– Фамилия известная, – хмуро кивнул бабусин сын. – Это ты Цаплю защищал? И Германа?
Петр не ответил, только с достоинством кивнул, а Эдуард Петрович продолжил:
– И зачем матушка тебя наняла, такого ушлого?
– Она оставила завещание…
– Понятно. Только для этого достаточно нотариуса, зачем ей понадобился видный столичный адвокат?
– Элеонора Георгиевна наняла меня на тот случай, если вы надумаете его опротестовать.
– Я? – сощурился Эдуард.
– Не вы лично. Вас она как раз и не имела в виду… – Адвокат строго сжал губы, став сразу серьезнее и старше. – Другие члены семьи.
Аня обалдела. Другие? Значит, кроме Эдуарда Петровича есть еще кто-то?
– И кому же матушка завещала свое добро? – хмыкнул Эдуард.
– Я зачитаю завещание завтра в два часа дня в своей конторе, – он протянул ему визитку с вензелями, – здесь указан адрес и телефон. Так что милости прошу.
– А остальные знают?
– Моя секретарша сегодня обзвонит всех членов семьи, указанных в завещании. Кто пожелает, придет… – И тут он впервые посмотрел на Аню. – Вас, Анна Вячеславовна, я так же прошу явиться, и вам Элеонора Георгиевна кое-что оставила.
После этих слов красавец адвокат протянул еще одну визитку, на этот раз Ане, улыбнулся и, вежливо попрощавшись, удалился. Эдуард Петрович проводил его задумчивым взглядом, потом встряхнулся и спросил:
– До дома подбросить?
– Я еще посижу тут… – Аня опустила глаза и почти беззвучно добавила: – С бабусей…
– Замерзнешь, дурочка.
– Я не долго.
Он сокрушенно покачал головой – не ясно, осуждающе или сочувствственно, – а затем ушел, даже ни разу не оглянувшись.
Оставшись одна, Аня облегченно вздохнула (как бы ни был к ней добр грозный дядька Эдуард, а все равно в его присутствии она зажималась), подошла к могиле, присела рядом с ней на корточки, вынула из кармана банку вареной сгущенки, поставила ее рядом с венком и, не медля более ни секунды, побежала в сторону ворот – через десять минут от них отходил льготный автобус.
День четвертый
Ева
Ева влетела в кабинет адвоката, когда все были в сборе. Что ж, именно этого она и хотела – так приятно осознавать, что тебя ждут сразу несколько человек!
– Я не опоздала? – холодно спросила она, оглядывая присутствующих.
– Опоздали, – сухо ответил какой-то незнакомый красавчик в отличном костюме от "Армани". – Ждем только вас.
– А вы, собственно, кто?
– Я, собственно, адвокат Моисеев. Петр Алексеевич. – Он указал Еве на кресло. – Прошу садиться.
"Ну ни фига себе! – мысленно поразилась Ева. – Какие нынче адвокаты пошли хорошенькие! Такого бы на обложку журнала, а не в зал суда. Одни глаза чего стоят, не говоря уже о фигуре… – Она окинула парня с головы до ног. – Интересно, а без одежды он так же хорош?"
– Садитесь, пожалуйста, – повторил свою просьбу душка-адвокат и вновь указал на кресло.
Ева криво улыбнулась, небрежно скинула с плеч свое шиншилловое манто, бросила его на спинку кресла и грациозно села, стараясь закинуть ногу на ногу таким образом, чтобы милашке-юристу хорошо было видно ее бедро. Приняв удобное положение, Ева огляделась по сторонам.
В полуметре от нее сидел Дусик, такой же бледный и помятый, как и позавчера, но зато при параде – в кожаном костюме и в жабо. Чуть дальше на диване, выпятив свой жирный живот, развалился ее папашка. За те годы, что она его не видела, он набрал килограмм пятьдесят, но при этом похорошел, стал благороднее (большие бабки, как известно, облагораживают внешность) и преступником, коим он являлся, совсем не выглядел. На соседнем с диваном кресле примостилась старая беда Лизавета Петровна Голицына, распространяя вокруг себя запах тухлых духов и нафталина. Эта на кой черт притащилась – неясно, родственницей она не была, близким человеком тем более: Ева помнила, как бабка чихвостила свою старинную приятельницу, обзывая ее голозадой выскочкой и старой пердушкой…
А это что за чудо-юдо? Ева даже сдавленно хохотнула, разглядев еще одного персонажа – зачуханную девицу в каком-то тряпье, что застыла в позе провинившейся школьницы на стульчике рядом с дверью. Ева и не предполагала, что в столице еще есть люди, которые носят такие пальто. И ладно бы старуха какая-нибудь, той лишь бы не замерзнуть, но чтоб молодая девка… А сапоги! Боже, они же из обивочного дерматина…
Пока Ева разглядывала прикид незнакомки, душка-адвокат достал из стола кожаную папку, вынул из нее несколько листов, аккуратно положил их перед собой и хорошо поставленным голосом начал читать:
– "Я, Новицкая Элеонора Георгиевна, находясь в здравом уме и твердой памяти…"
– Эй, погодите, – оборвал его Эдуард Петрович. – Мы что, без Ленки начнем?
– Без какой Ленки? – тут же встрял Дусик.
– Без Елены Бергман, моей сестры.
– Елена Бергман твоя сестра? – не поверил он.
– И твоя тетя.
– Та самая? Из телевизора? Ну ни фига себе! – Дусик обернулся к Еве и возбужденно воскликнул: – Однако в нашей семье не один я в звезды выбился! Прикинь, да?
– Так что там с Еленой? – проигнорировав вопли сына, поинтересовался Эдуард Петрович.
– Она не придет, – ответил адвокат. – Так что…
– А Сергей? – не отставал папашка.
– Сергей Отрадов обещал прийти, но что-то задерживается, а так как Элеонора Георгиевна его в завещании не упомянула, то мы его не ждем…
Не успел Петр закончить фразу, как дверь отворилась, и на пороге кабинета показался высокий статный старик с копной седых волнистых волос и полными, совсем молодыми губами.
– Я опоздал, – сказал он, просачиваясь в кабинет, – извините…
– Ничего страшного, – заверил его адвокат, – я еще не начал…
Старик кивнул, быстро разоблачился, пристроив свое поношенное пальто на вешалку, и притулился на стул рядом с неизвестной одяжкой. Как только он устроился, адвокат начал зачитывать завещание по новой:
– "Итак, находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Элеонора Георгиевна Новицкая, завещаю… Моему дорогому сыну Эдуарду, с которым я поступила несправедливо и у которого я искренне прошу прощения, я завещаю книгу "Декамерон", коей он зачитывался в детстве и которую я запрещала ему читать по причине ее дурного содержания. Теперь можно, читай, сынок, на здоровье! Моей дочери Елене, которой я, как она думает, разбила жизнь, я завещаю свои наручные часики, она очень любила их примерять, будучи девочкой. Они и сейчас как новые, только их надо починить. Храни их, доченька, да не поминай лихом… Дорогой внучке Ефросинье…"
Адвокат на мгновение оторвался от завещания и немного растерянно посмотрел на Еву:
– Ефросинья – это вы?
Ева фыркнула и нетерпеливо дернула подбородком, давая понять, что не стоит заострять внимание на такой глупости.
– Итак, "…внучке Ефросинье я завещаю свою коллекцию конфетных фантиков, я бы ей завещала нашу арбатскую квартиру, да уже ни к чему, Фросенька и без завещания ее у меня отобрала… Внуку своему Денису, которого я по горячности своей лишила крова, завещаю зонтик-трость, оставшуюся от его деда, чтобы впредь была у него хоть какая-то крыша над головой… Дорогой подружке Голицыной Елизавете я оставляю в наследство пачку любовных посланий, которые ее муж писал мне на протяжении всей жизни и которые я хранила специально для того, чтобы было что даровать Веточке после своей смерти. – Петр перевернул страницу и продолжил, предварительно хлебнув из стакана минералки: – …Оставшееся же добро, а именно однокомнатную квартиру со всем имуществом, как то: холодильник, шкаф, электроплитка (полный список прилагается), а также кирпичный сарай, находящийся во дворе дома, и земельный участок в шесть соток, расположенный на территории садового кооператива "Усадьба" с имеющимися на нем постройками (сараем для инвентаря и собачьей будкой), я завещаю… Железновой Анне Вячеславовне. Единственному человеку, который любил меня такой, какая я есть".
Дусик
Дусик не мог поверить своим ушам. Ему ничего не досталось! Как же так?! Ведь он ее внук, причем единственный! Ладно, она ни черта не оставила Еве, этой не за что, но ему? Ему она просто обязана была оставить что-то… Тем более, ему так нужны деньги! Да, они ему просто необходимы, чтобы продолжить запись альбома, потому что больше разжиться бабками ему негде. Его продюсер, старый развратный козел, на самом деле завел себе нового любовника и, в чем Дусик смог убедиться лично, жутко красивого, а главное кошмарно молодого, так что скоро певцу Денису дадут пинком под зад, а его место на звездном небосклоне займет хорошенький казах с труднопроизносимым именем…
Дусик зажмурился, стараясь унять волнение, но тут со своего кресла вскочила Фроська и начала так громко блажить, что ни о каком успокоении речи быть не могло.
– Вы чего нам тут только что прочитали, господин адвокат? Что за хрень? Какие, на фиг, фантики с зонтиками? Что это еще такое?
– Это завещание, – спокойно ответил Петр, – вашей покойной бабушки.
– Это не завещание, это бред сивой кобылы! И она, эта старая карга, еще утверждала, что находится в здравом уме!
– Если вам что-то не нравится, можете опротестовать завещание в суде.
– И опротестую, не сомневайтесь! – выкрикнула Ева, топнув своей безупречной ножкой в пятисотдолларовом сапоге.
– Это ваше право. А теперь сядьте, пожалуйста, я вижу, что не только у вас есть ко мне вопросы…
Когда Фроська бухнулась обратно в кресло, со своего лежбища подал голос батяня:
– Когда я смогу получить свою книгу?
– Хоть сегодня.
– Отлично, будет что почитать вечерком, – хмыкнул он; похоже, завещание его не только не расстроило, а даже развеселило. Конечно, ему, старому бандиту, деньги не нужны, а о детях своих он думать не привык.
– Еще у кого-нибудь вопросы есть? – спросил милашка-адвокат, но сам смотрел только на задрипыша, сидящего на стульчике у двери. Уж не она ли та самая Анна Вячеславовна Железнова, мать ее?
– У меня есть, – подала голос старуха Голицына.
– Слушаю.
– Я могу идти? А то мне что-то нехорошо… – В доказательство своих слов старуха закатила глаза и схватилась за сердце.
– Конечно, конечно, – немного испуганно залепетал Петр, – вас проводит моя секретарша… Лена! – прокричал он в свой телефон, – проводите Лизавету Петровну до подъезда и вызовите ей такси…
– Не стоит беспокоиться, – впервые подал голос незнакомый седовласый старик. – Я провожу Лизавету Петровну до дома. Пойдем, Вета… – Он подал Голицыной руку, она тут же вцепилась в нее, и они поковыляли к двери.
Когда старики выползли из кабинета, в бой опять ринулась Фроська:
– Господин адвокат, вы мне растолкуйте, пожалуйста, может, я что-то не поняла…
– Что именно?
– Я не поняла, кто стал основным наследником?
– Я же ясно прочитал – Железнова Анна Вя…
– Эта чмошница? – Ева брезгливо тыкнула пальцем на перепуганную девчоночку. – Но ей досталась только халупа и какие-то сараи…
– Квартира, сарай и земельный участок, если быть точным.
– Но кому бабка завещала коллекцию драгоценностей?
– Ни о какой коллекции в завещании речи не было.
– Как не было? Всем здесь присутствующим известно, что старая карга цацек имела до е…ной матери! Она всю жизнь их собирала! Я помню, как в детстве примеряла их! И не просто украшения, а антикварные украшения! Им теперь цены нет! – все больше распалялась Ева. – Где они?
– Уж кому об этом знать, как не тебе, – процедил Дусик, уставший сдерживать свое возмущение. – Ведь именно ты заграбастала себе старухину квартиру со всей антикварной мебелью…
– Мебель я заграбастала, точно, только ни единой цацки не нашла…
– И картины, – не унимался Дусик, – а им, между прочим, тоже цены нет…
– Да иди ты, козел!
– Я про саму квартиру молчу! Она теперь штук триста стоит!
– Она теперь стоит четыреста, но это не твое собачье дело, понял? Я в эту халупу вложила столько бабок, сколько в твою раскрутку не вкладывали!
– Сука ты, Фроська! – зло выкрикнул Дусик. – Жадная сука! Обобрала бабку на старости, меня пробросила – ни одной задрипанной картины не отдала, а все тебе мало!
– Да, я сука, – выплюнула она. – И что? Да, если бы не была такой, все антикварное барахло бабка бы распродала еще до своей кончины! Ты не жил с нами, ты не знаешь, что она постоянно таскала картины и посуду в ломбард! Она же привыкла себе ни в чем не отказывать! Она привыкла жрать икру на завтрак, а ты знаешь, сколько в девяностых годах стоила икра?
– Пошла бы да заработала бабке на икру! Или тебе трудиться было в падлу?
– Я бы пошла, только чтобы получить нормальную работу, надо было уметь раздвигать ноги, а бабка меня блюла! В десять я должна была явиться домой, а раз в год проходить обследование у гинеколога, на предмет наличия девственности, иначе она грозилась выгнать меня из дома так же, как когда-то выгнала тебя! – Ева в сердцах швырнула сумку на пол. – А потому чтобы выжить и сохранить квартиру, мне пришлось избавиться от бабки… В чем я нисколько не раскаиваюсь!
– Потому что ты бесстыжая! И можешь мне тут сказки про свою девственность не рассказывать! Я сам лично видел, как ты в семнадцать лет трахалась с бабкиным ухажером! А ему, между прочим, было не меньше шестидесяти!
Неизвестно, чем бы закончилась их перепалка, не исключено, что дракой, если бы в этот момент не раздался насмешливый голос Эдуарда Петровича:
– Ай да детки у меня выросли! Любо-дорого посмотреть…
– Да пошел ты, – устало огрызнулась Ева. – Тоже мне, ангел с крыльями…
– Я, может, и не ангел, но никогда бы не вышвырнул женщину, которая меня воспитала, из собственной квартиры. Как получилось это у тебя, дочура? Без аферы тут точно не обошлось, а ты ведь всегда так уважала закон…
Ева ничего не ответила, но не потому, что ей нечего было сказать, просто она устала тратить силы на глупую перебранку. Папаша заткнулся, но Дусик отмалчиваться не собирался, отдышавшись, он заговорил с адвокатом:
– Петр Алексеевич, дружок, скажите-ка мне вот что… Если драгоценности в той халупе, что завещали этой… как ее… ну… – он дернул подбородком в сторону задрипанки, – Анне, что ли… Так вот, если они там, кому они достаются?
– Ей и достаются, потому что Элеонора Георгиевна ясно указала в завещании, что оставляет Анне Вячеславовне не только квартиру, но и все имеющееся в ней имущество.
– Но это несправедливо!
– Такова воля вашей бабушки.
– Послушайте!.. – Дусик вскочил, подбежал к столу адвоката и вцепился в край столешницы трясущимися пальцами. – Послушайте, напрашивается явный вывод… Это она убила бабку, я слышал, ее зарезали, так вот, это она… Больше некому! Она знала, что станет наследницей всего, вот и…
– Не смейте! – раздался дрожащий от волнения женский голос. – Не смейте, слышите…
Дусик обернулся и увидел, что одяжка, до сего момента неподвижно сидевшая на своем стульчике, порывисто вскочила, даже не заметив, что котомка с ее колен свалилась на пол.
– Я не убийца! – сквозь слезы выкрикнула она. – Не убийца! Я любила ее просто так! Мне ничего не надо было…
– И тут такая удача, – нервно хохотнула Ева. – Богатство просто свалилось на голову!
Анна с ужасом посмотрела на Еву, потом сглотнула и очень тихо, но твердо проговорила:
– Я отказываюсь от наследства.
– Браво! – Ева зааплодировала. – Какое благородство!
– Мне ничего не нужно, слышите? – Анна повернулась к адвокату. – Я отказываюсь от наследства! Где нужно подписать?
После этих слов Дусик буквально лег на стол Моисеева и зашептал:
– Дайте ей бумагу, она отказывается, слышите? Дайте, пока она не передумала…
– А ну пшел вон отсюда! – рявкнул Эдуард Петрович, неожиданно проворно вскакивая с дивана и хватая Дусика за шиворот. – Гаденыш!
– Не трогай меня! – взвизгнул поп-идол Дэнис, дрыгая в воздухе худыми ножками.
– Катись отсюда, пока я тебя не прибил, – сипло проговорил Эдик, разжимая пальцы. – И ты, маленькая гадина, выметайся…
Ева одарила отца таким убийственным взглядом, что любой другой на его месте уже упал бы замертво, потом неспешно встала, подхватила шубку и, послав адвокату воздушный поцелуй, вышла из комнаты. Встрепанный Дусик кинулся следом.