Как хорошо вспомнить то, что мучает тебя который день. "О, рассмейтесь, смехачи!" А хочет ли он этой "нагой свободы"? Ведь ее получить очень просто. Надо только доехать до "Пушкинской" или "Владимирской", пройти по Загородному проспекту и самому явиться во Фрунзенский военкомат. Добровольцем. Берите, я готов! А там учебка где-нибудь в Чите, а потом Афганистан. Детская фантазия о собственной смерти показалась ему еще слаще. Теперь ему, помимо поникшей головы отца, представились еще и хмурое лицо Сагирова, растерянное Иволгина, плачущая навзрыд Киса, может, грустная Наташа… Вряд ли, конечно, но мечтать, так мечтать… Любовь с первого взгляда и тому подобное…
Кажется, он начал понимать, что подтолкнуло Женю Невского к этому шагу. Только сам он был не готов. "Все на свете, все на свете знают, счастья нет, и в который раз в руке сжимают пистолет. И в который раз, смеясь и плача, вновь живут. Ночь, как ночь, ведь решена задача - все умрут…"
А у него даже пистолета нет. И не достанешь папаша говорил, что нашел однажды на улице дамский пистолет, выброшенный, видимо, каким-то осторожным гражданином. В детстве Кирилл не раз слышал эту историю. Отец нарочно для него красочно описывал этот "вальтер" или "браунинг" (не будучи спецом, Алексей Петрович каждый раз называл оружие другим именем), так что Кириллу казалось, что он уже держал в руке эту маленькую блестящую смертоносную игрушку, будто ощущал ее тяжесть и холод. Но отец тоже был осторожным человеком и, не задумываясь ни на секунду, от, нес находку в милицию.
- А куда мне этот пистолет?! - объяснял он недоумевающему сыну, который по малости лет не мог уразуметь, как можно было добровольно расстаться с таким сокровищем. - В ворон, что ли, стрелять?!
Так что оружием Кирилл Марков не располагал. Ничего, сказал он, мрачно усмехаясь. Скоро в его распоряжении будет автомат Калашникова, а если особенно повезет - то и пострелять придется. В Афганистане.
Может, даже понравится. Лермонтов, вон, тоже - воевал! Другие способы расстаться со ставшей слишком сложной и неуютной жизнью, Маркова не устраивали. Интересно, думал он что выбрал Невский?! Если действительно выбрал, а не просто.., исчез. Как это заманчиво на самом деле - исчезнуть, стать другим человеком, сменить, подобно шпиону, имя, придумать себе прошлое - легенду и начать жить заново!
Только сложно, почти невозможно. Сейчас, когда он всерьез задумался над подобной перспективой для себя любимого, стало очевидно, что Невскому этот фокус бы не удался. Не тот человек. Не тот случай.
И куда потом?! В ад, к остальным суицидникам - там и повстречаемся, может. А может, и нет! Кто его знает, что там - за смертью…
Кирилл уже шел по Загородному. Он был полон решимости попрощаться со всем нажитым за эти годы, начать совершенно другую, ни на что не похожую жизнь. Оставалось пройти метров двести.
Вот и переулок, который сворачивал с проспекта к военкомату. Кирилл сделал несколько шагов и остановился. Высокие слепые стены стискивали проход с двух сторон. Он показался Кириллу очень тесным, а кусочек голубого весеннего неба слишком далеким. Чем тебе не гроб с открытой для прощания крышкой? Сейчас будут прощаться, целовать в лоб.
Сагиров, Иволгин, Киса, Наташа… Неожиданно в фантазии Кирилла приоткрылась какая-то боковая дверь и появился Саша Акентьев, Переплет. Взгляд его был, как всегда, холодным и отстраненным. Тонкие губы сложились в улыбку. Марков вышел на Загородный, нашел исправный телефон-автомат и позвонил Акентьеву. Он был уверен, что Переплет ему поможет…
Вечером он шел по набережной Фонтанки, отсчитывая дома. Потом он также считал дворы. Позвонил Марков в дверь без крыльца и почти без порога, которая казалась почти нарисованной на стене под аркой. Ему открыл высокий мужчина с узким лицом и длинными волосами пшеничного цвета, стянутыми сзади в хвост.
- Ты - Кирилл? - спросил он через порог, тряхнул головой, приглашая войти. - Я - Стас.
Бухало принес? Если нет, проходи сразу в комнату. А коль принес чего, то на кухню.
Кирилл принес. На кухне у невыключенной газовой плиты сидела, подтянув ноги на табурет, миниатюрная девушка в огромных очках.
Она, не отрываясь, смотрела на синее пламя.
- Знакомьтесь. Кирилл… Брюнхильда…
- Почему Брюнхильда? - не удержался от вопроса Марков.
- Из-за параметров, - ответил Стас.
- Понятно, - кивнул головой гость.
Марков сразу почувствовал, что вопросы в этой квартире как-то не звучат. Все надо принимать спокойно, ничему не удивляться.
Стас и его жена Вика-Брюнхильда работали дворниками, а их квартира была дворницкой.
В единственной комнате ничего не было, кроме двухэтажной кровати. Впрочем, здесь не жили, а только спали. Все вещи вперемешку с дворницким инструментом размещались в коридоре.
А люди обитали на кухне: пили, курили, беседовали ночи напролет, играли на странных музыкальных инструментах, пели горлом, занимались древнеегипетской йогой фараона Эхнатона…
Утром кто-нибудь выходил во двор с метлой и совком. Причем, это не обязательно был один из супругов. Гораздо чаще их работу выполняли заночевавшие гости. Делали это они для разнообразия, по доброте душевной, а также опасаясь, что нерадивых дворников ЖЭК попросит со служебной площади, и тогда пропадет хорошее место между Моховой и Фонтанкой, куда можно запросто завалиться в любое время суток, где нет вопросов и ответов, а есть радушие, переходящее в равнодушие. Что еще человеку надо?
В первый же вечер Кирилл почувствовал себя почти счастливым. Они пили со Стасом портвейн, говорили про все на свете, почему-то скатываясь на Гоголя и Достоевского, а Брюнхильда мазала по небольшому холсту масляной краской, иногда спрашивая их мнение.
- Ну и хрен с этой армией, - стучал стаканом Стас. - Я не говорю про государство, мне до него нет никакого дела. Я про человека, отдельную личность. Может, кому-то она нужна, армия, вооруженные силы страны, для каких-то целей?
- Генералу нужна, чтобы солдаты построили ему дачу, - отвечал Кирилл, плохо улавливая идею Стаса, вообще уже плохо соображая, но чувствуя себя при этом замечательно. - Прапору, например, чтобы упереть побольше с вещевого или продовольственного склада.
- А солдату? Я про нормальных людей говорю, а не про законченных уродов… Гениально, Брюнхильда! Заброшенность, покинутость у тебя получается. Да! Вижу!..
- Солдату не нужна такая армия, если он не садо и не мазо.
- Ты лучше подумай, - Стас тряс своим пшеничным хвостом, как бегущая рысью лошадь. "Гоголи у вас как грибы растут". Это Белинский сказал спросонья. Достоевский и был таким грибом Гоголя. Ты читал "Двойник" Федора Михайловича?
- Читал, - соврал Кирилл.
- Хорошо. Там, в коридоре, найдешь потом.
Там у нас весь Достоевский под ватником отдыхает… Так вот, Достоевский был грибом Гоголя и не больше того. Тянулся за ним, завидовал, думал, "Двойник" лучше "Мертвых душ".
- Лучше, - согласился Кирилл.
- И близко не лежал. Хоть "Двойник", хоть "Тройник", а выше Гоголя было ему не прыгнуть, грибница мешала. Что надо было делать?
- Чернышевский, - вспомнил Марков. - Сон с Верой Павловной. Надо было ему спать с Верой Павловной…
- Надо было оторваться от грибницы. Понимаешь? А как это сделать?
- Отрывать грибницу нельзя, - пояснил Марков. - Меня дед учил. Надо ее срезать.
- Да. Дед - молодец… Так лучше, Брюнхильда! Ты - гений!.. Достоевскому - каторга. Как отрезало! Вернулся другим писателем. Там - Гоголь, а там - Достоевский. Ему каторга была до зарезу нужна. Благодаря каторге он и стал гением. А кому-то нужна наша долбаная армия с дедовщиной.
- Мне нужна?
- Может, и тебе нужна, - Стас разлил остатки портвейна из последней бутылки.
- Я бы лучше на каторгу с Федором Михайловичем, - сказал Кирилл.
Кирилл спал на втором этаже супружеского ложа, Стас с Брюнхильдой на первом. Кириллу плохо спалось на новом месте. Сначала мешал выпитый портвейн, от которого по плывущей комнате бежали мысли, образы и никак не могли остановиться. Потом на первом этаже послышался мужской храп и одновременно чье-то активное дыхание. Даже здорово пьяного Кирилла это заинтриговало.
Он свесил голову вниз и в свете уличного фонаря, свет которого свободно проникал через окно без занавесок, увидел забавную картину. Стас мирно спал, вытянувшись во всю свою длину. Бодрствующая Брюнхильда самозабвенно прыгала на нем, шумно дыша. В этот момент Стас, общавшийся одновременно с двумя богами - Морфеем и Эросом, громко захрапел, и Брюнхильда тоже простонала, запрокинув голову. Совсем рядом со своим лицом Кирилл увидел огромные стекла очков, отбрасывавшие свет фонарей, и повалился на кровать, сотрясая беззвучным смехом всю двухэтажную конструкцию.
Глава 9
НАТАША ЗАБУГА ПОСТЕПЕННО ВЫРАСТАЕТ ИЗ ЛЯГУШОНКА В ЛЬВИЦУ, НО ЕДВА НЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В КОТЕНКА ЗА ОДНО МГНОВЕНИЕ
Приморский поселок, в котором выросла Наташа Забуга, назывался Привольное. Она прожила здесь семнадцать лет, но так и не поняла - кому же в нем живется привольно? Вообще-то, он был довольно большой, вытянулся от железнодорожной станции километра на три, но 6 поперечнике узок - пару домиков с одной стороны дороги и воинская часть на склоне сопки - с другой. И такая картина на всем протяжении поселка, от дорожного щита "Привольное" на въезде до его перечеркнутого по диагонали близнеца. Бетонные заборы воинских частей и низенькие некрашенные домики местных жителей.
Зато вокруг поселка - действительно приволье. Поросшие густым лесом сопки бегут бесконечными волнами во все стороны. Ходить в лес Наташе было строго запрещено, даже когда она уже училась в старших классах и за ней бегали мальчики. Была на это давняя причина.
В пятом классе лучшая подруга Вера Ляльченко взяла в библиотеке книжку "Пионер умелец". Одна из ее глав была посвящена поделкам из лесного материала. На следующий день после школы Наташа и Вера отправились в лес за сучками и корешками, похожими на что-нибудь. Когда Наташа отыскала, наконец, деревяшку, напоминавшую ей носорога, выяснилось, что они ушли слишком далеко. Назад шли еще дольше, но так и не дошли.
Подкрадывалась ночь. Девчонки вспоминали уже страшные истории про тигров-людоедов и начинали тихонько, чтобы не привлечь внимания хищников, выть, как вдруг в стороне услышали похожий вой. Сначала они онемели от ужаса, но потом догадались, что где-то там железная дорога. В темном лесу они решили все же идти на звук. Правда, больше ничего не было слышно, но зато девочки кое-что разглядели.
В темных зарослях на соседней сопке мелькнул слабый огонек. Ничего роднее и ближе этой зыбкой световой точечки Наташа никогда не видела. Девочки, затаив дыхание, чтобы не угасла слабая искорка, всматривались в темноту.
Опять появился огонек, но уже не один. Огни то исчезали, то появлялись, но все-таки стали постепенно приближаться. Вот уже слышен топот сапог и солдатская ругань. Каким родным показался им отборный мат! Девчонки подняли крик и побежали навстречу солдатам, которые шли цепью, злые, усталые, поднятые по тревоге плачущей матерью.
На следующее утро мать притащила в батальон ПВО целый рюкзак пирогов и ватрушек, которые достались "дедам" и "дембелям", в поисках детей не участвовавшим. Наташина мама вообще пекла очень хорошо и не только по праздникам. Жаль, что есть мучное Наташе строго настрого запрещала Алла Владимировна.
Алла Владимировна Зорина была для Наташи Забуги всем, как Пушкин для нас. Она явилась девочке, как фея Золушке, когда, казалось, вся жизнь пропала и надеяться было уже не на что, разве что на чудо…
Наташина мама работала на почте телеграфисткой, папа водил автобус до Уссурийска.
Жили они в деревянном домике с огородом и своим колодцем, что в поселке было большой редкостью. Между их стареньким забором, сколоченным из чего ни попадя, и бетонным забором батальона ПВО бежал ручей. Но его воду ни Забуги, ни военные в пищу не использовали. Говорят, молодые солдаты, совсем замученные дедовщиной, пили эту воду из членовредительства. Потом их отправляли в Уссурийский военный госпиталь с подозрениями на дизентерию. Наташин отец не верил, что природа может нести болезнь в чистом виде, ведь только человек передает человеку инфекцию. А мать про дизентерийный ручей говорила, что это все китайцы гадят.
Но на огород и на стирку вода годилась.
Выше по склону сопки мать развешивала белье. Еще выше свисали зелеными водорослями маскировочные сети боевого дежурства. Там стояли большие зеленые машины с локаторами на крыше. Но Наташе больше всего нравилась самая крайняя, на которой вращалась огромная металлическая карусель. Если бы кто-нибудь подсадил! Но солдат Наташа боялась.
Вообще жители поселка не любили военных.
Да и за что было любить голодную, вороватую массу чужих по всему людей, которых, самое главное, было в несколько десятков раз больше, чем гражданских?
- Ты смотри, какая гадина, - говорил отец, перекуривая на крылечке, когда локатор станции поворачивался к нему. - Ведь на излучение работает, скотина! Прямо в меня стреляет рентгенами! Тонь, ты посмотри, что творится!
Мать выходила на крылечко с миской в руке, продолжая что-то быстро взбивать.
- Говорю, Тонь, на излучение работает, - повторял отец, довольный, что страдает теперь не один. - В нас с тобой излучает, тварь такая! Их сектор как раз на наш огород приходится. Точно тебе говорю.
- Да ладно тебе, отец, - отвечала ему жена. Ведь не китайские машины, а наши, советские.
Они же своих не трогают.
- А рентгены, они не разбирают, где свои, где чужие. Ты на меня посмотри, аппетит уже не тот, что раньше, спать плохо стал.
- Это от того, что лакаешь много со своей шоферней! - защищала боевое дежурство патриотически настроенная мать.
- Не больше лакаю, чем другие. На работе не пью, между прочим, как эта солдатня на боевом дежурстве. А вот Наташку нам они облучили. Ты посмотри, какая девчонка худющая Освенцим с Бухенвальдом…
Действительно, десятилетняя Наташа была очень худенькой девчонкой, с огромными серыми глазищами, которые на скуластеньком ее лице смотрелись болезненно. При этом у девочки были большие ступни, что придавало ей почти мультяшный вид. Конечно, в школе ее зло и незамысловато дразнили.
Однажды учитель литературы прочитал на уроке знаменитое стихотворение Заболоцкого про некрасивую девочку, которая среди играющих детей напоминала лягушонка. В классе тут же решили, что это про Наташку Забугу. Самое интересное, что она не стала спорить - стихотворение ей очень понравилось. Она нашла сборник лирики Заболоцкого и переписала стихи о себе в блокнот. Самое главное для нее заключалось в последнем четверостишьи:
… А если это так, то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Правда, эти стихи Наташа понимала по-своему. Лежа в кровати, девочка представляла себе прекрасную древнегреческую амфору, как на картинке в учебнике истории. Это был сосуд очень тонкой работы, с длинным узким горлышком, с изображениями богов и героев. Но самое главное внутри его мерцал огонек. Теплый, спасительный огонек, который она увидела тогда в ночной тайге. Наташа Забуга и была этим самым сосудом, красоту которого не могли оценить варвары, которые разрушили Рим в самом конце учебника за этот год. Под эти мысли девочка засыпала.
После зимних каникул к ним на урок физкультуры пришла очень красивая молодая женщина. Вообще, интересные женщины для поселка Привольное были обычным явлением.
У офицеров, а особенно почему-то у прапорщиков, жены были молоды и красивы. Но у этой девушки была такая потрясающая осанка и походка, что и девчонки, и мальчишки замерли в тех позах, в которых их застало это явление. Только баскетбольный мячик продолжил свой полет и больно стукнул в лоб, конечно же, Наташу Забугу. Но она даже не заплакала, потому что почувствовала, что сейчас свершится чудо, потому что фея явилась по ее мерцающую внутри сосуда пламенную душу.
- Меня зовут Алла Владимировна Зорина, сказала фея перед построившимися без команды учителя ребятами. - Я буду вести секцию художественной гимнастики в Доме офицеров.
Знаете, где находится Лом офицеров?.. Вот-вот.
Мальчики могут быть свободны, потому что художественная гимнастика - чисто женский вид спорта и мужчин не терпит.
Давно мальчишки из их класса не были так расстроены, будто их не взяли в секцию боевого самбо или дзюдо. Зато девочкам было оказано достойное внимание. Каждую из них Алла Владимировна осмотрела, со всеми переговорила и всех, без исключения, пригласила на занятия, но лишь Наташе тихо сказала особенные слова:
- Девочки будут только заниматься гимнастикой, а настоящей гимнасткой будешь ты.
Теперь началась совсем другая жизнь. В этой жизни ничего не было, кроме художественной гимнастики и Аллы Владимировны. Наташа даже разругалась со своей лучшей подругой Верой Ляльченко, хотя та тоже посещала секцию. Но ведь Наташа Забуга не посещала, а жила этим, а потом она ни с кем не хотела делить Аллу Владимировну и страшно ревновала ее ко всем, даже к ее мужу - лейтенанту Зорину.
Аллочка Зорина была родом из Ленинграда, там прошли ее детство и юность. На третьем курсе института физкультуры имени Лесгафта Аллочка поссорилась со своим возлюбленным, убежала на танцы с подружками-гимнастками и весь вечер танцевала с каким-то задумчивым курсантом. А уже на четвертом курсант Зорин сделал ей предложение. Командование училища связи одобрило их брак, так как у женатых курсантов значительно укрепляется дисциплина, повышаются результаты в боевой и политической подготовке.
- Ну, куда нас посылают? - спросила Аллочка, теперь дипломированный тренер по гимнастике, встречая свежеиспеченного лейтенанта Зорина.
- Южнее Сочи едем, - пошутил он по-армейски. - Тебе понравится.
Трудно сказать, насколько нравилась военизированная уссурийская тайга Алле Владимировне. Наташе, по крайней мере, она никогда не жаловалась. А ведь с Наташей она проводила больше времени, чем со своим мужем, который постоянно заступал на дежурства, выезжал на работы и учения.
Наташа после тренировки шла к Зориной в гости, пила чай и слушала своего тренера, открыв рот. Алла Владимировна говорила ей о Ленинграде, описывала, как могла, его набережные, мосты, белые ночи, парки, музеи. Она пересказывала девочке любимые книги, фильмы, спектакли. Часто Зорина читала ей вслух.
Девочка завороженно слушала, но сама так и не приучилась к чтению. Когда она начинала читать книгу, автор словно брал ее за руку и тащил за собой. Наташе это не нравилось, она выдергивала руку и захлопывала книгу. Когда же она слушала рассказы Аллы Владимировны, то чувствовала себя свободной, никто ее никуда не вел. Слушая, она на ходу переделывала сюжет под себя, и уже не граф, а графиня Монте-Кристо мстила своим недругам, красивая индианка Большая Змея охотилась вместе с Соколиным Глазом, причем, была в него тайно влюблена… Побочные женские персонажи ее не устраивали. Ей хотелось мужской славы, но женской красоты.
- У нее задатки лидера и совершенно мужской характер, - говорила Алла Владимировна Наташиным родителям. - Из нее должна получиться чемпионка.
Постепенно изменялась Наташина внешность.
Если раньше ее ноги мальчишки называли спицами, потом - спичками, еще позднее - карандашами, то в восьмом классе, в первый день после летних каникул, случилась сенсация.