– А следовательно, и образ их мыслей. Я хочу сказать, их психология, мотивации понятны вам более, нежели кому другому. Вы можете помочь… спрогнозировать, гм… предположить, наконец, какие-то из их дальнейших действий. Возможно, смоделировать их, так сказать, коллективный психологический портрет. Что-нибудь в этаком роде. Дело в том, что нам необходимо – сильно необходимо – во что бы то ни стало отыскать этот злосчастный Лингам. И как можно скорее. Поэтому нам сейчас ценен любой совет, любая рекомендация! Но об участии в оперативно-розыскных мероприятиях и речи нет. Ни в коей мере! Этим занимаются мои "белые голуби".
– Кто такие – "белые голуби"?
– Наша охранная служба, на правах спецподразделения ФАС. Сам формировал, – с гордостью уточнил Председатель. – Разумеется, на совершенно законных основаниях. Все, так сказать, согласовано там, – указал он глазами на потолок.
– Постойте. Правильно ли я вас понял? Вы хотите сказать, что расследованием этого дела занимается ни ГУВД, ни ФСБ, ни Прокуратура – а ваша служба безопасности?!
– Не совсем так. Милиция, разумеется, ведет свое расследование… но что именно она расследует? Довольно обычную криминальную разборку двух этнических бандформирований. И не более того.
– Почему же не ввести оперативно-следственные органы в курс происходящего? Не понимаю…
– На то есть три взаимосвязанные причины: первая – таково указание оттуда, – тут Шигин вновь возвел очи горе, – вторая – чтобы максимально исключить возможность огласки (которая в случае, если предыстория станет достоянием неопределенного круга лиц, согласитесь, неизбежна) и ее последствий – панических настроений среди городских обывателей. Представьте, что начнется, если завтра напишут в газетах, да еще в новостных программах объявят, что в Москве орудуют две шайки наемных убийц из экзотических стран? И что даже уже имеются жертвы. А ну как беспорядки пойдут? Погромы на рынках? Кто возьмет на себя такую ответственность? И третья причина, тоже немаловажная: милиция может, натурально, наломать дров, вспугнет преступников… короче, испортит все дело! Те залягут на дно, затаятся, а то и вовсе уйдут из города. Где тогда прикажете искать Лингам?
– Да с какой стати наше Правительство вообще озаботилось судьбой этого злополучного органа, пускай он и золотой, и древний?
– С такой стати, любезный Горислав Игоревич, что посольства аж сразу двух государств Индокитая (каких именно – умолчу, хотя вы, полагаю, сами догадываетесь) обратились в наш МИД с официальным запросом о выдаче этого артефакта. Поскольку, дескать, он находится где-то здесь, у нас. И даже не где-то, а – в Москве. И представили тому убедительные доказательства. Назревает серьезный международный скандал!
– Ясно… Еще такой вопрос: почему все ж таки этим делом занимается именно ваша Федеральная служба?
– Речь ведь идет о сектах, разве нет? Причем, очевидно, тоталитарных. Тем более, мы все равно уже оказались замешаны.
– Понятно, – Костромиров замолчал, размышляя о чем-то. – Что ж… вы упомянули, что два душителя были убиты. Можно осмотреть их трупы?
– Это легко устроить, – кивнул Председатель, – тела в настоящий момент находятся во втором судебно-медицинском морге.
– Тогда не будем откладывать? – предложил Горислав, вставая.
– Не будем, – с готовностью согласился Иван Федорович, также поднимаясь. – Прямо сейчас и поедем.
С этими словами он повернулся спиной к присутствующим и размашисто, истово перекрестился; сначала в один угол – на Владимирскую Богоматерь, а потом – на рублевскую Троицу.
– Бла-аслови, Отец Небесный, все помыслы и начинания наши, и дела рук наших! – произнес он распевным голосом.
– Аминь, – подытожила Ольга Ивановна.
– Нет, нет, ты, Ольга, остаешься здесь, за меня, – заявил он, увидев что замша также засобиралась. – Тебя мы, принимая во внимание женскую чувствительность, от этого зрелища избавим. Значит, спускайтесь к машине, – добавил он, обращаясь к Гориславу, – а я через минуту – за вами следом. Только вот отдам кое-какие неотложные указания. И созвонюсь со следователем, чтобы получить разрешение на осмотр тел.
Выйдя в приемную, где вместо секретарши дремала пара "белых голубей", и дойдя уже до лифтов, Костромиров хлопнул себя по лбу. Он вспомнил, что оставил в кабинете, на вешалке, шляпу. Чертыхнувшись, повернул обратно.
Когда он распахнул вторую, внутреннюю, дверь председательского кабинета, слова извинения замерли у него на губах. Дело в том, что "неотложные указания" Ивана Федоровича носили, по всей видимости, характер столь приватный, что он был вынужден шептать их Ольге Ивановне непосредственно на ушко. При этом правой рукой он тесно прижимал рельефный корпус заместителя к своему, а левой – нежно, но достаточно энергично массировал ей правую ляжку. Заметив Костромирова, Председатель оттолкнул Ольгу Ивановну и холодно уставился на вошедшего.
– Шляпу забыл… – только и нашелся сказать Горислав и, забрав головной убор, поспешно ретировался.
Глава 3
ПОЕЗДКА В МОРГ
Горислава посадили в председательскую машину, рядом с шофером. Сам шеф ФАСа разместился на заднем сиденье вместе с крупногабаритным "голубем"-эсбэшником. Впрочем, выглядел последний скорее не в меру разжиревшим, чем накаченным. Толстые бульдожьи щеки свисали на покатые плечи, а объемистый живот едва не упирался в спинку переднего кресла. Дыхание со свистом вырывалось из его приоткрытого рта – "голубь" явно страдал одышкой. На коленях у пузана лежал компактный израильский автомат "узи", казавшийся в его пухлых ладонях игрушечным.
Водитель, рыжий парень с веснушчатым лицом и белесыми глазами навыкате, также смотрелся как-то не очень спортивно, хотя шеврон шигинского спецназа имелся и на его рукаве.
Одна машина сопровождения, битком набитая "голубями", следовала спереди, вторая такая же пристроилась в хвост.
Весна уже давно наступила, листья тополей и пробивавшаяся на газонах изумрудная трава уже пахли приятной, еле ощутимой горечью, но яркие лучи солнца были холодны и по-зимнему безжизненны, будто в начале марта; они касались мокрого после недавнего дождя асфальта, ослепительным блеском отражались в мелких, подернутых радужной бензиновой пленкой лужах, сверкали в окнах домов и стеклах проносящихся мимо автомобилей.
Костромиров припомнил, что в прошлом году, в это самое время, он уже ходил без пальто.
Некоторое время ехали молча. Видимо, оба чувствовали некоторую неловкость. Чтобы как-то разрядить напряженность, Горислав откашлялся и спросил:
– Иван Федорович, скажите… вы, что же, опасаетесь новой встречи с… охотниками за Лингамом?
– Вот именно, – отрывисто бросил Председатель.
– Но… разве такое возможно? Снаряд дважды в одну воронку не падает.
– Береженого бог бережет, – отрезал Шигин.
– А небереженого конвой стережет! – поддакнул шефу рыжий водитель.
Дальше снова ехали в гробовом молчании. Тем временем председательский кортеж пересек Зубовский бульвар, свернул с Большой Пироговской в Олсуфьевский, потом – в переулок Хользунова, где и вынужден был затормозить. Впереди образовалась порядочная пробка.
– Уже и посреди дня заторы, – проворчал шофер. – Черт бы их…
– Ну-у! – гневно протянул Иван Федорович с заднего сиденья. – Чего-то ты разговорился сегодня…
Водитель поперхнулся и, бросив виноватый взгляд в зеркало, перекрестил рот.
"У них тут и черта не помяни? – подивился Горислав. – Прямо, мужской монастырь строгого устава".
Опустив боковое стекло, водитель высунулся наружу, пытаясь разглядеть, что там, впереди, стряслось.
Пешеходов на улице было – не пруд пруди, но и не очень мало. Костромиров заметил, как идущий по левому тротуару мужчина, на беглый взгляд – обычный бомж, в нечистом длиннополом пальто и дурацкой заячьей шапке с торчащими в разные стороны ушами, не замедляя движения, сунул руку за пазуху и неожиданно взял вправо, приближаясь к их автомобилю. Одновременно с противоположного тротуара сошел второй пешеход и стал переходить улицу прямо перед носом председательского "порше"; он тоже держал руку за пазухой старого вылинявшего плаща. Горислав прищурился: лица у того и другого были неславянские и при этом носили следы недавнего бритья. А у второго через все лицо шел шрам и, кажется, отсутствовал левый глаз.
Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе Горислава.
– Окно закрой, – шепнул он водителю. Но тот лишь недоуменно мигнул белесыми ресницами.
Вдруг одноглазый, которого Костромиров окрестил про себя "абреком", развернулся к ним лицом и выхватил из-за пазухи нечто вроде узкого стилета; тряхнул кистью – и стилет удлинился вдвое, превращаясь в тонкую, слегка изогнутую саблю. Боковым зрением Костромиров видел, что другой "пешеход" проделал те же манипуляции.
– Окно, твою мать! – заорал Горислав, блокируя дверь со своей стороны.
В тот же миг одноглазый обеими руками поднял саблю перед грудью, острием вниз, и, выкатив глаз и оскалившись, прыгнул. Первым прыжком он достиг машины, вторым – вскочил на капот, а с третьим очутился на крыше. Раздался резкий металлический взвизг и, пробив крышу, точно консервную банку, сабля вонзилась сидевшему позади толстяку-автоматчику аккурат в темя; тот так и застыл в прежнем положении, только изо рта, носа и ушей плеснули кровяные фонтанчики.
Ни Председатель, ни Костромиров не успели, что называется, и глазом моргнуть, когда с задержкой всего в полсекунды второй пешеход ткнул мечом в боковое окошко. Голова водителя дернулась, послышался сочный звук, схожий с тем, когда режут арбуз, и из его левого виска выглянуло окровавленное лезвие. Причем острие лишь каких-то двух пальцев не достало лица Горислава!
– Костромиров! Действуй! – повелительно рявкнул Шигин.
Нападавший в шапке-ушанке, просунув руку в салон, разблокировал дверь и рывков выдернул водителя.
Еще секунда – и все, отчетливо осознал Костромиров.
А дальше его тело действовало само, почти без участия разума. Он прыгнул на освободившееся сиденье, утопил педаль газа до пола, одновременно резко выворачивая руль влево. Водительская дверь распахнулась, лжебомжа отшвырнуло в сторону, но дверной ручки он не выпустил. Шапка с него слетела, обнажив круглую, как яйцо, башку. Одноглазый на крыше тоже удержался, мертвой хваткой вцепившись в сабельную рукоять.
Выскочив на тротуар, машина пошла юзом и всей массой шарахнулась о фонарный столб; правый бок вмялся внутрь салона, посыпались стекла. И одноглазый не удержался – слетел. Развернув авто против движения, Горислав газанул прямо по тротуару; пешеходы едва успевали шарахаться в стороны. Однако ассасин, повисший на двери, хотя и волочился по асфальту, но держался крепко и даже начал подтягиваться. Тогда Костромиров взял влево, направляя "порше" по касательной на другой фонарный столб. Удар – и водительскую дверь снесло вместе с непрошеным попутчиком.
У первой же арки Горислав направил визжащую в предсмертной агонии машину в какой-то дворик, пересек его, сшиб два мусорных контейнера и уперся в стену – тупик! Обернувшись, он увидел, как во двор уверенной рысью вбегают два ассасина с саблями наголо. Один из них, в круглой мерлушковой шапке, был немолод; его курчавую иссиня-черную бороду точно посередине делила полоска проседи. Вожак, догадался Костромиров. Схватив с колен мертвого "голубя" автомат, он велел Председателю пригнуться и, с криком: "Получи абрек маслину!", дал длинную очередь прямо через заднее стекло.
– Бей, бей, не жалей! – подзадоривал Шигин, скорчившись на заднем сиденье и прикрывая голову обеими руками.
Бородач среагировал едва ли не раньше, чем раздался грохот первого выстрела. Он с кошачьей ловкостью прыгнул за спину своего товарища, прикрываясь им, как живым щитом; упали оба, но предводитель ассасинов тут же вскочил, взвалил тело подельника на спину и, прихрамывая, но с удивительной при такой ноше прытью, бросился к гаражам. Стрелять ему вслед Горислав не решился, так как в этот момент вся стая "белых голубей" выпорхнула из жерла арки, веером разлетаясь по двору; при этом некоторые из них оказались как раз на линии огня. "Голуби" выпустили по убегавшему целый свинцовый шквал, но тот, проявив недюжинную сноровку, зигзагами, точно заяц, достиг гаражей и нырнул в щель между ними. Несколько охранников бросились следом. Впрочем, было понятно, что вожак ушел.
– Все кончено, Иван Федорович, – проговорил Костромиров, вылезая сам и помогая выбраться из помятого салона Председателю, – опасность миновала.
Стряхнув с костюма битое стекло, Шигин приосанился, поджидая эсбэшников. Те, тяжело дыша, взяли их в плотное двойное кольцо. Председатель медленно обвел бойцов взглядом, тяжелым, как кузнечная наковальня, всматриваясь поочередно в каждого. И каждый боец, принимавший на себя силу начальственного взгляда, дергал головой и отшатывался, будто получив незримый удар в челюсть.
– Дураки, – наконец холодно бросил Председатель. Потом поворотился к Гориславу и, положив руку ему на плечо, произнес отрывисто, но с чувством: – Благодарю. Не забуду. Ваш должник.
– Давайте осмотрим трупы, – предложил Горислав.
– Так нет же их, – развел руками один из "голубей", деревенского вида парень. – И этого, что вы подстрелили, бородач, вона, утащил. Здоровый же, видать, лось – с эдакой-то тяжестью за плечами, а прыгал, вона, ровно горный козел!
– А в переулке? Там наверняка должен был кто-то остаться.
– И там чисто, – заверил эсбэшник, – мы же, вона, только оттуда.
– Я говорил, – махнул рукой Шигин, – они мертвецов не бросают.
– Значит, ассасинов не трое было, а больше, – резюмировал Костромиров. – Подождите, я тогда хоть меч осмотрю. Насколько это возможно.
– Почему невозможно? – поднял брови Председатель.
– Полагаю, до приезда следственных органов его трогать нельзя. Это ж теперь – вещдок. И потом, он ведь не только в крыше застрял, но и… в мозгах вашего охранника.
– Как раз следственным органам видеть этот меч совершенно ни к чему, – заявил Председатель. – Эй, Константин, братец, вытащи-ка эту сабельку. А ты, Вадик, подсоби товарищу.
– Но отпечатки, картина преступления… – засомневался Горислав.
– Я же вам, Горислав Игоревич, пояснял уже, кто ведет основное следствие, разве нет?
Костромиров с сомнением покачал головой, но возражать более не стал. В конце концов, ему что за дело?
Один охранник вскарабкался на крышу разбитого автомобиля, тогда как второй, до половины просунувшись в салон, крепко обнял тело убитого товарища, фиксируя его на месте. "Голубь" на крыше ухватился обеими руками за рукоять меча, примерился, поднатужился и с кряканьем рванул. Клинок вышел на удивление легко, так что не ожидавший такого эсбэшник едва не кувырнулся вверх тормашками на асфальт. Обтерев оружие носовым платком, он протянул его Председателю. Но тот, отрицательно мотнув головой, указал на Горислава.
Костромиров привычно сунул руку в карман за очками, но тут же вспомнил, что уже полгода, как перешел на контактные линзы.
Поразительно, но клинок ассасинского меча даже не погнулся. Костромиров с любопытством осмотрел диковинное оружие. Узкое и тонкое лезвие отливало небесной синевой; покрытая арабскими письменами рукоять ложилась в ладонь как влитая. Он взвесил меч в руке, встал в первую позицию и сделал пару выпадов, потом закрутил мельницу. Отлично уравновешен, только чересчур легок. И еще странность: клинок был немногим толще бритвы, но абсолютно не вибрировал. Какой-то специальный сплав, догадался Горислав, и тут не обошлось без нанотехнологий.
– Кажется, вы кое-что в этом смыслите? – спросил Шигин, с пристальным вниманием наблюдавший за его манипуляциями.
– В чем, в фехтовании? Скорее, смыслил когда-то. В юности был даже чемпионом Москвы среди саблистов.
Намереваясь прочесть надписи, он поднес рукоять к глазам и обратил внимание, что на упоре имеется едва заметная кнопка; нажал – и клинок с легким щелчком укоротился вдвое.
– Ловко! – поцокал языком Иван Федорович. – Только не очень походит на средневековое оружие.
– Да, – согласился Костромиров, протягивая Председателю саблю эфесом вперед, – вещица совершенно очевидно современного производства.
– Можете пока оставить себе, – отмахнулся тот, – изучайте. А теперь, давайте проедем в морг? Или лучше пройдемся пешком. Так оно безопаснее будет. Тем более это в трех минутах ходьбы отсюда.
– Если вы, Иван Федорович, чувствуете себя в силах, я – только "за", – согласился Горислав. – А то, смотрите, можно и отложить.
– Считаю, что как раз теперь, после случившегося, у нас все основания действовать с максимальной расторопностью. Не находите? Значит, ты, Константин, и ты, Вадим, останетесь здесь. Что делать, знаете. В смысле, дождетесь милиции. Остальные – за мной.
В плотном "голубином" кольце Шигин с Костромировым направились обратно в переулок Хользунова.
В морге им сначала показали тело обезглавленного фансигара. Головы к телу не прилагалось.
– А голова где? – поинтересовался Костромиров.
– Как? – удивился Председатель. – Я не сказал? Башку так и не нашли. То ли соплеменники подобрали, то ли ассасины прихватили в качестве трофея – бог ведает.
Затем патологоанатом выкатил труп второго фансигара, подстреленного эсбэшниками Шигина. У этого хотя голова и наличествовала, но толку от того все равно было чуть – пуля угодила в затылок и на выходе снесла половину черепа – от лица практически ничего не осталось. Впрочем, всякие сомнения, что это душители, у Костромирова отпали сразу – на груди обоих покойников красовались многоцветные татуировки, в полный рост живописующие худую четырехрукую, трехглазую женщину с взъерошенными космами, с отвисшими грудями и торчащим из оскаленной пасти красным языком; одеждой ей служили ожерелье из человеческих голов и пояс из отрубленных рук.
– Надо понимать, это и есть их дражайшая богиня? – поинтересовался Председатель.
– Вы абсолютно правы, – подтвердил Горислав, с интересом разглядывая нагрудные картины. – Это она и есть. Кали – Ужасная Разрушительница Времени, Темная Шакти Шивы.
Еще больший интерес у Костромирова вызвало орудие, найденное при одном из фансигаров, – полутораметровая плеть толстой кожи, с нашитыми по всей длине загнутыми металлическими шипами. Один ее конец заканчивался ременной петлей, второй – бронзовым грузиком в форме шестигранника. Горислав тщательно рассмотрел зловещий трофей, даже подергал, проверяя на прочность. Вываренная кожа была чрезвычайно крепка, хотя и побурела от времени. Или от крови. Представить жутковатое оружие в действии было нетрудно: утяжеленная специальным грузилом, удавка легко захлестывала шею жертвы, а шипы не позволяли ремню соскользнуть, одновременно впиваясь в горло и разрывая артерии.
– Это румал, – пояснил Горислав, – ритуальное орудие пхасингаров. Видите, вот тут, на шестиграннике, изображение Кали-янтры – священного символа богини Кали.
– Так это ж пятиконечная звезда, – присмотрелся Шигин, – пентаграмма. Натурально, как у наших сатанистов.