– Значит, Лизавета или Виолетта, – резюмировал Стас. – Сколько раз ты видела старуху Голицыну в квартире покойной?
– Всего раза три. Тяжело ей, наверное, было через всю Москву в гости кататься, старая она была, как и Элеонора Георгиевна… – Аня в задумчивости почесала коленку. – Только не очень бабуся любила, когда Вета к ней приезжала… Как-то прихожу я к ней, а Голицына только ушла, я по запаху поняла, у нее жуткие духи, протухшие лет двадцать назад, и этот запах потом долго не выветривается… Так вот, пришла я, а бабуся грустная, спрашиваю, чем вас Вета так расстроила, а она мне отвечает: "Любит Ветка старое вспоминать, а ни к чему!" Вот и все, больше ничего не добавила, но целый день хмурная ходила…
– При тебе они не ругались?
– Нет, были очень друг с другом милыми, но особой теплоты я в их отношениях не заметила… Уж очень они разные… Вета вся из себя аристократка: спесивая, надменная, а бабуся простая была женщина, душевная…
– Ты говоришь, теплоты не было… Тогда зачем больной старухе тащиться через всю Москву, чтобы повидать не очень приятного человека?
– Знаете, что я думаю? – взволнованно спросила Аня и от волнения покрылась крупными каплями пота. – Мне кажется, Голицына ездила, чтобы продемонстрировать, что еще жива… Или проверить, не умерла ли Элеонора Георгиевна… Будто между ними соперничество какое было… По жизни… Вот и в смерти решили посоперничать.
– Антикварные вещи у Голицыной были, не знаешь? Может, говорила что-то?..
– Когда-то была целая коллекция фарфоровых ваз и картин, это мне бабуся рассказывала, но еще она говорила, что Вета в картишки поиграть любила, причем по-крупному, вот весь антиквариат и просадила… – Тут Аня резко обернулась и пристально глянула на следователя. – Только если вы думаете, что она бабусю убила, то зря… Старуха Голицына страдает артритом, у нее все пальцы скрючены, она не то что нож сжать – даже застегнуться не может…
Аня ждала очередного вопроса, но Стас больше ни о чем не спрашивал, он погрузился в глубокие раздумья и будто бы забыл про свою собеседницу.
– Мне можно идти? – робко спросила Аня, когда пауза затянулась до неприличия.
– А? – очнулся он. – Что?
– Идти, говорю, можно?
– Да, да, иди, – рассеянно кивнул Стас, после чего развернулся и медленно пошел по лестнице вверх.
Аня проводила взглядом его худую спину, поправила шапку, вытерла нос варежкой, после чего вышла из подъезда и быстро-быстро, насколько позволяла скользкая подошва стоптанных сапог, потрусила к автобусной остановке. Анюту ждала ее сырая темная комната, ее чахлые цветы, ее раздрызганный многочисленными мамиными любовниками диван, ее домашние шлепанцы, измусоленные соседским котом Тихоном, и несбыточные, рожденные бессонницей мечты.
День второй
Ева
Огромный черный джип затормозил у крыльца старинного здания, на фасаде которого красовалась золоченая вывеска "Арт-джи", и из недр его показалась роскошная блондинистая сука. Сука – только у них бывают такие хищно-прекрасные лица – плевать хотела на знак "Стоянка запрещена" и на возмущенно сопящего охранника рядом с ним, поэтому не стала отгонять машину на стоянку, а бесстрастно щелкнула брелком сигнализации и стремительно проследовала к зеркальным дверям особняка.
Нужное ей помещение находилось в конце коридора и пряталось за мощной железной дверью с табличкой "Студия звукозаписи". В данный момент она была не заперта, поэтому Ева вошла в студию беспрепятственно. Как она и ожидала, в помещении никого не было, кроме сидящего за огромным пультом парня. Парень с умным видом передвигал рычажки, тыкал в кнопки, щелкал тумблерами, короче говоря, игрался, потому что, насколько Ева знала, в технике он не разбирался совершенно.
Она постояла немного, разглядывая его трогательно-беззащитный затылок, его хрупкие плечики, нежные руки, и не верила своим глазам – Денису никак нельзя было дать его полные тридцать два года, скорее двадцать три, а то и девятнадцать.
"Хорошо сохранился, чертяка, мне бы так", – с завистью подумала Ева, а вслух произнесла:
– Дусик, ты играешь в космический корабль? Или в капитана Немо, как в детстве?
Денис вздрогнул и резко обернулся. Вот тут сразу стало ясно, что Ева с завистью поторопилась, потому что лицо его, в отличие от тела, не походило на мальчишечье: оно было по-взрослому порочно, испито, помято, а от уголков глаз в разные стороны бежали лучики морщинок.
Ева подошла к парню и коснулась губами его лба.
– Здравствуй, братик.
– Привет, сестричка, – ласково проворковал Денис, одарив Еву своей фирменной улыбкой (именно она, по мнению газетчиков, делала его лицо юным и прекрасным). – Давно тебя не видел…
Ева кивнула – они действительно давно не виделись. Обычно брат с сестрой общались посредством телефона или Интернета, а в последнее время, когда Денис подался в звезды эстрады, даже такое общение стало для них роскошью.
– Как идет запись второго альбома? – поинтересовалась Ева, присаживаясь в кресло. – Путем?
– Путем, – бодро проговорил Денис, пряча глаза.
На самом деле ничего путного из второго альбома не выходило. А все потому, что продюсер решил экономить на всем: на композиторе, на аранжировщике, на звукорежиссере, даже на бэк-вокале, а без хорошего бэк-вокала Денис не мог вытянуть даже простейший мотивчик…
– Ты чего один сидишь? Где все? – спросила Ева, оглядываясь на дверь.
– Пошли обедать. А я на диете…
– На кокаиновой?
– С ума сошла! – возмутился Денис. – Я наркотики не употребляю!
– Тогда почему так хреново выглядишь?
– Сплю плохо… И вообще… – Он нервно дернул ртом. – Жизнь поп-идола не сахар…
– Не рановато ты себя в идолы записал? – насмешливо проговорила Ева.
– В самый раз, – оскалился Денис.
– Смотри, прокатит тебя твой продюсер с бабками, мигом с пьедестала свалишься…
– С чего бы ему меня прокатывать? – насторожился он.
– Слышала, новый фаворит у него появился, не то казах, не то бурят. Говорят, жутко красивый… Так что будь начеку, в большие долги не залезай, а то опять по гей-кабакам придется задом крутить, а зад у тебя уже не первой свежести, так что…
– Ты приехала только за тем, чтобы облажать мой зад? – зло воскликнул он.
– Нет, Дусик, я здесь, чтобы сообщить тебе одну новость… – Ева выдержала театральную паузу и прошептала: – Старуха умерла!
Дусик ошарашенно уставился на сестру, потом всплеснул руками (Ева терпеть не могла его педерастические жесты) и выдохнул:
– Не может быть!
– А ты решил, что она, как Дункан Маклауд, бессмертна?
– Честно говоря, да… – Он нервно заправил непокорную русую прядь за ухо. – Вернее, я всегда был уверен, что она всех нас переживет…
– Радуйся, твои мрачные пророчества не сбылись!
– От чего она умерла? Сердце или что?
– А тебе не по фигу? – зло прищурилась Ева, став сразу жутко некрасивой, даже отталкивающей.
– По фигу, конечно, просто… – Он потерянно посмотрел на сестру. – Бабушка ведь… А мы не знаем…
– Бабушка! – передразнила его Ева. – Забыл, как тебя эта бабушка из дома вышвырнула?..
– Так за дело же…
– Подумаешь, с парнем в подъезде целовался…
– Это сейчас "подумаешь", а десять лет назад…
– Даже десять лет назад этим уже никого нельзя было удивить… А тем более оскорбить! Это тебе не дремучие восьмидесятые!
– Все равно, – упрямо возразил он, – все равно…
– Еще скажи, что тебе ее жалко!
Дусик ничего не сказал, он лишь шмыгнул носом.
– И не вздумай реветь! – разозлилась Ева.
– Не буду – прошептал он, незаметно вытирая пальцем выступившие слезы.
Ева страдальчески закатила глаза – она не могла видеть, как брат плачет. Видя его влажные глаза и дрожащие губы, она сразу вспоминала, как рыдал он десять лет назад, стоя перед бабкой на коленях и умоляя простить его. Но старуха прощать не умела, поэтому Дусику пришлось уйти…
Только спустя год брат объявился. Худой, больной, жалкий. Он бродяжничал, занимался проституцией, по случаю подворовывал. Ева его отмыла, откормила, подлечила, дала денег, даже попыталась уговорить бабку разрешить Дусику вернуться в дом, но все ее старания были напрасны: переступать порог квартиры ему так и не дозволили, а деньги, даденные сестрой, парень быстро пропил – за год совсем непьющий Дениска стал заправским алкоголиком, спасибо, хоть на наркоту не подсел.
Потом он снова пропал и снова объявился. Только на этот раз в менее потрепанном виде, оказалось, пристроился в какой-то заштатный гей-клубешник стриптизером. К счастью, там он недолго ошивался, через полтора года его заметил некий продюсер, известный в тусовке своим пристрастием к хрупким голубоглазым юношам, и ввел в мир шоу-бизнеса. Три года Дусик был на подтанцовке у одного поющего гея, искусно выдающего себя за гетеросексуала (чему немало способствовало его семейное положение и наличие двоих детей), а недавно запел сам. И несмотря на то что пел Дусик (ныне Дэнис) слабенько, его дебютный сингл стал хитом, а альбом вошел в двадцатку самых продаваемых.
Так что можно сказать, что Дусик хорошо устроился, и скорее всего он не добился бы такого успеха, не выгони его бабка из дома, потому что в то время он учился на экономиста и, несмотря на отвращение к экономике и слабые к ней способности, собирался им стать… Пусть так, но разве мимолетный успех (Ева не сомневалась в его скоротечности) компенсирует многолетние страдания?! Разве он помогает забыть ту боль, которую испытал Дусик, когда любимая бабулечка вышвырнула его из дома, как лишайного котенка, только за то, что он, по ее мнению, поступил непотребно? Нет, тысячу раз нет! И пусть с того ужасного дня прошло уже десять лет, Ева до сих пор не могла простить бабке ее непримиримости, жестокости, ханжества… Даже теперь, когда старуха умерла, она не сумела отпустить ей грехи – Ева была истинной внучкой своей непримиримой бабки.
– Когда похороны? – подавив всхлип, спросил Дусик.
– Мне по хрену, я на них не пойду!
– Зря ты так… Бабка была неплохим человеком… Просто она никогда не меняла своих решений…
– Я тоже их не меняю! – огрызнулась она. – Десять лет назад я решила, что поквитаюсь с ней за тебя…
– И ты поквиталась, – устало проговорил Дусик. – Выжила из собственной квартиры…
– …и даже не приду к ней на похороны! – закончила свою мысль Ева. – Так что если хочешь знать, когда старую мымру закопают, спроси у кого-нибудь другого!
После этих слов Ева резко поднялась с кресла, схватила сумку и, не попрощавшись, выскочила из студии. А Дусик, проводив сестру взглядом, вернулся к своим тумблерам, но перед тем как погрузиться в игру целиком, он подумал: "До чего она похожа на бабушку!"
Анна
Аня стояла на площадке первого этажа напротив квартиры шестьдесят два и все никак не решалась позвонить. Во-первых, старуха, проживающая в ней, была сущая ведьма и лишний раз на нее нарываться не хотелось, а во-вторых, не было никакой уверенности в том, что ведьма знает ответ на интересующий Анюту вопрос. Но так как больше спросить было не у кого, Аня собрала в кулак все свое мужество и надавила на звонок. Сначала за дверью не было слышно ни звука, но спустя минуту раздался старческий голос:
– Кто тама?
– Извините, пожалуйста, за беспокойство…
– Сейчас милицию вызову! – предупредительно прокаркала бабка.
– Не надо… Я просто хотела узнать… Кто будет Элеонору Георгиевну хоронить? Вы не в курсе?
– Ты кто?
– Это я, Анна, я к ней ходила, из собеса…
Договорить Аня не успела, потому что дверь резко распахнулась и на пороге квартиры показалась костлявая старуха в двух очках, надетых одни на другие.
– Помню тебя, – сказала старуха, снимая одни очки и пристально вглядываясь в Анино лицо. – Нюркой тебя звать… помню… Так чего тебе?
– Я хотела спросить…
– Громче говори, я плохо слышу.
– Хотела спросить, – закричала она во все горло, – кто будет хоронить бабу Лину!
– Вот орать не обязательно, – проворчала старуха. – Я не глухая, просто недослышиваю… Доживешь до моих лет – узнаешь, что это такое…
– Так что там с похоронами? – не очень вежливо перебила Аня.
– Это у тебя надо спросить, ты в собесе работаешь, – окрысилась бабка, после чего захлопнула перед Анной дверь.
Аня отошла на безопасное расстояние от старухиной квартиры и, прислонившись спиной к перилам, задумалась. Где же узнать? У кого? Наверное, надо было действительно в собесе поспрашивать, потому что раз бабуся была одинокой, то ее похоронами займется государственная организация, но раз бабу Лину убили, то, наверное, труп еще в морге, и тогда он может там пролежать гораздо больше положенных христианским обычаем трех дней…
Так и не решив, что делать – то ли в собес идти, то ли в милицию, то ли прямиком в морг, Аня зашагала по лестнице вверх. Ей хотелось в последний раз постоять у дверей любимой квартирки, где, несмотря на убогость, пахло дворцом и где она бывала по-настоящему счастлива.
Когда она поднялась на четвертый этаж, первое, что бросилось в глаза, так это яркая бумажная лента, наклеенная на замок квартиры (опечатана, значит), а второе – лента-то надорвана… А это уже значит, что в квартиру кто-то проник!
Ане стало жутко. Но вместо того чтобы в панике бежать вон из подъезда, она сделала шаг к двери. Была не была! Если убьют, значит, такова судьба, тем более цепляться за жизнь в ее положении просто глупо: умрет – никто и не заплачет…
Стоило прикоснуться пальцами к ручке, как дверь распахнулась – скорее всего в квартире было открыто окно.
Аня вошла, настороженно оглядываясь по сторонам. В прихожей она никого не обнаружила, как и в кухне, которая просматривалась даже с порога… Но Аня сразу поняла, что в квартире кто-то есть, потому что в ней появился запах, но не тот, что был при бабусе (этот испарился сразу, как хозяйки не стало), другой… Анюта нервно поводила ноздрями, принюхиваясь. Хм… Пахло мужчиной, причем не абы каким – абы какие смердели перегаром и "Примой", – а богатым, мужественным и… полным, потому что к аромату изысканного парфюма и дорогого табака примешивался легкий запах пота…
От этого почему-то стало спокойнее, и Аня смело вошла в комнату.
Бабусина спальня была именно такой, какой она привыкла ее видеть. Выгоревшие обои, пожелтевший потолок, с которого свисала пластмассовая люстра, шкаф, тумбочка, кровать, застеленная пледом, в углу круглый стол с белыми разводами от горячего, на нем книжка, любимый бабусин роман "Ярмарка тщеславия", который она настоятельно рекомендовала ей почитать… Аня так засмотрелась на этот истрепанный том, что не сразу заметила мужчину, что застыл в напряженной позе у окна. Был он отлично одет, сед, высок и, как она предположила, очень тучен. На вид мужчине было лет шестьдесят, но стариком Аня назвать бы его не посмела…
Когда мужчина услышал шаги, он резко обернулся, обратив к Ане породистое лицо с пронзительными карими глазами, и неприветливо спросил:
– Чего надо?
– Простите, ради бога… – залепетала Аня, мигом растеряв свою смелость. – Я хотела узнать…
– Ты кто такая? – так же грозно рыкнул мужчина, делая шаг в ее сторону.
"Сейчас прибьет, – обреченно подумала Аня. – Стукнут кулачищем по лбу – и нет меня".
И чтобы не видеть, как он будет замахиваться, она закрыла глаза. Но вместо ожидаемого удара на нее обрушился грубый окрик:
– Я тебя спрашиваю или нет?! А ну отвечай!
Аня приоткрыла один глаз и увидела, что полный господин убивать ее не собирался, он даже рук из карманов не вытащил. Это успокоило, но не сильно, потому что глаза дяденьки, как два пистолетных дула, были нацелены на ее лицо, и от этого взгляда у Ани по телу побежали мурашки.
– Я из собеса… – чуть слышно произнесла она, тайком вытирая вспотевшие ладони. – Меня зовут Анна…
– И что дальше?
– Я хотела узнать, кто будет Элеонору Георгиевну хоронить…
– Ну я.
– А вы кто? – удивленно заморгала Аня.
– Сын. Кто же еще?
Аня ойкнула и уставилась на бабусиного сына с таким ужасом, будто он был привидением.