- На машине не было написано, что она ваша. А люди в ней были с Новосибирска, это мы узнали точно, прежде чем их работать. Они сами лоханулись, Кость, а виноват - плати, ты же сам знаешь.
- Я повторяю - это наши люди, - надавливал Костя.
- Что ты предлагаешь? Простить им? Или, может, машину им сделать? - спросил Бандера, ставя Костю этими вопросами в довольно затруднительное положение.
- Нет, но ты их слишком круто поставил, половину скости.
Костя уже понял, что всей темы не отбить, Бандера прав во всем, он сомневался даже в том, что удастся ли отбить половину, и поэтому решил продолжить давление, не дожидаясь ответа:
- И вообще, с тех пор как ты отказался работать вместе, появилось очень много недовольных вашей деятельностью. И это может плохо кончиться. Так что подумай еще. Наши парни не хотят ни с кем делить трассу.
- А мы ее и не делим. У вас своя тема, у меня своя. Я на вашу не претендую, более того, за свою спрашивать ни с кого не буду. Так что я сам по себе. И пацаны со мной, это мои близкие по лагерям. А комерсы ваши пусть забирают машину. Половину они отдали уже. Из-за них еще не хватало с людьми ссориться.
На том и порешили. Костя, едва сдерживая радость от столь неожиданно легкого исхода, зашагал к своей машине, Бандера к своей.
Парни поняв, что стрелка окончена, облегченно вздохнули. Один из них, Гора, вздохнул и расслабился так сильно, что выронил автомат из-под куртки. И этот звук в считанные доли секунды вновь вернул напряжение с новой силой, руки расслабившихся было парней опять нащупывали спусковые крючки. Бандеровцы в засаде резко вскинули оружие, взяв в перекрестье оптических прицелов тех, чьи руки уже были под куртками. Все напряженно ждали реакции Бандеры, а тот поворачивался, но поворачивался очень медленно, давая понять, что он не собирается предпринимать агрессивных действий.
Костя понял это и разрядил обстановку, разведя руки в стороны и с миролюбивой улыбкой сказав, глядя на повернувшегося Банина:
- Извини, подстраховались. Ты же тоже наверно не пустой.
Бандера не ответил ничего, слова были не нужны, он молча смотрел, как Гора поднимает лишь по случайности не ставший роковым автомат. Все расходились по машинам, оглядываясь на Банина.
- Поехали, - сказал своим Шустрый, - Борзый, давай за "Калдиной", потом отдашь ее новосибирским.
Виталий дождался, пока все разойдутся, и только после этого сел в джип. Разъезжались, как и приехали, в разные стороны. "Крузер" Шустрого еще не успел выехать из цеха, а он уже сообщал по телефону результаты встречи Колоту.
- Не может быть! - поднялся Колот в своем кресле, когда услышал в трубке, слова Шустрого. - Хм, да ты че?! - и улыбка заиграла на его грубом лице.
- Да я говорю тебе, Михалыч, - радостно рассказывал в телефон сидящий в своей машине Шустрый, - съехал сразу, даже не базарили почти… Да он вообще один приехал, наверное, чувствовал, чье мясо съел…
- Да сдулся он, сдулся Михалыч, - перевалившись через спинку кресла, кричал в трубку, находящуюся возле уха Шустрого, Моисей, - я тебе говорю, сдулся!
А Виталий остановил свой джип в конце цеха и, откинувшись на спинку кресла, задумался. Он не слышал радостных возгласов Моисея и Шустрова, но не мог не понимать, что они сейчас испытывают, что говорят и что думают. Но ему было на это глубоко наплевать, он знал, зачем, почему и ради чего он так поступил. Сомнений в правильности своих действий у него не было. А объяснить, почему он так поступил, было достаточно просто, из-за солнцезащитного козырька джипа выглядывал уголок этого объяснения. Виталий потянул за него и взял в руки календарь, сделанный недавно в фотостудии из его фотографии с Ириной, той самой, встреча с которой так круто изменила его представления о жизни.
Он долго смотрел на фотографию, нежно касаясь пальцами изображения любимой, будто ощущая тепло от нее исходившее. И в этот миг все эти стрелки, разбитые машины, шустрики с их дешевыми разборками, все это представилось ему таким мелким и малозначительным по сравнению с тем чувством, которое он испытывал к этой женщине, что он, улыбнувшись, вздохнул облегченно и, откинувшись на спинку кресла, забылся, закрыв глаза.
4
Виталий с друзьями сидел у себя дома в комнате и обсуждали прошедшею стрелку. Перед ними стоял маленький столик, сплошь заставленный непочатыми пивными бутылками и тарелками с вяленой рыбой и кальмарами.
- Ты даже пиво не пьешь? - спросил Кнут-старший, открывая одну пивную бутылку другой.
- Пью. Не видишь что ли? - ответил Виталий, поднимая банку с пивом.
- Так это ж безалкогольное.
- Ну, кому-то нужно же быть всегда трезвым, - произнес Бандера, запивая кальмар глотком пива, - чтобы вас всех не пересадили.
Виталий положил еще кусочек кальмара в рот, сделал внушительный глоток пива и продолжил:
- Тут перед вами Марат с Юрой Ушатым освободились. Недели не продержались, водки нажрались и магазин выставили на Междуречье. Сидят уже. Так что вас всех нужно кому-то контролировать, чтобы вы не перебирали, вот я и не пью.
- Я вот только не пойму, - опять задал вопрос Кнут, - почему ты сказал в Шустрого не стрелять?
- Он же хороший человек, - сказал, слегка улыбаясь Бандера, - зачем его убивать?
Парни переглянулись и с удивлением уставились на старшего, явно не согласные с его столь высокой оценкой Шустрого.
- Да нет, - произнес Виталий, давая понять, что это была шутка, и продолжил свои объяснения, - оружия у него все равно не было, сто процентов, поэтому и сказал, чтоб вы на него время не тратили, а стреляли в тех, кто с оружием, если что. В таких переделках все решает каждая секунда. Потратил ее на безоружного Шустрого, другой в это время в меня пальнул.
- А я думал, потому что вы сидели вместе, - сказал Стас, по кличке Скороход.
- Говорят, вы даже ели с одной чашки, - проговорил Дон, глядя на Виталия.
- Ну, пока он повязку не надел, - показал свою осведомленность Кнут-младший.
- Не в этом дело, - начал Виталий, жуя кальмар и запивая его пивом, - мне без разницы, красные, черные. Я если бью, то всех одинаково. Есть такие черные, которых не бить, а убивать надо. На тюрьме пальцы гнут, стаей могут и на человека кинуться. А в лагерь приходят - сучить начинают и повязки одевают. На меня такие тоже в тюрьме кидались, пытались, по крайней мере. Я просто еще не до всех дотянулся.
Виталий сделал глоток пива, посмотрел на своих друзей и продолжал:
- У нас же тоже красные есть - Рустам в моем отряде культоргом был одно время, а Холодок завхозом на одиннадцатом. В этой жизни главное человеком быть, - заключил Бандера.
Длинный, тянувший пиво из горлышка, внимательно оглядел комнату, мебель и спросил Виталия:
- Че ты ремонт не сделаешь нормальный?
Виталий, засовывая в рот кальмар, повел глазами по углам комнаты и равнодушно ответил:
- Сделаю, может, когда-нибудь, - по его тону можно было понять, что, мягко говоря, ремонт его мало интересует. - Пока мне и так нормально. После лагерных бараков и здесь "Гранд-Отель", - невесело усмехнулся Виталий и продолжил. - Я не привык к роскоши. Да и не в этом счастье. Это я вам как доктор говорю. Сам недавно понял, что не в этом.
После этих слов глаза Виталия потеплели, и он задумался, не глядя ни на кого, но даже по его обычно не проницаемому лицу было заметно, что думает он о чем-то приятном и хорошем.
* * *
Темно-синий "Челленджер" медлено и плавно по едва заметной тропинке вполз на вершину сопки, за рулем сидел Старик, слева Бандера, на заднем сиденье расположился Толстый. Ехали молча, думая каждый о своем. Эти сопки окружали город со всех сторон, хотя сам он находился на равнине. Этаже сопка, отделяющая центральную часть города от других районов, называлась сопкой любви. Сюда часто заезжали влюбленные и не очень пары полюбоваться на город сверху.
Старик остановил машину на самой вершине сопки, рядом с черным огромным крестом, воздвигнутым друзьями погибшего здесь местного авторитета. Виталий вышел первый, за ним Старик и Толстый. Подошли к кресту, помолчали, потом повернулись лицом к городу. С вершины сопки сквозь голубоватую прозрачную дымку был виден почти весь город, уютно расположившийся среди холмов. Он лежал, как на ладони, укрытый свежей зеленью.
- Потеплело как быстро, - сказал Виталий, глядя куда-то в даль.
- Красиво-то как! Да? - восхищенно произнес Старик, невольно залюбовавшийся панорамой родного города, и действительно картина весеннего Уссурийска завораживала, так бы смотрел и смотрел.
- А раньше не замечал? - с доброй улыбкой спросил Старика Виталий.
- Так раньше ж зима была, - сказал Старик так, будто удивился, что Виталий не понимает такой простой вещи.
Бандера весело рассмеялся над его своеобразным пониманием красоты.
- Люблю этот город, только сдается мне, что выжить нас отсюда хотят, если не больше, - сказал Виталий друзьям, продолжая задумчиво смотреть в даль, на лежащий под ногами город.
- В смысле, если не больше? - встрепенулся молчавший до этого Толстый, толи его не трогали красоты родной приморской природы, толи просто он стеснялся проявлять лирические чувства.
- Грохнуть, что ли? - спросил он напрямик у Виталия.
- О плохом думать не будем, но все они настроены против нас, - начал отвечать Бандера. - Шустрый после стрелки вообще здороваться перестал. Раньше хоть на сигнал нажимал, а теперь делает вид, что не видит.
- Я чувствую, как атмосфера накаляется! - Виталий произнес эту фразу с несвойственной ему эмоциональностью, почти воскликнул и уже спокойней продолжил: - Нужно ее срочно разрядить. Сегодня гонки. Толстый, "Марк" готов?
- Да, вчера вечером забрал с покраски.
- Сегодня должны выиграть шустрые, если выиграем мы, это может переполнить чашу, - говоря это, Виталий достал из внутреннего кармана темные очки и надел их, его глаза не выдерживали яркого света. - Выиграют они - будут радоваться победе над нами хотя бы в этом. И это разрядит обстановку на некоторое время.
- Виталь, тебе не кажется, что это подхалимство? - спросил Толстый несколько недовольным тоном.
- Знаю, но, кроме нас троих, об этом никто не догадается, - ответил Виталий, он прекрасно понимал чувства друга и разделял их, но это была уже политика.
- Мы все сделаем грамотно, - продолжал Бандера. - Мы сейчас не сможем воевать с ними, они сильнее нас. Мы должны избрать такую тактику. Так что делайте, как я говорю, - говорил он друзьям, продолжая неотрывно смотреть на панораму города. - Только не перестарайся, - эти слова были обращены исключительно к Толстому, он должен был участвовать в гонке. - Шустрый так давно меня знает, что может раскусить мою игру. Если придется сбросить ход на финише, что бы пропустить их, тормози коробкой. А еще лучше лампочки тормозные на всякий случай убери, а то нажмешь машинально и все.
- Я не узнаю тебя, братан! - возмущенно заговорил Толстый, он давно был недоволен поведением старшего: - Еще не так давно, ты бы пошел и расстрелял их всех, без всяких базаров!
Толстый говорил это, и глаза его горели, он с тоской вспоминал еще не очень старые, добрые времена девяностых годов, когда можно было пойти и завалить врага, а не играть с ними в бирюльки.
- Нет, они не стоят того, чтобы из-за них садится в тюрьму… и тем более получать пулю, - ответил товарищу Бандера. - Пусть думают, что они сильнее и умнее нас. Поехали! - сказал Виталий, давая понять, что дальнейших прений не будет, и первым направился к машине.
Старик и Толстый стояли, засунув руки в карманы брюк, и молча наблюдали, как Бандера подходит к машине, как в нее садится. Они оба были не в восторге от решения старшего, но в глаза сказать ему об этом не решались.
Когда Виталий сел в джип и закрыл дверь, Старик подошел к Толстому и сказал, показывая головой на Бандеру:
- Это из-за нее он таким стал, - но для Толстого эта была не новость, и он, давясь бессильной злобой, сказал:
- Любовь так зла, как сто собак!
И они направились к машине.
* * *
Они были единым целым, слились не только их тела, но и души, и это единая их сущность витала где-то далеко от этого мира, от этого города, не ощущая реальности, не ощущая времени. Сколько это продолжалось ни он, ни она не знали и не могли даже предположить, может быть пять минут, а может быть вечность. Каждое движение этого единого тела доставляло им обоим неописуемый восторг и они, захлебнувшись им и достигнув пика одновременно, разделились, откинувшись на спины, тяжело дыша после этого волшебного восхождения, рассматривали потолок Ирининой спальни, медленно возвращаясь в реальность.
Виталий после близости с Ирой никогда не чувствовал некоторой опустошенности, как после близости с другими женщинами, которых он знал не мало. Наоборот, с ней в нем просыпалась какая-то нежность, хотелось обнять ее, поцеловать, благодаря за только что доставленное неземное блаженство. И она испытывала с ним подобные чувства, но только по-своему, по-женски.
- Слушай, так ведь и забеременеть не долго, - наконец заговорил Виталий, с улыбкой глядя на Ирину, - никакие таблетки не помогут, сколько раз уже у нас это происходит одновременно.
Она, помолчав, положила голову ему на грудь и нежно произнесла:
- Мне так хорошо с тобой.
- И мне, - тихо ответил он, гладя рукой ее мягкие светлые волосы.
Она молчала, сладко потягиваясь у него на груди.
- Знаешь, у меня до тебя много женщин было, - опять заговорил Виталий, возможно упоминание о других женщинах в такой момент было не совсем к месту, но он хотел выразить ей свои чувства и делал это как умел, - но мне еще никогда не было так хорошо, как с тобой. Это, наверное, потому что я люблю тебя.
- И еще по тому, что мы подходим друг другу по гороскопу, я - львица, ты - стрелец, идеально сочетаемся.
- Ты веришь в гороскоп? - Да.
- А муж у тебя кто?
- Козерог, - без тени юмора ответила Ирина.
- Я про гороскоп, - уточнил Виталий.
- По гороскопу козерог, - улыбаясь, произнесла Ира.
- Надо же! Бывает же так! - рассмеялся Виталий.
Окно спальни выходило во двор, но влюбленные не слышали, как к подъезду подкатил на темном "Лэнд Крузере" муж Ирины, он не спеша вышел из машины, весь какой-то приторно-аккуратный, прилизанный.
Темные брюки, белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, ни дать ни взять приказчик из какой-нибудь лавки царского времени, впрочем, так оно почти и было. До женитьбы на Ирине он работал барменом в одной из местных забегаловок.
Не подозревая, что покой их скоро будет нарушен, голубки продолжали спокойно ворковать.
- Виталь, - тихо позвала Ира.
- Что?
- Скажи, почему ты среди всех девушек выбрал меня? Потому что… - спросила она и в нерешительности замолчала.
- Ну, говори, говори, - подбодрил ее Виталий, - Потому что… что?
- Нет, ты просто скажи, почему?
- Я знаю, о чем ты думаешь, но я не буду от тебя этого скрывать, - говорил Виталий. - Да, я обратил на тебя внимание, потому что ты производила впечатление обеспеченной девушки.
Он немного помолчал, глядя в потолок, и серьезным голосом продолжил:
- Знаешь, у меня до тебя было много женщин и всем им от меня что-то нужно было. Я постоянно слышал от них: хочу то, хочу это. У меня даже сложилось мнение, что я им только для этого и нужен. Я всегда хотел найти себе девушку, которой нужен был бы я сам, а не мои деньги. Но такой девушкой в наше время может быть только та, у которой уже все есть. Так что, можно сказать, я и искал такую, как ты. А о любви я тогда даже и не думал.
Когда Виталий произносил эти слова, внизу хлопнула металлическая дверь, это муж вошел в подъезд. Но они об этом, естественно, не думали.
- Она пришла потом, - продолжал говорить Виталий, - когда я начал с тобой общаться. Наверное, даже сразу, как только я познакомился с тобой. Ты тогда так посмотрела на меня. Во мне сразу что-то перевернулось. Появилось какое-то новое чувство, которого раньше не было.
Виталий посмотрел ей в глаза и продолжал:
- Сначала это была… - он на минуту задумался, - нежность, что ли. Но потом она переросла во что-то более такое… - он замолчал не в силах подобрать нужное слово, - наверное, это и есть любовь?
После этих слов Виталий посмотрел на Ирину вопросительно, как бы ища ее согласия. Конечно, она была с ним согласна, это и есть любовь, но вслух ничего не сказала, только посмотрела ему в глаза нежно-нежно и улыбнулась. Потом, помолчав, спросила:
- А жену ты себе так же выбирал? У нее тоже все было?
- Нет, - ответил Виталий, - у нее ничего не было. Когда я с ней познакомился, мы потом два года жили в общежитии.
- А почему ты думаешь, что ей от тебя ничего не надо? - серьезно спросила Ирина.