- Еще одна очень милая женщина. Все свое время проводит во Флориде. Занимается дизайном интерьера в Палм-Бич. Хочу заметить, под девичьей фамилией. Причем весьма успешно. Можешь почитать о ней в Интернете.
- Я сделала себе сайт, - выдала я. Лонго удивленно поднял брови. - Это самый быстрый способ распространения информации. Начиная с завтрашнего дня я каждый божий день буду писать по статье об убийстве Андреа и виновности Роба Вестерфилда и выкладывать их в сети. Я соберу о нем все самые грязные слухи и попытаюсь найти подтверждение каждому из них. Я возьму интервью у преподавателей и одноклассников из его первых двух частных средних школ и колледжа Виллоу, в котором он проучился год. Из школ так просто не выгоняют. И пусть даже на это потребуется уйма времени, но я приложу все возможные усилия, чтобы отыскать медальон, который Роб подарил Андреа.
- Ты хорошо его помнишь?
- Сейчас, конечно, уже не очень. Но я достаточно точно описала его на суде. Копия протокола у меня есть, так что я знаю, что именно я тогда говорила: золотой, в форме сердечка, с тремя синими камушками посередине и выгравированными буквами "Р" и "А" сзади.
- Я присутствовал в зале суда, когда ты это рассказывала. Я помню, по твоим словам выходило, что медальон дорогой. Но мне показалось, скорее всего, это одна из тех безделушек, которую можно купить за двадцать пять баксов на любой распродаже в универмаге. А еще за пару зеленых тебе на ней сделают гравировку.
- Но вы так и не поверили ни в то, что я нащупала его, когда нашла тело Андреа в гараже, ни в то, что я слышала там чье-то дыханье, ни в то, что медальон исчез до приезда полиции.
- Элли, ты находилась между шоком и истерикой. По твоим показаниям, ты склонилась над телом сестры, поскользнулась и упала на него. Не думаю, что в полной темноте, да еще вся на нервах, ты могла на ощупь опознать медальон. К тому же ты сама говорила, Андреа носила его под блузкой или свитером.
- Тем вечером она надела его. В этом я уверена на все сто. Тогда почему его не было на Андреа, когда приехала полиция?
- Логично предположить, что Роб снял медальон после того, как ее убил. Вся его защита строилась лишь на том, что Андреа - обыкновенная влюбленная в него по уши девчонка, которая его абсолютно не интересовала.
- Ладно, хватит об этом на сегодня, - решила я. - Давайте, поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите лучше о вашем новорожденном внуке. Думаю, он - это нечто особенное.
- Так и есть. - Похоже, Лонго был рад сменить тему не меньше меня.
Подали обед, и детектив принялся рассказывать о своей семьей.
- Марк твой ровесник. Он адвокат. Женился на девушке из Колорадо и сейчас работает там в одной фирме. Ему нравится. Я ушел в отставку два года назад, а прошлой зимой у меня случился сердечный приступ. Теперь самые холодные месяцы мы проводим во Флориде. Подумываем, не продать ли нам коттедж здесь и не прикупить ли домишко где-нибудь в Денвере, чтобы почаще видеть детей, но не сидеть у них на шее.
- Мы с матерью прожили в Денвере около года.
- Ты довольно долго живешь в Атланте, Элли. Она стала для тебя домом?
- Атланта - большой город. У меня там много хороших друзей. Мне нравится моя работа. Правда, если нашу газету все-таки продадут - есть такие разговоры, - не факт, что я там останусь. Может, когда-нибудь мне наконец захочется пустить корни и остановиться на одном месте. Но пока что нет. Мне все время кажется, что у меня есть какое-то незаконченное дело. Вы когда-нибудь в детстве сбегали в кино, не доделав домашнюю работу?
- Бывало.
- А вы получали удовольствие от фильма?
- Давно это было, но, думаю, нет.
- Вот и мне нужно доделать домашнее задание, чтобы фильм мне понравился, - пояснила я.
Уезжая, я выключила свет, поэтому, когда мы вернулись к миссис Хилмер, здание гаража выглядело мрачным и покинутым. Несмотря на мои протесты, Маркус проводил меня до двери. Он подождал, пока я найду ключ, открою дверь и войду внутрь, а потом строго сказал мне:
- Закрывай дверь на два оборота.
- Это так необходимо? - недоуменно спросила я.
- Элли, цитируя тебя же: "Берегитесь! Вы выпускаете убийцу".
- Верно.
- Тогда послушай хотя бы сама себя. Я не прошу тебя оставить Вестерфилда в покое, я лишь хочу, чтобы ты соблюдала осторожность.
Я вернулась домой как раз к десятичасовому выпуску новостей. Одним из главных сообщений было то, что Роба Вестерфилда выпускают утром из тюрьмы и что днем он даст интервью журналистам в доме своей семьи в Оддхэме.
Ни за что на свете не пропущу это событие, подумала я.
18
В ту ночь я долго не могла заснуть. Я дремала и снова просыпалась, зная, что с каждым щелчком часовой стрелки приближается миг, когда Роб Вестерфилд выйдет на свободу.
Я не могла заставить себя не думать о нем и о том событии, из-за которого Роб на двадцать два года отправился за решетку. Чем ближе он был к свободе, тем живее вставали передо мной мать и Андреа. Если бы только... Если бы только... Если бы...
Хватит, кричала часть меня. Иди дальше, оставь все это в прошлом. Я знала, во что превращаю свою жизнь, знала и не хотела этого.
Часа в два ночи я встала, заварила чашку какао и уселась его пить возле окна.
Лес, отделявший наш дом от поместья старой Вестерфилд, протянулся и мимо владений миссис Хилмер. Там он стоит и по сей день, служа надежной защитой ее спокойствия. Я подумала, что могла бы сейчас пробраться через лес, как тем вечером Андреа, и выйти на другую сторону, к гаражу-"убежищу".
Теперь несколько акров земли вокруг дома Вестерфилдов отделял высокий забор, а на территории наверняка установили сигнализацию, извещавшую хозяйку о любом постороннем - пусть даже пятнадцатилетней девочке. Да и в девяносто два, как правило, люди много не спят. Любопытно, бодрствовала ли сейчас миссис Вестерфилд, с нетерпением ожидая, когда ее родная кровиночка выйдет на свободу, и вздрагивая в преддверии всей будущей шумихи? Бабушка Роба жаждала отбелить и спасти честь семьи, не меньше чем я стремилась не дать затоптать в грязь Пола Штройбела и доброе имя Андреа.
Андреа была невинной влюбленной девушкой, чья страсть к Робу Вестерфилду быстро обернулась страхом. Именно этот страх и вынудил ее сбежать тем вечером в "убежище". Она боялась не встретиться с Робом, когда он приказал ей прийти.
Чем больше я думала в эти предрассветные часы, тем яснее понимала, что где-то в глубине подсознания я всегда знала, что сестра боится Роба, и, в свою очередь, опасалась за нее. Я снова увидела Андреа в тот самый вечер и вспомнила, как, скрывая слезы, она застегивала на шее медальон.
Она не хотела встречаться с ним, но ее приперли к стенке. В моем списке появилось еще одно "если бы только": если бы только Андреа пошла к родителям и призналась им, что встречается с Робом. В этот момент мы поменялись ролями, и я почувствовала себя старшей сестрой.
Я снова легла в кровать и, то засыпая, то просыпаясь, провалялась до семи утра. К тому времени как по телевизору показали отъезд Роба из тюрьмы Синг-Синг на ожидавшем его у выхода лимузине, я уже сидела перед экраном. Репортер телеканала, который я смотрела, сделал акцент на том, что Вестерфилд всегда отрицал свою вину в этом преступлении.
В полдень я снова включила телевизор, чтобы не пропустить явление Робсона миру.
Он давал интервью в библиотеке родового поместья Вестерфилдов в Олдхэме.
Диван, на котором сидел Роб, стоял перед стеллажом с книгами в кожаных переплетах, которые, как я понимала, должны подчеркнуть ум и образованность Вестерфилда-младшего. На нем был желтовато-коричневый кашемировый пиджак, рубашка-поло с открытым воротом, темные брюки и мягкие кожаные туфли. Роба и раньше считали симпатичным, а с годами его красота стала более зрелой. Ему достались аристократические черты отца, которые больше не портила презрительная усмешка, проскальзывавшая на всех ранних фотографиях - Роб научился ее скрывать. В корнях его темных волос кое-где уже проглядывала седина. Роб сидел, сложив руки перед собой и слегка наклонившись вперед. Его поза выражала расслабленное спокойствие и внимание.
- Отличные декорации, - прокомментировала я вслух. - Не хватает только лежащей в ногах собаки.
Глядя на Роба, я ощутила прилив злости.
Интервью брала Коринн Сомерс, ведущая "Невыдуманных историй", популярной телепередачи, идущей сразу по нескольким телеканалам вечером в пятницу. Коринн начала с небольшого вступления:
- Только что вышедший на свободу после двадцати двух лет тюрьмы... который всегда заявлял о своей невиновности... будет пытаться отстоять свое доброе имя...
Давай дальше, подумала я.
- Роб Вестерфилд, вопрос, конечно, банален, но каково чувствовать себя свободным человеком?
На его губах играла теплая улыбка. Темные глаза под красиво очерченными бровями буквально светились от удовольствия и радости.
- Невероятно, чудесно. Я уже слишком взрослый, чтобы плакать, но я с трудом сдерживаю слезы. Хожу по дому и радуюсь. Это так здорово, когда ты можешь делать самые обыкновенные вещи. Например, пойти на кухню и налить вторую чашку кофе.
- Как я понимаю, какое-то время вы поживете здесь?
- Без сомнения. Отец обустроил для меня роскошную квартиру неподалеку от своего дома. К тому же я хочу работать с нашими адвокатами, чтобы как можно скорее добиться пересмотра дела. - Роб посмотрел в камеру. Его глаза выражали честность и искренность. - Коринн, меня могли досрочно освободить еще два года назад, если бы я признался, что убил Андреа Кавано и сожалею об этом ужасном поступке.
- Вас не одолевало искушение так поступить?
- Ни на минуту, - отрезал он. - Я всегда настаивал на том, что невиновен, и теперь, благодаря Уиллу Небелзу, у меня наконец-то появился шанс это доказать.
Слишком многое было поставлено на карту, но об этом ты им не скажешь, подумала я. Бабушка лишила бы тебя наследства.
- В вечер, когда убили Андреа Кавано, вы ездили в кино.
- Да, именно, и я сидел там до окончания фильма в девять тридцать. Моя машина стояла на парковке сервисной станции больше двух часов, а из центра города до дома моей бабушки - минут двенадцать езды. У Пола Штройбела был доступ к моей машине, а с Андреа он глаз не сводил. Даже ее сестра признала это на суде.
- Билетерша из кинотеатра помнит, как вы покупали билет.
- Верно. В качестве доказательства у меня есть даже корешок.
- Тем не менее никто не видел, как вы выходили из кинотеатра после сеанса.
- Никто этого не помнит, - поправил Роб. - Так точнее.
На секунду я заметила раздражение, промелькнувшее за его дружелюбной улыбкой. Я опустилась на стул.
Остаток передачи напоминал интервью с только что освобожденным заложником.
- Мы знаем, что вы хотите спасти свое доброе имя, а чем еще вы планируете заняться?
- Съездить в Нью-Йорк. Поужинать в ресторане, которого, скорее всего, двадцать два года назад не было и в помине. Конечно же, путешествовать. Найти работу. - Его лицо озарила теплая улыбка. - Встретить свою единственную. Жениться. Завести семью, детей.
Завести семью, детей. Всего этого у Андреа уже не будет.
- Что у вас сегодня на обед, и кто соберется за вашим столом?
- Только мы четверо - мать, отец, бабушка и я. Мы снова хотим ощутить себя одной семьей. По моей просьбе обед будет самым простым - салат из креветок, грудинка, жареный картофель, брокколи.
А как же яблочный пирог, удивилась я.
- И яблочный пирог, - добавил Роб.
- И, наверное, шампанское.
- Конечно.
- Как я вижу, у вас много замечательных планов на будущее, Роб Вестерфилд. Мы все желаем вам удачи и надеемся, что на следующем слушании вы сможете доказать свою невиновность.
И это журналистка? Я стукнула по кнопке на телевизионном пульте и пошла к кухонному столу, на котором меня ждал ноутбук. Я вышла в сеть на свой сайт и принялась писать:
"Роб Вестерфилд, признанный виновным в убийстве пятнадцатилетней Андреа Кавано, только что вышел на свободу, где его уже ждут жареное мясо и яблочный пирог. Процесс отбеливания репутации этого убийцы уже начался за счет доброго имени его юной жертвы и Пола Штройбела, тихого, работящего парня, на долю которого и так выпало немало трудностей и который не должен снова страдать".
Неплохо для начала, решила я.
19
Каждый день из исправительного учреждения Синг-Синг выпускают заключенных, закончивших отбывать свой срок или получивших досрочное освобождение. На выходе им выдают джинсы, ботинки, куртку и сорок долларов, и, если их не забирает кто-то из друзей или членов семьи, подвозят до автобусной остановки или вручают билет на поезд.
Железнодорожная станция расположена в кварталах четырех от тюрьмы. Вышедший на свободу доходит до нее пешком и садится на поезд, едущий на север или на юг.
Конечный пункт в южном направлении - Манхэттен. В северном можно доехать до штата Нью-Йорк и Буффало.
Я подумала и решила, что любой заключенный, выпущенный в эти дни из Синг-Синг, наверняка знает что-то о Робе Вестерфилде. Поэтому с утра пораньше я оделась потеплее, припарковалась у железнодорожной станции и зашагала к тюрьме.
У ворот Синг-Синг царит постоянное оживление. Я заглядывала в статистику и знала - здесь содержатся около двадцати трех сотен человек. К сожалению, не только они носят джинсы, ботинки и куртки. Смогу ли я отличить работника тюрьмы, идущего домой после смены, от недавно освобожденного заключенного? Вряд ли.
Предугадав эту проблему, я сделала табличку из картона и встала с ней у ворот. На табличке я написала: "Журналистка ищет любую информацию о только что вышедшем на свободу Робсоне Вестерфилде. Вознаграждение гарантировано". Затем мне пришло в голову, что человеку, выезжающему из тюрьмы на машине или такси, или просто не желающему, чтобы кто-то видел его со мной, будет проще связаться со мной по телефону. Поэтому в последнюю минуту я добавила к надписи большими крупными цифрами номер своего сотового - 918-555-1261.
Стояло холодное ветряное утро. Первое ноября. День Всех Святых. С тех пор как умерла моя мать, я ходила к мессе разве что по большим праздникам, вроде Рождества или Пасхи, когда даже нерадивые католики вроде меня, заслышав колокола, с неохотой плетутся в церковь.
Там я автоматически выполняю ритуал. Послушно опускаюсь на колени и стою среди остальных, но никогда не присоединяюсь к молитвам. Я люблю петь, и иногда, когда голоса прихожан сливаются с хором, у меня в горле сжимается болезненный комок. На Рождество звучат радостные гимны - "Слушайте, как поют ангелы" или "Далеко в яслях". На Пасху - победные песнопения - "Иисус Христос сегодня воскрес". Но мои губы всегда сжаты. Пусть другие славят Господа в экстазе!
Раньше я злилась на Бога. Теперь осталась одна усталость. Так или иначе, ты забрал их всех, Господь. Ну что, теперь ты доволен? Когда по телевизору показывают, как бомбардировки сметают с лица земли тысячи людей, как сотни семей погибают от голода в лагерях для беженцев, я знаю, что, должна радоваться - ведь мне повезло больше, чем им, и у меня есть то, о чем они даже не мечтали. Я понимаю это разумом, но не сердцем. Господи, давай заключим сделку. Оставим друг друга в покое.
Я простояла с табличкой часа два. Большинство входящих и выходящих через ворота провожали ее любопытным взглядом, но лишь пара человек подошли ко мне поговорить. Один из них - большой неуклюжий мужчина лет сорока в кепке с опущенными для тепла ушами - раздраженно бросил:
- Леди, вам что, больше делать нечего, как расследовать дело этого подонка? Время девать некуда?
Из него удалось выудить только то, что он работал в тюрьме. Сообщить мне свое имя он отказался.
Тем не менее я заметила, что некоторые прохожие, в том числе и, судя по виду, персонал, внимательно изучают мою табличку, как будто пытаясь запомнить номер телефона.
В десять часов, продрогнув до костей, я наконец сдалась и побрела обратно на стоянку к железнодорожной станции. Я уже стояла у передней дверцы своего автомобиля, когда ко мне подошел какой-то мужчина - на вид лет тридцати, костлявый, с узкими губами и нездоровым взглядом.
- Что ты пристала к Вестерфилду? - выпалил он. - Что он тебе сделал?
На мужчине были джинсы, куртка и ботинки. Неужели его только что выпустили из тюрьмы, и он пошел за мной?
- Вы его друг? - спросила я наконец.
- А тебе что?
У любого нормального человека, когда к нему подходят слишком близко - буквально "нос к носу" - срабатывает защитная реакция, и он инстинктивно отступает. Я уперлась спиной в машину, и этот парень навис надо мной. Краем глаза я с облегчением заметила въезжающий на парковку фургон. В голове промелькнуло, случись что, мне хотя бы есть к кому бежать за помощью.
- Я хочу сесть в свой автомобиль, а вы мне мешаете, - попыталась образумить его я.
- Роб Вестерфилд был образцовым заключенным. Мы все равнялись на него. Ну, и сколько ты мне заплатишь за эту информацию?
- Пусть он вам платит. - Я развернулась и, отодвинув парня плечом, быстро нажала на брелок, открыла замок и рванула за ручку.
Мужчина даже не попытался меня остановить, но, прежде чем я захлопнула дверь, бросил:
- Разреши я дам тебе бесплатный совет. Сожги свою табличку.
20
Вернувшись в гостевой домик миссис Хилмер, я с головой зарылась в старые газеты матери. Для моего расследования жизни Роба Вестерфилда они оказались просто бесценным кладезем информации. В нескольких статьях я откопала упоминание двух частных средних школ, в которых учился Роб. Первая, Арбинджер Припэратори, Массачусетс, - одно из самых элитных учебных заведений страны. Любопытно, что в ней Роб задержался всего полтора года, а потом его перевели в Кэррингтон, Род-Айленд.
Так как я ничего не знала о Кэррингтоне, я залезла в Интернет. Судя по их сайту, академия Кэррингтон являлась частным загородным школой-пансионом, настоящим раем, благодаря гармоничному симбиозу занятий, спортивных мероприятий и дружественной атмосферы. Но за привлекательными описаниями всех прелестей этого заведения, проглядывала грустная правда жизни: это школа для "учеников, которые пока еще не раскрыли свой академический и социальный потенциал", для "тех, у кого возникают некоторые трудности с адаптацией к дисциплине и учебе". Другими словами, для трудных подростков.
Прежде чем разместить на своем сайте запрос, что я ищу одноклассников или бывших сотрудников Кэррингтона, которые могут предоставить информацию о школьных днях Роба, я решила лично заехать в оба заведения. Я позвонила в школы и объяснила, что я журналистка, которая пишет книгу об их бывшем ученике, Робсоне Вестерфилде. И там, и там я попала в кабинет директора. В Арбинджере меня тут же перевели в отдел по связи со СМИ и соединили с Крейгом Паршеллом.
Мистер Паршелл сразу сообщил, что не в их правилах обсуждать бывших или нынешних учащихся с прессой.
Я пошла напролом:
- Но ведь вы дали интервью о Робсоне Вестерфилде Джейку Берну?
Повисла долгая пауза, и я убедилась, что права.