- Вещи Шестова на стуле висели рядом с диваном, - ответил участковый, - они не сгорели, там был кошелек, триста рублей, кредитные карточки, ключи от московской квартиры. А документы на машину в машине и лежали. Все, больше никаких бумаг не было. Разве что на веранде. Там могли дотла сгореть. Э-э-э… - Семенов замялся. - Понимаете, какая история. Пацаны вроде видели, как в субботу, на следующий день после пожара, к дому кто-то подъезжал. Два типа. Один здоровый, рыжий с бородкой и косичкой, второй за рулем сидел, не выходил, его не рассмотрели: в машине стекла затемненные. Тот, что с косичкой, стал заглядывать через забор, заметил пацанов, сделал вид, что вроде отлить вышел. Ну и все, справил нужду, и они укатили. Пацанам крепко доверять нельзя - там самому старшему десять лет. Я на всякий случай проходил мимо несколько раз и днем, и когда стемнело - все тихо, никто поблизости не крутится. А когда мы с сестрой Шестова вошли в дом, я сразу заметил: кто-то похозяйничал. Письменный стол в столовой передвинули, он почти не обгорел, выдвигали ящики, и много чего по мелочам. Но я-то запомнил, я вместе с дежурной группой все осматривал и последний из дома выходил. Может, кто из местных поработал, искал, чем поживиться, у нас тоже своих деятелей хватает. Сестре Шестова я ничего не сказал, да ей, правда, и не до того было: она только через порог - и скорей назад во двор. Так вот, в общем.
- Ну что ж, большое спасибо. - Турецкий, поднялся и стал прощаться. - Вы люди опытные, но все-таки я должен напомнить: о нашем разговоре и вообще о моем визите никому ни слова. Если понадобится, я приглашу вас в Генпрокуратуру.
Про возможный вызов вышло здорово, подумал Турецкий, садясь в машину. У обоих лица вытянулись, как будто я им приговор зачитал, теперь наверняка будут молчать как мертвые. Он уже трогался, когда участковый нагнал его и постучал в дверцу. Турецкий опустил боковое стекло.
- Александр Борисович! Еще кое-что. В тот вечер к Шестову приезжала женщина. На белой иномарке. Приехала в семь, может, в восемь, а уехала в десять - начале одиннадцатого. Как раз перед самым пожаром.
- Кто ее видел? - спросил Турецкий спокойно, не показывая своей заинтересованности.
- Одна наша пенсионерка.
- Опознать сможет?
- Нет, она ее не разглядела толком, темно было. Говорит, молодая совсем.
- Номер, марка машины?
Участковый махнул рукой:
- Она ко мне только в понедельник пришла, боялась: а вдруг девица ее тоже запомнила, глаза-то молодые. Так что ее не вызывали и не опрашивали. Если что, я вас к ней отведу, но все равно вы ничего нового от нее не услышите, все, что видела, она мне уже рассказала.
- Еще раз спасибо!
Турецкий выехал на трассу и свернул на обочину. Думать за рулем не получалось: туман совсем сгустился, приходилось неотрывно следить за дорогой. Участковый фамилию свидетельницы не назвал - это хорошо, значит, она действительно боится и будет помалкивать. Как долго? Нужно завтра же встретиться с этим Соколовым из Прокуратуры Москвы, поговорить с сестрой Шестова, если она еще не уехала, взять у нее ключи от дачи и как можно скорее все там осмотреть. Хорошо было бы захватить с собой Лидочку, чтобы на месте показала, что и как, но ей показываться в Веледникове нельзя. Дачу Шестова обшарила, конечно, не местная шпана, а Тихонов и Свешников. Они, скорее всего, побывали и у него в квартире или собираются побывать, если не нашли деньги на даче. То, что они их требуют от Лидочки, разумеется, ни о чем не говорит: это они для Ильичева стараются, а не для себя. И нужно прояснить насчет документов: действительно ли они сгорели.
Ну и наконец - самое главное. Надо придать частному расследованию дела Шестова законные основания. А для этого впендюрить Косте мысль о том, что в деле Замятина начал просматриваться интерес к некой фирме "Данко", где, кстати, недавно совершено уголовное преступление: убит главный юрист. А "Данко" наверняка связана с Минтопэнерго - нефть же! Поэтому, раскручивая дело Замятина, некоторые темные силы - Братишко можно не упоминать, достаточно тактично на него намекнуть - очень стараются прекратить производством дело об убийстве Шестова. Как прежде тормозили и дело по Минтопэнерго. Костя, естественно, спросит: а какая тут связь? Так вот именно это и есть предмет расследования! В общем, надо установить над делом Шестова прокурорский надзор и разрешить Турецкому действовать в дальнейшем в соответствии со статьей 211 Уголовно-процессуального кодекса. В противном случае тот же Соколов пошлет его подальше, и будет прав.
Хмуренко. 7 апреля. 20.30
- Александр Сергеевич! Очень рад, что вы согласились! Вы просто от виселицы меня спасли, от гильотины, можно сказать. - Петр Витальевич был еще любезнее, чем обычно, долго тряс руку своими потными маленькими ладошками, только что целоваться не лез.
- На что я согласился? - спросил Хмуренко, отстраняясь.
- Ну вы же приехали прямо к прямому эфиру. - Петр Витальевич возбужденно засмеялся. - Бросьте, Александр Сергеевич! Вы все понимаете. Если вам приятно это слушать, пожалуйста! Я скажу, все что вы хотите, разве мне жалко для вас?!
- Вы что, хотите, чтобы я вышел сейчас в эфир с аналитической программой?!! - Хмуренко от удивления растерялся и несколько секунд не мог сказать ни слова, беззвучно открывал и закрывал рот, как рыба в аквариуме. - Да вы в своем уме, Петр Витальевич?! Что угодно ожидал от вас услышать, только не это! Программа же не смонтирована. Я представляю, как страшно далеки вы от всего этого, но вы же не первый день на телевидении!
- Да нет же! - Петр Витальевич замахал руками. - При чем здесь аналитическая программа? Ежедневный выпуск новостей.
- А я здесь при чем?! - еще больше удивился Хмуренко. - У вас что, дикторы перевелись, всех эпидемия скосила?
- Александр Сергеевич! Ну, неужели же вы не понимаете?! Вы же сами меня недавно уверяли, что следите за событиями. Все сегодня как будто свихнулись, на мою голову! Под каким соусом ни подай, все равно завтра наблюдательный совет сварит меня в моем собственном соку. А послезавтра вышибет коленом под зад. И вас заодно, и еще многих. Скопом, чтобы не возиться с каждым в отдельности.
Хмуренко пришел в себя, погрузился в кресло и заговорил спокойно:
- Вы считаете, Петр Витальевич, что меня выгонят вместе с вами? - Он усмехнулся. - Тут возможны варианты.
- Не надо тешить себя иллюзиями, Александр Сергеевич! Прицепят вас к моему паровозу.
- А что вы мне предлагаете? Принять удар на себя? Тогда меня действительно, без вариантов уже, прицепят к вашему паровозу. Если ему дадут зеленый свет.
- Нет. Нет, Александр Сергеевич. Психологию своих противников нужно понимать лучше! Вы же для них объект животной ненависти. Не важно, что вы скажете, - они вас заранее ненавидят. Поэтому из ваших уст они это примут как должное. Чего вам бояться? Семь бед - один ответ. Или вы все-таки боитесь?
- Это вы боитесь, Петр Витальевич. А я взвешиваю.
- Чего тут…
Хмуренко поднял руку вверх:
- Помолчите одну минуту! Хорошо, я озвучиваю сегодняшние новости. Мое условие: в течение следующих шести недель я веду девятичасовые новости по будням. Во вторник, скажем, или в среду, чтобы появляться на экране равномерно.
- Три недели! - быстро сказал Петр Витальевич.
- Не торгуйтесь, мы не на базаре. Пять.
- Включая нынешнюю!
- Да, черт с вами.
Петр Витальевич шумно вздохнул и расплылся в кресле. Пальцы у него дрожали, поймав взгляд Хмуренко, он спрятал руки под стол.
- Что у вас с лицом, Александр Сергеевич? - спросил он уже другим голосом.
- Коммунисты приложились.
- Правда?!
- Смотрите новости, я все расскажу. У меня же нет секретов от народа! - Хмуренко подмигнул позеленевшему вмиг Петру Витальевичу. - Я пошел гримироваться.
Турецкий. 7 апреля. 20.50
- Как служба? - иронически поинтересовалась Ирина Генриховна, едва Турецкий шагнул через порог.
- Костя, что ли, звонил? - заволновался он. - Когда? И почему домой, у меня же телефон в машине.
- Спроси лучше, сколько раз!
- Ну и сколько?
- А ты как думаешь?
- Не томи, говори давай! - разозлился Турецкий. - Я же не в бирюльки на работе играю! Раз Меркулов телефон обрывает, - значит, что-то важное.
- Начиная с четырех часов каждые пятнадцать минут. Ты делом Замятина занимаешься?
Турецкий на секунду опешил:
- С чего ты взяла?
- Дедукция. Ты с Грязновым в муровских подвалах коньяк употреблял, или поддерживал ведомственную традицию: весь вечер был игрушкой темных сил? - Ирина Генриховна принюхалась. - Понятно. Коньяком не пахнет.
- Что тебе понятно?! - Турецкий разозлился в этот раз не на шутку. - Говори сейчас же, чего Меркулов хотел! Замятин… Дедукция у нее!
- Меркулов хотел, чтобы ты ознакомился с последними событиями, например телевизор посмотрел и сразу ему перезвонил.
- Погоди, Ир, объясни, пожалуйста, что стряслось? - попросил он примирительным тоном. - Война с Австралией?
- И ты еще говоришь, что на работе не в бирюльки играешь! - Ирина Генриховна всплеснула руками. - А после работы?! Точнее - вместо! Иди включай телевизор, новости начинаются. - Она ушла на кухню, хлопнув за собой дверью.
Новости вел Хмуренко. Лоб у него был заклеен пластырем. Горит на работе, усмехнулся про себя Турецкий. Хмуренко потрогал пластырь и стал зачитывать краткую сводку событий дня.
"…Генеральный прокурор Замятин, временно отстраненный от своих обязанностей два дня назад, подает в отставку.
Президент отставку принимает. Теперь, согласно Конституции, ее должен утвердить Совет Федерации.
Совет Федерации создает комиссию для расследования обстоятельств дела Замятина и договаривается о взаимодействии с созданной вчера аналогичной комиссией при Президенте России.
Государственная дума тоже создает комиссию по Замятину и объявляет о недоверии президентской комиссии.
Информационные агентства со ссылкой на источники в МВД сообщают, что охранное агентство "Вулкан" занималось тотальной слежкой за генпрокурором Замятиным по заказу Сосновского. Сосновский опровергает эти заявления.
Коммунистические молодчики в центре Москвы совершают нападение на тележурналиста. Тележурналист не боится угроз коммунистических молодчиков и заявляет об этом в эфире…"
Турецкий схватил телефон и набрал Меркулова.
- Я говорил с Ильиным и Позняком, - сказал Меркулов, пока Турецкий формулировал первую фразу. - Если тебе известно еще что-то, немедленно приезжай.
- Ничего мне пока неизвестно. Я их видел последний раз около часа дня.
- Я понял, что ты им не вполне доверяешь, раз отправился сам в неизвестном направлении. Это из-за твоей дурацкой ссоры с Грязновым?
- Да все нормально! У меня к ним нет никаких претензий. Пока по крайней мере.
- Прости, конечно, за мелочную опеку, ты можешь в таком случае объяснить, где был вечером?
- Нет. Нужно провести трафталогическую экспертизу.
- А-а-а, Ирина Генриховна рядом! - понимающе сказал Меркулов, услышав эту абракадабру.
- Да, - вдохновенно соврал Турецкий.
- Поэтому не можешь объяснить, где был?
- Да.
- Новости смотришь?
- Да.
- Зайдешь ко мне завтра прямо с утра.
- Зайду. Кстати, Костя, выплыли новые факты по Минтопэнерго. Нужно кое-что перепроверить.
- Лично?
- Там слишком много всего увязано. Дольше объяснять, чем сделать самому. И потом, Замятин на меня давил в связи с этим делом. Возможно, это как-то связано с нашей видеозаписью. Мне понадобится твое официальное указание.
- По-моему, ты стремишься обнаружить влияние лунного света на плотность рельсов. Ладно, зайди с утра. И приготовь свою бумагу, я подпишу.
Турецкий. 8 апреля. 8.00
С утра Меркулова на месте не оказалось, он был на совещании у нового и. о. генерального. Секретарша сказала Турецкому, что Константин Дмитриевич желал ему дальнейших успехов и просил никуда не уходить, не дождавшись его звонка.
Турецкий оказался в дурацком положении: раз Меркулов просил, значит, придется сидеть сложа руки, ждать его звонка, вместо того чтобы встретиться со следователем Соколовым из городской прокуратуры. А потом среди дня можно и не вырваться.
У Замятина всегда все не слава богу и не вовремя, сколько его знаю, с раздражением подумал Турецкий. Нашел момент в отставку подавать! Костя просидит на совещании до белых мух, это как пить дать, с учетом двух вчерашних парламентских комиссий.
Зазвонил телефон. Турецкий снял трубку.
- Меркулов. Специально сбежал на две минуты, чтобы тебе позвонить. Найди, пожалуйста, время и составь до конца дня план следственно-розыскных мероприятий по делу. Чем масштабнее, тем лучше. Абсолютная реалистичность от тебя не требуется. И выполнять его тебя никто не заставит, но бумага наверняка понадобится.
- А-а, Константин Дмитриевич! - произнес Турецкий с издевкой. - В Кремль поедешь с моей бумагой! Будешь руководству страны очки втирать. Кстати, мой документ у тебя на столе.
- Не паясничай. И потом, если руководство страны дает указание втереть себе очки, я обязан его выполнить. А по… Шестову, да? Я подписываю. Правда, не знаю зачем.
Соколов Турецкому не понравился с первого взгляда. Хотя явных поводов для этого он не дал, наоборот - демонстрировал максимальную готовность к сотрудничеству. Может, именно поэтому не понравился: слишком суетился.
- Дело решено было передать для расследования мне. Нужно было проверить, имел ли место умышленный поджог… Я подчеркиваю: все это подлежало проверке. Так вот, если он имел место, то совершил его человек, знавший Шестова. Вы согласны с этим, Александр Борисович?
- С чем согласен? - уточнил Турецкий. - С тем, что веледниковские жители не совершали поджога, или с тем, что это может служить основанием для передачи дела?
- А в Веледникове Шестов никого не знал, кроме соседей, возможно, но никого из них в тот день на даче не было, - продолжил Соколов, пропустив слова Турецкого мимо ушей. - Значит, корни преступления, еще раз подчеркиваю, если это было преступление, уходят в Москву.
- Логично, - кивнул Турецкий, - но мы прекрасно знаем, как работает наша система. Она не руководствуется логическими доводами и соображениями целесообразности. Следствие ведет тот орган, на территории которого совершено преступление. Дело передается другому органу, если есть основания для объединения его с другим делом.
Соколов пожал плечами:
- Вы мне лекцию хотите прочесть?
- Нет. Я хочу, чтобы вы мне помогли разобраться, почему дело Шестова, вопреки существующим нормам, решено было передать в Прокуратуру Москвы. Само собой, такое решение состояться не могло, несмотря на его осмысленность с практической точки зрения, в чем вы меня только что пытались убедить.
Соколов еще раз пожал плечами:
- Решение о передаче дела принимал не я, как вы понимаете. Меня вызвал начальник следственного управления Мосгорпрокуратуры и сказал: "Примешь дело по факту гибели гражданина Шестова". Я, конечно, поинтересовался, почему оно передано нам.
- И он сказал вам примерно то же, что вы мне только что изложили?
- Да.
- А о подоплеке вы не догадываетесь? Вы же говорили с районным следователем.
- У районного следователя мания преследования. У них там два тяжких преступления в год, наверное, на весь район. Убийство, тем более не бытовуха, - явление редкое. Он в это дело зубами вцепился. Вот вам и подоплека.
- Не понял! - удивился Турецкий. - Не вижу связи.
- Что тут непонятного, Александр Борисович?! - Соколов посмотрел на него с недоуменным выражением. - Следователь хочет сесть в кресло районного прокурора, ему нужно отличиться. А прокурору нужно не позволить следователю отличиться. Все ясно, как дважды два. Кроме одного: какое отношение имеет к этому Генеральная прокуратура?
- Теперь самое прямое. С постановлением заместителя генерального прокурора я вас ознакомлю, - сказал Турецкий, изображая напряженную работу мысли. - А сейчас - спасибо за помощь.
Из машины Турецкий позвонил Лидочке:
- Встречаемся через двадцать минут в сквере напротив бронетанковой академии.
- Что-то случилось? - заволновалась Лидочка.
- Нет, не случилось, - поспешил он ее успокоить.
- Тогда почему такая срочность?
- Через двадцать минут, - Турецкий не стал вдаваться в подробности, - жду.
Срочности особой как бы и не было, но по телефону он разговаривать не хотел - Лидочку могли прослушивать, хотя и это сомнительно.
Она опоздала на десять минут. Села на другом краю лавочки, потом подвинулась и попросила огоньку.
- Конспирация? - поинтересовался Турецкий, доставая зажигалку.
Она кивнула.
- Вообще-то я не курю. Специально купила. - Она повертела в руках пачку "Парламента".
- Тогда угости. - Турецкий затянулся. - Не надо вертеться. Если за нами кто-то наблюдает, ты все равно его не заметишь. Лучше делай вид, что просто села покурить.
- За мной следят? - ужаснулась она.
- Не знаю, - признался Турецкий, - это не так важно. Что они могут увидеть? Меня? Я и так уже засветился по полной программе, когда взялся раскапывать обстоятельства смерти Шестова. Считай, что я их провоцирую.
- Кого "их"?
- Пока точно не знаю.
- Не тяните, пожалуйста, Александр Борисович! - Лидочка заметно нервничала. - Зачем вы меня вызвали? Вам хоть что-нибудь удалось разузнать?
- Извини. Твои "темные личности" приезжали к Шестову на следующий день после пожара. Очевидно, за документами. Из чего я делаю вывод, что к его гибели они непосредственного отношения не имеют. В Веледникове тебя видела одна старушка, когда ты уезжала.
Лидочка молча закрыла лицо руками.
- Спокойствие! - Турецкий взял ее за руку. - Только спокойствие. Во-первых, было темно, она не сможет тебя опознать, во-вторых, гибель Шестова признана несчастным случаем, следствие прекращено. В-третьих, ты же никому не говорила, что ездила к Шестову вечером на дачу?
- Нет.
- Значит, либо Шестов кому-то проговорился, что документы привезешь именно ты, либо за его дачей наблюдали. А скорее - и то и другое сразу. Он сказал Тихонову и Свешникову. А видел тебя Братишко.
- Аркадий?!
- Не обязательно лично. - Турецкий усмехнулся. - Я тоже плохо себе представляю его засевшим в кустах на соседнем участке, если ты это имеешь в виду. Но по-другому он не мог выяснить, что ты как-то связана с этой историей. Или он просто взял тебя на пушку?
- Нет! - Лидочка покачала головой. - Он точно знал, что я там была.
- Допустим. В таком случае его осведомленность - штука обоюдоострая. Теперь по поводу документов: как они выглядели?
- Черная кожаная папка. В ней около сотни стандартных листов.
- Папка со скоросшивателем? Может, с металлическими уголками? Что-то от нее должно было остаться, когда она сгорела?
- Нет. Простая кожаная папка.