Сергей
Сергей неспешно потягивал свой любимый "Кокур", неотрывно глядя на дверь. Он не хотел пропустить момент, когда Лена появится в зале. Ему было интересно, екнет ли его сердце при виде ее или нет. Раньше, помнится, оно оставалось холодным даже в те минуты, когда милая Леночка, орошая его грудь слезами, клялась ему в вечной любви. Но то было раньше, а теперь он стал старым и сентиментальным, теперь он сам рыдает в финале мелодрам…
Глупо? Быть может, но Сергей не чувствовал себя глупцом, напротив, ему казалось, что только теперь он по-настоящему поумнел. Мужчина должен уметь сочувствовать, сопереживать, жалеть, в этом его настоящая сила, в этом его мудрость. Пойми он это сорок лет назад, все в его жизни сложилось бы по-другому… Но в свои тридцать он был глупым самонадеянным павлином, вертопрахом, пустышкой. Спустя десятилетие стал циничным, непримиримым, злым, он мстил всему миру (особенно слабой его половине) за то, что женщина, которую он любил больше жизни, так и не стала его женой. Он не понимал очевидных вещей, таких, например, что мир не виноват в том, что он несчастен… Дураком был, ладно хоть под старость поумнел, не так обидно: как говаривал один из героев его любимого Ремарка: "Не стыдно родиться глупцом, стыдно им умереть".
Сергей залпом допил плескавшееся на дне фужера вино, повернулся, чтобы подозвать официанта, но так и застыл с поднятой рукой.
Сердце затрепетало, подпрыгнуло к горлу и ухнуло куда-то в желудок.
По проходу шла Лена. Та самая Лена, которая клялась ему в вечной любви, орошая его грудь слезами. Нисколько не изменилась, несмотря на седину в волосах и сеточку разбегающихся к вискам морщин: те же широко распахнутые восторженные глаза, тот же полудетский румянец, та же обезоруживающая улыбка…
Она была безумно хороша – женственна, грациозна, стройна.
Боже, каким он был дураком!
– Здравствуй, Сережа, – тихо сказала Лена, останавливаясь у стола. – Ты нисколько не изменился. Даже вино предпочитаешь все то же…
– А ты изменилась… Похорошела… – Он поспешно встал, запоздало сообразив, что допустил бестактность – остался сидеть, когда дама стоит. – Присаживайся…
Она устроилась за столом, взяла в руки меню (кисти ее были тонкими, пальцы изящными, на безымянном поблескивал скромный платиновый ободок – обручальное кольцо), очень детально его изучила, но заказала только пятьдесят граммов коньяка. Сергей терпеливо ждал, когда она проштудирует список блюд, он понимал, что она всего лишь тянет время – ей необходима была пауза, чтобы выбрать линию поведения, но когда официант отошел, а она так и не подняла глаз, он перегнулся через стол, приблизил свое лицо к ее лицу и тихо сказал:
– Я рад, что ты все же согласилась со мной встретиться.
Она оторвалась от созерцания фарфоровой тарелки, подняла глаза, прямо посмотрела в его лицо и небрежно обронила:
– Ты так настаивал. Я, правда, не понимаю, зачем…
– Если бы я сказал, что просто хотел тебя увидеть, ты бы поверила?
– Нет, – не медля ни секунды, ответила она. – Я уже не та наивная дурочка, что была раньше…
– Ты никогда не была дурочкой. А твоя наивность мне всегда нравилась.
– Это было заметно, – сухо сказала она. – Ты с большим удовольствием ею воспользовался.
Сергей остро на нее посмотрел. Изменилась, однако, милашка Леночка, даром, что выглядит все той же девчонкой. Стала тверже, увереннее, агрессивнее. И Сергею эти метаморфозы понравились – ему всегда казалось, что Лене не хватало именно таких качеств. Если б она была такой, когда они встретились, он ни за что не отпустил бы ее…
– Я тебе ничего не обещал, надеюсь, ты помнишь…
– Да, черт возьми, я помню! К сожалению, Сережа, я многого не могу забыть! В этом и проблема!
– Ты ненавидишь меня?
– Тебя? – Она задумчиво покачала головой. – Нет… Я тебя даже ни в чем не виню… Как там у Пушкина: "…Вы были правы предо мной, я благодарна всей душой…" Я виню себя… А ненавижу ЕЕ…
– Лину?
– Если бы не она… – Лена замолчала, сжав губы в ниточку.
– Если бы не она, все было бы еще хуже… Для тебя. Мы все равно расстались бы, но ты страдала бы гораздо дольше…
– Что ты знаешь о моих страданиях?
– Ничего, но могу догадываться… – мягко сказал он, протягивая руку через стол и накрывая своими теплыми пальцами ее ледяную ладонь. – Не надо ЕЕ ненавидеть. Лина не заслуживает ненависти. Она была хорошим человеком, просто ее никто не понимал…
– Ты ее защищаешь? – ахнула Лена, выдергивая свою руку из его пальцев. – После всего того, что она сделала?! Ты из-за нее лишился положения, репутации, свободы, наконец! Она тебе всю жизнь искалечила…
– Искалечила, – согласился Сергей. – Но не тем, что поспособствовала моему преступлению…
– Я не понимаю.
– Я сейчас объясню, только ты постарайся выслушать до конца… История длинная… – Он покашлял в кулак, глотнул вина, улыбнулся. – В некотором царстве, в некотором государстве… Именно так начинаются сказки. Наша не исключение. Итак. В российском царстве-государстве жил-был молодой князь Шаховской…
– Сережа, только не это! – воскликнула Лена. – Избавь меня от этой истории! Я тысячу раз ее слышала! Твой папенька встретил Линину маменьку, они поженились, у них родилась дочка, потом маменьку убили красноармейцы, папенька женился вторично, и на свет появился ты. Все! Давай дальше!
Сергей сокрушенно вздохнул. Как пошло звучала история их семьи в вольном изложении Елены. Разве можно описать жизнь человека несколькими сухими предложениями? А жизнь двух людей? А целого клана? Встретились, поженились, родили, убили… Это же не план-схема, не конспект, это большая глава из огромной книги жизни, которую потомкам не грех перечитать, желательно вместе с предками… Он, например, раньше очень любил поговорить с отцом о прошлом, ему нравилось слушать его воспоминания о давно минувших днях, нравилось радоваться вместе с ним и горевать, надеяться и разочаровываться, любить и ненавидеть, это не только сближало, но и помогало многое понять… Многое, но не все. Например, Сергей так и не смог уразуметь, почему юноша из знатнейшей княжеской семьи, воспитанный в патриархальных традициях, умница, богач, плейбой, стал идейным социалистом, а впоследствии – ярым борцом с контрреволюцией.
До двадцати четырех лет Сережин отец Георгий Шаховской ничем не отличался от своих товарищей, таких же знатных богатых повес: он был беспечен, весел, романтичен, именно в такого милого раздолбая влюбилась юная Ксения Анненкова. Вскоре они поженились. Это был удачный брак – пара имела много общего: воспитание, положение, благосостояние, мало того, у того и у другого один из предков "засветился" на Сенатской площади, во время восстания декабристов. Но семейная идиллия была недолгой. После двух лет безоблачного счастья Ксения поняла, что у нее есть серьезная соперница. И не какая-то там мадемуазель Фифи из оперетки, у которой ее супруг частенько пропадал ночами, не госпожа Аделаида, полоумная поэтесса, засыпающая Жору страстными письмами, даже не дочь министра сельского хозяйства Леночка, с которой ее муж постоянно флиртовал, – у Ксении была соперница посерьезнее, и имя ей было – Революция. Нет, ее супруг не состоял в партии, не участвовал в восстаниях и терактах, не держал подпольную типографию, он был пассивным социалистом: читал Маркса, мечтал о свержении самодержавия и был уверен в том, что только революция поможет России стать великой державой.
Не стоит говорить, что когда она все же свершилась, Георгий стал одним из первых, кто принял новую власть. В то время когда его родственники бежали из страны, спасаясь от красного террора, Георгий Шаховской не просто остался – он вступил в партию и занял высокий пост в наркомате иностранных дел.
А как же Ксения? А Ксения вместе со стариками родителями и годовалой дочкой решилась уехать из страны без мужа. Георгий не возражал. Ему было не до них: строить новое государство гораздо интереснее, чем кормить малютку кашкой и утирать слезы жене.
Но до Швейцарии, где Анненковы намеревались осесть, беженцы так и не добрались. Они даже не успели покинуть Подмосковье. В родовом имении, куда они отправились перед отъездом, чтобы поклониться могилам предков, на них напали пятеро в дым пьяных солдат народной армии. Сначала они слегка побили проклятых буржуев, связали, обыскали, потом перевернули весь дом, надеясь отыскать тайник с золотом и фамильными драгоценностями (гробницу вскрыть им в голову не пришло), когда же оказалось, что самое ценное в доме – мраморные перила, мародеры сильно осерчали. И решили воспользоваться хотя бы молодой княгиней.
Ксению изнасиловали все пятеро, а потом сбросили со второго этажа. Стариков убили до этого, чтобы не мешали своими воплями получать удовольствие. Не тронули только годовалую Линочку – то ли пожалели, то ли решили, что сама умрет от голода.
К счастью, малышку нашли на следующий день. Один деревенский пьяница, забредший в барскую усадьбу, дабы скрыться в ней от гнева жены, услышал детский плач, вошел в дом и обнаружил надрывающуюся от голода девчушку, лежащую в куче одеял на полу в соседстве с трупами, засиженными мухами.
Спустя три дня Лину вернули отцу.
Георгий понимал, что вырастить девочку в одиночку он не сможет – на это у него просто нет времени, поэтому он быстро женился, взяв в жены первую попавшуюся женщину, ею оказалась Серафима Отрадова, его секретарша. Надо сказать, что отец не прогадал, потому что Сима оказалась не только хозяйственной, преданной женой, но и любящей матерью для приемной дочери. Более того, она согласилась повременить с рождением своего ребенка до тех пор, пока девочка не подрастет, – Георгий боялся, как бы Линочку не обделили вниманием и заботой… И повременила (угробив абортами свое здоровье), поэтому Сергея родила поздно, почти в тридцать семь лет.
Тогда Элеоноре исполнилось четырнадцать.
– Ты родился, когда Элеоноре исполнилось четырнадцать? – спросила Лена, будто прочитав мысли Сергея.
Он не ответил, посчитав вопрос риторическим, но задал свой:
– Какое твое самое первое воспоминание?
– Как я порезала ногу стекляшкой и как из раны хлестала кровь… Мне тогда было три, и я впервые по-настоящему испугалась…
– А знаешь, какое мое? Как я увидел ангела…
– Тебя водили в церковь? – не поняла Лена.
– Нет, ангел спустился ко мне… – Сергей устремил свой взгляд вдаль, глаза его увлажнились. – Он присел на мою кровать, поцеловал меня в лоб… Ангела звали Элеонора…
– Ты говоришь о сестре?
– Это я после узнал, что она моя сестра… Вернее, мне сразу сказали, но я не верил. Лет до восьми не верил… – Голос его дрогнул. – Она была необыкновенно красива, нежна… Потом уже она стала жесткой, непоколебимой, а в семнадцать походила на ангела…
– Она говорила, что в семнадцать была толстой и неуклюжей, – почему-то раздраженно проговорила Лена.
– Нет, толстой она никогда не была, скорее упитанной, фигуристой. Уже потом, выбрав имидж роковой стервы, Лина истязала себя диетами, а в юности любила покушать… А какой она была смешливой! Постоянно хохотала, и на щеках у нее появлялись милые ямочки… За них ее Глеб Антонов и полюбил.
– Глеб – ее первый муж?
– Да, она выскочила за него замуж в семнадцать. Он был гораздо старше ее, лет, кажется, на двадцать, имел какую-то высокую должность, был богат, вот она и пошла за него… Они прожили года три, разошлись без скандала, потом долгое время дружили… – Сергей облизнул губы. – Ты, наверное, недоумеваешь, к чему я тебе это рассказываю…
– Да, мне непонятно, какое отношение…
– Я любил ее, Лена!
– Кого? – переспросила она.
– Лину, свою сестру.
– Понятно. Я тоже Эдика в свое время обожала…
– Я любил ее не как сестру, а как женщину! – сипло выдохнул Сергей, ком в горле мешал ему говорить нормально. – С детства! Я так радовался, когда она ушла от мужа. И мечтал, что она вернется в наш дом… Она не вернулась. А через пару лет опять пошла под венец. Супруг ее был известным ленинградским хирургом – Лина выбирала себе в спутники жизни только успешных мужчин. Он погиб в первый год войны: госпиталь, в котором он работал, разбомбили немцы… Лина осталась одна в блокадном Ленинграде… Бедная, что ей пришлось пережить! Когда ее в сорок третьем вывезли из города и переправили в Москву, она была чуть живой. Я даже не узнал ее. Помню, вносят в квартиру старушку, изможденную, лысую, с ввалившимися глазами, а я понять не могу, почему отец ее дочкой называет… Она долго выздоравливала. Я ухаживал за ней. Подносил судно, мыл ее, менял бинты (у нее все тело было в фурункулах), в голову какую-то траву втирал, чтобы волосы, вылезшие от нехватки витаминов, опять отросли… Она гнала меня, говорила, что мне должно быть противно прикасаться к такой уродине. Она не знала, что я ее любил! Мне было все равно, красивая она или страшная, лысая и худая Лина оставалась для меня самой прекрасной женщиной на свете… Мне было тринадцать, ей двадцать семь. Она относилась ко мне как к младшему брату, я к ней как к своей любимой и единственной…
Сергей замолчал, он не мог больше говорить, ком в горле стал таким огромным, что слова не могли прорваться через него – только всхлипы. Лена подала ему фужер с вином, заставила выпить. Немного полегчало: то ли от "Кокура", то ли от ее ласкового прикосновения.
Посидев немного с закрытыми глазами, Сергей продолжил:
– Я знаю, это противоестественно – любить сестру. Но я ничего не мог с собой поделать. Мы не росли вместе: когда я стал себя осознавать, она уже переехала к мужу, может, поэтому я не воспринимал ее как близкую родственницу… – Он еще глотнул из фужера, и на сей раз не для того, чтобы прочистить горло – просто захотелось ощутить во рту знакомую сладость вина: значит, начал успокаиваться. – Я выходил ее. И она опять ускользнула. Выскочила замуж сразу после войны. За генерала Новицкого. Родила сына. И опять ее замужество не продлилось долго – генерал застрелился, когда на него завели дело, не хотел жить с клеймом "враг народа" и подставлять свою семью… Лина очень страдала!
– Поэтому через год вышла замуж? – с сарказмом проговорила Лена.
– Она не могла без мужчин, уж такая она… Тем более, одна с ребенком на руках, жить не на что… Родители наши к тому времени умерли: мама от рака матки, отец от горя – его арестовали, осудили, сослали, на этапе он и скончался. Я был еще слишком юн, чтоб ей помочь, да и не приняла бы она помощи от младшего брата… Лина вышла замуж за твоего отца академика. И приняла тебя, грудную, как моя мать когда-то приняла ее… Она очень тебя любила!
– Я тоже так поначалу думала. До тех пор, пока она не разрушила наши с тобой отношения! Теперь я понимаю, что она никогда меня не любила, просто ей нравилось строить из себя благородную женщину…
– Нет, ты не права, Лина обожала тебя. Даже больше, чем Эдика, потому что ты в чем-то повторила ее судьбу.
– Давай не будем спорить, – отрезала Лена, – рассказывай дальше. Я, правда, до сих пор не понимаю, каким образом твой рассказ может оправдать Элеонору…
– Сейчас поймешь, – заверил он. – Это случилось в пятьдесят восьмом. Мне двадцать девять, ей сорок три, я только перевелся с Дальнего Востока, где служил, в Москву. Я давно ее не видел, думал – разлюбил. Пришел к ней с визитом вежливости, увидел, обнял, понял – люблю, как прежде. Терзался ужасно. Начал пить. Трахал все, что в юбке. Не помогало. И в один из вечеров, когда мы сидели с ней за самоваром (я часто ночевал у вас), не выдержал. Во всем признался!
– И что она?
– Вышвырнула меня за порог… Но ты же знаешь, от меня не так просто отделаться. Я полгода за ней ходил, как собачонка, предугадывал все ее желания, заваливал цветами, мало того – совсем перестал пить и трахаться, чтоб поверила в искренность моих чувств. Я добился своего – она ответила мне взаимностью.
– Вы стали любовниками? – пришла в ужас Лена.
– Да, в полном смысле этого слова. То есть не сексуальными партнерами, а именно любовниками, от слова "любовь"… Мы уезжали вдвоем на выходные, ставили палатку на берегу реки, сидели, обнявшись у костра, говорили обо всем и ни о чем, занимались любовью… Иногда мы срывались в Питер, чтобы погулять по городу, ни от кого не скрываясь, мы любили целоваться на Аничковом мосту, зная, что здесь нас вряд ли увидит кто-то из знакомых… Лине было трудно исчезать вот так, на несколько дней: у нее были дети, муж, но она изыскивала возможность – она полюбила меня так же страстно, как я любил ее…
– Господи, какая наивность! – зло выплюнула Елена. – Она всем своим мужикам давала понять, что они самые лучшие и неповторимые!
– Она любила меня, – твердо сказал Сергей. – Потому что решилась родить от меня ребенка.
– Что? – переспросила Лена, не поверив своим ушам. – Что ты сказал?!
– Лина забеременела – не специально, так получилось, – и приняла решение оставить ребенка. Подарить мне частичку себя, а себе взять частичку меня. Она не побоялась. Она знала, что ребенок может родиться ненормальным (мы же единокровные брат с сестрой), но надеялась на чудо. Как она говорила, дитя любви не может быть уродом. Она ошиблась! В пятьдесят девятом, летом, когда вы с Эдиком уехали на все лето в Коктебель, а твой отец улетел за границу, Лина родила дочь Полину. – Сергей сжал губы так, что они побелели, резко разомкнул их и добавил: – Поля родилась ненормальной. Это стало ясно сразу, как только она появилась на свет. У девочки была огромная голова, пустой взгляд, замедленная реакция, но Лина не хотела верить в то, что ее дочь идиотка, она надеялась, что у ребенка просто небольшое отставание в развитии и крупный череп… Но обследование показало, что наш ребенок олигофрен. Генетический урод. Вместо плода любви получился плод инцеста…
– Что стало с девочкой?
– Она умерла, – тихо ответил Сергей.
– От чего?
– Я не знаю. Просто в один из дней, когда я приехал к Лине (она тогда скрывалась на нашей даче под Рязанью), она мне сказала, что Поля умерла. Больше ничего. В то время она больше молчала и плакала, чем говорила… На следующий день мы вернулись в Москву.
– Что же было дальше?
– Мы расстались. Нет, не так… Она прогнала меня. И на сей раз я не смог ничего сделать. Я пытался уговорить ее вернуться ко мне, то бушевал, то плакал, один раз пригрозил, что повешусь, если она не изменит своего решения. Но она неизменно выгоняла меня… Тогда я решил снова уехать на Дальний Восток. Я звал ее с собой, мы могли бы жить там как муж и жена, никому не говоря о том, что мы брат с сестрой, а детей можно было не заводить, я и на это был готов… И, знаешь, она согласилась. На мгновение. Я видел по ее глазам, что она хочет этого так же сильно, как и я… – Сергей сжал пальцами виски. – Но она не поддалась искушению. Сказала, мы прокляты Богом, поэтому не можем быть вместе… Я понял ее и больше никогда не пытался вернуть.
– Потом ты уехал на Дальний Восток?