- А его мнение тебя не волнует? - поинтересовался Михеев, продолжая держать свою огромную лапу на Надином плече.
- Петр бредит. У него высокая температура, и меня к нему не пускают. Без операции Петя может умереть, - сказала Ерожина, пытаясь освободиться от руки Глеба.
- Такой вопрос надо решать без эмоций, - поддержала Назарова.
- И посоветоваться с другими врачами, - добавила Люба.
У Нади зазвонил мобильный телефон.
- Убери свою лапу, я должна достать мобильник, - потребовала супруга Ерожина.
Глеб нехотя повиновался. Звонил Сева Кроткин.
- Надька, давай Петра Григорьевича заберем в Москву! Ермаков его вылечит и ногу сохранит. Ермаков - кудесник. Меня уже выписали, - кричал в трубку Сева. Кроткий, который во время болезни говорил слабым и сиплым голосом, вновь обрел знакомый бархатный баритон.
- Карлсон, ты в своем уме? У него температура под сорок! Петр не выдержит девяти часов дороги, - от возмущения наивностью родственника Надя вспомнила его шутливое прозвище.
- Выдержит. Он мужик крепкий. И.., потом.., почему девять? Три часа.., и он в Москве - настаивал Кроткин.
- Это как, на ковре-самолете? - не поняла Надя.
- Сейчас тебе позвонит Грыжин. Мы с генералом уже все обсудили, - сообщил Сева.
- О чем вы спорите? - поинтересовалась Люба, когда сестра закончила разговор с Москвой.
Надя озвучила предложения Севы. Друзья не успели отреагировать, как позвонил Грыжин.
- Где Михеев? - без предисловий спросил генерал.
- Рядом со мной в машине.
- Ты сейчас дашь трубку парню, я с ним обо всем договорюсь. Ваше дело исполнять приказы Михеева. На время болезни Петра я как заместитель Ерожина назначаю его начальником.
Надя без слов передала Михееву трубку.
О чем говорил Иван Григорьевич с молодым человеком, друзья не слышали. Глеб же отвечал одной фразой: "Понял, товарищ генерал".
Закончив разговор с Грыжиным, Глеб рассеянно вернул трубку Наде и задумался. На вопросы женщин он не реагировал, а лишь внимательно смотрел на часы.
- Во сколько основной персонал заканчивает работу в больнице? - наконец заговорил Михеев.
Надя, изучившая режим лечебницы досконально, уверенно сообщила, что жизнь в клинике начинается рано - с восьми часов, а после обеда обычно остаются лишь дежурные врачи и санитары.
- Таня, сейчас мы едем к тебе домой, ты берешь простыни, находишь спальный мешок и всех нас кормишь. Если, конечно, что-нибудь найдешь. У нас всего час свободного времени.
Назарова кивнула. Надя и Люба обменялись недоуменными взглядами, но вопросов задавать не стали. Глеб завел машину и рванул с места.
- Набрось ремешок. У меня нет доверенности на машину, и встречи с инспектором нам не нужны, - сказал он Наде.
Ровно через час они вернулись к больнице.
- Вы, сестрички, оставайтесь в салоне и ждите, - приказал Михеев Наде и Любе. Затем он взял свернутый спальный мешок и вместе с Таней вышел на улицу. Сестры пронаблюдали в окно, как Глеб с девушкой решительно зашагали к главному входу.
- Это же безумие, - прошептала Надя.
- Если доктор сказал, что ты имеешь сутки на раздумье, лучше эти сутки использовать на дело, а не на ожидание, - успокоила сестру Люба.
Надя вздохнула и замолчала. Прошло двадцать пять минут. В машине время тянулось дольше. Надя смотрела на часы и переживала. Ей казалось, что стрелки замерли. Прошло еще десять минут.
Огромная фигура Глеба возникла неожиданно. Михеев плюхнулся на водительское место, завел "Сааб" и, дав задний ход, заехал в ворота клиники. Затем по двору обогнул здание и остановился возле входа без всяких табличек или надписей.
- Когда я появлюсь, сразу вылезай и помогайте его устроить, - выходя из машины, бросил Глеб и исчез за таинственной дверью.
Минут через десять он появился снова. На этот раз с Таней. Они вместе вынесли спальный мешок с Ерожиным. С помощью Назаровой и сестер Михееву довольно быстро удалось пристроить Петра Григорьевича на заднее сиденье. Иномарка при всей своей вместительности не была приспособлена для транспортировки лежачих больных. Для Тани места не осталось, и она, пожелав друзьям удачи, направилась к метро.
Михеев вырулил из больничного двора и помчал по проспекту.
- Надя, звони Грыжину в офис! Он ждет, - потребовал он, сосредоточенно объезжая ухабы.
Надя обтирала мужу лицо платком и не сразу поняла, что от нее хотят.
- Ты что, уснула?! - раздраженно крикнул Михеев. Окрик подействовал. Надя достала телефон, потом начала искать номер, который она записала со слов генеральши.
- Что говорить дяде Ване? - спросила она, нажимая на кнопки мобильного аппарата.
- Скажи, что Петр Григорьевич уже в машине и мы выбираемся на московскую трассу, - приказал водитель.
Надя доложила генералу обстановку. Тот понял все с полуслова:
- Жмите до поста, что на выезде из Питера. Инспектора предупреждены. Как он?
- Весь в жару. Но, по-моему, в сознании, - ответила Надя.
- Хорошо, что район Купчино рядом с Московским шоссе. Через город, по питерским ухабам, мы бы его добили, - проворчал Глеб, объезжая очередную выбоину.
На посту их действительно ждали. Два сотрудника ГИБДД выбежали навстречу и указали место, где поставить машину.
- Иди, помогай, - сказал Михееву молодой капитан, когда водитель припарковал "Сааб" на самом краю асфальтированной площадки. Михеев вышел и проследовал за капитаном. На площадке у поста стояла антикварная двадцать первая "Волга", и два инспектора вместе с Михеевым откатили ее на грунт.
- Порядок. Полоса к приему лайнера готова, - сообщил капитан, вытирая руки. - Ждите, сейчас будут.
Михеев вернулся к машине. От стука дверей Ерожин вздрогнул и открыл глаза.
- Все будет хорошо, милый. Все хорошо, - зашептала жена.
Петр кивнул, слабо улыбнулся и опять прикрыл глаза.
- Готовьте больного. Они здесь, - крикнул капитан, подбегая к машине.
И сразу где-то сверху послышался гул мотора. Он нарастал и с каждой секундой становился громче. Вертолет с надписью "МЧС" на борту приземлился прямо на площадку. Из него вышли двое в комбинезонах с носилками.
Глеб осторожно вытянул спальный мешок с Ерожиным и понес им навстречу. Надя, придерживая мужа, шагала рядом.
- Можем взять на борт только жену, - предупредил один из вертолетчиков.
2
Константин Филиппович Ермаков приехал домой в половине шестого. Профессор провел трудную операцию и на вопрос супруги: "Почему не обедаешь?" - ответил просто:
- Не хочу.
Мария Андреевна молча взяла поднос с супом и покинула кабинет мужа. Она знала, что супругу надо дать время отойти от "больничных" мыслей и физически отдохнуть. Кроме ответственности, которая ложится на плечи хирурга, когда он берет в руки скальпель, у профессора, как у всякого заведующего отделением, имелось и много других административных забот. Помимо этого ему каждый день приходилось преодолевать себя. Элегантный и подтянутый доктор, казалось, пользуется своей тростью больше из причудливого кокетства, нежели по необходимости. И только сам Ермаков ведал, чего ему стоит эта элегантность и легкость. Вернувшись с работы и отстегнув протез, ему предстояло проделать немало процедур, чтобы снять боль, скопившуюся за рабочий день. Собраться после работы в театр или пойти в гости требовало от Константина Филипповича не столько желания, сколько мужества.
На сегодняшний вечер жена приобрела билеты в Большой. Купила их Мария Андреевна еще три недели назад. Она понимала, что супруг должен морально подготовиться к вечернему походу, и поэтому готовила его к этому событию заранее. Ермаков любил балет, и сейчас, сидя в кресле, он знал, что пересилит повторный выход из дома ради удовольствия попасть на балетную премьеру.
Личную "Таврию" с ручным управлением Ермаков не загнал в гараж, а оставил возле подъезда. Машина ему полагалась бесплатно как инвалиду афганской кампании, и Константин Филиппович совершенно не страдал от малой престижности такого "лимузина", а весьма гордился заботой государства о своей персоне.
- Хоть чаю выпей, - громко предложила Мария Андреевна, не покидая кухни.
- Дай, Маша, мне лучше кофе. Что-то я сегодня притомился и боюсь захрапеть в театре, - попросил Ермаков.
Когда дома не было посторонних, жена подавала трапезу в кабинет, чтобы Константин Филиппович мог лишний раз не вставать с удобного кресла.
Ермаков любил свой дом. В этой квартире на Поварской жили еще его родители. Кабинет сыну перешел от отца, тоже военного медика, погибшего в Корее. Страна тогда воевала с "империалистами", и советские медики вместе с военными помогали красным корейским вождям. Мать Ермакова скончалась недавно. В отцовском кабинете Константин Филиппович часто уносился мыслями в годы юности. Вспоминал себя без трости, гоняющим мяч по двору или скользящим на лыжах по заснеженному Подмосковью.
- Кофе заказывали? - голосом официантки спросила Мария Андреевна.
- Спасибо, Маша, - улыбнулся профессор, принимая маленький поднос с чашкой кофе, бутербродом с икрой и рюмкой коньяка.
Подобную роскошь Ермаков позволял себе только по выходным. Поход в театр жена приравняла к выходному дню, чем и вызвала улыбку супруга; - Константин Филиппович залпом отправил в рот рюмку коньяка. Посмаковал, откинувшись в кресле. Потом взял вилку и нож, разрезал бутерброд с икрой на четыре части и не спеша закусил. Кофе профессор пил неторопливо, маленькими глотками. Жена умела готовить этот напиток. Мария Андреевна родилась и выросла в Абхазии, где на границе служил ее отец. В сухумских кофейнях испокон веков работали греки. Они подавали кофе с горячего песка в специальных маленьких турках. Песка супруга профессора не держала, но кофе варила мастерски. Константин Филиппович с сожалением поставил пустую чашку на блюдце и посмотрел на часы. На сборы оставалось двадцать минут.
Это было как раз то время, которое требовалось, чтобы вернуть протез на место и переодеться в выходной костюм. Профессор оставался старомоден в своих привычках и посещать театр в джинсах считал неприличным.
Он уже взял в руки рубашку, когда в кабинете появилась жена и растерянно сообщила, что у них в доме гость.
- Кто? - удивился Ермаков. - Я не слышал звонка.
- Какой-то генерал. Я выносила мусор, а он вышел из лифта. - Мария Андреевна была уже в вечернем платье, и пустое помойное ведро, которое она держала, выглядело в ее руках несуразно.
Ермаков взял трость и вышел из кабинета.
В холле он увидел внушительную фигуру с небольшим брюшком, но мощную и широкоплечую, облаченную в генеральский мундир, украшенный орденами и нашивками.
- Вы меня, конечно, не помните? - заявила фигура басом. - Меня зовут Иван Григорьевич Грыжин. Видались мы в вашей больнице.
- Возможно. Но такого пациента, как вы, я бы не забыл, - усмехнулся профессор, оглядывая знаки отличия генерала.
- Слава Богу, на здоровье не жалуюсь и никогда в больницах не лежал. А был я у вас по поводу моего раненого помощника, подполковника Ерожина, - извиняющимся тоном сообщил гость.
- Никак сам замминистра пожаловал? - улыбнулся профессор, вспоминая сурового посетителя, навещавшего его больного. - Если мне память не изменяет, вы тогда предпочитали штатский костюм?
- Увы, теперь я пенсионер. А мундир напялил, чтоб солидно выглядеть. На работу его раза два в год надевал. Не люблю воротничков, шею стесняют, - признался Грыжин.
- Выходит, весь этот парад в мою честь?
Польщен. Проходите, присаживайтесь, - пригласил профессор.
- Сидеть мне некогда, я к вам приехал по делу. Друга спасать надо, - отказался Грыжин от вежливого предложения и прямо в холле поведал профессору о похищении подполковника из питерской лечебницы.
- Прямо из палаты уволокли? - не поверил Ермаков. - Да вы, генерал, просто-напросто хулиган!
Отметив в интонации профессора нотки восхищения, Иван Григорьевич приободрился:
- Профессор, вы в прошлом человек военный, поймете, некогда нам было антимонии разводить. Пока я бы по инстанциям колотился, у него нога сама по себе могла отвалиться, А без ноги сыщику плохо.
Что такое жить без ноги, Ермакову можно было не объяснять.
- Маша, театр отменяется, - крикнул он жене.
Мария Андреевна недовольно покосилась на незваного гостя:
- Ну вот, а я первый раз это вечернее платье надела.
- Уж извини, Машенька. Тут некоторые товарищи таких дел понатворили, что теперь мне деваться некуда, - кивнув на генерала, ответил жене Ермаков.
- Супругу мы до театра доставим, - пообещал Грыжин.
- Нет, без Кости я на балет не пойду. Надеюсь, Большой театр завтра не закроют. Сходим в другой раз, - ответила Мария Андреевна и гордо понесла на кухню пустое ведро.
- Маша у меня ко всему привыкла. Двадцать семь лет вместе, - улыбнулся Ермаков.
Спускаясь на лифте, Константин Филиппович подумал, что не зря оставил машину у подъезда. Но использовать свою "Таврию" ему не пришлось. Рядом с ней красовался "Шевроле" Управления внутренних дел.
- Прошу. Полковник Бобров с Петровки прислал за вами, - пригласил Иван Григорьевич профессора, открывая ему дверцу рядом с водителем.
- Мне еще и обратно ехать, - предупредил Ермаков, усаживаясь на сиденье.
- Обижаете, профессор, - улыбнулся генерал. - Доставим до дома со всеми почестями. - И обратился к водителю:
- Давай, Коля, жми.
Водитель рванул с места и включил сирену. По дороге Иван Григорьевич рассказал, как Петр Ерожин выследил убийцу. Как тот стрелял в сыщика и ранил его в ногу. Как Ерожин задержал убийцу, протаранив машину преступника, после чего сам оказался в больнице.
- Для пенсионера вы довольно лихо организовали операцию по спасению друга, - заметил профессор.
- Связи остались. Позвонил в МЧС, там мой дружок замом у министра пока служит.
Он сбегал к начальству. Тот мужик нормальный, все понял. Я, конечно, умолчал, что ребята Ерожина из больницы выкрали. А так все начистоту выложил. - Иван Григорьевич подмигнул Ермакову.
- Меня как разыскали? - полюбопытствовал Константин Филиппович.
- Полковник Бобров на вас ориентировку через десять минут выдал. Вы уж не взыщите, профессор. У нас пока в управлении люди работают.
- Все понимаю. Но почему Петр Григорьевич на таран пошел? - задумчиво проговорил Ермаков. - Он же выследил убийцу. Вот и молодец. Сделал свое дело. Что, в Питере ОМОНа нет?
- У подполковника свои соображения имелись. Много личного с преступником у него связано. Не хотел Петя чужими жизнями рисковать, - объяснил генерал и посмотрел на часы.
- Они сейчас в воздухе? - заметив взгляд попутчика, поинтересовался доктор.
- Через полчаса приземлятся, двадцать минут им надо, чтобы добраться до больницы.
Не позже чем через час пациент окажется в вашем распоряжении, - отрапортовал Грыжин.
В больнице на профессора в парадном костюме - а переодеться он не успел, - явившегося в компании с генералом, смотрели во все глаза.
- Дайте ему халат, - указав на Грыжина, бросил Ермаков охране и, опираясь на трость, пошел к грузовому лифту. Лифт для персонала уже отключили. Иван Григорьевич с трудом натянул халат поверх своего генеральского кителя и поднялся на третий этаж по лестнице. Медсестра средних лет, с сеточкой мелких морщин вокруг внимательных бесцветных глаз, провела его в кабинет заведующего отделением:
- Просили вас обождать тут. Сам пока готовится. Побегу помогать.
Иван Григорьевич, кряхтя, сел на диван и из кармана кителя извлек плоскую фляжку.
Затем он не спеша открутил крышку и сделал большой глоток.
- Теперь держись, сынок, - негромко проворчал генерал и откинулся на спинку дивана. Он припомнил, что они знакомы немногим более десяти лет. "А сколько всего накрутило за эти годы", - подумал Грыжин. Все началось со звонка в новгородскую квартиру дочери. Он позвонил в то время, когда молодой сыщик начал следствие по делу убийства начальника областного потребсоюза Кадкова.
- Как тебя зовут, капитан? - спросил тогда заместитель министра.
- Петей, - ответил Ерожин.
Через несколько дней Соня приехала в Москву. От дочери Иван Григорьевич и узнал, что мужа застрелила она. Генерал тогда подумал, что капитан Ерожин - хитрый парень и захочет за свое благодеяние помощь заместителя министра в карьере. После первой личной встречи, когда они оба выпили в баньке замминистра, генерал понял, что сильно ошибался.
Парню просто приглянулась его дочка, и тот, засадив в тюрьму тунеядца Эдика, ее прикрыл.
Вот теперь Эдик расправился с Соней, да и еще дел наворотил. Что и говорить… У них с Петром Ерожиным все эти годы Эдик Кадков лежал камнем на сердце. Каким бы он не был проходимцем, убийства ведь он тогда не совершал!
Это они с Ерожиным сломали ему жизнь, превратив парня в зверя. Поэтому Петр и пошел на таран. Они встретились как на дуэли. Да нет, в случае с Эдиком это была скорее охота - один на один, как на медведя с рогатиной.
Поначалу Петра Григорьевича с Ерожиным связывала их общая тайна, но постепенно генерал привязался к Петру, и тот стал для него вроде сына. Грыжин ценил талант сыщика.
И хоть ворчал, что слабость к прекрасному полу мешает Ерожину добиться больших чинов, в глубине души он гордился парнем и симпатизировал его бесшабашности и презрению к званиям и карьере.
Генерал посмотрел на часы и снова потянулся к фляжке.
"Пора бы им быть", - подумал Иван Григорьевич и глотнул своего любимого армянского коньяка "Ани".
Время шло. Ермаков заходил несколько раз, но надолго не задерживался. Генерал все чаще поглядывал на часы:
"Только бы довезли нормально. Что-то долго они тянутся", - в очередной раз забеспокоился Иван Григорьевич и услышал стук женских каблучков.
В тишине больничных коридоров они звучали оглушительно громко. Дверь кабинета открылась, и Грыжин увидел жену Петра.
- Дядя Ваня! - проговорила Надя и бросилась к генералу.
- Довезли? - спросил Грыжин.
- Довезли. Профессор уже его смотрит. - Молодая женщина прижалась к Ивану Григорьевичу, с трудом сдерживая слезы. Грыжин обнял Надю и почувствовал, как она дрожит в его руках.
- Не надо, девочка. Ты умница. Ты сделала все, что могла. Петро выдюжит. Он мужик крепкий. Ты не сомневайся.
- Правда? Вы правда так думаете? - всхлипнула Ерожина.
- В хорошие руки мы твоего мужа сдали.
Ермаков сам ногу на войне потерял. Он цену конечностям по себе знает. Зря резать не будет.
Если уж и решится, значит, по-другому нельзя.
- Я понимаю. Только бы жил, - вздохнула Надя и достала носовой платок.
- Вот и молодец, что понимаешь, - похвалил Грыжин девушку и подумал: "Нормальную бабу взял Петро в жены. Хоть и тоща, а сострадает мужу".