Я поскорее отвернулась. Увидела, как Ханзен на входе в терминал разговаривал с фотографами и не зря разговаривал, потому что они освободили проход. Группа снова пришла в движение. Тут я снова стала пробиваться к Ханзену, добралась до него и вместе с ним вошла в здание. Он спросил:
– Госпожа Петерсен, с вами все в порядке?
– Нет! – ответила я. – Со мной все не в порядке. Это не мой муж!
Ханзен посмотрел на меня сквозь дорогие свои очки и, как мне показалось, подавил вздох.
– Понимаю, как все это для вас непросто, – произнес он. – Вашему мужу пришлось многое пережить. Сожалею, что я не сумел лучше подготовить вас к этой встрече.
Как обухом по голове. Он не понимает или не хочет понять?
– Послушайте, вы не разобрались, – снова заговорила я, как только мне удалось взять себя в руки, – это вообще не…
Но Ханзен меня перебил:
– Извините, пожалуйста, меня зовет коллега.
Он что, пытается сбежать?
– Эй, – закричала я ему вслед, – эй, хотя бы выслушайте меня!..
Но Ханзен был уже далеко. Тут я сообразила, что мы пересекли весь зал и находимся почти у выхода из здания. До меня донесся обрывок разговора:
– Ну, и каково это, вновь почувствовать себя на немецкой земле?
Я повернулась в том направлении, откуда раздался голос, и поняла, что это седовласая дама, прилетевшая в том же самолете, обращается к человеку, утверждающему, будто он Филипп.
"Нет, – снова мелькнуло у меня в голове, – не может быть, тут какая-то ошибка!"
Кто-то мягко взял меня за локоть. Ага, это дружелюбная блондинка, которая так мило беседовала с Лео.
– В чем ошибка? – спросила она обеспокоенно. И лицо у нее такое открытое.
Мозг мой работал на высоких оборотах, но я сумела вымолвить только два слова:
– Тот мужчина.
Блондинка нахмурила брови:
– Что за мужчина?
– Вон тот, – ответила я. – Я его не знаю.
На лице незнакомой блондинки явно отразилось сочувствие. Толпа принесла нас к выходу, и вот уже мы вместе оказались снаружи, на улице. Блондинка принялась рыться в своей шикарной, цвета осенней листвы, сумочке.
– Вот моя карточка. – С этими словами она протянула мне визитку, а я взяла ее машинально и куда-то сунула. – Если вам что-нибудь понадобится, позвоните мне, договорились? Но пока вам надо просто успокоиться.
– Вы что, не поняли? – сказала, нет, прокричала я, хотя и знала, что следует хранить спокойствие, иначе никто не будет принимать тебя всерьез. Но я кипела от ярости, и ярость моя вышла из берегов. – Вот проклятие! Что, вы не понимаете? Это не мой муж! Это не Филипп!
Выкрики мои потонули в общем гвалте: фотографы сообразили, что мы вот-вот уедем, и пытались поймать последний шанс. А та блондинка, если и разобрала мои слова, то не сочла их поводом для действия.
У меня дыхание перехватывало от ярости, мне снова как-то не удавалось сориентироваться, снова я искала глазами сына и не могла сразу найти, впала в панику, повернулась лицом к зданию, а плотная толпа тащила меня дальше и дальше, на тротуар. Где Лео? Где мой сын?
Незнакомца я тоже вдруг потеряла из поля зрения и на несколько жутких секунд представила себе, что сбывается мой ночной кошмар: явился монстр и украл у меня сына.
– Где мой сын? – Этот вопрос я задавала всем вокруг и никому в отдельности, но никто не отвечал, как вдруг за широкими спинами двух мужчин впереди я увидела его чубчик. Протиснулась к нему, взяла за руку и в ту же минуту у меня подвернулась нога, я споткнулась, кто-то взял меня за локоть, опять меня сегодня хватают за локоть, сколько народу вокруг, того и гляди задавят, а где еще этот незнакомец, не хочу, чтобы он вдруг тут появился со своим жутковатым взглядом, не хочу, чтобы он опять сцапал моего сына.
А давка была все сильнее, и вдруг я почувствовала, как кто-то положил руку мне на голову и мягко, но уверенно заставляет меня нагнуться, я сначала вообще ничего не разобрала, стала сопротивляться и скидывать эту руку, но тут люди передо мной расступились, и я поняла, что стою на самом краешке тротуара возле припаркованной машины, а нас вроде бы пытаются в эту машину загрузить. Ну и пусть, мне и надо прочь отсюда, главное – прочь, шум стоит оглушительный и давка жуткая. Почувствовала, как Лео сжимает мою руку сильнее и сильнее, хватит с него, того и гляди нас просто раздавят!
– Мамочка! – произнес Лео.
Я не услышала, я прочитала это по губам.
– Все в порядке, детка. – Я попыталась его успокоить и успела затащить на заднее сиденье автомобиля, куда кто-то невидимый, подталкивая, заставил меня сесть. Как только мы оказались внутри, дверь захлопнулась, крики фотографов теперь звучали приглушенно. Не прошло и двух секунд, как машина тронулась с места. Выдохнув с облегчением, я закрыла глаза. Но открыв их вновь, остолбенела: в салоне автомобиля мы находились не одни. Голова пошла кругом.
Рядом со мной сидел незнакомец.
15
Я бросилась в ванную комнату и, к счастью, успела вовремя. Подняла крышку, наклонилась над унитазом. Желудок сводило судорогами, дыхание перехватывало, в глазах стояли слезы. Меня вырвало, на лбу выступил холодный пот. Каждый раз, когда меня рвет, мне кажется – вот-вот умру, никогда это не кончится, вслед за содержимым желудка выскочат все мои внутренние органы, а за ними душа, и останется от меня лишь пустая оболочка да осядет на полу, как сдувшаяся резиновая кукла.
Все, кончилось наконец-то, я с трудом выпрямилась, нажала на слив. Меня трясло и прошибало холодом, одежда липла к влажному телу, я едва стояла на ногах, как бывает при отравлении.
Я осмотрелась, и ванная комната, освещенная дневным светом из окна, своей строгой белизной вдруг напомнила мне операционную. Дрожа, я попробовала присесть на бортик, случайно задела высокую бутылочку с пеной для ванны, и та со стуком и клацаньем покатилась на дно. Звук показался мне неестественно высоким и громким, в ушах сначала зазвенело, потом левое ухо оглохло и я услышала в нем тонкий писк. Я наблюдала за бутылочкой, как она каталась по дну ванны и наконец замерла на месте. Писк в ухе становилось все громче, перед глазами плыли яркие пятна, и вдруг все окружающее утратило смысл. Я глядела то в одну сторону, то в другую, пытаясь осознать взаимосвязи между предметами, попадающими в поле зрения. Белое, все белое и гладкое. Белый, гладкий кафель. Гладкая, белая поверхность ванны. Белая раковина. Белая орхидея, белые полотенца, белая мыльница, белая занавеска для душа. Несколько цветных пятен. Высокая бутылочка, которая лежит на дне ванны и наполнена жидкостью сапфировой голубизны. Маленькие очки для плавания, с носом, неоново-зеленые. Крошечная пластмассовая фигурка Дарта Вейдера, черная-пречерная. Резиновая игрушка, уточка, розовая. И еще я сама. Посмотрела вниз, на свои загорелые ноги, как они торчат из-под белого платья, на вишнево-красные ногти на ногах. Заморгала. Почувствовала холодную, гладкую поверхность под ногами, почувствовала, как покрываюсь гусиной кожей и у меня на руках дыбом встают все волоски, поглядела на кафель перед глазами. Мерцающая белизна. Капает кран, плюх, плюх, плюх, плюх, капает все громче, плюх, плюх, плюх, плюх, но я не могу встать и закрыть кран, мне надо сидеть здесь и ждать, пока пройдет глухота, дрожь, головокружение. Почувствовала легкий запах ароматической свечи, она стоит на краю ванны, но я позабыла, чей это запах. Это ваниль, лимон? Или амбра?
Понемногу сердцебиение успокоилось.
В машине я не проронила ни слова. Сидела там – беспомощная и неспособная собраться с мыслями. Неспособная решить свою проблему.
Лео прижимался ко мне, заметив, наверное, какой-то непорядок или просто потрясенный происходящим. Его отец. Все эти чужие люди. Фотографы.
Я не знала, что делать. Как мне вести себя? Что нужно от меня этому человеку? Уже сейчас, в машине, пойти в атаку? Вышвырнуть его отсюда? Устроить сцену? Но разве такое возможно при Лео, которого я настраивала на то, что вернется папа, что папа пережил трудные времена, что мы должны быть добры к нему и осторожны? Нельзя бездействовать, но и сказать ничего нельзя в присутствии Лео. Я просто не знала, что делать.
Вот это да, думала я.
Сказывался шок.
Я заставляла себя успокоиться и дышать ровно. Вдох-выдох, спокойно, спокойно. Посидела так немного и вдруг вспомнила один из разговоров с господином Ханзеном. Я спрашивала, нельзя ли мне поговорить с мужем по скайпу или по телефону до его прибытия в Гамбург. Ханзен пообещал это устроить и связаться со мной, что он впоследствии и сделал. Явно смущенный, он сообщил мне, что Филипп не хотел бы заранее говорить со мной ни по телефону, ни по скайпу. Кроме того, муж просил не привозить нашего сына в аэропорт, он был бы рад, если бы Лео провел первые несколько дней где-нибудь в другом месте. Например, у друзей.
Каким же оскорбительным показался мне этот отказ! После стольких лет Филипп не желает услышать меня как можно скорее? Не желает увидеть своего сына? Это ведь совершенно на него не похоже. Это что вообще такое? С другой стороны, размышляла я, предчувствуя недоброе, за семь лет всякое могло произойти. Кому это знать, как не мне? И я решила выполнить его просьбу лишь наполовину, то есть взять Лео с собой в аэропорт, но потом отвезти его к Мириам. Не люблю, когда мне отдают указания.
Поначалу я не могла понять, отчего мой муж так себя повел, отчего после стольких лет отказался поговорить со мною хотя бы по телефону, но тут мне стало ясно: этот незнакомец не собирался меня ни о чем предупреждать. Он хотел захватить меня врасплох. Поставить перед фактом.
И ему это удалось превосходно.
Уж до того я злилась на самое себя, просто лопалась от злости. Как это я там, на месте, никого не заставила меня выслушать? Эй, Зара, с каких это пор ты превратилась в тихую серую мышку? А ну-ка, соберись! Да, твоя жизнь, похоже, разбилась на тысячу крупных и мелких осколков. Но никто их не соберет вместо тебя и новую жизнь тебе не построит. Это твое дело. Значит, перестань хныкать. Вставай! Действуй!
И я встала. Подошла к раковине. Прополоскала рот, плеснула холодной воды в лицо, вытерлась полотенцем.
Уже хорошо. А теперь – думай!
И я задумалась, хотя мозги еле шевелились, а зубы стучали. Сегодня мой муж, мой самый любимый на свете, должен был вернуться домой, но вместо него на борту самолета оказался другой человек. Мне не удалось разоблачить его прямо на месте, в аэропорту, меня следом за ним сунули в машину. Нас отвезли домой. Теперь я здесь, дома. Я способна к действию, я взяла себя в руки.
Следует позвонить в полицию.
Немедленно.
Понятия не имею, что у этого человека на уме.
Что ему от меня нужно?
Почему ему вообще что-то нужно?
Я повернулась, взялась за ручку двери и услышала… Шаги.
Сердце сжалось в крошечный комочек страха.
Когда я, зажав рот рукой и с трудом сдерживая приступ рвоты, ворвалась в дом, не удостоив взглядом незнакомца, который остался в машине, – разве я не захлопнула за собой дверь?
Незнакомец находится в моем доме.
16
Птичий щебет доносился из-за приоткрытого окна ванной комнаты, и волей-неволей я выглянула на улицу. Сочная зелень каштановых деревьев под светом солнца казалась особенно яркой на фоне густой синевы неба. Скоро сверху на головы прохожим бомбочками полетят каштаны, а те мамы, которые еще играют со своими мальчиками и девочками, станут мастерить из них маленьких человечков и уж только потом отпустят детей на футбольную тренировку или к игровой приставке. Я и сама такая. Идиллическая картинка кажется мне сейчас просто издевательской. А что я, собственно, думала? Что окружающий мир должен замереть только оттого, что мой собственный мир рассыпался на части? И я отвернулась от окна.
Мы с незнакомцем в доме один на один. Инстинктивно я потянулась за мобильником, я всегда ношу его в кармане брюк, да вот только у моего летнего платья нет карманов, значит, мобильник должен быть в сумке, я бросила ее где-то в прихожей. Тихо выругалась. Если я собираюсь позвонить, если я хочу позвать на помощь, то надо выйти отсюда. Надо выйти к нему. Вот проклятие! Я уселась на крышку унитаза, закрыла лицо руками. Ох, лучше бы я не одна поехала в аэропорт, лучше бы хоть кто-то был со мной, на моей стороне. И почему Иоганн именно сейчас уехал, нет его в стране, да чтоб ему! Прошло несколько минут, за дверью ванной комнаты тишина, но я знала, что чужак здесь. Пригладила волосы, руки дрожат. Нельзя же здесь сидеть вечно.
Вставай, скомандовала я себе. И встала. Тихонько досчитала до трех.
Открывай дверь!
И я распахнула дверь ванной комнаты. Незнакомец стоял прямо передо мной и глядел на меня своими странными, темными глазами.
Он улыбался.
Улыбка у него такая, как открытый складной нож.
Мне стало ясно, что я в ловушке. Осталось одно – идти напролом. Ярость моя пересилила страх, я сделала шаг вперед, в его сторону, это ведь мой дом. Незнакомец чуть наклонил голову, во всей его фигуре чувствовалось: он выжидает. И напряжен, несмотря на улыбку. Пиджак, в котором он вышел из самолета и ехал в машине, он тем временем снял, обнажив сильно загорелые руки. Короткая бородка у него неровная, под нею видно, как работают жевательные мышцы.
– Кто вы такой? – спросила я.
– Кто вы такой? – эхом ответил он.
Я возмущенно уставилась на него. И спросила:
– Что вам от меня нужно?
– Что вам от меня нужно? – повторил он, сбив меня с толку. Мою интонацию он имитировал превосходно.
– Что вы делаете в моем доме?
– Что вы делаете в моем доме? – отозвался он.
– Вон отсюда! – завопила я.
– Вон отсюда! – заорал незнакомец.
Потрясенная, я сделала шаг назад. Он же просто сумасшедший!
– Да кто вы такой, черт бы вас побрал? – почти шепотом выговорила я.
Незнакомец с деланным удивлением поднял брови, наигранным движением схватился за сердце, словно спрашивая: "Как это – кто?!" Открыл рот, закрыл рот, будто он поражен и даже шокирован, театрально затряс головой и, наконец, ответил:
– Но я же Филипп, твой муж!
Уголки рта опустились. В глазах мелькнула насмешка. Ситуация его явно развлекала.
Мне казалось, онемение разлилось по всему моему телу. Это сон, что ли? Нет, это не сон, а самая что ни на есть реальность. Глухим голосом я спросила:
– И что все это значит?
Ухмылка искривила его лицо, он даже не потрудился ее скрыть.
– Разве непонятно? Я из Секретной службы. Сделал целый ряд пластических операций, чтобы выдать себя за вашего мужа. Нос, лоб, губы – все новехонькое. Если приглядитесь повнимательней, пока еще увидите рубцы. Филипп Петерсен – моя новая личность. Вообще-то я могу вам раскрыть мое настоящее имя. Но после этого мне, разумеется, придется вас убить.
И он рассмеялся мне в лицо.
Рассмеялся до того отвратительно, что я сделала шаг назад.
А затем правая моя рука, как будто безо всякого моего участия, поднялась и влепила ему крепкую оплеуху. И я услышала собственный крик:
– Где мой муж? Где Филипп, что вы с ним сделали?
Незнакомец схватился за щеку, фальшивой улыбочки как не бывало. Молниеносно вцепился в мое плечо, я попыталась высвободиться, но шансов не было. Он привлек меня к себе, глянул прямо в глаза:
– А вот этого ты делать больше не будешь.
Тут вдруг он меня выпустил, и я было поплелась прочь, бессильная и почти побежденная, но он прошипел еще и такие слова, из-за которых я чуть не впала в безумие:
– Ведь я Филипп, твой любимый муж.
– Вон из моего дома! – заорала я и так съездила ему кулаком в грудь, что он на миг потерял равновесие. – Проваливайте!
Схватила его за руку, потащила к двери, надрываясь от напряжения, кряхтя и со слезами на глазах, но он сопротивлялся и вырвался у меня из рук. Хватая ртом воздух, я встала у двери. Все это просто невероятно!
– Катитесь отсюда куда подальше! – опять закричала я. – Неужели вы думаете, что вам удастся такое провернуть?
Может, собственными руками я и не смогу его отсюда вышвырнуть, но мой дом ему придется покинуть, это уж точно.
А он просто наблюдал за мной. Совершенно спокойно и даже расслабленно. Вдруг стало ясно: он вовсе не сумасшедший, он прекрасно знает, что делает. Молча развел он руками, как будто хотел сказать, что провернуть это ему уже удалось.
И мне снова вспомнился аэропорт. Все эти люди, пресса, фотографы. Только представлю себе завтрашнюю газету! С фотографией, на которой этот чужой человек держит на руках моего сына. А под фотографией – имя Филиппа. Вспомнилось и то, как меня окружили журналисты. И как я допустила, что незнакомец меня обнял, а я произнесла единственную роковую фразу: Какое счастье, что ты вернулся.
Тьфу, проклятие! Тьфу! Тьфу!
Я ринулась мимо него в сторону гостиной, в сторону телефона, готовая к тому, что он преградит мне путь, попытается меня остановить, физически на меня нападет, но ничего подобного не произошло. Вот я у телефона, вот я взяла трубку и только тут услышала, что мошенник последовал за мной в гостиную.
– На вашем месте я не стал бы этого делать, – произнес он спокойно.
Я было решила набрать 110, номер полиции, но вдруг вспомнила, что бывает, если в полицию звонит кто-то из известной семьи: обо всем пронюхает пресса. А мне нужно решить проблему без шума, главным образом – ради Лео. Что же делать, что же мне делать?
Прижала трубку к уху так крепко, что даже больно стало, но ничего не услышала. Нет гудка! Осмотрелась, и вот оно что: мошенник держит в руке телефонный провод. Он вытащил штекер из розетки.
Мы стояли друг против друга, как дуэлянты. Из окна позади него видна была лужайка перед соседним домом, а по лужайке ковыляли четыре вороны. Вдруг вспомнилось, как бабушка рассказывала, что терпеть не может ворон, это, мол, птицы смерти, а мама ей возражала, мол, это глупость, хотя она и сама ворон терпеть не может, они разгоняют маленьких певчих птичек, скоро уже не останется ни синиц, ни малиновок, ни воробушков, одни только вороны. Мне тогда было примерно столько лет, сколько Лео сейчас, и я очень любила малиновок и синичек, мне разрешали зимой их кормить. А после этого я стала швырять в ворон камнями, хотела всех их разогнать, но мама велела мне прекратить это дело.
Вороны издавали гортанные, хриплые звуки. Откуда они вдруг тут взялись? В испуге я отвернулась от окна.
И настоящая паника охватила меня, когда незваный гость вдруг сделал шаг в мою сторону. Мы ведь были одни в моем огромном доме, и я ничего не знала об этом человеке, совсем ничего. Кроме того, что он явно умен. И к тому же наглец. Я обвела взглядом комнату в поисках оружия, которым смогла бы защищаться. За стеклянной стеной гостиной я увидела сад своего дома, из приоткрытого окна доносился детский смех, звук газонокосилки. Сюрреализм какой-то: я здесь, внутри, с этим наглецом, а снаружи продолжается обычный летний день.
– Предупреждаю, что если вы подойдете ближе, я буду кричать на всю улицу. Вы и до трех не успеете сосчитать, а соседи уже вызовут полицию.