько быстрых штрихов, снова глядел и снова пускал в ход карандаш. Кумико привыкла к его быстрым взглядам, они ее уже не тревожили.
Когда Кумико вернулась домой, мать снова встретила ее вопросом:
- Ну, как сегодня?
- Очень хорошо, - ответила Кумико.
- А как подвигается его работа над картиной?
- Не знаю. Почему-то он все рисует меня в разных позах.
- Интересно, как все получится? Мне бы тоже хотелось взглянуть.
- Пока еще нельзя. Когда Сасадзима на минуту вышел, я потихоньку заглянула в этюдник и удивилась, как это он, непрерывно болтая, так много сделал рисунков, и, знаешь, на некоторых, я очень похожа.
- На то он и художник, да еще такой известный. А нельзя ли будет у него потом попросить несколько рисунков?
- Что вы, мама!
- А что тут дурного? Не все же они ему понадобятся для картины. И потом, я все же хочу нанести господину Сасадзиме визит вежливости, хотя его просьба исходила от господина Таки, а не от него лично. Кстати, Таки сегодня звонил. Он сказал, что Сасадзима несказанно рад, что рисует тебя, и о тебе он самого лучшего мнения.
Если всем доставляют такую радость эти сеансы, подумала Кумико, то она готова ходить к художнику не три дня, а больше.
- Господин Сасадзима прекрасный человек и непосредственный, как ребенок, - сказала она.
- Чем он угощал тебя сегодня? - поинтересовалась мать.
- Рисом с карри. Причем все так вкусно было приготовлено, лучше, чем у нас.
- В самом деле?
- И нисколько не хуже, чем в самом дорогом ресторане. Такому человеку и жена не нужна. Откровенно говоря, мне нравится не столько позировать, сколько лакомиться его угощениями. Интересно, чем завтра он будет меня потчевать? - мечтательно сказала Кумико.
На следующее утро Кумико вышла из дому в начале одиннадцатого. Стоявшая несколько дней хорошая погода начала портиться. По небу плыли тяжелые тучи, и от этого все вокруг стало серым. Тучи приглушили яркие краски осени. Кумико забеспокоилась, сможет ли художник в такую погоду работать. Накануне он предупредил, что сегодня начнет писать акварелью.
В одиннадцать часов Кумико подошла к знакомому дому и позвонила. Обычно художник не заставлял себя ждать и сразу же открывал дверь. Сегодня он что-то не спешил. Кумико позвонила еще раз.
Внутри дома было тихо.
Кумико подождала минут десять и вновь нажала кнопку звонка. И снова никто не вышел. Кумико вспомнила о старике, который ухаживал за садом. Она подошла к ограде. Ограда была довольно низкая и позволяла заглянуть в сад. Но и в саду никого не было. Тогда Кумико вернулась к входной двери и долго звонила. Но и на-эти звонки никто не отзывался. Может быть, он куда-то ушел? Но она сразу отбросила эту мысль. Ведь он же знал, что она придет ровно в одиннадцать. Может, он работал допоздна, очень устал и все еще спит? Но ведь звонок звонит очень громко, его невозможно не услышать.
Кумико не знала, как ей поступить: то ли подождать еще немного, то ли вернуться домой и прийти на следующий день. Во всяком случае, звонить она больше не решилась.
В полной растерянности Кумико вернулась домой.
Труп Сасадзимы обнаружили на следующий день. Его обнаружила прислуга, пришедшая прибрать дом после трехдневного отпуска. Художник лежал на кровати под одеялом в небольшой комнатушке, которая служила ему спальней. На ночном столике у изголовья стоял пустой пузырек из-под снотворного, а рядом - чашка, Он, видно, пользовался ею, запивая лекарство.
Экспертиза, произведенная полицией, установила, что художник умер накануне ночью, вероятно приняв чересчур большую дозу снотворного. Вскрытие подтвердило это предположение.
Художник не оставил ни письма, ни записки, и полиция решила, что он либо покончил жизнь самоубийством, либо непреднамеренно принял слишком много снотворного.
Сасадзима был одинок, родственников не имел, и было трудно ухватить какую-либо нить, чтобы выяснить, что же произошло в действительности. Приходящая прислуга появлялась обычно утром, а вечером уходила. Короче говоря, ночью, в момент смерти, он был абсолютна один. Во время допроса прислуга заявила, что в последние дни у Сасадзимы было прекрасное настроение, так что версия о самоубийстве отпадала. Оставалось предположение о чрезмерной дозе снотворного. Прислуга подтвердила, что художник имел привычку принимать его на ночь.
Детектив Судзуки тщательно обследовал место происшествия. На столе в спальне его внимание привлек этюдник. В этюднике лежал незаконченный рисунок лица молодой женщины.
Кто бы это мог быть? У него невольно возникло подозрение, что смерть Сасадзимы как-то связана с женщиной, лицо которой художник запечатлел на бумаге.
9
Похороны художника Сасадзимы состоялись на другой день вечером.
Сасадзима был одинок, и заботы, связанные с похоронами, взяли на себя его друзья-художники. О смерти Сасадзимы сообщили газеты, и проститься с ним пришло довольно много народа, в том числе и незнакомые почитатели его таланта.
Пришел на похороны и детектив Судзуки. Незаметно он наблюдал за присутствующими.
Вскоре он обратил внимание на девушку, лицо которой как две капли воды походило на лицо, изображенное на рисунке, обнаруженном им в этюднике.
- Прошу прощения, - подойдя к ней, вполголоса произнес Судзуки и показал ей свою визитную карточку. - Я из полиции. Хотел бы задать вам несколько вопросов. Пройдемте, пожалуйста, в соседнюю комнату.
Девушка взглянула на визитную карточку и молча последовала за детективом. В отличие от просторной мастерской, где прощались с покойником, сюда никто не заходил, и они могли спокойно побеседовать.
- Вы давно были знакомы с господином Сасадзимой? - приветливо улыбаясь, спросил Судзуки.
- Нет, я познакомилась с ним несколько дней назад, - ответила девушка.
Глаза у нее были красные. По-видимому, она только что плакала.
- Как вас зовут?
- Кумико Ногами, - сказала она, затем назвала также свой адрес и место работы.
- Значит, вы служите?
- Да. Сегодня я отпросилась пораньше, чтобы попасть на похороны.
- Вы сказали, что познакомились с ним недавно. Вероятно, ваше знакомство связано с его профессией?
- Да, он обратился ко мне с просьбой позировать ему.
Судзуки и не ожидал другого ответа.
- Почему он обратился именно к вам? - спросил детектив.
- Один его знакомый попросил об этом мою мать. И вот четыре дня назад я впервые пришла сюда.
- Значит, прежде вы никогда с ним не встречались?
- Нет.
- Вас не удивило, почему он избрал именно вас?
- Удивило, - сказала Кумико.
- Сасадзима не оставил ничего, что могло бы пролить свет на причину его смерти, и мы пока не можем составить на этот счет определенного мнения. Положение усугубляется тем, что он был одинок. Мы, конечно, допросили прислугу, но она ничего не знает. Может, вы могли бы что-либо сообщить по поводу этого происшествия? Ведь именно вы бывали у него в последние дни.
- К сожалению, я не могу вам ничем помочь, - сказала Кумико, и Судзуки понял, что девушка говорит правду.
- С какой целью просил он вас позировать?
- Точно не знаю. Кажется, он задумал большую картину. Для этого ему надо было сделать наброски нескольких лиц, и я попала в их число.
- Об этом вам сообщила ваша матушка?
- Да.
- Работа продвигалась успешно?
- Да, каждый день он делал несколько набросков.
- А сколько же всего?
- Точно не помню, но, думаю, не меньше восьми.
- Восьми?! Он что, собирался кому-нибудь их подарить или продать? - спросил Судзуки.
- Не думаю. Он лишь сказал, что ему для будущей картины необходимо сделать несколько набросков.
- Дело в том, - помедлив, сказал Судзуки, - что все наброски исчезли. В этюднике сохранился лишь один. А вы говорите, что их было не менее восьми. Если он их не порвал и не сжег, значит, кто-то их взял.
Кумико эта новость крайне удивила. Сасадзима с таким подъемом рисовал. Нет-нет, он небезразлично относился к этим рисункам. Куда же они могли исчезнуть? Если, как подозревает детектив, они попали в чужие руки, это ужасно неприятно. Ведь Сасадзима с ней не договаривался, что он их может кому-нибудь передать, речь шла исключительно о набросках для него, для его картины. Но если они действительно исчезли, это произошло только незадолго до его смерти. Ибо позднее уже никто не мог незамеченным зайти в дом и взять их.
- Прислуга тоже ничего не смогла сказать, - продолжал Судзуки. - Обычно она приходила к нему утром и уходила вечером. Работала она у него около пяти лет и должна бы знать все, что касается его личности? Но о набросках ей ничего не известно. Дело в том, что художник отпустил почему-то ее домой как раз на те три дня, когда вы должны были ему позировать.
Действительно, это было так, вспомнила Кумико. Когда она была у художника в первый раз, он сам отворил ей дверь, но вскоре появилась пожилая женщина, которая принесла им чай. И тут художник предупредил Кумико, что отпускает прислугу на три дня, ибо не любит, чтобы кто-либо мешал его работе.
- Значит, вы ходили позировать в те дни, когда прислуги уже не было, - заключил Судзуки. - И вы в эти дни ничего необычного не заметили?
Кумико задумалась, затем сказала, что в первый день они только договорились о времени сеансов, потом она посещала Сасадзиму дважды. На третий день никто ей дверь не отворил, и она вернулась домой. Но тогда художника уже не было в живых. Накануне он был весел, шутил, и ничто в его поведении не говорило, что он намерен покончить жизнь самоубийством. Напротив, в тот день он рисовал с большим подъемом и, прощаясь с Кумико, сказал, что ждет ее завтра, в условленное время. Просто невозможно было представить такой неожиданный, такой трагический конец.
Внимательно выслушав Кумико, детектив спросил:
- Во время сеансов вы были только вдвоем?
- Да, - ответила Кумико. - И он сам готовил еду и чай, когда мы устраивали перерыв.
Внезапно Кумико вспомнила про старика, который работал в саду. В доме действительно они были вдвоем, но, пока художник рисовал, в саду все время мелькала защитного цвета рубашка садовника.
Детектива чрезвычайно заинтересовало это сообщение.
- Как он выглядел? Сколько, на ваш взгляд, ему лет? - спросил он.
- Трудно сказать, мне он показался довольно пожилым.
- А внешность?
На этот вопрос Кумико ответить не могла. Она видела только спину садовника, да и о преклонном возрасте могла судить лишь по медлительности, с которой тот управлялся с садовыми ножницами. Помимо всего, его лицо все время находилось в тени из-за широкополой шляпы, которую он ни разу, пока находился в саду, не снимал.
- Не разговаривал ли с этим мужчиной Сасадзима?
- При мне - нет. Мужчина все время работал в саду.
- Значит, он находился от вас на довольно значительном расстоянии и в дом не заходил?
- Мне кажется, не заходил.
Детектив попросил Кумико немного подождать и вышел из комнаты.
Вернулся он минут через двадцать.
- Я только что беседовал с прислугой, - сказал Судзуки, извинившись за долгое отсутствие. - Она ничего Об этом человеке не знает. Мало того, он ни разу в ее присутствии в доме не появлялся. А вы увидели его в первый же день, когда пришли позировать?
- Да, в первый же день.
- Получается, что Сасадзима нанял его как раз на те три дня, когда прислуга была в отпуске, - продолжал рассуждать Судзуки.
Кумико удивляла дотошность детектива. Значит, он сомневается в версии самоубийства, подумала она.
- Позвольте вас спросить, - обратилась к нему Кумико. - По-вашему, остается, что-то неясное в причине смерти господина Сасадзимы?
- Видите ли, - после некоторого колебания сказал Судзуки, - причина смерти художника установлена достаточно ясно - он принял слишком большую дозу снотворного. Это подтвердило и вскрытие. Значит, Сасадзима покончил с собой, тем более что на пузырьке, где было снотворное, и на чашке, из которой он, очевидно, запивал лекарство, обнаружены только его отпечатки пальцев. Это установила тщательная экспертиза. Если бы кто-то другой хотел его напоить чрезмерной дозой снотворного, он мог бы это сделать лишь обманным путем: смешать лекарство с пивом или фруктовым соком. Однако в желудке покойного оказалось лишь небольшое количество воды, которой, по-видимому, было запито лекарство. Отсюда напрашивается вывод, что художник добровольно принял снотворное.
- Может быть, он по ошибке принял больше, чем было нужно?
- Подобные случаи встречаются довольно часто. Обычно те, кто регулярно пользуется снотворным, постепенно увеличивают дозу. По словам прислуги, художник принимал по восемь-девять таблеток. Однако вскрытие установило, что на этот раз он принял их около ста. Так что версия о случайности в данном случае отпадает. Правда, вызывает сомнение сам факт: сто таблеток. Принять сразу такую дозу довольно сложно.
Кумико страшно расстроилась. Ведь она почти ничего не знала о Сасадзиме. Сидела напротив Да глазела, как он то посматривает на нее, то делает быстрые штрихи карандашом на бумаге. Судзуки, видимо, понял ее состояние и переменил тему.
- Итак, вы не можете ничего сказать о внешности этого садовника?
- К сожалению, ничего, - ответила Кумико.
Странно. Прислуга говорит, что художник никогда не нанимал садовника, а тут вдруг садовник понадобился как раз на те три дня, когда ее не было.
Кумико возвратилась домой вечером, когда в городе уже зажглись огни.
Услышав звук открываемой двери, навстречу ей вышла мать и сказала:
- Погоди минуту у порога.
Потом она вынесла соль и, следуя старинному обычаю, посыпала ею плечи девушки.
- Теперь входи, - сказала она. - У нас в гостях Сэцуко. Я ведь говорила ей, что ты ходишь позировать. И вот она прочитала в газетах о смерти художника и сразу же примчалась к нам.
Обычно, собираясь вместе, они весело проводили время, радуясь таким встречам, но сегодня все сидели опечаленные.
- Ну, как там было? - спросила Такако.
- Проститься с покойным пришло много народа, - ответила Кумико и коротко рассказала о похоронах.
- Неужели никто из друзей господина Сасадзимы не знает о причине его самоубийства?
- Об этом никто не говорил, а вот меня допрашивал полицейский.
- Полицейский?! - разом воскликнули сестра и мать.
- По-видимому, в полиции узнали, что в последние дни я позировала покойному, и детектив, господин Судзуки, интересовался, не располагаю ли я какими-либо фактами, проливающими свет на причину смерти художника.
Такако и Сэцуко, затаив дыхание, слушали рассказ Кумико о ее разговоре с детективом.
- Значит, в полиции считают, что это, может быть, вовсе и не самоубийство, - заключила Такако, глядя то на Сэцуко, то на дочь.
- Во всяком случае, господин Судзуки сказал, что в версии о самоубийстве не все сходится. Забыла еще сказать вам, что все наброски моего лица, сделанные художником, исчезли. Остался лишь один незаконченный рисунок. Полицию это крайне озадачило.
- Куда же они могли деться? - Такако была явно расстроена этим сообщением.
- Неизвестно. Мне было, бы неприятно узнать, что художник их отдал кому-нибудь, - все же там изображено мое лицо. И потом, это ведь его последняя работа. Жаль, если она окажется в чужих руках.