- Уже. Дошли, - сказала я, справившись с замешательством. - Веселый ты человек, Тропарев Борис. Слишком. Эта пивная конфигурация нужна мне как прошлогодний снег. Упражнение для первоклашек, да? Где имение, а где наводнение… Туманские сроду к пиву не приближались. Так что подвинься-ка!
Я отодвинула его коляску от стенда, подставила к нему стул, выложила из сумки сигареты, зажигалку, приготовила блокнотик и ручку для пометок, повесила на спинку стула пиджачок (у них тут было довольно жарко), напялила очки:
- Значит, говоришь, мне полный допуск? Тогда гони пароли… Меня интересуют начала. Почти что голая археология. Как зачалась "Система "Т", отцы-основатели и все такое… Это есть?
Он посмотрел на меня удивленно, пожал плечами, сменил дискету, буркнул:
- Набейте "Китеж".
- Почему - Китеж? Град, что ли?
- Потому что невидимый. Раз в год из озера всплывает. Согласно легенде.
- Вот мы его и выволочем на свет божий!
Эта интеллектуальная шпана зашепталась в своей выгородке, а Нострик откатился от меня еще дальше и стал внимательно изучать струйки и колечки дыма, которые пускал к низкому потолку.
Не думаю, что все, что пошло выползать на монитор туг, было в компьютерной памяти и в главном офисе. Программа предназначалась только для близких и родных. Я поняла, что разобраться в этом ворохе информации будет нелегко. Во всех этих протоколах, уставах, каких-то "ТОО" и "ООО", в их слияниях и разделах. Вдруг всплывал какой-то "Торговый дом "Касабланка" почему-то в Ростове, тут же шла документация о его переименовании и передаче гражданину Грузии Левону Челидзе. То некий госавтокомбинат передавал в аренду на десять лет гаражи, ремонтную мастерскую и емкости под горючее Б. Зоркие (господи, это же Белла Львовна!), выступавшей от имени похоронного бюро "Креп", которое тут же перепихивало аренду трансагентству "Магеллан"…
Любой архив сплошная нудятина. Этот исключением не был. Он был не перемолот и системно не выстроен и явно предназначался для персон, которые прекрасно знали, что стоит за всеми этими юридическими и частными лицами. Прежде всего для самих Туманских. Возможно, даже для нее одной, персонально. Информация в него загнана чуть ли не с девяностого года. Радовало единственное: что он был разбит по годам. Поминались какие-то кооперативы и даже стройотряды эпохи комсомола. К чему Туманские тоже были каким-то боком причастны…
Что-то тут было не так и не то. Похоже на громадный стог сена, в котором надо было отыскать иголку, а значит, перебирать его мне по соломинке. Я курила и думала, хватит ли у этих шустриков ума предложить мне чашечку кофе, когда с компьютером стало происходить что-то странное. Монитор моргнул, строчки и цифирь зазыбились и пропали, посыпался мелкий "снежок" помех, потом изображение вновь стало четким, и передо мной на картиночке с безукоризненной цветопередачей предстал баскетбольного роста абсолютно голый негр, анфас, в профиль, с тыла, с отдельными укрупненными деталями его телес и с предложением (на инглише) любви как женщинам, так и мужчинам, имеющим доступ в Интернет.
Негр представился как юрист из Буркина-Фасо, сообщал всей планете, что росту в нем около двух метров, вес сто десять кэгэ, остальные параметры были почему-то в дюймах. Сложен он был, как бог, правда, личико подкачало - носяра лепешкой, уши лопухами, губищи с вывертом, к тому же золотое колечко в ноздре. Он был коричнево-золотистого цвета, как сухарик, кожа туго обтягивала его объемы И только, пожалуй, выбеленные пергидролем волосы в виде петушиного гребешка смотрелись на нем, как абсолютно инородная деталь.
Упругая, накачанная, как мяч, задница была на экране представлена отдельно В рамочке, которую можно было укрупнять. Отдельно демонстрировались и его гениталии, татуированные африканским орнаментом яйца были похожи на пару боксерских перчаток, основное оружие представлялось в двух позициях: вне боя, в мгновения отдыха и в рабочем состоянии с указанием удлинения и утолщения в дюймах. Это было нечто потрясающее, типа кабачка цукини, тоже татуированное и даже любовно украшенное какими-то алыми бусинами. В сноске уточнялось, что продолжительность секс-акта практически не имеет пределов и зависит только от желания партнера.
Я постаралась не дрогнуть лицом, невозмутимо отхлебнула пивка и только тогда покосилась на Нострика. Он все так же пускал колечки в потолок, остальные теснились в одном из закутов вокруг компьютера и следили за мной оттуда в нетерпении, готовые взорваться ржачкой. Все ясно - эти дрочилы наверняка скачивают из сети Интернет секс-файлы на любой вкус - для трансвеститов, чистых педрил и "двустволок", лесбиянок, поклонников маркиза де Сада и прочая, прочая, прочая…
Мне стало смешно. Чего они от меня дожидаются? Чтобы я взвизгнула, как девчонка, которой показали дохлую мышь? Впрочем, по тому, как они небрежно смели мою программу и воткнули свою, было ясно, что подкованы они будь здоров! Сим-Сим как-то обмолвился, что их хакеры - взломщики высшего класса, ломают почти любую компьютерную защиту, иногда просто так, чтобы проверить свои интеллектуальные отмычки.
- Это что, мечта Нины Викентьевны Туманской? Неужели она предпочитала такой тип трахальщика? Кого еще вы ей виртуально в койку подкладывали, мальчики? Вы ее что, визуально ублажали? - Я говорила нарочито громко. - Может, вы себя так удовлетворяете? С живыми бабами возни много? Так, что ли?
Кажется, я попала точно: они ждали как минимум возмущения. Шкоды мелкие.
Нострик встрепенулся, подкатил ко мне, уставился на картинку. Он побледнел, оскалил рот с мелкими редковатыми зубами и повернулся к ним:
- На выход! На сегодня - все!
Он ткнул пальцем в клавиатуру - картиночка пропала.
И только теперь он начал краснеть. Он просто заливался багровой волной, его лоб и уши стали свекольными.
Шутники поволоклись к дверям. Он смотрел в пол, обхватив руками острые плечи.
И только когда мы остались вдвоем, сказал серьезно:
- Примите мои извинения, мадам… Это - от скуки. И полной неопределенности. Боюсь, что я теряю мою команду. Нас, конечно, еще содержат, в смысле нам платят и не решаются лишить тех радостей, к которым приучила Нина Викентьевна. Но если всерьез, мы просто не знаем, кому мы нужны. Все катится неизвестно куда. Мы жуем, как коровы, жвачку, мелочевку, которую нам подкидывают. Тоже, в общем, по инерции.
- Что именно из мелочевки?
- Да вот… - Он полистал блокнотик. - Будут ли пользоваться будущей зимой спросом в регионах масляные радиаторы типа "Де Лонги" и в каких объемах? Тут, помимо прочего, нужен долговременный метеопрогноз, точная информация о запасах топлива и прочее. Вот еще: стоит ли, исходя из грузо - и пассажиропотоков, влезать нашим фирмачам в реконструкцию аэропорта в Анапе…
- Стоит?
- Я считаю - нет. Там в основном детский курорт. Мамаши с детьми, семейные авиацию не очень жалуют, летать боятся. Наземный транспорт вернее и привычнее. К тому же бум там только летом, зимами - спячка. Плюс все эти мелкие, как тараканы, авиакомпашки. Гоняют старые сундуки недосписанные… С городскими и краевыми властями морока… Словом, все это - ерунда.
- А что не ерунда? То дерьмо, которое вы мне подсунули? Для изучения?
Он смотрел на меня с каким-то изумленным интересом. Потом-то я узнала, что его изумило: он в грош не ставил умственные способности любой девицы или леди, в общем, любой юбки. У него была даже своя теория, по которой самке, нацеленной по своей сути на продолжение рода, детородная программа мешает мыслить математически точно, ограничивает способности к системному анализу и проникновению в глубинную суть фактов, процессов и явлений. Особенно протяженных во времени. Он как бы теоретически обосновывал известное выражение "волос долог - ум короток". Исключением была первая Туманская. Ее он обожал. Но, как я позже догадалась, к ее интеллекту это имело частичное отношение. Все было гораздо сложнее и в то же время примитивно просто. В смысле той самой юбки…
Втюренный он был в свою обожаемую Нину Викентьевну, молчаливо и безропотно, с тем самым отчаянием и безнадежностью, с которой влюбляется школяр в учительницу гораздо старше и опытнее его.
Впрочем, и ее, как оказалось, он ставил всего лишь на один интеллектуальный уровень с собой. Но не выше и не во всем.
Все это мне еще предстояло открыть, а в тот вечер Нострика удивило лишь то, что я просекла, и довольно быстро, что он пытается мне лапшу на уши вешать.
- С чего это вы меня туфтой кормить задумали, милый? - продолжала я почти ласково. - Полагаете, я из лохов? Все слопаю? Мне кажется, вы чего-то недопонимаете… Впрочем, не думаю, что вы мне по собственному разумению очки втираете. Кто-то вами рулит. На кого пашете?
- Ну… пашете… это слишком, - усмехнулся он. - Мы, знаете ли, коты, которые ходят сами по себе… Но вы проницательны - была рекомендация держать вас от базовой информации подальше.
- Кен?
Он пососал сигарку, долго разглядывал столбик пепла на ее кончике и нехотя кивнул:
- Было дело…
- Телитесь, чего уж там!
- Ну, он вас представил как нечто полууголовное, а главное, шизоидное… У вас правда вывихи? Ладно, про это не буду… Но, в общем, вы нечто опасное для дела, малопредсказуемое и примитивное… Советовал - поосторожнее.
Что-то подобное я подозревала. Иначе эти типчики не выставили бы рога так бесцеремонно.
- Погнали по новой. А?
Он отъехал к сейфу, погремел ключами, пощелкал набором, вынул дискету, вернулся, сменил прежнюю.
Это было то, что нужно. Он притиснул кресло к моему табурету, кое-что растолковывал, когда я спрашивала. Я поняла, что главное - не на дискетке, а в этой черепушке. Он складировал и носил в ней все, этот самый Нострик.
Кое от чего я просто обалдела. Взлет Туманских, вернее, самой Нины Викентьевны начался в девяносто втором, по сути, с ерунды, которая обернулась солидным стартовым капиталом. Наверное, до этого могла додуматься, просчитать все безошибочно только она. Я хорошо помню тот год. Когда все "торезовки" задымили невиданными ранее "Мальборо", "Салемом" и "Честером", когда то, что ранее можно было достать только в "Березке", стало общедоступным: колготки в ярких пакетах, пиво в банках и даже элементарная жвачка, на которой наживалась фарца, кока-кола и фанта… В общем, в девяносто втором, как на Волге в комариное время, начался самый настоящий жор, когда рыбеха выпрыгивает из воды и хватает все, что попадается. На яркую этикетку, иноземное название, на бутылку из пластика люди клевали, как безумные…
Туманскую каким-то боком занесло в еще недавно соцдемократическую Венгрию, где торгаши и дельцы жили всегда вольготнее, чем в Союзе. Там она вынюхала какой-то захудалый деревенский заводик, который выпускал компоты, но - и это главное! - некое коричневое пойло, в названии которого было то самое слово "кола" и которое разливали на единственной линии в полуторалитровые бутылки из прозрачного пластика. Она дала Сим-Симу телеграмму, и он отправил в Венгрию пару арендованных на автокомбинате номер 16 КамАЗов с прицепом. Это был пробный рейс. Она кредитнулась у венгров и закупила это самое пойло по двадцать пять центов за сосуд. Загруженные под завязку фуры ушли на Москву. На границе их встретил Сим-Сим и сопровождал на своей тачке, чтобы по дороге не грабанули. Но до Москвы он товар не довез. В Хохляндии обе фуры перекупили местные дельцы. По доллару шестьдесят пять за бутыль. Сим-Сим понял, что они наткнулись на золотую россыпь, каждая фура отдоилась прибылью чуть ли не в десяток тыщ баксов.
С этого началась корпорация. Большую часть того года Туманская торчала в Венгрии, оперировала кредитами, умудрилась поставить еще две разливочные линии, наняла около четырехсот рабочих, зарегистрировала эту шарашку как советское предприятие, тогда это было модно. Если верить дискете, за тот год они наварили больше миллиона зеленых. Которые она умело прокручивала. Из этой комбинации, как из зерна, проклюнулось и пошло почковаться их дело. Из пары автофур выросла транспортная фирма в Перове, занимавшаяся нынче в основном международными перевозками, с мощным парком грузовых "вольво" и "мерсов". Понадобилась система для операций с наличкой, кредитами, расчетами по векселям и прочей трухой - Туманские без шума основали домашний невеликий коммерческий банк "Славянка "Т", который поначалу и занимал этот самый подвал, где я сидела. Дальше - больше..
Нина Викентьевна очень вовремя слиняла из российско-мадьярского альянса, поняв его малоперспективность в битве с очнувшимися наконец пепси - и кокакольными гигантами, удачно толкнула венграм завод на полном ходу и, обтряся эту сверхприбыльную грушу, начала присматриваться к другим плодоносным садам.
У нее был потрясающий нюх на Большую Монету, и она не брезговала ничем, от торговли обувью с тевтонами до организации паромных рейсов для челноков из Туапсе в турецкий Трабзон или сборки электроники "на коленке" в цехах полузаброшенной оборонки.
Она всегда вовремя выходила из дела, едва почувствовав, что оно начинает дымиться.
Больше всего меня заинтересовала комбинация с металлоломом. Когда шла дележка флотов на Черноморье, она умудрилась купить какую-то списанную транспортную лохань на двенадцать тыщ тонн водоизмещением, загрузить ее под завязку тоже утильными авиадвигателями и перегнать все это в Грецию.
Только теперь я узнала, каким образом Туманские оказались в моих краях, на Большой Волге, и как обзавелись загородной резиденцией. Оказывается, они приехали в затон, где отстаивались брошенные суда, на предмет того же металлолома. Но переговоры с местными судоремонтниками и властями не заладились. Место Туманской понравилось, она прониклась красотой вод, полей и лесов и быстренько подгребла под себя, в общем, тогда никому не нужную почти заброшенную территорию.
…Время летело незаметно, я увлеклась, Нострик начал растолковывать самое тайное - схемы липовых контрактов, по которым якобы в оплату за поставки товаров перегонялась валюта, которая частично оседала на счетах Туманских, частично вкладывалась в недвижимость. Показал "пузыри", то есть фирмы и фирмочки, которые лопались и исчезали без следа, цепочки, по которым перетекала Деньга. Толковал что-то об офшорах… Но тут я его тормознула:
- Скажи, а Кен все это знает?
- Не все. Но многое.
- Он это изучал? Как я?
- Нет. Это только для Туманских. Ну и для меня… Я же все это расфасовал. Теперь вот вы… Тимур Хакимович знает только то, в чем есть его личный интерес. - А этого, в общем, не так уж много.
Нострик отодвинул меня, сел к клавиатуре и отыскал файл Кена. Я в этих шифрах и цифири не разобралась, но Нострик растолмачил:
- Он хотя и числится в директорах-распорядителях и совладельцах, но фактически никогда ничего не решал. Даже когда Туманские подключали его как учредителя. Видите, у него нигде нет пакета акций решающего веса! Он от всего отщипывал по чуть-чуть… От одного до трех процентов. Это можно рассматривать как разновидность зарплаты.
- Ни фига себе разновидность! Куда ни глянь, все им надклевано. Пометил, значит… Просто чума какая-то!
- Кажется, он тоже к вам особой любви не испытывает?
- Слушай, а почему ты - Нострик? - У меня голова гудела от перегрузки, и я решила расслабиться. - Провидишь грядущее? Предсказываешь? Астрологически? Или экстрасенсорно? Или просто - гений? Как этот самый Нострадамус.
Он пожал плечами:
- Это все Викентьевна… Я как-то курс немецкой марки на полгода просчитал. Все совпало. До десятых. Так и прилипло - Нострик.
Тут пришел сонный и злой Чичерюкин:
- Вы что тут, ночевать собрались? Сколько мне еще торчать, Лизавета? На часы глянь…
Нострик вынул дискетку. Я попросила:
- Дай мне ее с собой. Тут разбираться - мозги вывихнешь!
- Не имею права, - сухо сказал он. - Это хранится здесь. Без выноса. Приходите, посидим…
- Это тоже ваша Викентьевна приказала? - не сдержалась я.
- Это я приказал, - сказал Михайлыч. - Все правильно, Нострик. Службу понимаете.
Я промолчала. Нострик проехал к сейфу, долго возился там. С улицы вошли два охранника, сняли пальто, оставшись в серых форменках. Выходит, тут еще и живая охрана.
Чич подал мне шубу. Нострик подкатил коляску к вешалке у лестницы, приподнялся из нее, вынул из рукава полупальто в яркую клетку лыжную шапочку и нахлобучил на голову. Потом, так же сидя, надел полупальто и взялся за костыль.
- Помочь? - спросил один из охранников.
- Не надо.
Это было просто невыносимо - смотреть, как он мучается, опираясь на костыли, запрокинув голову, перебирает ногами в бахилах, уродливых, как черные жабы. Ноги у него почти совсем не работали. Он с неимоверным трудом поднимался со ступеньки на ступеньку. Теперь ясно, для чего у него на джинсы на коленках нашиты кожаные заплаты: время от времени он отдыхал, опускаясь на колено.
Я сунулась было поддержать, но Михайлыч поймал меня за плечо, шепнул:
- Не унижай. Он мужик!
Когда мы поднялись наверх, Нострик проковылял к своей "Оке", оказывается, она была с ручным управлением. Помахал нам прощально и укатил.
- Тачку человеку купить не можете? - возмутилась я. - Ездит на этой блохе!
- Он отказывается. Привык.
- Ну тогда лифт тут надо встроить! Или подъемник. Что он у вас на коленях ползает?
- А вот это толково, - кивнул он.
- Что это с ним? С чего? Когда?
- С детства, - вздохнул Михайлыч.
- От полиомиелита прививки же есть.
- Это не то, Лизанька, - мягко сказал он. - Родили его как-то не правильно. Не хотел он рождаться! Шел как-то не по правилам. Чуть ли не по частям его вынимали. Повредили там что-то в мозгу или позвоночнике. Медицина, мать их! Хотя чего там Бога гневить? Живой человек, и то ладно!
- А… мать?
- А нету ее, как я понимаю… Его-то с того света выволокли, а вот ее не смогли. В Москве, может, и смогли бы. А так, станция какая-то, разъезд, что ли, где-то под Волгой. Я точно не знаю, да и узнавать неловко.
- А как он Туманскую нашел?
- Это не он ее, это она его нашла. Как особо одаренного. В каком-то интернате с математическим уклоном. Пасла, конечно… Он в шестнадцать лет в университет прошел, диплом расценили как кандидатскую. Вот и затащила его к себе, он и пашет. Как бы в знак благодарности. Я так понимаю, что ему бы симфоническим оркестром дирижировать, в смысле его алгоритмов и анализов, или как минимум сольные концерты студентам давать, как на скрипочке… А он тут на нашем барабане стучит - просчитывает, как, кого, когда и на сколько облапошить! И думаю, ему это не просто скучно, но и противно… Из него, может быть, какой-нибудь Эйнштейн вылупился бы или Ландау! А его носом в одно тычут - что завтра будет дороже, что дешевле, куда курс иены скакнет или какой из банков первым лопнет…
Наш Кузьма Михайлыч не переставал меня удивлять. О Нострике он говорил, как о девушке, почти любовно, с нежностью.
Впрочем, в меня тоже уже вошло это странное ощущение непонятной вины, которое испытывает каждый здоровый человек, когда сталкивается с таким. И это бессилие помочь… Я тогда еще и не подозревала, что этот самый Нострик когда-то станет моим проклятием, болью и - радостью, чем-то таким, что незаметно сливается с тобой, и когда, спохватившись, хочешь от этого избавиться, вдруг понимаешь: сделать это невозможно.
Михайлыч довез меня до дома.
Выходя из машины, я сказала: