Ну, ладно, первый этап задуманного благополучно завершен, их с Русиком не пристрелили и не избили - по выражению Санчо, "не пустили под молотки". Но это не означает, что они находятся в полной безопасности. Если местным бандитам станет известна цель приезда "спасителей" семьи Осиповых, они встретят их не на вокзале и не на улице - поблизости к желанному бараку.
Неизбежна разборка…
С кем, со слабой женщиной и немолодым кавказцем? Глупо даже представить себе такое развитие событий. Чем отбиваться: немощными кулачками или бросать в нападающих консервы и бутылки?
И все же, Клавдия попыталась "нарисовать" предстоящее "сражение". С непременным появлением Санчо, который мигом размечет бандитское войско. Спасенная женщина, роняя слезы, целует сказочного "богатыря" в макушку, тот напевает сентиментальный романс о вечной любви.
Удивительно приятная, умилительная картина!…
Героиня не догадывалась о том, что она невесть какими путями проникла в события, происшедшие в Москве и рикошетом отразившиеся на приокском городишке. Разворотливый дежурный по парковке компании "Империя", он же - талантливый стукач, работающий сразу на двух хозяев, все же узнал о "птичке", покинувшей гнездо. Скорей всего, узнал от соседа по коттеджному поселку, старого благообразного мужика, страдающего неизлечимым любопытством и безразмерной болтливостью.
Юраш поморщился и выбросил "телегу" в мусорную корзину. Нет времени заниматься взбалмошными бабами, когда занозой в башке сидит оживший мертвяк. А вот Хомченко заинтересовался. Все, что так или иначе касалось оскорбившей его Кирсановой, представляло определенную ценность.
Он позвонил Мамыкину.
- Вздумал пугать меня жирной бабой? - недовольно заскрипел авторитет. Наверно, телефонный звонок разбудил его. Время-то пять утра, а ложится Григорий Матвеевич не раньше часа ночи. - Мне хватает нахальных мужиков.
- Гляди сам, Григорий Матвеевич, годятся или не годятся весточки от стукача. Тебе видней. Я прокукарекал.
Мама подумал и в семь утра все же вызвал Черницына…
Всего этого Клавдия не знала, зато предчувствовала ожидающие их, мягко сказать, неприятности. Мечты о Санчо остаются мечтами, он, занятый охраной невесты Лавра, даже не предполагает об опасности, угрожающей жене.
- Притомился, Русик, - заботливо спросила она, когда путники прошли через площадь и углубились в ряды одноэтажных домишек, спрятанных за яблонями и плодовыми кустарниками. - Потерпи, милый, сейчас возьмем такси. Водители всегда все знают. Скажем: барачный поселок - мигом доставит.
- Кто доставит, а? - с легкой иронией осведомился кавказец. - Таксист? Обязательно повэзет нз в ту сторону. Панымаешь, нэ в ту! Куда нам нэ надо. Я в адын счет найду свое землячество. Кунаки и проводят нас к нужному бараку, и, если понадобится, помогут оружием и боеприпасами. Абсолютно бесплатно! Закон гор - помогать друг другу!
В каждом слове, в каждом жесте - гордость за сородичей. Не ведает, наивный "джигит", что времена пошли другие, сейчас безвозмездная взаимопомощь потускнела, сменившись законом рынка. Баш на баш, я тебе помогу за скромную плату, которая скромной только называется, ты мне ответишь тем же.
- Не говори глупостей! Откуда здесь возьмется твое хваленое землячество? Не Москва и не Питер - обычная заскорузлая глубинка. Если и есть парочка тбилисцев, то они, наверняка, чураются друг друга, каждый - при своем прилавке, со своим кошельком.
Русик, как и можно было ожидать, возмутился. Поставил сумку на землю и горячо залопотал о том, что какие бы не были времена, горские законы незыблемы. Как всегда, на дикой мало понятной смеси грузинского и русского языка. Клавдия терпеливо ожидала. Изучив сложный характер партнера по торговле, была уверена - остынет и заговорит более спокойно.
Так и получилось. Русик перестал размахивать руками и бросаться родными ругательствами. Заговорил более спокойно.
- Гаварыш, в глубинке нэт кавказских кунаков, да? А откуда здес, скажи пожалста, возьмется такси, а? Зато в каждой самой маленькой пункте России всегда имеется мое землячество! Могу спорить!
- Не надо спорить, джигит. Не забывай, что вся Россия - тоже мое землячество. Намного больше твоего. Бери сумку и пошагали дальше. Время не терпит.
Асфальт кончился, вместо него - не просыхающие лужи, пожухлая трава, возле заборов свалены бревна, предназначенные для ремонта покосившихся домишек. Не город - затрапезная деревушка. Спросить адрес барачного района не у кого, только на лавке у ворот сидит бабуля. Наверняка, глухонемая.
Русик поднял сумку и пошел вслед за Кладией.
- Ты, Клавдия, оказывается шовинистка, - миновав очередной перекресток, не то утверждающе, не то вопросительно, промолвил он- Никогда нэ думал…
- Какая есть. Несешь сумку, вот и неси, помалкивай, не трать зря силы. Сейчас поймаем частника или такси - довезет.
Какое там такси, какой частник? Ни один автомобилист не сунется в это захолустье, побоится утонуть в лужах либо забуксовать в ухабах и выбоинах. Разве только трактор остановить? Так и трактора тоже нет. Обещание поймать машину - обычное подбадривание уставшего "носильщика".
- А я что делаю, а? Тащу твой продукты, которые никому нэ нужны.
Вот тебе и на! Говорит; никому не нужны, а сам в вагоне уписывал за обе щеки и вареные яйца, и холодец, и консервированное мясо, с удовольствием запивал ягодным морсом. Так же, как он недавно восторгался своим землячеством, Клавдия гордится своими кулинарными способностями, хозяйственной смекалкой.
- Вот и неси. Только молча. Без размахивания кулаками и лозунгов по поводу какого-то придуманного шовинизма.
Обмениваясь с Русиком ни о чем не говорящими фразами- обычный легковесный треп -Клавдия внимательно оглядывала домишки, сады, огороды, все места, в которых могут затаиться бандиты. В том, что за ними следят, она не сомневалась. Главное - узнать где и кто?
На первый взгляд, вокруг все спокойно, ни малейшего намека на слежку. Вдруг, она ошибается, никто за ними не следит? Да и кому они нужны? Вон тому мужику, который ремонтирует покосившийся забор? Или пожилой женщине, стирающей в древнем корыте белье? Чушь собачья!
- Я молчу… Вот только ты меня просто бесишь!
Видите ли, она его бесит? А он что хотел - мурлыканья, признаний в любви? Хватит и того, что хозяйка бутика выбрала в сопровождающие обычного продавца, пусть даже в звании мененджера.
- Ты добесишься! Возьму и уволю. Без выходного пособия и всевозможных льгот!
Глупая угроза! Во первых, грузин - не простой продавец, он - совладелец магазина, почти равноправный партнер. Во вторых, Клавдия до того привыкла к нему, что даже представить себе не может бутика без горячего, но делового и рассудительного, кавказца.
- Нэ уволишь, - с легкой насмешкой ответил Русик. - Потому что добрая. Толко совсэм дурная. Настоящий абрек... в юбке.
Кем только ее не дразнили, с кем не сравнивали! Толстуха, корова, беременная овца - самые простые клички. Ни одна не прижилась. А вот назвали "абреком" впервые. Рассказать Санчо - заикаться станет, потом расхохочется. До слез, до икоты.
Клавдия представила себе смеющегося мужа и на душе потеплело.
- Вовсе не в юбке! Ладно, так и быть, не уволю. Пока не уволю. Считай, за тобой осталось последнее слово.
Заинтригованный джигит перевесил сумку на другое плечо, привычно ощупал на щеках щетину. Будто решал: сейчас бриться, прямо на улице, или отложить мучительный процесс до завершения операции не то похищения, не то спасения какой-то семьи.
- А как же! Последний слово всегда - за джигитом. Что за слово, а?
Дорогу перебежала шустрая девчонка, поглядела на бредущих путников и звонко рассмеялась. Наверно, развеселила ее парочка: толстая женщина в брюках и мужской рубашке, выпущенной из-под ремня, и небритый кавказец с двумя сумками. Она идет решительно, будто на параде, он плетется следом, иногда обгоняет путницу, но тут же замедляет шаг.
Карикатура, самая настоящая карикатура!
В молодости Клавдии все окружающее тоже представлялось смешным. Взойдет утром солнце - радость, пойдет дождь - удовольствие, упадет старушка - смех. С возрастом все это как-то потускнело, утонуло в обыденности. Жизнь прошлась по беззаботной девчонке рашпилем, сгладила неровности, убрала заусеницы, она сделалась более спокойной и покладистой.
- Спрашиваешь, какое слово? Недогадливым сделался, помощничек. Когда перебесишься - предупреди. Вот какое словечко ожидаю с нетерпением. Предупреждающее!
Русик озадаченно покрутил головой.
- Хитро завернул, подруга. Нэмного полезно - адреналин мало-мало подкачала. Знаешь такой полезный слово - адреналин?
- Нет, не знаю.
Знает, конечно, хорошо знает! Но из ворот, покачиваясь, вышел молодой парень. В рабочей робе, с початой бутылкой в кармане потертых штанов. Притворяется пьяным, а на самом деле, следит… Нет, не притворяется пьяным! Глаза выдают - красные, опухшие, да и запахом алкоголя несет - на расстоянии чувствуется.
Раскорячившись, несколько минут разглядывал путников. Сейчас вытащит из-под ремня ствол и - прощай, муженек, до встречи на том свете. Клавдия остановилась, Русик натолкнулся на нее и тоже остановился, сбросив с плеча осточертевшую сумку. Хотя бы пару минут отдохнуть.
- Кого… ищете? - запинаясь, осведомился пьянчуга.
- Бараки. То есть, барачный городок, - стараясь говорить спокойно и уверенно, ответила женщина. Сердце колотило по ребрам не хуже барабана.
Алкаш мотнул растрепанной башкой в конец улицы. Говорить был не в состоянии - одна мысль: как удержаться на подкашивающихся ногах, не растянуться в ближайшей луже рядом с похрюкивающей свиньей. Для устойчивости хлебнул самопала и поплелся к забору. Отдохнуть на лавочке или - на травке.
Сердце Клавдии сразу успокоилось. Не бандит, обычный парень, только пьяный до удивления. Она пошла в указанном направлении, Русик поднял сумку и догнал ее.
- Ай, Клавдия, как можно нэ знать такой хороший слово! Еще раз бесишь меня, - полюбилось кавказцу простонародное словечко "бесишь", клеит его к месту и не к месту. - А вот я знаю. И - уважаю. Панымаешь?
- Это хорошо, когда знают, еще лучше, если уважают… Поставь на землю свою сумку.
- Зачем поставить, почему остановилась? Еще один алкаш, да?
Дались ему алкаши! Или - на Кавказе их мало? Или в Москве не насмотрелся?
Сделалось посуше, вместо липучей грязи - песочек, окаймленный островками травы. Правда, трава какая- то пожухлая, выцветшая, будто ее не до конца вытоптали. Да и бараки, не в пример стоящих в низинке, выглядят более "молодыми".
- Никаких алкашей! Просто мы с тобой добрались без всяких такси. Вот он, нужный нам барак!
Примерно так говорят о царском дворце или о княжеских хоромах. Клавдия торжествовала первую победу - добралась до невзрачного жилья Осиповых. Никто не загородил дорогу - ни похитители, ни бандиты. Или они - плод фантазии, или их напугали решительные действия "спасителей".
Остается быстренько собрать мать с дочкой и доставить в деревню под Москвой. Задача, правда, нехилая, но выполнять ее придется.
Возле обшарпанной стены барака - доска, положенная на два чурбака. На ней, с книгой на коленях, сидит девушка. Худенькая, невзрачная, такие сейчас - рубль за пучок. И это - "принцесса", расхваленная симпатичным, умным племянником? Где были его глаза, почему предварительно, перед тем, как влюбиться, не посоветовался с теткой, заменившей ему родную мать?
Клавдия уверена - настоящая женщина должна быть в теле, иначе какая из нее хозяйка, мать, жена. Вот выйдет эта пигалица замуж, навалятся на нее домашние заботы - не выдержит, сломается.
И все же, решение за племяшом, ведь не тетке жить с этим квелым одуванчиком, а ему.
- Ты - Лера?
"Одуванчик" улыбнулась. Так светло и радостно, что Клавдия забыла о недавних опасениях по поводу будущей семейной жизни Федечки. Действительно, настоящая принцесса, без подделки.
- Лера.
- Тогда будем знакомы, дивчинонька. Я - тётя Федечки. Тётя Клава. Приехала за тобой и твоей мамой. Почему вы не заперлись в доме, как я советовала, не забаррикадировались? Ведь опасно. Вдруг нагрянут нелюди?
- Баррикады не спасут - постреляют через окна, сожгут…
В горьком признании не было безнадежности, покорности судьбе. Наоборот, в нем звучала решимость сражаться, противостоять насилию. Об этом говорил и прислоненный к стене металлический прут.
У Клавдии появилось не чувство жалости к этой пигалице, готовой встретить вооруженных бандитов слабыми кулачками и железкой, - возникло чувство стыда. Ну, почему она не предвидела, заранее подготовленного похищения семьи Осиповых? Почему не прислушалась к тревожным намекам племянника, не поехала вместе с Санчо в Окимовск?
Кажется, Русик тоже стыдится, он взял, лежащую на книге, руку девушки, бережно ее поцеловал. Лерка не дернулась, не отобрала руку - признательно поглядела на спасителей. Показалось - вот-вот заплачет.
- Где твоя мама, девочка? Сейчас покушаем и - в путь-дорогу…
- Куда?
- Есть одно приятное местечко, где вы будете в полной безопасности. Там мы станем решать свои девичьи проблемы, а мужики пусть решают свои. Зови маму и - собирайтесь. Как выражается мой муженек, время - деньги. И - немалые.
- А как же Кирилл…
Об этом Клавдия не подумала, выпустила из виду. Попытаться спасти парня, вырвать его из цепких бандитских лап? Нельзя. Мало того, что они с Русиком подставят женщин под удар, так еще и сами загремят "под молотки".
- Успокойся, Лерочка, я ж тебе все объяснила. У нас есть множество мужиков, которые не только придумают, как помочь твоему братишке, но и сделают это… Русик, разгружай, пожалуйста, сумки. Да поскорей! Какой-нибудь стол в этом дворце имеется или закусим стоя?
Сбитый из не струганных досок стол стоял в садике под вишенкой. Клавдия застелила его наглаженной скатеркой, Русик опорожнил сумки. Деликатесы и простая деревенская еда разместились на одноразовых тарелках. Осиповы с ужасом смотрели на непривычное для них изобилие. Красная и черная икорка, балычок, холодец, сервелат, твердо копченая колбаска, ветчина, несколько сортов сыра, яйца, поросенок...
- Куда столько? - ужаснулась Галина Петровна. - Можно только чайку с дороги и перед дорогой.
- Не так уж много, - упокоила ее Клавдия. - Для моего супруга - легкая закуска, а нас - четверо. Как-нибудь управимся.
Девушка попыталась ограничиться скромным бутербродом с ветчиной, но, увидев, что за ней никто не следит, вошла во вкус. Взяла с тарелки куриную ножку, обмазала ее хреном. Потом попробовала холодец, потом консервированное мясо…
Осипова почти ничего не ела. Не потому что стеснялась - тревожило будущее, не давало успокоиться непонятное исчезновение сына.
- Даже не знаю, что делать? Лерка пусть едет, а мне зачем? И так страшно, и эдак больно. Кому пожалуешься, с кем посоветуешься? Да и с работы за прогул уволят. Кому нужны бездельники?
- Вы на трассе работаете?
Обычное женское любопытство. Надо же поддержать разговор, не дать ему погаснуть. На самом деле, Клавдия искоса наблюдала за будущей родственницей. Оголодала, девочка. Сначала скромничала, отнекивалась, а сейчас, покончив с курятиной, потянулась к поросенку. Молодец, кушай, набирайся силенок, они тебе понадобятся в будущей семейной жизни. Супружество - не одна лишь сладкая патока нежностей, случаются и горький перец неожиданных ссор, и соленые слезы из-за незаслуженных обид.
- Да, на трассе. Только на железнодорожной.
- Конэшно, стрелочница? - влез в женскую беседу Русик. Он не терпел быть безгласным свидетелем, настоящий джигит всегда и во всем - активный участник событий или простого разговора. - Или - проводница?
- Что вы, какая из меня проводница? Когда полотно отсыпаем щебнем, когда меняем шпалы или рельсы.
Кавказец поставил чашку с чаем на стол, изумленно вытаращил глазища. Скорей всего, его обманывают, ему вешают лапшу на уши! Ухаживать за мужем, рожать и растить детей - понятно и оправдано, так завешал Аллах, а вот размахивать кувалдами, бросать лопатой песок или щебенку - мужская обязанность.
- Женщины?
Галина Петровна не удивилась и не завздыхала огорченно. Ответила спокойно, с достоинством человека, знающего себе цену.
- Ничего не поделаешь. Молодые не идут, взрослые мужики спиваются, одно только название, что мужики - пьянь подзаборная. Одна надежда - на баб… Слава Богу, имеется хоть такая постоянная работа. Иначе - хоть ложись да помирай. Чего уж там, тяжко, не без этого. Наломаешься на перегоне, поясница будто отнимается, руки-ноги не свои…
Русик машинально мешал ложечкой в пустой чашке. Он не мог представить себе жену в роли молотобойца или рабочего с лопатой в руках. Клавдия с ужасом слушала исповедь Осиповой. Посочувствовать, пожалеть - язык отказывается работать, губы будто склеены. Вот оно, настоящее несчастье, не подкрашенное лживыми газетчиками, не разрисованное ораторами и докладчиками. Подумать только, до чего мы опустились: бабы - матери, жены, сестры - фактически источники жизни на земле, ворочают тяжести, которые не всем мужикам под силу. Ну, доярки, ну трактористки, ну, уборщицы - еще можно понять, а дорожные работяги - просто не умещаются в сознании.
- Сын не помогает?
- Кирюшка? - удивилась Осипова. - Ему самому помощь нужна. Вроде лет немало, а все кажется маленьким. Неприкаянный он, без семьи. Думала - вырастет, возмужает. Нет, как был младенчиком, так им и остался. Дальше - хуже. Одно время куда-то писал, посылал какие-то химические открытия, ответов не дождался… Помню, болела я, лежала в больничке, прихожу домой после выписки, а он все свои склянки, тетради выбросил на помойку и в сарай. Как отрезало. Чем живет, что думает - не ведаю. Теперь вот попал в оборот к хозяину… День и ночь думаю - что с ним: живет или уже убили?
- Не бери в голову. Вызволим твоего сыночка. У меня мужики хваткие, серьезные. Море по капле переберут, горы преодолеют, а твоего Кирюшку найдут!
Думать о "хватких" могучих мужиках удивительно приятно, ибо все они сконцентрированы в одном, в Санчо.
- Спасибо!
Казалось бы, застольная беседа подошла к концу, ее участники более или менее успокоились. Все успокоились, кроме Русика.
- Нэ панымаю, нычего нэ понымаю! - твердил он, с ожесточением звякая чайной ложкой. - Жэнщины ворочают шпалами, рэлсамы, кыдают щебень! Что за такая нация безмозглая! На Кавказе жэнщын уважают, любят, а здесь…
- Прекрати выступать, травить душу! Не нравится наша жизнь - езжай домой!
В Клавдии заговорил не ура-патриотизм и не гордость за свой униженный и оболганный народ - просто взыграла обида за всех женщин, населяющих необъятные российские просторы. За уборщиц и разнорабочих, лесорубов и металлургов, всех, кто вынужден заниматься неженским трудом. Ради хлеба насущного.