Петр
Петр сидел в салоне задрипанной "копейки" майора Головина, пил кофе из пластикового стаканчика и с удовольствием слушал музыку – она в отличие от отдававшего кислятиной пойла была прекрасна: Чайковский, "Вальс цветов". "Щелкунчик" был любимым музыкальным произведением Петра Моисеева, и, помнится, за это он не раз удостаивался презрительного "фи". Например, его последняя пассия, коллега-адвокатша Мариночка, заявила, что в наше время тащиться от Петра Ильича могут только зачуханные домохозяйки и активные педики, причем последние кайфуют от него только потому, что их бог-отец Боря Моисеев использует в своих песнях отрывки из его произведений. Против домохозяек, активных педиков и своего однофамильца Бори Моисеева Петр ничего не имел, поэтому влился в их ряды со спокойной душой, однако с Мариночкой в скором времени отношения порвал – он не терпел, когда кто-то пытался навязать ему свои вкусы.
Пока Петр размышлял об этом под волшебные звуки вальса, автомобильная дверка распахнулась, и в салон, бурча что-то себе под нос, влез майор Станислав Павлович Головин. Угнездившись на водительском сиденье, он положил локти на руль, подбородок на сжатые кулаки и задумался.
– Что показало вскрытие? – спросил Петр, внимательно вглядываясь в недовольное лицо майора.
– Цианид, как я и предполагал…
– А в конфетах?
– Он же. Отравитель взял обычные конфеты типа "ассорти" с коньячной начинкой, высосал из них шприцем жидкость и тем же шприцем закачал яд. Завернул их в фирменные фантики, положил на верхний ярус коробки. Короче, не перемудрил… Все просто, без затей… – Майор пощипал свои бармалейские усы. – Если б бабка смотрела повнимательнее, то увидела бы, что конфетки с верхнего яруса подозрительные. Они явно из другой коробки, обернуты не профессионально, а на донышке каждой маленькое отверстие от иглы…
– Убийца был уверен, что получатель не станет рассматривать конфеты досконально…
– Это понятно, – задумчиво протянул Стас, потом спросил: – Как там ваша клиентка? Можно с ней побеседовать?
– К сожалению, она пока не в состоянии отвечать на вопросы. Вчера ей вкололи успокоительное, и сейчас она еще спит, по крайней мере полчаса назад еще спала… Давайте к вечеру.
– Ну что ж, ладно… Тем более картина более-менее ясна. Осталось уточнить кое-какие детали…
– Ясна?
– Да. Соседка покойной, гражданка Самарцева А. К., рассказала следствию кое-что полезное…
– Можно узнать, что именно? Или это тайна следствия?
– Да какая тайна, – фыркнул майор. – Все то же самое вам ваша клиентка расскажет. Короче так. Пришла Самарцева к покойной Богомоловой в гости (живет она через подъезд) и увидела на кухонном столе диковинную коробку. Стала спрашивать, старуха ей и рассказала, что конфеты прислал Нюрке Железновой какой-то хахаль (это она, конечно, сама придумала), а принес их посыльный… Ну, вы знаете, наверное, фирмочки такие есть по доставке всякой ерунды на дом.
– Фирму нашли?
– А как же! Частное предприятие "Пегас", владелец Пегов К.К.
– Кто принес конфеты, помнят?
– Очень хорошо помнят. Это был некто в длинном плаще, в шляпе, очках, шарфе до носа и кожаных перчатках. Человек-невидимка, короче. К тому же без голоса…
– То есть?
– То есть сказал буквально пару слов сиплым шепотом: "Здрасьте" и "Простудился", остальные написал на бумаге. Так как был в перчатках, отпечатков, сами понимаете, не оставил…
– Движения, походка, осанка?
– Ничего, – сокрушенно покачал головой майор. – Опрос уличных торговцев тоже результата не дал, но ребята работают…
– Кроме конфет было что-то еще?
– Открытка. Приемщица не разглядела, какая, а по словам Богомоловой порнографическая. С зоофилами, что ли… Не очень я понял, это надо уточнить у Ани.
– Почему Богомолова вскрыла чужую коробку и как она оказалась у нее?
– Аня оставила. Курьер повстречал ее в подъезде, там же передал посылку. Чтоб не тащить на четвертый этаж, Аня оставила ее у соседки, пообещав, что, когда вернется, конфеты попробуют вместе…
– А старуха не дождалась…
– Совершенно верно. Если верить Самарцевой, старуха умирала от нетерпения, ей очень хотелось полакомиться заморским шоколадом. А Аня все не шла. Тогда она решила подняться – вдруг девушка прошмыгнула мимо ее квартиры, позабыв и о конфетах, и о ней самой. Когда Самарцева отправилась восвояси – было это в пятнадцать тридцать, Богомолова вышла за ней в подъезд в обнимку с шоколадом и зашагала по лестнице вверх… – Головин кисло улыбнулся. – Ани дома не было, но бабка больше не могла терпеть – распаковала коробку, вынула самую верхнюю конфету, развернула, сунула целиком в рот…
– И умерла.
– Умерла, – повторил он. – Прямо на площадке. И два часа лежала, пока ее Аня не обнаружила… Во сколько, говорите, это произошло?
– Около семи. Я вошел в подъезд в пять минут восьмого, она уже бежала по лестнице…
Головин, не отрывая подбородка от кулаков, повернул голову в сторону Петра, остро посмотрел на него своими колючими зелеными глазами, сжал губы, из-за чего усы сразу встали дыбом, вытянул их трубочкой (усы тут же мирно полегли), скривил нижнюю, закусил верхнюю – все эти гримасы красноречиво говорили о напряженной работе мысли.
– Вы хотите меня о чем-то спросить? – поинтересовался Петр, завороженно наблюдая за движениями губ майора.
– Хочу, – ответил тот, закончив свою пантомиму кривой улыбкой. – Почему Аня от вас шарахнулась, как от чумы?
– Я сам не понял, – немного смущенно признался он. – Она была не в себе, обзывала меня убийцей, дралась… Ей либо что-то померещилось с перепугу, либо она просто меня не узнала и расценила мои действия – я пытался ее задержать – как угрозу своей личной безопасности…
– От вас убежала, а к Отрадову, почти незнакомому мужику, в машину села?
– Она не села… Сергей ее буквально втащил – она бежала, не разбирая дороги, могла под машину попасть, пришлось применить силу.
– Аня сейчас у него?
– В его загородном доме.
– У него и тут домик имеется? – скривился Головин. – Во дает старикан! В столице бывает не больше двух раз в год, в гостинице, что ли, остановиться не может? – Майор почесал желтым от никотина указательным пальцем кустистую бровь. – Зачем он приперся в Москву на этот раз, не знаете?
– Сказал, на похороны…
– Врет. Он вылетел в Москву утром, а ее убили днем…
Петр покосился на Головина, сначала ему показалось, что неприязнь майора вызвана банальной завистью бедного молодца к богатому старцу, но теперь он думал иначе – Отрадов не нравился Стасу не как человеку, а как следователю, ибо следователь Головин Отрадову не доверял и, видимо, имел на это причины.
– К чему вы клоните, Станислав Павлович? – спросил Петр, отрывая взгляд от лица майора. Он заметил, что тот не любит, когда на него пристально смотрят.
– Мне, знаете, что покоя не дает? – майор поерзал на сиденье. – Зачем он вчера за вами увязался? Зачем ему Аня понадобилась?
– Он сказал мне, что давно хотел познакомиться с ней поближе, спросил ее адрес, когда я ему сказал, что собираюсь ее навестить, то он попросил взять его с собой…
– И зачем ему знакомиться с ней! – горячился Головин. – Я не понимаю!
– А почему нет? Они дважды встречались: один раз на кладбище, второй – в моей конторе, но даже не были друг другу представлены…
– Чего ж он так долго ждал? Прошел почти месяц с их первой встречи…
– Может, не было времени? – предположил Петр.
– Времени у него вагон! Сидит в Москве, как баклан, домой не едет. Раньше, говорят, больше трех дней в столице не выдерживал, сбегал к своим любимым балтийским берегам, а теперь не выгонишь!
– И вы считаете, что сей факт доказывает его причастность к убийствам? – не без иронии заметил Петр.
– Этот факт мне кажется подозрительным, – поправил Головин. – Но еще более подозрительно то, что он решил нанести Ане визит вежливости именно в тот день, когда на ее жизнь было совершено покушение… – Майор прикрыл глаза и загадочно посмотрел на Петра из-под опущенных ресниц. – Мне приходит в голову вот какая мысль: уж не для того ли он приехал, чтобы удостовериться в том, что девушка действительно умерла? Да еще свидетеля с собой приволок, – Стас ткнул в него большим пальцем, – чтоб не самому милицию вызвать…
Петр хотел возразить, но не возразил. До него только что дошел смысл сказанного Головиным, и он с ужасом понял, что майор может быть прав.
Анна
Аня стояла у окна и смотрела на утопающий в снегу парк. В Москве уже чувствовалось приближение весны: сугробы осели, посерели, местами подтаяли, превратившись в обширные лужи; тут же, за городом, еще вовсю хозяйничала зима – снег белый, искрящийся, на лапах елей пышные муфты, а на рябиновых гроздьях тонкий слой инея. Картину торжества матушки-зимы портила только влажно поблескивающая голым асфальтом дорога (она тянулась от крыльца до ворот высокого забора и терялась в перелеске) с черными горками комков снега вдоль обочины.
Анна отошла от окна, прилегла на кровать, укрывшись одеялом. В комнате было прохладно, очевидно, в доме не жили, отопление на всю мощность включили недавно, и он не успел прогреться. Этот красивый двухэтажный особняк вообще казался запущенным, потому что мягкая мебель в нем давно не выбивалась, ручки не чистились, портьеры не стирались (от них чуть пахло пылью), а из кухонных шкафов уже год не выбрасывались просроченные продукты. Можно только поражаться тому, что человек отвалил огромные деньжищи за дом, в котором не живет. Ладно бы хоть сдавал (она-то сдала свою халупу), так нет, держит особняк запертым. Странные люди, эти богатые…
От нечего делать Аня взяла в руки бабусину книгу. Открыла. В метро она прочла две первые страницы, но сейчас, убей, не могла вспомнить, о чем там было написано. "Значит, будем начинать заново", – решила Аня и углубилась в чтение.
Сначала она никак не могла сосредоточиться, поэтому то и дело приходилось возвращаться на абзац назад, чтобы перечитать его и вникнуть в смысл написанного. Постепенно повествование захватило Аню. Спустя четверть часа она уже могла похвастать тем, что дошла до двенадцатой страницы. Она собралась уже перескочить на тринадцатую, когда взгляд зацепился за обведенный красной ручкой предлог "под". Зачем бабуся это сделала? Она очень трепетно относилась к книгам, аккуратно их разглаживала, не перегибала, старалась не брать грязными руками, а тут вдруг взяла и намарала корявый квадрат, заключив в него дурацкое "под". Аня перелистала страницы, внимательно вглядываясь в текст, и на пятьдесят пятой нашла еще одно красное окно, из которого на сей раз выглядывало слово "зарыта"…
"Уж не собака ли?" – мысленно хихикнула Аня, продолжив поиск странных отметин. Какого же было ее удивление, когда на двухсотой странице она обнаружила эту самую "собаку", заключенную в чернильную клетку.
Это что ж получается?
"Под" "зарыта" "собака".
Глупость.
А если слова переставить местами? Вот так, например: "Собака" "зарыта" "под"… Чем?
Перелопатив еще сотню страниц, Аня обнаружила только предлог "в" и существительное "сад". Тогда она начала листать с начала, вглядываясь внимательнее, и нашла где-то ближе к концу слово "будка".
Та-ак, если изменить окончание, то получается, что "собака зарыта под будкой". Тогда при чем тут "сад"?
И тут Аню осенило…
"Собака зарыта под будкой в саду". Вот что хотела сказать бабуся! И свой участок с будкой и сараем в дачном кооперативе "Усадьба" она завещала Ане неспроста. То, что зарыто под будкой, должно стать Аниным… И если понимать буквально, то это будет какая-то собака… Наверное, мертвая, раз ее закопали в землю… Нет, что-то тут не так! Не могла бабуся эдак намудрить из-за останков какого-то, пусть и некогда любимого, пса. Значит, "собака" – это не четвероногое животное, а нечто другое, что в целях конспирации было переименовано или зашифровано более заковыристым образом… Знать бы еще, что!
Тут горе-дешифровщицу осенило вторично – непонятные цифры в конце бабушкиного письма могли быть ключом к разгадке.
Уже порядком истрепанное бабусино послание в тот же миг было вновь развернуто, разглажено и изучено. Особого внимания удостоились циферки, выписанные с нарочитой тщательностью, и написанные через разные знаки препинания: одни через тире, другие через точку с запятой. Шесть групп чисел, по три в каждой. Здесь была какая-то система!
219-6-3;55-10-6; 200-3-5; 301-12-2; 12-7-3; 600-29-2.
Похоже на телефоны, только не московские. Группы из шести цифр могли сойти за индексы, из пяти – за какой-нибудь сейфовый код. А из четырех? 12-7-3. Что это может быть? Надо подумать…
Озарение пришло и на этот раз! Просто удивительно! То ни разу, а сегодня аж трижды… 12 – это номер страницы, именно на ней было обнаружено первое загадочное словцо, втиснутое в красно-чернильную оправу. На 7-й строке, 3-им с начала стоял предлог "под". 12-7-3. Значит, остальные группы чисел означают тоже самое: номер страницы, строчки, слова. И 219-6-3 это именно собака, и ничто другое…
Ладно, хватит ломать над этим голову! Надо действовать, а с собаками – хоть живыми, хоть мертвыми – разобраться на месте!
Аня вскочила с кровати, стала лихорадочно переодеваться. Так, сейчас три часа дня, если она немедленно позвонит Сергею, то через час-другой он подъедет, заберет ее, и они вместе отправятся в дачный кооператив "Усадьба". К счастью, Аня знала, где он находится – бабуся ей как-то говорила, что до ее участка надо ехать сорок минут на электричке во Владимирском направлении, а выходить на станции Клюевка. Сорок минут – это, конечно, немало, но они же не железной дорогой будут добираться, а личным автотранспортом, так что должны успеть попасть в "Усадьбу" до темноты. О том, что на сегодняшний вечер у нее запланирована встреча с представителями следственной группы, Аня как-то позабыла.
Одевшись, расчесавшись пятерней (вот оно – преимущество короткой стрижки), она кинулась к сумке, достала сотовый, хотела было набрать номер Сергея, но оказалось, что телефон не работает: наверное, она его нечаянно отключила – постоянно забывала ставить клавиатуру на блокировку. Аня нажала на кнопку с красной трубкой, экран зажегся, но только для того, чтобы выдать: "Аккумулятор разряжен!"… Черт возьми! Она совсем забыла, что его надо заряжать! Значит, придется звонить по городскому телефону – подзарядник она с собой не взяла.
В ее спальне аппарата не было, и Аня выбежала в коридор, утыканный дюжиной дверей. Аня убедилась, что все они заперты, а ключей нет. Значит, надо спускаться в холл – там точно должен быть телефон.
В просторном, уставленном дубовой мебелью холле телефон стоял на низком столике рядом с заморенным, потерявшим свое изящество бонсаем. Аня подняла трубку, нацелила палец на диск, но тут взгляд ее упал на противоположную стену: на ней, между двумя картинами с батальными сценами, висел ковер, увешанный холодным оружием. Чего там только не было: и кривые сабли, и тонкие прямые стилеты, и маленькие, похожие на клыки крупной собаки, ножички, и большие грубые тесаки. Рукоятки одних украшал примитивный узор, других – витиеватая вязь, третьих – драгоценные камни. Коллекция, что и говорить, восхитительная, но Аня не потому пожирала ее глазами, ей вдруг подумалось, что тот кинжал, которым была убита бабуся, вполне мог когда-то висеть здесь.
От этой мысли стало нехорошо. Вдруг Сергей убийца? Как там говорил Стас… "Темная лошадка… Имел зуб на сестру…" К сказанному можно добавить лишь одно – владеет коллекций холодного оружия. Конечно, это не доказательство вины, но повод для недоверия…
Аня положила трубку на рычаг. Отошла от аппарата. Звонить Сергею она не будет, оставаться в его особняке тоже. Конечно, он не такой дурак, чтоб убивать ее в собственном доме, но мало ли какой мерзкий план вынашивает "темная лошадка" в своей седовласой голове… Теперь надо подумать над тем, как покинуть эту евростандартную клетку незамеченной. Насколько она могла судить, особняк обнесен бетонным забором, в котором есть ворота, но около них дежурит охранник, через них путь заказан – вдруг господин Отрадов предупредил секьюрити, чтоб тот не выпускал из дома гостью-пленницу?.. И как же тогда выбраться?
Тут Аня увидела на каминной полке старинный бинокль, он стоял рядом с пепельницей в форме черепа и двумя бронзовыми подсвечниками. Девушка схватила его за кожаный ремешок и побежала по лестнице наверх – из ее спальни окрестности просматривались лучше всего. Добравшись до нее, Аня подскочила к окну, приставила бинокль к глазам, посмотрела.
Та-ак. Забор. Ворота. В будочке сидит охранник, смотрит телевизор. Не то… Аня открыла фрамугу (пластиковая рама поддалась легко, не то что рассохшаяся деревянная в бабусиной квартире), высунулась по пояс, глянула в другом направлении. Лес, замерзшее озерко, к нему ведет протоптанная в снегу дорожка, тот же забор, в заборе калитка… Аня подкрутила колесики бинокля, наводя резкость. Вот оно – спасение! Конечно, калитка заперта, но это ничего, потому что через нее можно перелезть, высотой она всего ничего – метра полтора, а в заборе выступ. Руками зацепиться за верхний край, ногу на выступ, подтянуться, перекинуть тело, спрыгнуть… А дальше куда? Аня повертела головой в разных направлениях. Озеро можно обогнуть вдоль забора – там снег не такой глубокий, потом выйти на дорогу, ту самую, с грязно-серыми пирамидками снега на обочине, а уж на шоссейке сориентироваться, в какую сторону двигать… Эй, постойте-ка! Что там вдали высовывается из-за макушек елей? Уж не столбы ли высоковольтки? Точно. Значит, совсем рядом железная дорога! Наверное, и станция есть… Это же просто… опупительно! Добраться до путей можно за каких-то полчаса, расстояние до них скорее всего километра два-три, не больше. Значит, в дорогу.
Аня обулась, сунула руки в рукава дубленки, взяла сумку, вышла из комнаты. Спустившись с лестницы, направилась не в холл, а на кухню, она была уверена, что через нее можно выйти на задний двор. Еще не мешало бы взять свечку и спички – вдруг до темноты она не управится?