В штабе погранотряда царил хаос. Бойцы и командиры сновали туда-сюда, проходили мимо Сергея, не обращая на него и его просьбу ни малейшего внимания, никто толком не мог сказать, где найти заместителя по снабжению. Складское имущество было уже погружено на машину.
Заведующий складом продовольствия поверил на слово и отпустил сухой паек, а пулемет лишь начальник штаба смог взять у своей охраны. Не было и свободной автомашины. Пешком же идти пятнадцать километров не имело смысла. Выручил задержанный на КПП ЗИС-5, загруженный столами, стульями, другим штабным имуществом какой-то войсковой части. Груз выбросили, сопровождавшему лейтенанту взамен вручили справку с печатью от войск НКВД о задержке автомашины на пару часов.
Прибыв на место, Сергей отметил, что Дьяков Бор примыкает к шоссейной дороге непосредственно лишь на участке длиной менее полукилометра. Сразу же от дороги в глубину леса уходит пологий скат, вершина которого просматривается между деревьями. Это немедленно заметил Моргунов:
- Если десант захватит высоту, его трудно будет сковырнуть оттуда.
"Хорошо, коль ее еще не захватили, - подумалось Сергею, - больно уж удобное место для перехвата шоссе".
Развернувшись цепью, взвод бегом устремился к вершине. Залегли. Успели заметить: впереди, метрах в ста, в глубь леса уходят пять-шесть человек в красноармейской форме.
Командир взвода, оценив обстановку, сделал ряд выводов: если десант имеет намерение перерезать шоссе, у него нет более удобного направления действий, чем эта высота. Для обороны тоже лучшего места не придумаешь. Деревья в обхват, защитят бойцов и без оборонительных сооружений. Справа и слева открытые участки местности, незаметно их не обойдешь. Но на правом фланге есть кустарник, здесь следует разместить одно отделение и резерв. Организуя взаимодействие с командирами отделений, Бодров предупредил, чтобы зря не стреляли, напомнил опыт совместных действий с танковым взводом. Сказал также, что деревья дадут десанту возможность подойти на близкое расстояние. Поэтому необходимо быть готовыми к нападению противника, немедленному открытию огня, а окопы для стрельбы лежа надо подготовить так, чтобы они прикрывались деревьями. Командирам отделений надлежало организовать непрерывное крутое наблюдение.
В лесу сухо, душно. Травинка не шелохнется.
Стало вечереть. Прибежал Федор и, не отдышавшись, выпалил:
- К нам движется какая-то группа красноармейцев, десятка два. До них осталось не больше двухсот метров.
Вместе добежали до вершины. Уже отчетливо видны люди в форме бойцов Красной Армии. Идут толпой, не спеша, как на прогулке, травку срывают, веточки отламывают, гоняются друг за другом. Последнее насторожило более всего.
"Не играются на марше вот так бойцы, если это какое-то подразделение. Да и винтовки вверх прикладами не носят", - рассуждал сам с собою командир.
- Как нарочи, - заметил Федор.
- Стой! - подал команду старшина, выйдя из-за дерева.
Группа пришельцев остановилась.
- Пропуск!
- А ты кто такой? - раздался из толпы высокий настороженный голос. - Какой тебе еще пропуск?
- Я командир подразделения войск НКВД. Старшему из вас подойти ко мне, остальным оставаться на месте!
- Черта с два. Мы тоже НКВД, сам иди сюда, - уже более уверенно ответили из группы.
- Если не выполните требование, - Бодров повысил голос, - я прикажу открыть огонь на поражение.
Как по сигналу неизвестные бросились в разные стороны и укрылись за деревьями.
- Последний раз предупреждаю!
В ответ тишина, но от дерева к дереву те люди стали приближаться, держа винтовки в руках.
- Огонь! - подал команду командир взвода.
И сразу же лес наполнился гулом стрельбы с обеих сторон.
Бойцы за хребтовой линией высоты находились в выгодном положении. Противник с первых же выстрелов стал нести потери, начал отходить, прячась за деревьями. В это время с правого фланга послышалось нестройное "ура", пулеметные очереди, редкие винтовочные выстрелы. Со стороны противника ответили дружным огнем, взрывом гранат.
Когда с посыльным добежали до правого фланга, Моргунов со слезами на глазах стал докладывать:
- Никчемный это человек. Бредихин хотел огарновать десантников. Зазря погубил людей. Это надо же…
Скрываясь за деревьями, Сергей с Моргуновым выдвинулись к месту атаки взводного резерва. Бойцы пробежали всего-то метров двадцать-тридцать и теперь лежат недалеко друг от друга.
Командир взвода подполз к Бредихину. Он был неподвижен, но еще жив, белое лицо, бесцветные невидящие глаза.
- Зачем вы это сделали?
- …а вот у нас однажды… - сержант замолк, голова его склонилась набок…
- Подумать только, - ругался Моргунов, - сколько может наделать бед один дурак!
Третье отделение было направлено к тому месту, откуда противник пытался сблизиться и атаковать позиции взвода. Вскоре оттуда послышались одиночные выстрелы. Командир отделения доложил, что были обнаружены четыре трупа десантников, двое раненых при приближении пытались применить оружие, но были застрелены. Документов убитые не имеют, шесть винтовок и десять гранат с длинными рукоятками принесены в качестве трофея. Осиротевший пулемет командир взвода отдал посыльным, им же достались трофейные гранаты. Теперь Бодров возглавлял созданный из этих бойцов резерв взвода.
Погибших товарищей похоронили вечером тут же, на скате высоты, не дожидаясь ночи.
Сергея не переставала сверлить мысль: "Если бы я предупредил, чтобы без моей команды ничего не предпринимали, люди были бы живы. Плох командир, если он не способен предвидеть действий подчиненных".
С наступлением сумерек движение на шоссе начало набирать силу. Автомашины, тягачи, повозки, пешие колонны красноармейцев шли почти непрерывно. Дважды пролетели над дорогой немецкие самолеты, сбросив свой смертоносный груз.
Вечер выдался безветренным, теплым. Остро ощущался запах леса. Глухо шумело шоссе за спиной, а впереди висела настороженная тишина. Выглянувшая полная луна покрыла землю сеткой нечетких колеблющихся теней от деревьев.
На ночь командир взвода выставил секреты от первого и третьего отделений для охраны с флангов и наблюдения за открытыми участками местности, выдвинул их метров на пятьдесят вперед от вершины высоты. Остальным бойцам после захода луны надлежало отойти на тридцать-сорок метров от занимаемой позиции.
В лунном свете будет четко виден противник на вершине в случае своего появления.
- Если это десант, то ночью немцы не должны предпринимать наступление, так они поступают всегда, - говорил командир взвода подчиненным, - но как будет на самом деле, трудно загадывать, посмотрим.
Полночь. Яркая луна на безоблачном небе, спать не хотелось. Вспомнилась казачья песня:
Светила луна над Тихим над Доном,
Где с милкой сидели вдвоем…
Напряжение от ожидания нападения все усиливалось, это чувствовалось по поведению притихших бойцов.
Сергей вспомнил Зину. "Спит, наверное". Он улыбнулся. "Писем нет давно. Как дома? Как идут дела у Зины? Надо всем написать при первой же возможности".
Разорвал тишину выстрел, потом другой. Прибежали один за другим посыльные отделений. Везде одно и то же: молча приближаются по лесу люди. Секрет обстрелял их, но ответного огня не вызвал.
- Всем! Огонь! - крикнул командир взвода. И Дьяков Бор загремел выстрелами, взрывами гранат. Посыльных Сергей придержал у себя. Они теперь вместе с ним будут решать внезапно возникшие задачи. Послышались редкие приглушенные щелчки, как выстрелы со всех сторон. Сколько ни озирался по сторонам, он никого не видел, а выстрелы не прекращались.
- Чертовщина какая-то, - недоумевал Сергей.
Стали с шипеньем проноситься, ударяясь о стволы деревьев, огненные красные и желтые стрелы, но все выше головы метра на два.
Слышал в штабе мельком, есть у немцев разрывные и трассирующие пули, а видеть до этого не приходилось. А теперь вот они, рядом.
Включились в стрельбу два пулемета десантников. Трассирующие и разрывные пули стали впиваться в деревья ниже, еще ниже. А со стороны первого отделения стрельба становилась все ближе и ближе. Командир взвода с пулеметом и посыльными бросились туда. Первое отделение занимало оборону по хребту высоты позади второго, поэтому резерв оказался почти на фланге у противника. Огонь пулемета и трех винтовок, разрывы гранат оказались губительными для наступающих. Под гром непрекращающейся стрельбы резерв скрытно вышел во фланг противнику, наступающему слева. Этих десантников постигла та же участь, что и соседей справа. Вскоре стихла стрельба и в районе третьего отделения.
"Вроде отбились", - облегченно подумал командир взвода.
Во всех отделениях были потери.
Опять взвод стал таким, каким был до пополнения.
Остаток ночи никто не сомкнул глаз, ждали новой атаки. Но Дьяков Бор молчал.
Когда взошло солнце, осмотрелись. Обнаружили тринадцать трупов в комбинезонах, под которыми находилась красноармейская форма. У одного убитого имелась немецкая топографическая карта и парабеллум, почти у всех были на руках часы. Двенадцать отечественных винтовок и два пулемета без патронов стали трофеем.
Похоронили погибших товарищей. Командиры отделений организовали наблюдение, всем остальным было приказано спать.
До полудня подразделение никто не тревожил, хотя шоссе было оживленным с самого утра. К обеду поток движущихся войск стал иссякать. Прискакал на взмыленной лошади без седла пограничник, передал приказ начальника погранотряда отходить.
Забрав все имеющееся оружие, бойцы взвода пристроились в хвост колонны стрелковой роты, следовавшей по обочине шоссе. Подошел запыленный, заросший густой щетиной командир роты, старший лейтенант. Сказал, что за ним в тылу осталась лишь группа прикрытия: танковая рота со взводом пехоты. До утра надо выйти на новую линию обороны, а это тридцать километров.
- Слушай, старшина, - обратился он к Бодрову, - дай мне винтовки, которые у тебя лишние. Пополнение получил, а оружие не успел. Расписку выдам.
XI
Зина этой ночью тоже не уснула. Вечером они с Иваном Степановичем долго сидели на высоком крылечке ее дома. Мать дежурила в больнице. Было прохладно, ветер порывами гнал пыль по грейдеру, проходившему рядом. Луну то и дело закрывали рваные тучи. Иван Степанович набросил свой пиджак на плечи девушки, осторожно прижав ее к себе. Было уже поздно, но Зине не хотелось, чтобы он уходил. Рядом с большим и сильным человеком не думалось о плохом, слушать бы да слушать приглушенный убаюкивающий баритон Вани. Она впервые в мыслях назвала его так.
Начал моросить дождь. Они зашли в коридор, закрыли дверь, но прохлада ощущалась и здесь. Иван Степанович взял Зину за плечи, притянул к себе. Она тихонечко засмеялась, но высвобождаться не стала. Ей было приятно ощущение обволакивающего тепла. Дождь усилился. Так уж получилось, что в темноте их лица оказались очень близко, она не знала, куда девать руки, стало свободнее, когда Зина обхватила Ивана Степановича. Потом его руки опустились ниже, еще ниже, прижали так, что она еле касалась ногами пола. Зина слабо вскрикнула, попросила: "Ваня, так не надо", - но он уже оторвал ее от пола и, прижимая к себе, внес в комнату.
Совершенно раздавленной чувствовала себя потом Зина, лежа на своей кровати. Она глядела в потолок, и мысли одна тревожнее другой не давали покоя. Иван Степанович ушел, Зина его не удерживала. Существом своим почувствовала: свершилось непоправимое.
И тут Зина вспомнила Сергея. Обдало жаром от мысли: "Что я ему скажу?"
- Господи, господи, какой же я была, оказывается, счастливой еще вчера, - с горечью воскликнула она, - теперь же баба, баба, и ничего более.
Зина старалась заснуть, но ничего не получалось. Гадкие ощущения и мерзкие мысли.
"Иван Степанович, этот идиот! С какой стати я с ним связалась?"
Она заплакала. Слезы текли по щекам, скатывались на подушку, вытирать их не было ни сил, ни желания.
Заснула, когда уже взошло солнце. Но сразу же приснился большой, тяжелый Иван Степанович. Он молча смотрел на нее в упор с эдакой нахальной улыбочкой, потом повернулся широкой спиной и будто растворился. Зина проснулась и вновь расплакалась. Ей вдруг захотелось увидеть Лиду. "Может быть, от Сережи что-нибудь есть?"
Лиду она не смогла увидеть, а на улице встретила ее мать, Анну Михайловну. Поздоровались.
- Тетя Нюра, что пишет Сережа?
- Давно от него нет ничего. Не знаем, что и думать. - Глаза Анны Михайловны наполнились слезами.
- А ты, Зина, не болеешь? Вид у тебя нездоровый.
- Да нет, просто устала.
Зина хотела поцеловать мать Сергея, но стушевалась, заторопилась на работу.
"Что это с ней стряслось?" - подумала Анна Михайловна.
Вечером Иван Степанович вновь пришел к Зине. Она не хотела этой встречи, чувствовала себя униженной, ее немного знобило. Намеревалась сказать, что не собирается больше поддерживать такие отношения, но не решилась. Погода раздождилась, на дворе было неуютно, поэтому они сразу пошли в комнату. Мать опять дежурила, да и не хотелось, чтобы теперь их кто-то видел вместе.
Ушел Иван Степанович под утро садами.
В Батурино трудно сохранить что-либо в тайне, хотя районный центр большой. Здесь железнодорожная станция, контора "Заготзерно", колхоз, МТС. Таким образом именовались и жители: "колхозные", "эмтээсовские", "зажелезнодорожные", "центр" - это те, что живут в центре и возле пруда. Люди здесь хорошо знали друг друга, обменивались новостями.
Семья Бодровых жила в МТС, Зина с родителями - в центре. Но врач, Клавдия Сергеевна, была известным человеком везде. По-разному к ней относились в Батурино. Требовательная, с жестким характером, она не всем была по душе, но беды ей никто не желал.
О том, что Иван Степанович на рассвете ушел от Зины, когда мать дежурила, наутро в МТС и центре знали многие.
Машинно-тракторная станция создавалась в начале 30-х годов, в период возникновения колхозов. Дома сюда, а их более двух десятков, были перевезены из окрестных хуторов и были когда-то собственностью раскулаченных казаков. Все добротные, под железной крышей. Снаружи стены обмазаны традиционно казачьей штукатуркой - глиной с соломой, побелены. Оттого дома смотрелись нарядными, светлыми. Селились здесь эмтээсовские рабочие, по единственной улице бегало много детей. Общие заботы, жизнь на виду, горе и радости сближали взрослых и малых. Первыми новостями обменялись рано утром женщины, выгоняя коров в стадо. О случившемся и Анна Михайловна узнала, когда только что взошло солнце. От подружек вести дошли и до Лиды. Сказали соседи и матери Зины.
Клавдия Сергеевна не дождалась конца рабочего дня. Запыхавшись, вбежала в комнату.
- Шлюха! Шалашовка! - Схватила веник, замахнулась на дочь.
- Мама, ты чего?
- Потаскуха!
Зина заплакала. Не сдержала слез и мать.
- Чтобы этого шестипудового жеребца в нашем доме больше не было! Что скажешь Сергею, дура?!
- Не знаю. Он меня любит.
- Предателей не любят. Их ненавидят. Растет дочка - радовались с отцом. Физическая близость с мужчиной - это зачаток новой жизни, святое для женщины. А ты что? Ради чего все это?
Зина проплакала всю ночь напролет. Мать больше не промолвила ни слова. А это было еще больнее. "Уж лучше бы она что угодно говорила, но не молчала".
Наутро в подавленном состоянии, не завтракая, она ушла на работу. А тут письмо от Сергея! Зина обрадовалась, поглаживала треугольничек рукою, но прочитать не решалась.
"Зинка, Зинка, Зинка, - писал Сергей, - очень рад, что могу тебе написать, последнее время было не до этого. Соскучился до невозможности. Часто вижу тебя во сне. Всегда ты такая светлая, лучезарная…"
В конце он сделал приписку: ему кажется, будто они должны в скором времени встретиться, хотя совершенно не представляет как.
Письмо подняло настроение, но приписка о возможной скорой встрече больно кольнула в сердце.
Послания от Сергея стали приходить чаще. Последний раз он написал, что его направляют на краткосрочные курсы младших лейтенантов в Ростов-на-Дону. Зина отвечала однообразно, не знала, о чем писать. Не скажешь ведь о косых взглядах знакомых, о словах матери, об Иване Степановиче, только и остается - о работе, но и там ничего интересного, одно и то же: включай да выключай штекеры. С душевной болью она понимала: надо все-таки написать о себе правду. Притворяться становилось все тягостнее.
Вскоре почтальон принес треугольник из Ростова. Сергей сообщал, что начались регулярные занятия на курсах но восемь часов в день, да еще самоподготовка три часа, описывал свое житье-бытье. В его письмах нередко оказывались зачеркнутыми чернилами целые строчки. Иногда удавалось их прочитать. В таких строчках говорилось, что их занятия нередко прерываются, когда приходится участвовать в операциях по уничтожению диверсионных групп, вместе с жителями города ликвидировать последствия налетов авиации противника.
Иван Степанович появлялся иногда во время ночного дежурства. Зине не хотелось, чтобы он приходил. Но одной тоже скучно. Правда, последнее время Иван Степанович мало говорил, больше молчал, отзывал за аппаратную стенку, от окна подальше, обнимал, прижимал до хруста в позвоночнике слабевшее тело, поглаживал руками грудь. Но сказать, чтобы ушел, ей было почему-то неудобно.
Встретила Зина как-то сестру Сергея около магазина, стала рассказывать о письмах. Но Лида даже не дослушала до конца, повернулась и ушла, не проронив ни слова.
Осуждающие взгляды стала вскоре чувствовать на себе и Клавдия Сергеевна. Многие, кто еще до недавнего времени обращался с различными просьбами, за советами, с кем можно было поделиться своими радостями и невзгодами, теперь отводили глаза в сторону, спешили побыстрее пройти мимо.
Сегодня Клавдия Сергеевна с горем пополам дождалась конца дежурства. Не шла работа, все валилось из рук. Хотелось побыть одной, подумать, как жить дальше. Прямо-таки по сердцу прошелся разговор с главврачом. Еще утром он позвал ее к себе в кабинет и рассказал, что на бюро райкома партии от него и директора школы в резкой форме потребовали поднять в коллективах моральный дух сотрудников. Главврачу намекнули, что в дом к его подчиненной наведывается учитель, Иван Степанович. Народ никак не разберется, к кому он шастает. Выходит на рассвете, а кто в это время дома, дочь или мать, неизвестно. Коллега сказал, что понимает абсурдность слухов, но счел необходимым предупредить о реакции секретаря райкома.
- Не хотелось бы этого, - после некоторого раздумья закончил главврач, - но вам, быть может, лучше уехать из Батурино. У меня в Михайловском райздравотделе брат работает, он может помочь с переводом. Подумайте и скажите ваше мнение на этот счет. Хорошие врачи везде нужны. С военкоматом уладим. В Батурино на днях приехали двое эвакуированных врачей из Белоруссии, они вас заменят.