Манцев и Мартынов шли вдоль Пречистенского бульвара. Навстречу им из-за угла, чеканя шаг, двигалась рота красноармейцев. Новые, еще не обмятые шинели, смушковые папахи, новые ремни.
- Левой! Левой! - звонко и радостно неслась в морозном воздухе команда.
Лица красноармейцев от мороза румяные, шаг твердый.
Мартынов остановился, пропуская строй, внимательно вглядываясь в лица бойцов.
- Они скоро на Деникина, - с грустью сказал он.
- Завидуешь, Федор? - Манцев положил ему руку на плечо.
- И да и нет, Василий Николаевич. Завидую простоте. На фронте все ясно. Враг издалека виден.
- Это ты прав. А нам порой приходится искать врага рядом с собой. Вспомни левоэсеровский мятеж.
Они свернули в сторону Сивцева Вражка. У доходного дома остановились.
- Может, мне подождать, Василий Николаевич? - хитро усмехнулся Мартынов.
- Нет, Федор, пошли вместе. В другое бы время пришел один, пригласил бы девушку по Москве погулять, в Художественный театр сводил. Вместе погрустили бы над судьбой трех сестер. В другое время.
- Василий Николаевич, дорогой мой, разве для любви есть время?
- Слишком тяжела ее утрата, и слишком большая опасность угрожает ей.
- Вы думаете?
- Предполагаю.
Строгая, вся в черном, Елена Климова сухими от горя глазами глядела на Мартынова и Манцева.
- Елена Федоровна, - сказал Манцев, - покажите нам комнату брата.
- Прошу.
Комната Климова была небольшой. Книжный шкаф, диван, покрытый ковром, письменный стол.
Над диваном скрещены две шашки: одна с анненским, другая с георгиевским темляком и позолоченным эфесом.
Мартынов подошел ближе и прочитал: "За храбрость".
Рядом висело несколько фотографий. Группа юнкеров-александровцев, два молодых подпоручика в парадной форме, Алексей Климов в штабс-капитанских погонах, с рукой на перевязи.
Манцев подошел к стене, начал рассматривать фотографии.
- Кто это рядом с Алексеем Федоровичем?
- Его товарищ по училищу, Сергей Наумов, они сфотографировались в день производства.
- Елена Федоровна, а у вас случайно нет фотографии Виктора Копытина?
- Конечно, Василий Николаевич, но зачем она вам?
- Елена Федоровна, мне тяжело говорить, но Алексея Федоровича убил Копытин.
- Нет!.. Это невозможно...
- Но это так. Копытин убил и Басова, и еще нескольких человек.
- Это невозможно.
- Елена Федоровна, поверьте мне, на его руках много крови прекрасных, нужных новой России людей.
- Он заговорщик?
- Нет, он стал бандитом.
Елена опустилась на диван, закрыла лицо руками. Так она сидела несколько минут, потом посмотрела на Манцева:
- Он вчера был у меня.
- Зачем?
- Он ничего не знал об Алешином письме, он приходил и сказал, что брата убили вы.
- Неужели вы ему верите?
- Нет.
- Так где его фотография?
- Висела на стене.
На месте фотографии они увидели только темный квадрат на выгоревших обоях.
- Он заходил в эту комнату?
- Да, - тихо ответила Елена.
- Елена Федоровна, он мечется по городу, как зверь, у него нет выхода, мы его поймаем, но он может появиться у вас снова.
- И что мне делать?
- Разрешите посмотреть квартиру?
- Конечно.
- У вас во двор окна комнат выходят?
- Только на кухне.
Они вошли на кухню.
- Вот как хорошо, - засмеялся Мартынов, - занавесочка славная у вас.
- Какая занавесочка? - непонимающе спросила Елена.
- А вот эта, в пол-окна, пестрая. Ее и днем заметишь. Если Копытин придет, вы ее задерните.
Война войной, революция революцией, а Мясницкая такая же нарядная. Правда, подоблезли золотые буквы на вывесках торговых фирм, новые названия советских учреждений появились, но тротуары чистые, даже потрескавшиеся стекла магазинов горели на солнце.
Что и говорить - московское "сити".
Да и народ здесь привычный, одетый добротно. Меха, сукно дорогое, трости.
Копытин остановился напротив дверей с вывеской "Валютный отдел".
Дверь двухстворчатая, сбоку милиционер с наганом на ремне прыгает от мороза.
Ничего. Пусть себе прыгает пока.
И вдруг на той стороне - дама в чернобурой шубе, шапочка на брови натянута. Копытин перебежал улицу:
- Ольга Григорьевна!
Остановилась, взглянула изумленно:
- Господи, Виктор!
Щелкнул каблуками, наклонился к руке. Ольга Григорьевна оглянулась.
- Вы с Юга? - спросила шепотом.
- Так точно.
- Как там?
- Наступаем.
- Скоро ли в Москву?
- Трудно, очень трудно. А вы как здесь, Олечка, как муж?
- Трясемся, ждем обысков, реквизиций.
Копытин взял ее под руку и повел по Мясницкой.
- Милая Олечка, передайте Петру Львовичу, что есть шанс уехать на Юг.
- Не может быть!
- Тихо, ради бога, тихо. Я через несколько дней уезжаю, могу взять вас с собой.
- Но это опасно.
- Нисколько. Мы поедем в поезде Международного Красного Креста.
- Вы наш спаситель.
- Ждите, - сказал Копытин, - и учтите, что под флагом Красного Креста можно провезти все. В Москве очень неспокойно. Чекисты убили Бориса Аверьяновича Басова, забрали его редчайшую коллекцию.
- Я слышала, Виктор, это ужасно, - глаза Олечки наполнились слезами.
- Алешу Климова убили. Вашего поклонника.
- Господи, Алешу? За что?
- Он хотел справедливости.
- Виктор, - Ольга схватила Копытина за рукав, - спасите нас. Умоляю!
- А ваш папенька, Григорий Нилыч?
- Он сидит на своих камнях. "Это - для истории. Это - для искусства". Ах, Виктор, вы же знаете отца. Попробуйте поговорить с ним сами.
Копытин поглядел на Ольгу, усмехнулся, дернул щекой:
- Попробую.
Несколько минут назад Манцев вернулся от Дзержинского. Разговор с Феликсом Эдмундовичем был обстоятельным и долгим.
И, сидя в кабинете, Манцев снова и снова вспоминал его, думая над словами председателя ВЧК и МЧК. Манцева всегда поражало смелое, аналитическое мышление Дзержинского, неожиданность его решений, тонкое знание политической обстановки.
- Бандитизм, Василий Николаевич, - сказал Дзержинский, - сегодня явление не только уголовное. Он компрометирует власть рабочих, кое-кто пытается представить это как неспособность большевиков управлять государством. Следовательно, бандитизм есть явление политическое. Тем более что, как нам известно, белая контрразведка пытается его использовать.
- Мы делаем все, что можем.
- Дорогой Василий Николаевич, я об этом знаю, более того, я знаю, как трудно людям из группы Мартынова вести оперативную и следственную работу. Криминалистика - наука. А нам приходится постигать ее под бандитскими пулями. Кстати, как вам помогает Бахтин?
- Хорошо.
- Пока они нам нужны. Помните об этом. Потом мы разберемся с ними.
- Но тем не менее, Феликс Эдмундович, я хотел бы вам рассказать о нашем плане ликвидации банды Собана.
- Я прочел вашу докладную записку. Считаю, что все правильно. Только прошу вас об одном - берегите людей. Любую операцию мы должны проводить с минимумом потерь. Теперь о профессоре Васильеве. Он сдал свои драгоценности государству. Да, не удивляйтесь, все до последнего камня. В своем письме Луначарскому он написал, что деньги эти должны пойти на организацию народного образования.
- Это поступок.
- Подлинный патриот отечества всегда помогает ему в трудную минуту. Но тем не менее я позвонил в Гохран, вам выдадут, естественно на время, одну из вещей Васильева. Начинайте операцию и помните о людях.
В дверь постучали. Вошел Мартынов.
- Что?
- Все готово.
- Давайте рапорт.
Манцев сел за стол. Крепко потер ладонью лицо, отгоняя сон, хлебнул из стакана остывший чай. Поднял бумагу ближе к свету, начал читать. Чем больше читал, тем удивленнее становилось у него лицо.
- Вы, братцы, меня в острог хотите посадить? Сам думал или кто посоветовал?
- Вместе с Бахтиным.
- Ему простительно, он из старого сыска, а ты, Федор?
- Василий Николаевич, головой за все отвечаю.
- Ну ладно, - Манцев улыбнулся, подписал бумагу. - Сухари ты мне в домзак носить будешь.
- Обязательно.
Бахтин пришел на квартиру в два часа. Данилов посмотрел на него и понял - пора. На секунду сжалось сердце, только на секунду.
- Голубчик, Иван Александрович, и вы, Ниночка, - Бахтин достал папироску с длинным мундштуком и закурил. - Вы отправитесь сегодня в Столешников. На углу Петровки дом Бочкова знаете?
Иван кивнул головой.
- Там на первом этаже кафе. Место дрянное, грязное. Но вы сядете, спросите у полового чего-нибудь, а когда он подаст, скажите: "Хочу на лошадке покататься". Он вас проводит в игорную комнату. Там механические бега. Играйте, пейте шампанское и помните, что вы с Петроградской, налетчик, Студент. Как вас зовут?
- Олег Свидерский. Бывший студент Межевого института.
- И помните - в Питере вы взяли ломбард, людей убили. Вы налетчик нового типа. Холодный, расчетливый, интеллигентный.
Данилов отвернулся, а когда повернулся вновь - на Бахтина глядел уже совсем другой человек: холодный, нагловатый, уверенный в себе.
- Вот это другое дело. Теперь, - Бахтин достал саквояж, расстегнул, положил на стол две толстые пачки денег, золотые украшения.
- Берите деньги, надевайте украшения и с богом. Помните, Иван Александрович, там будут наши люди, если что - они помогут.
В кафе было накурено и холодно. На небольшой эстраде в углу играл на пианино тапер. Звук пианино был неестественно чужим в слоистом от дыма воздухе и гуле голосов.
Почти все столики были заняты, люди сидели прямо в пальто и шинелях, спорили, размахивали руками.
Данилов увидел столик в углу у окна и пропустил вперед Нину:
- Прошу.
Они уселись.
Пробегавший мимо официант в черном фраке, натянутом поверх ватной куртки, сразу же увидел дорогое пальто на молодом человеке и котиковую шубку на красивой молодой даме. И руку с массивным золотым перстнем увидел, лежавшую на грязной скатерти барски небрежно.
Официант на ходу затормозил, развернулся и к столику:
- Чего господам угодно?
- А что есть?
- Извините-с, время такое, могу-с подать кофе желудевый-с, пирожные на сахарине-с.
- Ликер?
- Время такое, господин.
- Послушайте, милейший, - Данилов достал толстую пачку кредиток, сунул ассигнацию в карман фрака, - а на лошадках у вас покататься можно?
Официант осклабился, оглянулся воровато:
- Отчего же-с. Таким господам... Прошу-с за мной.
Они прошли мимо стойки со скучающим буфетчиком, вошли в узкую дверь и очутились на лестничной клетке.
- Прошу-с.
Из темноты выросла здоровая мужская фигура.
- На лошадок-с, - тихо сказал официант.
- Валяй.
Они поднялись по ступенькам, остановились возле закрытой двери. Официант постучал. Дверь раскрылась, оттуда полился свет, раздались людские голоса, переборы гитары. Здесь был даже швейцар в ливрее.
Пальто и шубу принял бережно, словно они из стекла.
- Прошу-с, господа.
Одна из комнат - буфетная. Да, здесь не знают о нужде и голоде. В свете свечей переливаются разноцветные бутылки, лежат в вазах фрукты, шоколад, бутерброды.
- Ты выпьешь шампанского, дорогая? - спросил Данилов.
- Немного.
А буфетчик в черном фраке, белоснежной манишке, с бабочкой уже хлопнул пробкой.
Заискрилось, запенилось в бокалах вино.
К стойке подошел человек в щегольском пиджаке, с жемчужной булавкой в галстуке.
- Папиросы есть?
- Асмоловские.
- Дай, любезный, пару пачек.
Мельком посмотрел на него Данилов и узнал: видел этого человека в коридорах ЧК. И сразу ему стало спокойно:
- Мне тоже пачку.
Буфетчик протянул Данилову коробку:
- На лошадок-с не желаете взглянуть?
В соседней комнате, огромной, без мебели, толпился народ. Кого здесь только не было: завсегдатаи скачек в модных, не потерявших лоска костюмах, дельцы, напуганные временем, шустрые карманники с Сенного рынка, спокойные налетчики.
Были здесь двое из банды Собана. Пришли рискнуть да погулять малость.
Данилов протолкнулся к огромному столу. Вот оно, "пти шво", механические бега.
Крупье с истасканно-наглым лицом, с пробором, делящим редкие прилизанные волосы на две части, выкрикнул:
- Ставок больше нет! - нажал рычаг, и побежали четыре лошадки вдоль стола. Круг, еще, финиш.
- Первым пришел рысак под номером три. Получите ваш выигрыш, господин. - Крупье лопаткой подвинул груду денег к человеку в сером костюме.
- Позвольте, - Данилов протолкнулся к столу, бросил пачку денег. - На все.
- Ваш номер, сударь? Сколько ударов будете делать?
- Двойка. Играю дважды.
- Делайте ставки, господа, банк богатый.
Посыпались на стол деньги.
- Третий.
- Третий.
- Второй.
- Двойка.
- Игра сделана, ставок больше нет.
Крупье вновь пустил лошадок.
Круг. Еще один. На последнем вырвалась вперед черная лошадка с единицей, написанной на крупе.
- Выиграло заведение, - крупье сгреб ставки в ящик. - Желаете еще? - он посмотрел на Данилова, улыбаясь нагловато-вежливо.
Данилов стянул с пальца перстень.
- Примете?
Из-за спины крупье возник человек, стремительно глянул на перстень, что-то шепнул крупье.
- Примем.
Крупье положил перстень рядом с пачкой денег.
А люди делали ставки, кидали деньги, дышали тяжело и азартно.
- Ваш номер, не спите, юноша! - усмехнулся крупье.
- Двойка.
- Вы фаталист. Ставок больше нет.
Лошади побежали, а серая с двойкой, так приглянувшаяся Данилову, словно услышав и поняв его, бойко взяла с места. И первой прибежала к финишу. Крупье лопаточкой подвинул Ивану перстень и кучу денег.
- Больше не будете играть?
- Нет.
- Заведение желает вам приятно провести время.
Никогда Данилов за свои восемнадцать не держал в руках столько денег.
Да что там не держал. Не видел просто. Он и вынес их в буфетную комом.
- Олежка! - воскликнула Нина. - Золотце! Как я рада.
Данилов бросил деньги на стол, начал складывать.
К Нине подошел вертлявый черный парень в коричневой пиджачной паре:
- Так как же, барышня, не желаете испытать...
Данилов взял его за лацканы:
- Жить не надоело?
- Пусти! - рванулся вертлявый, но рука, державшая его, была не по годам сильной, затрещал пиджак.
Подскочил буфетчик:
- У нас так не принято, господин. У нас тихо все должно быть.
Данилов оттолкнул вертлявого:
- Сделай так, чтобы я тебя искал.
Давясь матерщиной, отошел вертлявый. Сел за столик к своему дружку.
- Ты видишь, Туз, что он со мной делает?
- А ты к чужим марухам не лезь.
Туз ел и пил. Жадно, много, не обращая ни на кого внимания.
- Олежек, - капризно протянула Нина, - возьми ликеру и шоколад домой.
Данилов бросил деньги на стойку:
- Три бутылки "бенедиктина" и две коробки шоколада.
Буфетчик с поклоном начал упаковывать заказанное. Протянул сверток.
- Прошу-с. Ждем-с. Дорогой гость.
Данилов и Нина вышли в прихожую.
А вертлявый вскочил, вбежал в соседнюю комнату, пробрался к крупье.
- Кто это был, Кот? Что за фраер?
- Какой?
- А тот, что банк рванул.
- Из Питера, Сеня, налетчик. Студент кличка. Он на Лиговке ломбард грохнул, трех красноперых замочил.
- У-у, - с ненавистью протянул Сеня, - понаехало залетных. Московским уже авторитета нет.
В комнате у стола сидели четверо, в кожаных тужурках, в фуражках со звездами.
Собан развалился на диване. Сидел тяжелый, сытый, в расстегнутой жилетке. Большое его гладко выбритое по-актерски лицо светилось покоем и добротой.
- Сегодня вечером приедете, - точно и резко, словно командуя перед строем, говорил Копытин. Он стоял спиной к окну, прямой и строгий, как на плацу. - Приезжаете, говорите, что из ЧК, - продолжал он, - берете драгоценности.
- Хозяев глушить? - спросил Семен.
- Нет. Только попугать. Пусть по городу слух пойдет, что ЧК грабит.
Собан захохотал. Встал, большой, плотный, сытый:
- До ночи здесь сидеть будете, наши там смотрят на всякий случай.
Часы в кабинете Манцева пробили пять раз.
Василий Николаевич поднял голову от бумаг, покосился на телефон. Молчит. Он опять углубился в бумаги.
В дверь постучали.
- Войдите.
- Разрешите, Василий Николаевич, - вошел Козлов.
Манцев вскочил, вышел из-за стола.
- Степан Федорович, что так долго? Садитесь.
- Василий Николаевич, Мартынов велел передать, что вроде сегодня.
- Факты?
- Приходил человек из домкома насчет ремонта электричества. Проверили: домком никого не посылал, и человека такого там не знают.
- Он заходил в квартиру?
- Да. Всю обошел, проверял проводку.
- Что еще?
- Несколько раз телефонировали. Хозяин трубку поднимает, а там молчат. К соседке заходили двое. Представились - из милиции.
- Зачем приходили?
- Расспрашивали, нет ли посторонних. Теперь, дворника пытали, что, мол, и как, есть ли чужие, не было ли чекистов.
- Дворник, кажется, вы?
- Так точно.
- Наверняка они придут сегодня. Действуем так. Если с ними приедет Собан, что маловероятно, то брать сразу. Если его не будет, пускайте Студента. Кстати, передайте Мартынову, что Данилов вел себя очень точно и правильно. Так сообщили наши люди из игорного дома. Поезжайте, Степан Федорович, начинайте операцию.
Козлов вышел.
Манцев поднял трубку:
- Барышня, центр, 5-36... Александр Петрович?.. Это Василий Николаевич... Да... Товар вечером прибудет.
Бахтин, постукивая тростью, шел по темной Маросейке. Его догнал извозчик:
- Ваше сиятельство, гражданин, товарищ...
Бахтин повернулся, разглядывая скучное бородатое лицо. Потом сел в санки.
- Сверни-ка, братец, в Колпачный.
- А нам, барин, что день, что вечер, зипун не греет.