И Юрьев доходчиво объяснил ему, что стоять на стреме необходимо во время того, как другие, и, в частности, он сам, Алексей Юрьев, занимаются конкретными делами. То есть обувают лохов.
Алик согласился, и за этот нехитрый труд получал кругленькую, по его понятиям, сумму, на которую мог несколько недель спокойно продолжать развлекаться. Моральная сторона этих "дел" Алика не беспокоила, страшило только одно – как бы не попасться за компанию в лапы ментов. Но удачи следовали одна за другой, постепенно чувство страха совсем притупилось, и вскоре он сам стал принимать участие в экспроприациях в качестве похитителя.
Они не воровали что попало и у кого попало. Сначала Юрьев давал объявления в газету о покупке старинных монет или какого-нибудь антиквариата, разыскивал в газетах объявления, предлагавшие купить нечто подобное. После тщательной разведки они навещали квартиры продавцов в момент их отсутствия в доме. И спокойно удалялись, прихватив интересующее их добро.
У Алексея был налаженный канал сбыта, и все похищенное быстро превращалось в деньги, из которых каждый получал причитающуюся ему долю. Но однажды Алик решил, что он достоин большего, и во время очередного визита в чужую квартиру припрятал под рубашкой клеенчатый планшет с многочисленными кармашками, в которые поместил очередную партию монет. А Юрьеву и другому подельнику, Сашке Кузнецову по кличке Смит, объявил, что ничего не нашел. Однако те каким-то образом обо всем проведали и заявились внезапно к Пшеничникову на квартиру.
В тот день Алик, как почти всегда по утрам, был дома один. Почуяв неладное, он стал думать, куда бы спрятать то, что утаил, и не придумал ничего лучше, как забросить банку кофе, куда он предусмотрительно поместил свое сокровище, на соседний балкон. Спроси его сейчас – кому он собирался продать монеты или как хотел заполучить обратно банку с соседского балкона, так он и понятия об этом не имел. Но уж больно тогда в нем взыграла обида.
А гости – Юрьев и Смит – перевернули всю обитель студенческой коммуны вверх дном, но так ничего и не нашли. Но несколько дней спустя после непрерывного физического и морального воздействия нечестный партнер Пшеничников сознался своим подельникам в содеянном.
И вот тогда злоумышленникам пришлось искать монеты вторично, уже в квартире Зотовых. Да только на этот раз они и в самом деле ничего не нашли. Ведь в тот день Татьяна Викторовна унесла банку с кофе с собой в школу…
Глава 9
Разговор Ларисы с Пшеничниковым многое поставил на свои места. Однако он не дал ответа на вопрос: где же Юрьев? И породил еще одну загадку – Пшеничников утверждал, что на него стали наезжать еще какие-то неизвестные ему люди, интересовавшиеся опять-таки Алексеем Юрьевым. По словам Алика выходило, что Алексей перешел дорогу еще кому-то, человеку, которого он знать не знает и никогда не видел. И именно от этого человека и приходили злые люди, которые его "деликатно предупредили", что если Алексей объявится, чтобы Алик срочно звонил им.
Ларисе оставалось только записать номер телефона и удалиться. Основной своей задачей она по-прежнему считала поимку Алексея Юрьева. Но как это сделать – пока не знала.
Однако последующие события подсказали Ларисе возможный вариант. Совершенно неожиданно в ее кабинете раздался звонок Ольги Нестеровой, ее подруги. Голос ее звучал бодро и весело. Лариса не замедлила поинтересоваться о причинах такого хорошего настроения.
– За бугор я уезжаю, за бугор, – после минутного кокетства ответила Нестерова.
– Опять на Кипр? – съязвила Лариса.
– Нет, не на Кипр.
– А куда же? Скажи уж, не томи душу!
Ольга немного помолчала и торжественно объявила:
– К родственникам в Германию. Ухожу на две недели в отпуск и уезжаю дышать воздухом свободной Европы. Господи, так хочется пожить по-человечески, Лара, ты даже не представляешь!
– Но сейчас октябрь, не очень хорошее время для отпуска, – попробовала возразить Лариса.
– Ничего, там, в Германии, всегда хорошо, – категорично отрезала Нестерова. – Только, Лара…
– Что? – насторожилась Лариса.
– У меня к тебе есть небольшая просьба. – В голосе Нестеровой послышались умоляющие нотки. – Присмотри, пожалуйста, за моей квартирой. Это же совсем рядом с твоим рестораном! Дел-то всего ничего: почту из ящика достать, цветы полить, рыбок покормить. Я тебе все объясню и покажу, ничего сложного.
Нестерова тараторила, как будто от темпа ее речи зависело, согласится Лариса или нет.
– Я с соседями как-то не очень, – привела она последний аргумент.
Ольга взяла паузу, ожидая ответа Ларисы.
– Хорошо, – внезапно согласилась Котова, которая раньше всегда открещивалась от подобного рода просьб. – Считай, что уговорила.
Она сделала вид, что сдается с некоторой неохотой. На самом деле ей только что пришла в голову идея о том, как поймать Алексея Юрьева. По крайней мере, сделать такую попытку.
– Спасибо, Лара, с меня сувенир, – тем временем обрадованно заявила Нестерова. – Я тебя завтра жду, весь день буду дома, никуда не уйду. Сборы – сама понимаешь…
После разговора с Ольгой Лариса задумалась. Счастья привалило, конечно, немерено: фикусы и рыбки. С другой стороны – свободная территория, которую можно использовать для своих нужд в течение двух недель.
А Юрьев – он постоянно от нее ускользает. Прямо-таки как резидент иностранной разведки. Обрубил все концы – и в воду. Даже хвост не показывал на прощанье – чудо-юдо, премудрый пескарь. Сидит небось в какой-то норе, умник, и рассуждает себе о смысле жизни. И никакая щука или акула достать его оттуда не в состоянии. Да и где его найдешь? Город – он как море, большой. Ко всему прочему, Юрьев мог податься и в другие моря, то бишь города.
А вот приманка – это другое дело. Рано или поздно Юрьев должен будет вернуться к своим черным делам. Злостное нарушение моральных постулатов и законов у него, похоже, в крови.
Что касается Пшеничникова, то его покуда Лариса решила не трогать. Главное, чтобы на поверхность всплыл Алексей. А уж этот малек…
"Хотя какой он малек? – вдруг подумала Лариса. – По виду-то и не скажешь: вполне здоровый молодой человек. Странно как-то – голова явно не поспевает в развитии за остальным организмом. Ох уж эта мальчишеская инфантильность! Иногда нечто подобное можно заметить и в Евгении, хотя ему уже скоро стукнет сорок".
Словом, все силы Лариса решила бросить на поиски Юрьева. А Пшеничников сам по себе никакой опасности не представляет. А там уж – как выйдет.
Но перед тем как проводить операцию по выходу на Юрьева, Лариса решила несколько просветиться в той области, где сам Алексей был дока, а она – дилетантка. Если, конечно, все пройдет успешно и он клюнет на приманку.
"Пора вспомнить о тех личностях, координаты которых дал мне этот ловелас от искусства, – чуть усмехнулась Лариса, вспомнив Сергея Устьянцева и подумав, как хорошо, что он успел выдать информацию до того, как потащил ее в спальню. – Ими, видимо, придется воспользоваться".
Первым в этом списке, добытом столь дорогой ценой, значился некто Зиновий Борисович Бурштейн. Лариса снова вспомнила, какие передряги ей пришлось пережить в квартире Устьянцева. И подумала: "А вдруг этот Бурштейн тоже будь здоров – и по фактуре, и по части своих эротических фантазий?"
Однако, подумав, Лариса решила, что это уже смахивает на паранойю. Что она, в конце концов, "первый раз замужем", что ли? Мало ли что может приключиться, тем более при ее непоседливом характере, который, естественно, влияет на ее образ жизни. И не стоит шарахаться от каждого встречного-поперечного, подозревая в нем сексуального маньяка.
Лариса взяла телефон, набрала номер Бурштейна и долго слушала длинные однообразные гудки.
– Да-а, слушаю, – донеслось из трубки, когда она уже решила прервать связь.
Тон был таким непосредственным, что можно было подумать, что ее разговор с этим человеком прервался минуту назад и она, выполняя обещанное, перезвонила ему вновь.
– Простите, мне, пожалуйста, Зиновия Борисовича, – сказала Лариса.
– Да, я вас слушаю, – проскрипел голос.
– Зиновий Борисович, вас беспокоит знакомая Сергея Александровича Устьянцева. Меня зовут Лариса. Он сказал, что вы можете мне помочь…
– А какого рода помощь вам требуется? – перебив ее, спросил Бурштейн.
– Сергей Александрович говорил мне, что вы коллекционируете монеты. Мне хотелось бы выяснить кое-что по этому поводу. Дело в том, что у меня неожиданно оказались несколько штук, не так много… Я, скорее всего, с ними расстанусь. Мне только необходимо уточнить некоторые нюансы, с которыми я не очень знакома. Вы меня понимаете?
– По правде говоря, не очень, – прокартавил Бурштейн. – Но что с вами поделаешь? Подъезжайте ко мне сейчас. При непосредственном общении вы расскажете мне все более детально и вразумительно.
– Хорошо, спасибо вам огромное. – Лариса вложила в голос максимум признательности.
Можно было подумать, что она напросилась на прием к какому-нибудь высокопоставленному чиновнику.
* * *
Собираясь с визитом к Бурштейну, Лариса не забыла экипироваться газовым баллончиком. Да и туфли надела, руководствуясь соображениями безопасности, чтобы в них было сподручнее бегать.
Зиновий Борисович, однако, оказался человеком более чем скромных размеров и к тому же возраста весьма далекого от проявлений необузданного эротизма. Ему было на вид около шестидесяти. И если бы вдруг ему пришлось сойтись в рукопашной с Ларисой, у последней был явный шанс на победу.
Нумизмат был маленького роста, про таких обычно говорят: "метр с кепкой". Несмотря на то, что годы зрелости Зиновия Борисовича давно миновали, его голову украшала, слегка топорщась, шапка буйных курчавых, черных как смоль волос. И еще одна характерная деталь довершала портрет этого по-своему колоритного типа: очки в толстой черной оправе с еще более толстыми, пуленепробиваемыми стеклами.
– Вы таки уже здесь? – спросил он Ларису, одергивая на себе свитер с затейливым, но каким-то тусклым серо-коричневым орнаментом. – Ну, проходите. Подождите минутку, я сейчас.
Он запер за Ларисой дверь и удалился в ванную. В течение минуты оттуда слышался плеск воды и кряхтение хозяина. Появился он из ванной только минут через пять. Лариса уже успела пройти в комнату и осмотреть ее.
Зиновий Борисович после туалетно-водных процедур выглядел приветливо и предупредительно.
– Что же вы не садитесь? – спросил он. – Не стесняйтесь, не стесняйтесь…
Лариса послушно села и задумалась о том, как бы ей начать, а вернее, продолжить разговор, начатый недавно по телефону.
Но Бурштейн сам заговорил. Очевидно, он предпочитал лично задавать тон беседе с незнакомкой.
– Так что именно вас интересует? – спросил он, когда они с Ларисой сели визави за столом.
– Дело в том, что совсем недавно мне в руки попали какие-то монеты.
– То есть что значит "попали"? – быстро спросил Бурштейн, демонстрируя с ходу свою дотошность и пристрастие к подробностям.
– Ну… – Лариса на некоторое время замялась, а потом решила, что не стоит ограничивать свою фантазию, если уж публика того требует. – Мы с тетей недавно разбирали старые вещи у нее на квартире и совершенно случайно наткнулись на эти самые монеты. Представляете, прямо в чулане, среди старых вещей, между старыми бумагами и всякой всячиной обнаружили клеенчатый пакет, а в нем пятнадцать монет. Мой дядя их всю жизнь собирал. Это была, можно сказать, его страсть. И в общем, тетя отдала их мне. Сказала, что я могу делать с ними все, что захочу. Она уверяет, что среди дядиных монет могут быть очень даже редкие. И мне хотелось бы вас попросить об одной маленькой услуге. Не могли бы вы мне порекомендовать каких-либо покупателей? И заодно проконсультировать, на какую сумму можно рассчитывать в случае их реализации.
– Монеты у вас с собой? – Зиновий Борисович пальцем поправил тяжелые очки на переносице.
– Нет, знаете ли…
– Понимаю, – мягко перебил ее нумизмат. – Осторожность не повредила еще никому.
– Просто мой муж решил их тоже кое-кому показать, а я об этом, разговаривая с вами по телефону, еще не знала, – объяснила Лариса.
– Ну, бывает, – добродушно согласился Бурштейн. – Что поделаешь. Иной раз и моя левая рука находится в полном неведении, что творит правая. Хотя лучше бы взглянуть на предмет нашего разговора. Кстати, а как звали вашего дядю? Судя по тому, что вы говорите о нем в прошедшем времени, его, я думаю, нет в живых?
– Дядя давно умер, – подтвердила Лариса предположение внимательного слушателя в толстых очках. – А звали его Андрей Васильевич… Баташов.
При упоминании этого имени Бурштейн мгновенно оживился и посмотрел на Ларису так, как будто встретил родственницу, о которой уже давно успел позабыть.
– Так, значит, вы племянница Андрея Васильевича?! – вскричал он. – А я вашего дядю очень хорошо знал. Мы, честно говоря, не то чтобы дружили, он был несколько постарше меня, но поддерживали довольно-таки тесные отношения. И в основном именно на почве этой нашей страсти, о которой вы тут только что упомянули.
– Да не может быть! Надо же! – Лариса в свою очередь разыграла радостное удивление.
Казалось, еще чуть-чуть, и они с Бурштейном кинутся друг другу на шею, обливаясь слезами восторга и умиления.
– Только, хоть убейте, я вас что-то не припомню, – напрягая лоб, застенчиво признался Бурштейн.
– Я ведь родственница его жены. Моя мама и она – родные сестры. – Ларисе и самой стало казаться, что еще немного – и она начнет жалеть о том, что не прихватила с собой семейные фотографии.
– Так, значит, Клавдия Алексеевна жива-здорова? – умиленно спросил Бурштейн.
– Да, и неплохо себя чувствует.
– Передавайте ей привет от меня.
Лариса, разумеется, поблагодарила, а сама подумала, что не мешало бы потом все объяснить милой старушке. А то вдруг Бурштейн надумает ей позвонить.
– Не знаю, как на свою маму, а на тетю вы совершенно не похожи, – сказал Зиновий Борисович. – Впрочем, нос у вас одинаковый. Да и в целом некоторое сходство между вами есть.
Он рассматривал Ларису как вазу, которую собрался приобрести в магазине.
– Знаете, Лариса, у вашего дяди была в свое время умопомрачительная коллекция, – поднял он вверх указательный палец. – Ей бы мог позавидовать любой понимающий в этом деле человек. Одно время даже поговаривали… Словом, ходил такой слух среди нумизматов, что ему каким-то образом достались малаховские монеты.
– Какие монеты? – переспросила Лариса.
– Малаховские, – повторил Зиновий Борисович. – Ах да, вы, наверное, не знаете… Жил в нашем городе еще до советской власти купец по фамилии Малахов. Род Малаховых был очень старинным. И вот их последний отпрыск, надо сказать, человек весьма интересный и образованный, очень увлекался коллекционированием всевозможных исторических редкостей. В том числе у него была богатейшая коллекция монет различных времен и народов. Поговаривают, что все это он отыскивал и собирал буквально по крупицам. Что ни монета – то большущий раритет. Но пришли смутные времена, и Малахов куда-то исчез. Может быть, сгинул в пучине гражданской войны, а может быть, подался за границу…
Зиновий Борисович тяжело вздохнул, как будто сам пережил то смутное время.
– И что же дальше? – нетерпеливо переспросила Лариса.
– Да вот, поговаривали… – слегка замялся нумизмат. – Мне Андрей Васильевич никогда не показывал, правда… В общем, говорили, что небольшая часть малаховской коллекции находится у вашего дяди. Как она могла попасть к нему, я понятия не имею. Да и до сих пор не знаю, правда ли это. Их тоже, между прочим, было пятнадцать штук.
Лариса насторожилась:
– А может быть, это именно те самые монеты? – Уж слишком напрашивалось на ум это предположение.
Но нумизмат скептически махнул рукой. В принципе, его можно было понять. Он же не был в курсе истории с кофейной банкой, газетным объявлением и всем остальным.
– Ну что вы! Я не думаю… Вряд ли… Если бы это были те самые монеты, то они всплыли бы на свет гораздо раньше.
– А они что, очень дорого стоят?
– Стоят – это не совсем подходящее для этого случая слово, – строго произнес Бурштейн. – Правильнее будет сказать, что они очень высоко ценятся. Монеты, они ведь даже в прошлом далеко не всегда были из чистого золота или серебра. Так что сам металл, из которого они отчеканены, может ничего и не стоить. Но они – это живая история. Живая история человечества, которая смогла каким-то чудом сохраниться до наших дней. Это – государства с их правителями и народами. А историческая ценность порой трудно оценима в понимании денежном.
Бурштейн все больше распалялся, его лицо раскраснелось, он внутренне приободрился и стал говорить все с большим пафосом:
– Если вы, к примеру, возьмете это свое наследство и попытаетесь купить на него в булочной буханку хлеба, то вас, естественно, примут за сумасшедшую и ничего вам не дадут. Но если монеты попадут на аукцион, где собираются знатоки, способные оценить уникальность вашего имущества… Там вы сможете стать обладательницей очень приличной суммы.
– И какой же? – Ларисе очень хотелось услышать какое-нибудь конкретное число с конкретным количеством нулей. – Хотя бы примерно?
– Ну, это я вам скажу, когда наш разговор будет носить более предметный характер, – изменился в лице Бурштейн. – Когда я посмотрю, что собой представляет ваше достояние, тогда и дам вам ответ.
– А почему вы думаете, что это не малаховские монеты? – вернулась Лариса к своему предположению. – Неужели это так невероятно?
– Ну, не то чтобы невероятно, – слегка покачал головой Бурштейн. – Просто я знаю совершенно точно, что после смерти вашего дяди никаких монет из малаховской коллекции у него не нашли. Если они когда-то и были, то теперь давно уже принадлежат другому. Ведь всю коллекцию своего мужа Клавдия Алексеевна продала одному нашему общему знакомому. Есть такой Петр Петрович Зюзин. А он-то толк в этом понимает. Так что подобного рода приобретение он мимо своих рук не пропустил бы. Поэтому я вполне могу допустить: то, что попало к вам в руки, достойно определенного интереса, но представляет собой нечто более скромное.
– Но все же представляет, – вставила Лариса.
– Да, но… Скорее всего, это то, что Петр Петрович по каким-то причинам оставил тогда вне своего внимания, – горько сказал Бурштейн. – Тут ко мне, кстати, несколько месяцев назад обращался молодой человек, который предлагал приобрести у него кое-что из той самой малаховской коллекции. Во всяком случае, очень на то похожее. Прямо-таки что не экземпляр – то редкость.
– А вы лично видели эти монеты?