Через два столика от меня сидит человек со спиной широкой и мощной, как стальной щит скрепера. Спины, если присматриваться, могут быть так же выразительны и неповторимы, как форма уха или отпечаток пальца.
Этого человека я уже видел.
Он оборачивается. А… преподаватель из школы ДОСААФ, Ленкин приятель. Он в обществе белокурой дамы с губами, накрашенными слишком ярко для Колодина.
Геологи едят апельсины, оркестр в бодром танцевальном темпе играет "Бродягу". Мрачная личность в шароварах старателя, заказавшая "Бродягу", горюет у пустых графинов.
"…Презумпция невиновности, Паша. Это не просто термин, это стиль нашей работы. "Презумпция" - от латинского слова "предварять". Предварительно ты исходишь из положения, что человек, с которым столкнулся при расследовании, невиновен. Не доказав обратного - на все сто процентов! - ты не имеешь права считать его виновным".
Так говорил ЭнЭс… Но если не Шабашников, то кто? Значит, нам противостоит чрезвычайно хитрый и опасный преступник, справиться с которым будет нелегко.
В застекленной двери я вижу Ленку. Светлая, коротко стриженная головка. В школе девчонки говорили ей: тебе не придется краситься, ты всегда будешь "в моде". У нее волосы льняного цвета.
Я иду к выходу, и кажется, что все столики смотрят на меня, даже оркестранты. Застыла кулиса в руке тромбониста. "Вы видите лейтенанта в штатском? С хохолком на затылке?" Я снова превращаюсь в мальчишку. Прошлое ожило.
- Пашка!
Мы почти одного роста - так она вытянулась. От нее пахнет дождем и прохладой улицы, этот запах особенно ощутим в теплом табачно–кухонном воздухе ресторана.
- Пашка, я рада.
Мальчишки из детства уходят так далеко, что их можно безбоязненно целовать у широкой застекленной двери ресторана. Мальчишки из детства становятся родственниками.
- Дай я посмотрю на тебя, лейтенант милиции. Какие складочки у рта!..
Мы идем к столику, продолжая разговаривать, но я уже плохо слышу "Ленку. Что–то изменилось в ресторанной обстановке. Я никак не могу собраться и "настроить фокус". А… мотоциклиста - вот кого нет. Пока я встречал Ленку, он исчез со своей дамой. В ресторане два выхода - один в вестибюль гостиницы, другой на улицу. Он не хотел, чтобы его видела Ленка. Почему?
- Ты меня слушаешь, Паш?
- Да–да!
- Я хотела уехать из Колодина. Все уезжали. Поступила в Ленинграде в Лесгафта. У меня всегда было хорошо с гимнастикой, ты знаешь. Но отец разболелся, пришлось вернуться. Преподаю в школе. Смешно, да? Самарина - "училка".
- С тройкой за поведение!
Это когда мы убежали за Катицу, на необитаемый остров, нам закатили в табель по тройке.
- Мне и сейчас достается за поведение.
- Я подумал об этом, когда увидел тебя на мотоцикле. Слишком экстравагантно для Колодина.
- Привыкла. В институте пристрастилась к мотоциклу. Когда вернулась, купила "Яву".
- Ну, у вас даже чемпион по мотокроссу живет.
Она становится серьезной - глаза холодные, неулыбчивые. Впервые вижу, что у нее серые глаза. Раньше я знал только, что они красивые. Но смотреть в них было почему–то страшно.
- Вопрос с подвохом?
- Что ты, Ленка. Просто я видел у магазина…
- Ну да, ты должен быть наблюдательным.
Она крутит пальцами ножку бокала. Ногти у нее покрыты бесцветным лаком. Слишком длинные и аккуратные ногти для мотоциклистки. Вероятно, кто–то помогает ей возиться с машиной. Жарков? Это как болезнь - следить за мелочами, даже близкий человек становится объектом наблюдения.
Ленка стала взрослой. Наверно, было кое–что в ее жизни за эти годы. И был кое–кто. Неприятно думать об этом. Не мальчишечья ревность, нет. Элементарный мужской эгоизм.
- Ты не замужем?
- Сам видишь.
- Стала бы ты носить кольцо!
- Стала. Это хорошо - Кольцо. Только надо носить, когда оно радостно, правда?
Да, она стала взрослой.
Она постепенно оттаивает после моей неловкой фразы о чемпионе. Надо быть осмотрительнее. Вернувшееся детство - только иллюзия.
Ох, Ленка, я рад тебе, но мысли мои все время убегают к опустевшему дому на улице Ветчинкина.
- Паш, да ты не слушаешь меня!
- Не обижайся, пожалуйста.
- Я не обижаюсь. Ты и раньше был такой - вдруг уходил куда–то далеко–далеко. Но я знала, как тебя вернуть. А теперь не знаю… Ты так и не подался в физики!
- Только лейтенант милиции Воюю с нарушителями…
- Паша, говорят у Шабашникова нашли деньги! Это так странно. Он лес любит, зверей.
- Не будем говорить о делах, ладно?
- Не будем. Но он хороший, Шабашников.
…Мы выходим под дождь, когда часы бьют полночь, а оркестр, фальшивя от усталости, играет "До свиданья, москвичи". Женщина в черном платье поет: "Все равно от меня никуда не уйдете". Мы не москвичи, мы уходим. На пустой площади мокрый булыжник отражает алый неоновый свет рекламы. "Для Аэрофлота нет расстояний…" Хорошо Аэрофлоту. Но кем и когда будет изобретено средство, позволяющее преодолевать те расстояния, что пролегают между людьми? Ленка - и та все еще далека от меня, а Шабашников - как житель иной планеты. Ленка, озоруя, шлепает по лужам.
- Ну, что ты такой насупленный, Паш? Не надо. Утро вечера мудренее - царевна это знала! А хочешь, я покажу тебе одну сцену? Позавчера, знаешь, историк собрал наших педагогов и сказал, что намерен поставить вопрос обо мне.
Она - руки в боки - выходит под фонарь.
- "Хочу сказать о преподавательнице физкультуры Самариной Елене Дмитриевне. Я ничего не имею против мотоцикла как средства передвижения. Но хорошо ли, что член нашего коллектива, к тому же девушка, носится по городу? Совместимо ли это с положением…" И пошел!
- А ты?
- Я? В ответ прошпарила наизусть Чехова. Помнишь, Ивсеменыч заставлял нас учить "Человека в футляре"? "Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах!.."
- "И раз это не разрешается циркулярно, то и нельзя… Женщина или девушка на велосипеде - это ужасно".
- Вот–вот. Все полторы страницы. Учителя рассмеялись, на том и дело кончилось
Ленка смеется, подставив дождю лицо. Из темноты выходит постовой милиционер.
- Бежим! - Ленка хохочет и хватает меня за руку.
Так в детстве мы бегали из чужого сада. Сумасшедшая девчонка!.. Мы топаем по деревянному тротуару. Темный Колодин тонет в холодной августовской мороси.
- Смотри, какой дождь! Веселый дождь, славный дождь.
Нет, она осталась прежней Ленкой, которая хочет щедро сеять радость и доброту.
5
За весельем жди похмелье… Сонная дежурная отпирает дверь гостиницы.
- Вас искали.
Взбегаю наверх. Номер пуст, сладко пахнет камфарой. На столе записка. "Николаю Семеновичу стало плохо. Увезли в больницу. Комаровский".
Звоню в больницу. Дежурный врач отвечает, что у майора Комолова прединфарктное состояние и они настоятельно рекомендуют не беспокоить его.
- Никаких записок, никаких дел. Полный покой. Ему нельзя было выезжать с гриппом!
- Что ему принести?
- Ничего. Майор просил не сообщать родственникам до выздоровления.
Только сейчас я ощущаю, как важно было для меня присутствие шефа. То, что рядом всегда был старший по возрасту, умный, доброжелательный человек, я воспринимал как должное. Смогу ли я работать без него?
Впрочем, все это неважно… Лишь бы выздоровел!
Я решаюсь отправиться к Комаровскому. Начальнику гормилиции не привыкать к ночным визитам.
Капитан живет на улице Каландарашвили. Очень трудная была фамилия у знаменитого иркутского партизана.
Дождь льет по–прежнему. Всхлипывают ручьи. Улица Каландарашвили граничит с поселком химкомбината. Здесь стоят стандартные деревянные дома, в два этажа.
За обшитой войлоком дверью слышатся возбужденные детские голоса. Кажется, я всех разбудил. Мне открывает толстая женщина в халате. Детские головы выглядывают из темной комнаты. Одна, вторая, третья, четвертая… Ну, Комаровский!
- Бориса Михайловича нет, ушел по делам, - говорит жена капитана. У нее мягкое, добродушное лицо. Руки красны от бесконечных стирок. - Вы посидите. На кухне ничего? Больше негде: детвора…
Через час приходит Комаровский. Он несколько смущен моим визитом - стесняется, видать, многоголосого семейства, заполнившего, как всплывшая опара, тесную квартирку. Он насквозь продрог и, скинув накидка долго греется у печки, еще хранящей тепло.
- Майор–то, а? Трудно будет без него. - Комаровский сокрушенно качает головой. - А я у Шабашникова был. Решил поговорить начистоту, с глазу на глаз. Да и майор посоветовал.
Худой, усталый, без строгого форменного кителя, Комаровский похож сейчас на пожилого рабочего, вернувшегося из цеха после тяжелой смены.
- Знаете, Павел Иванович, я думаю, Шабашников нас не обманывает… Он, конечно, догадался, в чем его подозревают и почему. Очень переживает, взвинчен до предела. Кстати, мы навели кое–какие справки. Шабашников действительно был восьмого августа у соседей, чинил электропроводку. Он пользовался "роммелевским" ножом и унес его с собой в сумке. Это было в четырнадцать часов.
- Значит, нож, а заодно сапоги могли быть украдены только восьмого августа с четырнадцати до полуночи?
- Выходит, так, - подтверждает капитан. - Я узнал у Шабашникова, кто навещал его в тот день. Кроме этих людей, никто не мог проникнуть в дом незамеченным.
- И мы должны опираться на его показания как на свидетельские?
- Само собой.
Комаровский достает из своего потертого бухгалтерского портфельчика листок.
Что ж, будем считать, Шабашников дал "объективные показания". Однако что за иронический тон? - останавливаю я себя. Доверие - цепочка, тянущаяся от человека к человеку. Разорви одно зверю, и вся цепь уже никуда не годится. Комаровский верит в Шабашникова, и эта вера должна передаться мне.
- Так вот, пять человек, - продолжает Комаровский. - В тот день, как помните, Шабашников продавал щенков. Ну, и наши охотники заходили к нему. Вы их знаете, наверно: врач Малевич, Анданов с почты, Лях из райпромкомбината, преподаватель автошколы Жарков. Был еще пятый. Но ни фамилии его, ни имени Шабашников не знает. Видел его впервые.
- А подробности этих визитов известны?
- Кое–что. Врач пробыл у Шабашникова несколько минут. Он просто зашел посмотреть на потомство знаменитой Найды. Лях тоже пробыл недолго, взял щенка в долг, под зарплату. Анданов выбрал щенка, но с собой не взял и оставил задаток - шесть рублей. Пробыл около получаса. После этого Шабашников отправился в магазин. К приходу Жаркова он был уже изрядно "навеселе". Жарков купил щенка и предложил "обмыть" покупку. Последнего посетителя Шабашников уже не смог толком разглядеть. Тот говорил, что гостит у родственников, неподалеку от Колодина…
- А когда ушел этот последний гость?
- Неизвестно.
Значит, у нас теперь две задачи: отсеять лиц, имеющих достоверное алиби, и установить личность этого незнакомца.
Выйдя от Комаровского, я обнаруживаю, что небесное ситечко перестало сеять влагу.
Я и сам не замечаю, как через полчаса оказываюсь на улице Ветчинкина, возле дома инженера. Видно, меня привела сюда смутная надежда на то, что близость к месту преступления поможет разгадать загадку.
Дом Осеева пуст и темен, как деревянный склеп. На другой стороне улицы, у забора, я замечаю неподвижную темную фигуру. Кто–то из сотрудников Комаровского. А вот и знакомые ворота на одной петле.
Бац! От неожиданного толчка чуть не лечу с дощатого тротуара в грязь. Машинально хватаюсь за кобуру.
- Извините, извините, ради бога!
Включаю фонарик. Слесарь Лях, улыбаясь, растерянно разводит руками. Засмотревшись на дежурного, я и не заметил, как слесарь выскочил из ворот.
- Извините, товарищ лейтенант! - Он уже узнал меня - Задумался! Но это хорошо, что случайно встретил вас. Я был у Шабашникова.
- Догадался.
- Мне не дает покоя… Я и не знал, когда опознал нож, что дело связано с убийством инженера. Я, таким образом, обвиняю Шабашникова, да?
- Почему вы так думаете?
- У нас слухи распространяются быстро. Я тут же помчался к Шабашникову, несмотря на ночь. Хотел расспросить его. Он не виноват, товарищ лейтенант. Десять лет знаю его!
Похоже, весь Колодин собирается встать на защиту Шабашникова. Странная, однако, эта ночная встреча.
- Идите лучше спать, товарищ Лях. Приходите завтра в горотдел, выскажете свои соображения.
Он уходит. Начинает светать. Колодин в этот час кажется таким мирным, уютным, он спит и видит сладкие утренние сны. Кажется невероятным, что в этом городке могла произойти такая трагическая история.
Произошла ведь! Где–то поблизости коротает тревожную ночь убийца… Один из пяти?
6
Воздух по–осеннему прозрачен, сопки, на которых просматривается каждое деревце, окружают умытый, прилизанный Колодин как декорации. "Хорошо, что солнце, - первая моя мысль. - На сердечников, говорят, очень действует погода".
В девять я уже в больнице. Главврач не может сообщить о Комолове ничего утешительного. "Состояние не внушает особых опасений…" Резиновая формулировочка!
К двенадцати в горотдел собираются сотрудники Комаровского, еще ранним утром отправившиеся по срочному заданию Они сообщают немаловажные для расследования данные о пятерых охотниках, побывавших у Шабашникова накануне убийства.
Врач Малевич вечером заступил на дежурство в поликлинике. Он отлучался с места дежурства не более чем на пять минут. От поликлиники до дома Осеева - около трех с половиной километров. "Ис^ ключается".
Анданов, "почтмейстер", в тот же вечер уехал из города, повез в областную клинику больную жену, которая неожиданно почувствовала себя хуже… "Проверить. Что за срочный отъезд?"
Лях, выйдя от Шабашникова, направился вместе со щенком к приятелю Новикову, который раньше служил в милиции собаководом. Беседа затянулась до часу ночи. Показание Новикова не вызывает сомнений.
У Жаркова четкого алиби нет. Сторожиха продовольственного магазина, дежурившая неподалеку от дома Жаркова, сообщила, что часов в десять вечера чемпион укатил на своем спортивном ИЖе. Когда вернулся Жарков, сторожиха не знала. В одиннадцать тридцать на улице был выключен свет в результате аварии на электростанции. "Разобраться". О пятом посетителе ничего не известно, но меры к розыску приняты.
Что ж, "иксом" мы еще займемся. Пока остаются двое. "Почтмейстер" с его арочным отъездом интересует меня больше, чем Жарков. Не слишком новый способ получить алиби: отправляешься на вокзал, берешь билет и незаметно возвращаешься обратно. Задача в том, чтобы в конце концов оказаться в пункте назначения, Комолов называл этот маневр "заячьим скоком". Бывает, что заяц, уходя от преследования, вдруг делает прыжок в сторону, и охотник натыкается на оборванную строчку следов.
Надо исключить и возможность "заячьего скока".
Что касается мотоциклиста…
- Борис Михайлович, давно Жарков живет в Колодине?
- Постоянно - с полгода.
- То есть он приехал в одно время с Осеевым? Что привлекает его в Колодине? Чемпион мог поселиться поближе к "центру".
- Видимо, личные дела. Но долго не удержится. Летун.
- Ну, а как Анданов?
- Этот сменил несколько городов, пока не осел у нас. Он охотник до мозга костей. Ему глушь нужна, тайга. А в наши дни сами знаете: сегодня глушь, а завтра заводские трубы выросли. Строятся сибирячки…
Как бы в подтверждение слов капитана со стороны химкомбината доносится мощный удар. Дом крякает, дребезжат стекла.
- Диабаз подрывают, - объясняет Комаровский. Густое облако пыли поднимается над Молькой, тянется к небу.
- Кстати, сегодня летная погода, - замечает Комаровский как бы невзначай. - Должны прилететь жена и дочь Осеева.
Похоже, шеф дал указание Комаровскому заботиться об мне - не упустил бы чего по молодости лет.
- Я звонил на химкомбинат, - продолжает капитан, - чтобы встретили. Несладко им: вместо новоселья на похороны.
Нет, он заботится не только обо мне, обязательный колодинский "дядя Степа".
- Машина будет сегодня в вашем распоряжении, Павел Иванович.
- Отремонтировали?
- Кое–как. Обещают другую дать, да не спешат. Захолустный городок, обойдемся, мол…
В его голосе уже звучат просительные интонации: вы–то ближе к центру, посодействовали бы. Старшинские хитрости, капитан…
Звоню в отделение связи Анданову. "Надо бы побеседовать. Когда вам удобно?"