- Максу нравится, как сейчас тут все идет. Макс - человек соображающий, Джерри. Ему кажется, что ты зря вмешиваешься. И еще ему кажется, что ты как присосешься к бутылке, так и не отстанешь от нее, пока не перестанешь соображать, что делаешь. Теперь послушай, как будет дальше. Ты перестанешь лезть в управление отелем и будешь появляться на сцене, когда у Макса возникнут особые проблемы. Но когда они возникнут, ты уж будь как стеклышко, парень. И не иначе. А уладишь дело - все, слезай с горшка, оставь дела Даррену до другого раза, когда получишь сигнал от меня или Макса.
Баклер уставился на него, кипя от гнева:
- Я управляю этим отелем, Эл. И если я вижу, что надо поправить этого молокососа, то я...
Эл, сделав два огромных шага, приблизился к Баклеру вплотную и, с улыбкой прихватив его дряблую щеку, легонько, но болезненно встряхнул голову.
- Эх, парень, парень... Ну, говори, что ты там хочешь доказать мне?
- Я только...
- Ты здесь как дома, Джерри. Ты пьяница, но мы тебя очень любим. Не хотелось бы, чтобы ты выступал сейчас передо мной, Джерри. Не хотелось бы просить Гарри с Бобби свозить тебя в пустыню и слегка подломать. Им было бы неприятно заниматься этим, а мне - заставлять их, поверь. Но все равно это лучше, чем передавать дело Максу, а у него есть пара охранников, не чета Гарри и Бобби. Поэтому изобрази улыбку, Джерри, и скажи, что выполнишь все на тысячу процентов.
Баклер выдавил из себя страдальческую улыбку:
- Конечно, Эл, конечно. Я тебя понял. - Он издал звук, отдаленно напоминающий смех. - Я не буду влезать в работу, раз мы все уже подготовили для этого Хью Даррена. Я... так будет лучше, Эл.
- А теперь иди полакай из своего стаканища. - С этими словами Эл поощрительно похлопал Баклера по плечу, и тот, втянув голову, заспешил к дверям.
Там он обернулся и хмуро спросил:
- А стол и табличку на дверях можно оставить? И говорить, что я управляющий?
- Ты и есть управляющий, Джерри! Хочешь табличку побольше? Хочешь из золота? Хочешь пошикарнее стол? Только скажи.
- Нет. Все... Как это?.. Все нормально, Эл. Все нормально.
Выйдя из спальни, Эл увидел, что появился Арти Джилл, а с ним две девицы с головами, как репьи, и футболист из "Рэмса". К семи вечера в большой гостиной собралось человек двадцать. Один из трех "владельцев" появился неожиданно.
Еще во времена, когда отель только строился, специалисты-социологи решили, что привлекательность отеля для широкой публики возрастет, если заставить ее поверить, что в число основных совладельцев "Камеруна" входят три ее идола. Этих идолов тщательно отобрали и дали им по полпроцента акций.
Один был мужчиной средних лет, претендовал на сходство с героями вестернов, носил корсет, был гомосексуалистом и прятал шепелявость в нарочито растянутом произношении слов; на лице нес печать неизменного благородного смирения. Вторым таким совладельцем была женщина - неоднократно замужняя, глупая, ленивая, взбалмошная фотогеничная блондинка, единственное достоинство которой состояло в умении глубоко вздохнуть, когда подскажут. Нельзя было сказать, что она хорошо сохранилась, но постоянные косметические операции с головы до ног плюс высококлассные кино- и фотооператоры и мастера по свету поддерживали ее в роли богини не одного поколения прыщавых подростков. Третьим совладельцем - это он явился нежданно-негаданно - был прославленный джазист, который вот уже многие годы и ноты не выдул из инструмента. Дурные наклонности и злоупотребления низвели его почти до мира полусвета, где он вполне обходился словарным запасом в восемьдесят слов; его тщательно направляли и демонстрировали публике нервные люди из ближайшего окружения, делавшие неплохой бизнес на его старых записях.
В разгар вечеринки Эл Марта улучил момент и, отведя Макса Хейнса в сторонку, сообщил, что Джерри Баклер заглотнул все без звука. Макс был явно доволен таким исходом и сказал, что даст знать Даррену.
- А что, Макси, не подкинуть ли этому малому пару-другую сотен к жалованью?
- Да он и сейчас неплохо получает.
- Э-э, тут два соображения. Во-первых, он здорово провернул вот это дело, а во-вторых, - Эл постучал по груди Макса и подмигнул, - чем больше имеешь, тем больше рискуешь потерять. Верно я говорю?
- Ты всегда верно говоришь, Эл.
- Я смотрю вперед, думаю дальше. А раз думаю, то и тебе говорю. Ты сразу не садись на этого парня. Подводи постепенно. Окажи ему одну услугу, другую. Не надо резких перемен, это будет неестественно. Потихоньку, полегоньку, и он почувствует себя - как бы это сказать? - вроде как обязанным. Как раз на тот случай, когда тебе понадобится маленькая услуга, и немедленно, а Джерри будет набравшись.
- Хорошо, Эл.
- Макси, у тебя что-то со вкусом не в порядке, я насчет одежды. Цвет, покрой. Взять этот пиджак - как у школьника.
- Эл, сердцем я всегда молодой. Знаешь, на этой неделе мы снимем сверху тысяч сорок, не больше. Но даже это меня не беспокоит. И знаешь почему?
- Макс, друг, скажи.
- Потому, друг мой Эл, что в субботу приезжает Гомер Гэллоуэлл из Форт-Уэрта, свеженький и готовенький. Мы нанесли ему в последний раз пробоину в двести кусков.
- Ну остановится он здесь, а с чего ты взял, что он будет играть? Может, он решит, что в этом месте ему не светит, и до стола дело не дойдет?
- Я вижу, как работает его мысль, будто у него окошко в голове, Эл. Он верит в закон средних чисел. И потому еще игра будет, что, по его понятиям, у нас лежат его деньги. Я готов даже спорить, что он выберет тот же стол и будет ставить тем же манером.
- А как он ставит?
- Эл, ты сам прекрасно знаешь, что верного способа нет. Он играет на известный порочный манер, удваивая ставку при проигрыше. Для такого клиента, как Гомер, я бы с удовольствием установил новенький лимитик, как в последний раз. Этакий новенький, жирненький лимитик, он был бы счастлив. А потом мы сидим себе тихо и смотрим, как наши кубики опять его наказывают. Никто в мире его раньше не наказывал, поэтому он прошлого проигрыша не забыл.
- Он у нас по красному ковру во всем, Макси...
- Дыши ровнее, Эл. Мы с Дарреном все сделаем. Захочет - мы ему яхту на озеро Мид пригоним. Понадобятся какие-нибудь, скажем, японочки, блондиночки или близняшки - я ему пришлю их в подарочной упаковке, этому доброму старому Гомеру Гэллоуэллу.
- А сколько с ним людей?
- Никого, как и в прошлый раз. Он, наверное, подозревает, что занимается ерундой, поэтому и приезжает в одиночку, чтобы никто его здесь не видел.
- Сколько он стоит, Макс?
- Если меньше ста миллионов, то обещаю съесть его самое большое ранчо простой алюминиевой ложкой.
Эл похлопал Макса по крепкому плечу:
- Значит, все возьмешь на себя.
- Возьмем все, что можно взять, босс.
* * *
В десять часов, когда Хью Даррен занимался проверкой работы службы регистрации, Макс Хейнс сказал, что хотел бы поговорить с ним наедине. Они прошли в кабинет Хью, и тот включил свою настольную лампу.
Макс сел за стол Джерри, где было полутемно, и вздохнул:
- Джерри больше тебе не помеха, парень. Думаю, тебе это приятно узнать.
- Да, действительно приятно, Макс. Теперь гораздо легче будет работать. Спасибо.
- Время от времени мы будем с тобой обсуждать наши дела, и все пойдет как по маслу, так?
- Почему бы и нет? Никаких возражений, - сдержанно отреагировал Хью.
- С первого мая тебе подкинули две сотни в месяц, Даррен.
- За что?
- А ты не думаешь, что заслужил?
- Прекрасно знаю, что заслужил.
- Стало быть, есть причина для прибавки.
- В тот раз мне на минуту показалось, будто ты вербуешь меня для своих особых мероприятий.
Макс Хейнс усмехнулся:
- Тебя, стопроцентного американца? Ты же напишешь возмущенное письмо губернатору. Мол, тут шайка жуликов, каких ты видел по телевизору, грязные гангстеры, мафия, может быть.
- Я так не говорил, Макс.
Раздался скрип кресла, это встал Макс. Он подошел к свету.
- Включи себе в счет все расходы казино по Гомеру Гэллоуэллу из Форт-Уэрта.
- Я видел его имя в списке резервированных номеров, посмотрел старые счета. Он обслуживался по высшему разряду, я так наметил и на этот раз. Но планировал обговорить это с тобой, конечно.
- Когда определишься с апартаментами для него, скажешь номер моему помощнику, Бену Брауну. Мы поставим туда однодолларовый автомат, к нему поднесем сотню серебряных долларов. - Макс двинулся к двери - ну прямо-таки обезьяна в своем спортивном пиджаке из шелка-сырца. - Увидимся, мистер управляющий.
- Макс... Я из праздного любопытства... Когда вы ставите однодолларовый автомат в номер, как сейчас, разве вы получаете с него столько же, сколько в зале?
- Мне нравится, как у тебя работают мозги. Штат терпеть не может, когда мы их дурачим низким сбором на автоматах. Но когда на одном - это никого не волнует. А у человека появляется уверенность в себе, когда он дергает ручку аппарата и в желоб сыпятся доллары. Он чувствует себя счастливым. А для чего же мы здесь? Это маленький город, полный радости и игр.
- Ага, понимаю. Вот почему я иногда при выезде записываю расходы на обратный билет на счет казино: у этих счастливцев и десяти центов не остается. И они так счастливы бывают, так счастливы, что улыбаются и не могут остановиться.
- Намотай себе на ус, малыш, что клиент для того и создан, чтобы его кто-нибудь обчистил. Настоящего клиента от этого не удержишь. И когда он созрел для этого, надо быть тут как тут, рядом с ним.
* * *
В одиннадцать Банни Райс, ночной управляющий, доложил, что все идет как нельзя лучше, и Хью понадобилось минут десять, чтобы нацелить Банни на некоторые вопросы, которые ему придется решить во время дежурства.
Хью пытался заставить себя не думать о Бетти Доусон, но, идя по коридору к своей комнате, он ощущал мурашки по всему телу, как будто собственная кожа была ему не по размеру, тыльную сторону кистей и шею покалывало. Ему хотелось пролететь этот пустой коридор, а тут еще встала перед глазами ее нарочитая походка, бикини - Хью не хватило даже самого глубокого вздоха.
Он вставил ключ в дверь и как можно бесшумнее открыл ее, затем заставил себя с той же неторопливостью и бесшумностью закрыть дверь и только потом позволил себе взглянуть на нее. Волосы Бетти рассыпались по подушке. Она спала сладчайшим сном. На горевшую настольную лампу было накинуто полотенце, и на лицо Бетти падал мягкий оранжево-розовый свет. Она лежала на боку, лицом к нему, обхватив руками смятую подушку, и ее черные как вороново крыло волосы стекали по щекам и обвивались вокруг шеи.
На столике в свете лампы лежала написанная крупными буквами записка, угол которой был прижат основанием лампы. Она гласила: "СПЯЩУЮ КРАСАВИЦУ БУДИТЬ НЕЖНЫМ ПОЦЕЛУЕМ" - и отчетливая стрелка указывала в ее сторону. Брюки, шерстяная кофточка, большая сумка и нижнее белье были аккуратно повешены на спинку стула в ногах кровати. На Бетти была ночная рубашка с бледно-голубыми кружевами, еле видимыми на фоне ее загорелой шеи и плеч. Губы были слегка приоткрыты, густые ресницы опустились плотной завесой над тайнами ее глаз.
Хью разделся, бесшумно двигаясь в сладкой тишине комнаты, и лишь раз на мгновение замер, задев занавески и вызвав легкий звон, но Бетти не среагировала. Он в волнении подошел к ней, но остановился - и медленно, прямо-таки по-воровски опустился на самый краешек постели, чтобы полюбоваться ею, испытывая при этом некоторое подобие вины оттого, что наблюдает за лицом спящей подруги. Предвосхищение обостряло его желание.
С умилением Хью подумал о том, что ему выпало редкое везение. В прошлом августе, когда он начал работать здесь, объем и сложность операций держали его в постоянном напряжении. Но особенно его беспокоило почти полное отсутствие должного административного контроля. Некому было даже ввести его в курс дела. Баклер, непроходимый дурак, ревниво воспринял назначение помощника вопреки его желанию. Хью приходилось определять границы собственных прав и компетенции методом проб.
Трудной оказалась и ситуация с кадрами. Люди добросовестные с радостью ожидали перемен, а жулики переполошились. Некому было довериться, ничьим суждениям нельзя было доверять. Хью начал с вхождения в мельчайшие детали любой операции, касалось ли это постельного белья, бланков пригласительных билетов, приготовления салата, мытья окон, размеров декоративных стекол, униформы для горничных, ремонта и замены мебели. Работал он по пятнадцать - шестнадцать часов в сутки: бродил по этажам, высматривал, делал себе пометки, присматривался к персоналу. Хью знал, что и народ присматривается к нему в ожидании момента, когда он внезапно перестанет быть сторонним наблюдателем и начнет снимать головы с плеч.
Во время своих ночных странствий по отелю Хью и увидел впервые Бетти Доусон. Она работала тогда в баре "Африк" - это, если входить в казино из вестибюля, справа от дверей. Работала Бетти с полуночи до шести утра, давая четыре представления вперемежку с другими исполнителями. Хью нашел, что на ее выступлениях хорошо отдыхает и забывает о заботах, и для него стало привычкой в утренние часы выкраивать время, чтобы посидеть у края бара рядом с небольшой сценой и послушать Бетти. У нее был тихий голос. Своими многочисленными песнями она говорила с публикой. И еще у нее было очень живое и временами комичное лицо. Что интересно, ей самой нравилось радовать зрителей смешными гримасами. Песни ее были двусмысленными, но не переходили грани хорошего вкуса.
Некоторым песням Хью начал отдавать предпочтение и с нетерпением ждал их исполнения. Ему нравились "Печальная Алиса", "Девушки любят моряков", "Девушка из клуба". Казалось, Бетти получала удовольствие от исполнения песен двусмысленного содержания, и Хью задавался вопросом, кто же пишет ей слова, но почему-то обрадовался, узнав, что слова принадлежат ей самой.
Ничем не выдавая своего интереса, он узнал, что Бетти работает в шоу-сервисе "Камеруна", что здесь она два года и что ее комната - третья от его. Так как этим хозяйством заправлял Макс Хейнс, то Хью пришел к очевидному для себя выводу, что между Бетти и Максом существуют какие-то особые отношения - между этим на удивление зловещим обезьяноподобным человеком с гардеробом плейбоя и этой привлекательной женщиной, у которой за фасадом профессиональной шоу-актрисы угадывались черты истинного благородства. Но что это за отношения?
Этот вопрос не давал покоя Хью. Тем временем он вплотную приступил к исполнению своих служебных обязанностей: усилил контроль и требовательность, избавился от одних людей и набрал других. В процессе этой деятельности Хью и понял, что Банни Райсу можно доверять. Как-то утром, ведя с ним разговор о служащих отеля, Хью как бы случайно назвал Бетти Доусон подругой Макса Хейнса. Банни с какой-то болью посмотрел на него.
- Нет, это не то, мистер Даррен. Никогда не слышал, чтобы у Макса был такого рода интерес к какой-нибудь женщине... или мужчине. Может, это я навел вас на ложную мысль. Если Макс и испытывает любовь, то только к кассе казино.
- Вероятно, эта мысль появилась у меня оттого, что мисс Доусон здесь так давно.
Банни пожал плечами:
- Она не такой уж гвоздь программы, но все же имеет свою публику. Потом у нее здесь бесплатно комната, питание. От нее нет никаких неприятностей, она умеет ладить с пьяными посетителями.
- Она здесь так долго и не может получить более удобного времени для выступлений?
- Ей нравится такой расклад, мистер Даррен. Высыпается, успевает захватить солнце, у нее целый вечер до выступлений. Другие артисты, если долго сидят на таком распорядке, начинают ворчать. А Бетти - нет.
- Хм, нашла дом вдали от дома...
- Думаю, она пробудет здесь недолго.
- Банни, вы как-то странно произнесли это.
- Что-то ее здесь удерживает.
- Проклятие! Здесь просто устаешь от постоянных намеков на всякие хитросплетения. Что же ее удерживает?
- Не сердитесь, ничего я не имел в виду. Такое уж тут место, весь город, не только этот отель. Иногда что-то слышишь случайно. Про Бетти Доусон я ничего конкретного не знаю. Но у меня сложилось впечатление, что... она как-то иначе связана с Хейнсом и Элом Марта, и это делает маловероятным ее увольнение - по их инициативе или по ее. Она из хорошей семьи. Да вы и сами, наверное, видите. Говорят, ее отец - врач, училась она в хорошем колледже, некоторое время работала с Джекки Ластером, а все, кто с ним связывался, в конце концов оставались на бобах. Этот человек может снять любую квартиру в городе за свою цену, но никто из артистов, которые его хорошо знают, не может выдержать его общества, если только это не вызвано самой крайней необходимостью.
Хью Даррен сложил потом всю информацию воедино, но это было где-то к концу второго месяца его работы. Они с Бетти кивали друг другу, улыбались, обменивались приветствиями, встречаясь в коридоре, на лестнице, в лифте.
Однажды - это было ранним октябрьским утром - он вышел из своей комнаты, а она как раз медленно направлялась к своей.
- Пора сказать вам спасибо, мистер Даррен.
- За что же?
- За приятные вещи. Маленькие, но заметные. Лучше еда, лучше обслуживание, а вся эта махина стала чище и симпатичнее и внутри, и снаружи. И обслуживающий персонал стал, как бы сказать, лучше относиться к работе. Реже случается, например, когда тебе подают стакан воды или приносят почту с таким видом, будто делают тебе огромное одолжение.
- Не знал, что это становится заметным. Я нахожусь так близко ко всему этому, что мне самому не видно.
- О, еще как заметно! И это замечательно. Потому что жизнь здесь становилась похожей... ну, как в палатке за городом или на сборных пунктах для пострадавших от стихийного бедствия. Вы настоящий профессионал, мистер Даррен. - Бетти улыбнулась ему. - И знаете, что мне больше всего нравится?
- Что же?
- Как вы ходите по отелю. Без спешки, суеты. Легким шагом, с улыбкой.
- Стараюсь делать вид, что я не зануда какой-нибудь.
Она зевнула:
- Извините. Я терпеть не могу этих менеджеров, которые носятся туда-сюда как угорелые, машут руками, суетятся. А вы при вашей нервной работе остаетесь спокойным.
- И за это вам спасибо, мисс Доусон.
- Если вы не боитесь, что персоналу это покажется излишней фамильярностью, то зовите меня просто Бетти, мне так было бы удобнее.
- А вы меня - Хью, если вам угодно.
- Хью - это когда мы встретимся в коридоре. А перед строем - мистер Даррен, сэр.
- Мне нравится, как вы работаете на сцене, Бетти.
- Я знаю, что нравится.
- Откуда?
- Смеетесь в нужных местах. И часто приходите. Так что это не секрет. Спасибо, Хью, за добрые слова. А сейчас, если через... семьдесят одну секунду я не упаду в постель, то свалюсь прямо на пол. У меня время точно расписано. Вам - доброе утро, а мне - спокойной ночи.