* * *
Миновав прекрасную площадь Сантиссима Аннунциата, с трех сторон охваченную легкими открытыми галереями, спутники подошли к пышному резному порталу монастыря Сан-Марко.
Массивная деревянная дверь была полуоткрыта.
Старыгин толкнул ее и вошел в прохладный полутемный холл монастыря.
- Музей скоро закрывается! - сообщил посетителям толстенький краснощекий человечек со сложенными на животе руками. - Мы открыты для посетителей только до двух часов!
Все остальное время принадлежало монахам, Старыгин знал, что монастырь действующий.
- Хорошо, - кивнул Старыгин, - мы не будем задерживаться.
Миновав первый этаж, где в просторных монастырских помещениях были расставлены и развешаны многочисленные работы самого знаменитого обитателя монастыря, монаха и художника фра Беато Анджелико, Старыгин и Катаржина поднялись по широкой лестнице на второй этаж, где размещались кельи монахов.
Прямо против лестницы на беленой стене они увидели величайшую фреску фра Анджелико -"Благовещение". Трогательное, исполненное величия лицо Девы Марии, с удивлением взирающей на коленопреклоненного архангела, стройная колоннада, под которой она нашла приют, нежная зелень травы с разбросанными по ней цветами - неудивительно, что этот художник получил прозвание Беато, что значит блаженный. Казалось, что фреска излучала чистый, прозрачный свет, незамутненный злобой дня, свет райской безмятежности.
Миновав "Благовещение", спутники пошли вдоль ряда монашеских келий, в каждой из которых фра Беато Анджелико создал по одной фреске.
Строгие и сдержанные картины одна за другой разворачивали сюжеты жизни и мученичества Иисуса Христа - Рождество, Преображение, Страсти Христовы…
Перед закрытием в музее не было ни души, Старыгин старался ступать неслышно, чтобы не нарушать благоговейную тишину этого удивительного места. Простые беленые стены выгодно подчеркивали фрески.
- Что ты тянешь время, - прошептала Катаржина, - музей закрывается, нам нужно найти келью Савонаролы…
Наконец в дальнем углу они нашли крошечную келью, где стоял стол из грубо обработанного дерева, большой сундук, который служил, очевидно, монаху постелью, а на стене висело распятье и портрет Джироламо Савонаролы.
Тотчас материализовался еще один толстенький краснощекий человечек, похожий на того, что сидел при входе, как брат-близнец. Он всплеснул коротенькими ручками и затараторил:
- Перед вами, сеньоры, маленький музей великого человека своей эпохи монаха и проповедника Джироламо Савонаролы. Он жил здесь и даже какое-то время был настоятелем монастыря Сан-Марко. Если фра Беато Анджелико обессмертил свое имя великими картинами и иконами, то Савонарола вошел в историю тем, что своими пламенными проповедями побудил своих сограждан-флорентийцев уничтожить множество прекрасных произведений искусства, сжечь на кострах сотни картин, украшений и книг, убедив их, что служение красоте и искусству неугодно Богу. Даже великий Боттичелли, подпав под гипнотическое воздействие красноречивого монаха, сжег несколько своих картин… при этих словах человечек воздел коротенькие ручки к потолку.
Дмитрий Алексеевич переглянулся со своей спутницей - непрошенный гид им очень мешал. Катаржина, кивая головой и улыбаясь, стала потихоньку теснить его в коридор.
- Впрочем, и сам Савонарола вскоре закончил жизнь на костре, обвиненный в ереси, - в упоении рассказывал гид. - Монастырь Сан-Марко взяли штурмом стражники Сеньории и противники Савонаролы. Монахи дрались отчаянно, защищались подсвечниками и дароносицами. Савонароле предлагали бежать, но он отказался. Именно в этой келье его арестовали, отсюда повели в тюрьму. Потом отлучили по приказу папы от церкви, подвергли пыткам и сожгли на костре. Последователи из числа горожан отвернулись от него, так что оплакивала его смерть только горстка преданных монахов. Что же вы хотите, сеньоры, это эффект толпы! - с пафосом закончил экскурсовод уже в коридоре.
Старыгин, не теряя времени, оглядел келью. Стол был девственно чист, тогда он попытался открыть сундук. Тот был заперт. Старыгин перевернул портрет Савонаролы и тоже ничего не нашел. Тогда он заглянул под столешницу, обшарил все углы, но поиски не увенчались успехом.
Не найдя таким образом ничего заслуживающего внимания, кроме пыли, Старыгин перешел в соседнее помещение, и на пороге его застыл, как охотничья собака при виде дичи.
На стене этой кельи в неповторимой, поэтичной манере Беато Анджелико была изображена простая и трогательная сцена, на первый взгляд не имеющая отношения к Священному Писанию.
Человек в грубом монашеском одеянии заботливо склонился над больным или умирающим.., он или оказывал ему помощь, или выслушивал последнюю исповедь.
Именно та сцена, которую Старыгин видел на часах в пражском Клементинуме. Именно та сцена, на которую в последнее мгновение своей жизни указывал сотрудник Клементинума Мирослав Войтынский, как две капли воды похожий на капитана Франса Баннинга Кока!
Голоса Катаржины и гида доносились издалека. Старыгин вошел в келью и внимательно, сантиметр за сантиметром оглядел ее.
Впрочем, это было не слишком сложно: все убранство кельи состояло из грубой деревянной скамьи да доски, на которой на нескольких языках была сообщена краткая информация для туристов.
Неслышно подошедшая Катаржина остановилась перед этой доской, читая многоязычный текст. Старыгин отступил к окну, и из этого положения увидел какой-то темный плоский предмет, едва заметно высовывающийся из-под ножки скамьи.
Быстро наклонившись, он вытащил то, что оказалось старинной картой Таро.
Девятая карта Старших Арканов - Отшельник.
Седобородый старец в монашеском капюшоне, с посохом в левой руке и горящим фонарем в правой.
Непонятно почему, под действием какого-то мгновенного неосознанного импульса, Старыгин спрятал карту в карман, прежде чем Катаржина заметила ее.
- Ну что, - повернулась к нему спутница, это именно та фреска, которую ты искал?
- Несомненно, - кивнул Дмитрий Алексеевич.
- И что теперь?
Старыгину нечего было ответить.
* * *
Гертджи приподнялась на локте, пристально посмотрела на лицо лежащего рядом мужчины.
- Что тебе? - хриплым, неуверенным голосом проговорил Рембрандт.
- Ты позволишь мне надеть тот жемчуг.., то розовое ожерелье, которое она хранила в своей черной шкатулке?
- Нельзя, - отмахнулся Рембрандт. - Как ты не понимаешь, если кто-то увидит.., родичи Саскии и без того очень недовольны. Они могут пойти к судье…
- Никто не увидит! - Гертджи лукаво рассмеялась, на круглых щеках появились такие славные ямочки. - Я же не собираюсь надевать этот жемчуг на люди! Что же, ты считаешь - я ничего не понимаю? Только примерить., никто не увидит, кроме тебя!
Он ничего не ответил, просто не успел ответить, а она уже вскочила - бесстыжая голая девка с большой грудью и круглыми голубыми глазами, ничем не отличающаяся от дешевых шлюх с Нийстраат, нахально расхохоталась, тряся своими обильными телесами, и вытащила из кармана его теплой домашней куртки, висящей на стуле, маленький медный ключик.
Через несколько минут она вернулась ожерелье из крупного, словно светящегося в темноте розового жемчуга на полной розовой шее было единственным ее одеянием.
- Тебе нравится? - проговорила она низким, волнующим голосом, и снова скользнула под одеяло. - Я же сказала, глупенький - никто не увидит, кроме тебя!
- Ты как ребенок, - прошептал Рембрандт, почувствовав, как мгновенно проходит все его раздражение, и обнял ее.
* * *
Гертджи лежала на спине, прислушиваясь к ровному дыханию спящего мужчины.
Вот и все, она добилась того, чего хотела.
Конечно, еще не скоро удастся сделаться его женой и полноправной хозяйкой этого дома, но теперь уж хозяин никуда не денется. Она не выпустит его из своих пухлых ручек.
Конечно, ему далеко до ее покойного мужа, до этого беспутного трубача.., вот тот был мужчина хоть куда!
Но зато у мейстера Рембрандта есть прекрасный дом, а у его покойной жены - замечательные украшения…
Гертджи почувствовала кожей теплый, словно живой, жемчуг и мурлыкнула от удовольствия, как сытая кошка.
Сонный мужчина почувствовал это и принял на свой счет, сладко потянулся.
Дурачок! Им будет очень легко вертеть…
Вдруг какое-то движение возле двери спальни заставило Гертджи повернуть голову.
В дверях стояла та.
В длинной мятой рубахе, с растрепанными волосами, с красными лихорадочными пятнами на щеках, она смотрела на Гертджи с плохо скрытой насмешкой.
- Что ты смотришь? - прошептала живая женщина, почти не разжимая губ. - Нечего тебе тут делать! Отправляйся обратно, в свою могилу! Зря, что ли, на тебя навалили такую гору земли? Убирайся на кладбище! Покойники по тебе скучают!
Однако мертвая и не подумала уходить. Она подняла бледную полупрозрачную руку и погрозила живой сопернице. И снова странно усмехнулась.
- И что ты смеешься? - прошипела Гертджи, приподнимаясь в постели. - Тебе ли смеяться надо мной? Видела это? - и она приподняла левой рукой розовое ожерелье, чтобы та могла хорошенько его рассмотреть. - Видела? Твой жемчуг у меня на шее, твой муж - у меня в постели.., так чему же ты смеешься?
Рембрандт, недовольно пошевелившись, что-то сонно проговорил на каком-то непонятном, невразумительном языке.
- Спи, спи! - бросила ему живая женщина. -Мы тут сами без тебя разберемся!
Она снова повернулась к двери.
Покойница что-то шептала, не переставая усмехаться, и Гертджи неожиданно почувствовала странную неуверенность.
Может быть, сражение еще не выиграно, и ей так и не удастся стать настоящей хозяйкой этого дома?
Она вспомнила того человека в черном, его холодные твердые руки, его глаза, будто видящие ее насквозь.., нет, советы такого человека не могут обернуться добром!
* * *
- Что будем делать? - довольно спокойно спросила Катаржина, когда они оказались на улице.
Старыгин не сразу откликнулся, потому что сам себе удивлялся, не мог разобраться в собственных ощущениях. Отчего он не хочет поделиться со своей спутницей полученной информацией? Отчего ведет себя скрытно, как будто не доверяет ей? Однако что сделано, то сделано, и он решил, что если сейчас признается, то темпераментная его подруга может устроить грандиозный скандал. И хорошо бы ему сейчас остаться одному хотя бы ненадолго.
- Выпьем кофе, - кивнул он на витрину небольшого уютного кафе, и как только Катаржина направилась к стойке, спустился вниз, где в узеньком коридорчике располагались две двери с мужским и женским силуэтами.
Тщательно заперев дверь и усмехнувшись, он достал из кармана карту Таро, найденную в монастырской келье.
Там, в монастыре, он только мельком взглянул на нее, и сейчас нужно было изучить ее гораздо подробнее и внимательнее, пока Катаржина не хватится его.
Возникшая между ними недоговоренность разрасталась, как снежный ком, карта стала его собственной тайной.
Первое, что он несомненно понял, рассмотрев находку - это то, что карта была из той же колоды, что и три прежние, найденные в Праге. Тот же стиль, та же рука художника, да и время оставило на этом листе точно такие же отпечатки - тот же желтоватый оттенок картона, так же потерты сотнями рук края карты.
Значит, и речи не может быть о том, что эта находка случайна.
Карта была оставлена в келье именно для него, она была посланием к нему, запиской, причем оставили ее совсем недавно, чтобы никто посторонний не перехватил это послание.
Но что же ему пытались сообщить?
Он снова внимательно рассмотрел изображение.
Сгорбленная старческая фигура отшельника, длинная седая борода, морщинистое лицо, темно-зеленый плащ с наполовину опущенным капюшоном, посох пилигрима в левой руке, зажженный фонарь в правой.., отшельник, девятый Аркан Таро.., что же хочет сообщить ему этот сгорбленный старик?
Дмитрий Алексеевич перевернул карту обратной стороной, рассмотрел рубашку.
Ничего особенного.
Снова перевернул лицевой стороной, и тут заметил, что номер Аркана, изящно выписанная девятка чуть заметно подчеркнута буровато-коричневой чертой.
Значком того же цвета, каким были нарисованы стрелки на старом пражском кладбище. Что это - губная помада странного оттенка? Или засохшая кровь?
Девятка. Девять. Что это может значить?
Скорее всего, время. Время, когда кто-то будет ждать встречи со Старыгиным.
Место встречи обозначено фреской с изображением врача и больного, и, как в старом советском фильме, изменить место встречи нельзя. А вот время ему сообщили таким способом…
Впрочем, может быть, это ловушка? Или, как в Праге, он найдет в монастыре очередной труп?
Но так или иначе, он должен принять брошенный вызов. Другого пути у него нет.
Когда он поднялся наверх, Катаржина пила кофе за столиком. Взгляд ее темных глаз был непроницаем, Старыгин тоже постарался выглядеть совершенно спокойным.
После кофе она предложила прогуляться.
- Раз уж мы все равно здесь, отчего бы не совместить приятное с полезным? Возможно, мы наткнемся на что-нибудь, что наведет тебя на мысль, где можно искать следы картины…
Он согласился, чувствуя себя двуличным обманщиком. Они долго ходили по городу, потом обедали в крошечной траттории, где подавали удивительно вкусную лазанью и, само собой разумеется, кьянти. Катаржина была спокойна и ровна в обращении, никуда не спешила, пила вино маленькими глотками, ничуть не пьянея, только в глазах ее темный огонь горел все ярче. Старыгин невольно поддался обаянию этой женщины. Она была не из тех, кем хотелось любоваться, кому хотелось дарить цветы, целовать руки, гладить по голове. В ее присутствии не хотелось шутить и дурачиться. Но сила, исходящая от нее, притягивала Старыгина, как магнит. И еще загадка.
Кто она? Сколько ей лет? Где жила все это время? О чем думала, вставая утром и глядя в окно? И какие картины расстилались перед ней? Черепичные крыши средневековой Праги? Или суровые замки Шотландии? Или дивные пейзажи Италии - уходящие вдаль поля, одинокие деревья на горизонте, горы, смыкающиеся с небом? Говорят, что итальянские художники эпохи Возрождения, для того, чтобы создать на картине знаменитую голубоватую дымку "сфумато", жгли специальные породы дерева, образовывая легкий полупрозрачный дымок. И только великий Леонардо терпеливо, день за днем, дожидался нужного освещения.
"Кажется, я выпил слишком много кьянти", подумал Старыгин, поймав себя на том, что едва не сказал последнюю фразу вслух.
- Пойдем в гостиницу, - шепнула Катаржина, взяв его под столом за руку.
Темные глаза зазывали и манили, обещая раскрыть тайну. Или загадать новую загадку.