* * *
Территория платной стоянки, где находился гараж Денисова, в этот послеобеденный час оказалась полупустой. В металлической, застекленной с двух сторон будке слушал радио молодой охранник Володя, облаченный в солдатский камуфляж. Володя, сидящий спиной к воротам, вращающий ручку настройки приемника, не заметил подъехавшей машины, Денисову пришлось посигналить. Черно-белый шлагбаум пополз вверх. Денисов помахал Володе ладонью и надавил педаль газа. Он подогнал машину к гаражам, доехал до своего крайнего ряда, остановился и вышел из машины. Он отпер замок, снял его с колец и распахнул ворота гаража. Загнал машину внутрь.
Хороший гараж и место удачное, оборудовано все неплохо: смотровая яма, свет, металлические стеллажи с инструментом и всякой всячиной, верстак. Жаль, что придется расстаться с этим удобным гаражом. Он запер ворота изнутри на толстый засов, сделанный на заказ местным сварщиком. Денисов, позевывая, зажег над верстаком лампочку-переноску в стальном наморднике, достал с полки старый радиоприемник на батарейках и включил музыку. Он поставил приемник на полку, поразмыслив несколько секунд, отодвинул верстак от стены.
Денисов нагнулся, снял крайнюю от стены доску и вытащил из образовавшейся ниши пластиковый пакет с несколькими коробками патронов, а затем завернутое в мешковину гладкоствольное охотничье ружье "Ремингтон" шестнадцатого калибра с горизонтальным расположением стволов, купленное год назад по случаю. – Ну-ка, иди ко мне, – сказал Денисов ружью, развернул мешковину.
Зажав ствол ружья в тисках верстака, он снял с себя пиджак, галстук и рубаху, облачился в рабочую куртку неопределенного цвета, поверх нее, чтобы металлическая пыль не летела на брюки, повязал длинный фартук. Достав с полки ножовку по металлу, два запасных полотна и масленку, он сделал насечку на ружейном стволе у самого ложа. Включив музыку громче, Денисов отложил ножовку в сторону и развязал пакет с коробками патронов.
Раскрыв одну из коробок, немаркированную, он вытащил из неё гильзу, а из этой папковой гильзы извлек пыж, высыпал на ладонь снаряд. Им оказалась самодельная "сечка", кусочки крупно и неровно нарубленного свинцового провода. Заделав пыжом гильзу и положив её на прежнее место, Денисов отодвинул коробку с самодельным зарядом в сторону. Не пойдет, решил он, пыж из газеты, заряд и прокладка не фабричные, с этой самодеятельностью лучше не связываться. Он отобрал по одной коробке самой крупной дроби, четыре ноля и три ноля. И добавил к двум отобранным коробкам две коробки с картечью диаметров шесть с половиной миллиметров. Распечатав по очереди все четыре коробки, проверил каждый патрон, извлекая из папковых гильз пыжи и, высыпая на ладонь фабричные заряды, потом заново снаряжал патроны. Прокладки и порох он решил не проверять, в герметичный пакет, где хранились патроны, влага проникнуть не могла.
"Отлично, все хорошо", – сказал Денисов, закончив эту работу, сгреб ненужные коробки с патронами обратно в пакет, засек по ручным часам время и взялся за ножовку. Он работал сосредоточенно, стараясь не перекосить полотно, но, несмотря на все старания и аккуратность, полотно лопнуло уже через десять минут. Выругавшись вслух, он натянул новое полотно, смазав его машинным маслом, капнул несколько капель в зазор, образовавшийся после начала распиловки на стволе ружья.
Поплевав на ладони, он снова взялся за дело и уже не останавливался больше ни на минуту, пока все не закончил. Отложив ножовку, он прошелся напильником по мелким шероховатостям обрезанного ствола и приклада, взглянул на часы, вся работа заняла пятьдесят минут. Денисов измерил длину обреза рулеткой, сорок два сантиметра, подходяще. Сунул отпиленный ствол и приклад в пакет с ненужными патронами, убрав целлофановый пакет обратно в тайник, придвинул верстак к стене.
После смерти Кудрявцева Денисов больше не чувствовал себя в безопасности, он знал, что часы пущены, его время пошло. Конечно, и обрез "Ремингтона" и ТТ под водительским сиденьем "Жигулей" – слабая защита, говоря честно, и вовсе никакая это не защита, а только дополнительная опасность, готовые пять лет срока, если какой-нибудь наряд милиции вдруг вздумает остановить и обыскать машину. Оружие вряд ли защитит, если бандиты, чьей протекцией пользовался Кудрявцев, начнут наступать на пятки. С ментами ещё можно расстаться полюбовно, ничто человеческое не чуждо милиции, бандиты же короткую разборку с ним закончат на Хованке.
Размышляя, Денисов вытер со лба пот носовым платком. Теперь он чувствовал, какая в гараже духота, чувствовал, как прилипает к спине рабочая куртка. Он сдул на пол с верстака маленький холмик металлической пыли, зарядил в оба ствола обреза дробь четыре ноля и, обернув "Ремингтон" мешковиной, сунул его в багажник "Жигулей", в задний угол, за запаску и инструменты, туда же бросил отобранные коробки с патронами, прикрыл все это ветошью. Открыв засов на воротах, Денисов сходил к торчавшему из асфальта крану, разделся до пояса, вымылся холодной водой, не замечая мелкого дождика, обтерся полотенцем.
* * *
День клонился к вечеру, а впереди оставались ещё кое-какие дела, не очень важные, но на потом их не отложишь. Надев пиджак, Денисов сладко потянулся и сел за руль. Странное дело, большое беспокойство вызывал сейчас этот бывший мент Мельников. Эта странная встреча на бульваре два дня назад. Когда-то в школе Денисов изучал теорию вероятности. Эта теория почти не оставляет места в жизни случайностям. Нет, эта встреча не была случайностью. Оставайся Мельников ментом, все встало бы на свои места: пасет его, Денисова, взял, так сказать, шефство. Но Мельников давно ушел из милиции. А может, только говорит, что ушел? Но если действительно ушел, ситуация запутывалась. Что ему тогда надо? Что он хочет от Денисова? Мельников что-то знает о прошлом Денисова? Или о настоящем? Попытается его шантажировать или стукнет своим друзьям с Петровки? По старой памяти стукнет.
Денисов уже несколько раз воспроизводил тот самый разговор в салоне "Жигулей", когда Мельников вдруг предложил подвезти его до дома и ему, Денисову, не оставалось ничего другого, как с благодарностью согласиться. А ведь в тот вечер у него были совсем иные планы, и домой он ехать не собирался, но сел и поехал вместе с Мельниковым, Разговор как разговор, вроде ничего особенного, обычная трепотня двух соседей, у одного из которых возникли неприятности. Кем бы Мельников сейчас ни работал, чьи бы интересы ни представлял, свою пулю он заслужил, выпросил. "Только не надо торопиться, только не заводись – сказал себе Денисов. – Этот бывший мент никуда не денется, его всегда можно достать".
Поставив машину перед окнами своей квартиры, Денисов наскоро пообедал в обществе тетки, молча созерцавшей его скромную трапезу. Проглотив плохо разогретые котлеты, он заварил в чашке растворимый кофе, достал сигарету и, скомкав в кулаке пустую пачку, бросил её в мусорное ведро. "Что там сказал профессор Синенко насчет питания?" – подумал он, уставившись глазами в теткину спину, полусогнутую над кухонной мойкой. Пустив из крана воду, она сосредоточенно мыла оставшиеся после обеда грязные тарелки.
– Тетя, обождите с посудой, позже домоете, когда я уйду.
Тетка обернулась на него через плечо, выключила воду и поставила чистые тарелки в сушку. Вытерев руки посудным полотенцем, села на табурет через стол от племянника, посмотрела на него бесцветными водянистыми глазами. Это был странный взгляд, полный то ли сожаления, то ли грусти. Денисову на секунду показалось: все слова, что он теперь собирается сказать тетке, она уже знает наперед, ею раскрыты все его самые дальние планы.
– Хотел с вами, тетя, поговорить о важном деле.
– У тебя, Сережа, какие-то неприятности? – под взглядом этих водянистых теткиных глаз Денисову сделалось неуютно.
Начиная разговор, он хотел говорить с теткой напрямик, поставить её перед фактом – и точка. Пусть себе бесится, стонет или рыдает. Шуметь не в теткиных привычках, но если все-таки она заведется, то быстро остынет. Но сейчас что-то мешало Денисову сказать все приготовленные слова, внутренний голос подсказывал: это горькое сообщение лучше чем-то сдобрить, каким-то соусом, жалостью к себе, к своей болезни, например.
– Не хотел я затевать все это, – так и не пояснив, чего именно он не хотел затевать, Денисов свернул на другое. – На днях я побывал у Синенко, у психиатра. Известный профессор, светило мирового масштаба. Профессор следит за развитием моей болезни довольно давно, вот так, – Денисов выдержал паузу, подумав, что говорить полуправду легче, чем резать правду-матку.
– Этот Синенко действительно выдающийся специалист, с его мнением считаются все психиатры мира. Он сказал, дела мои плохи. Так и сказал, без обиняков, по-мужски. За последние месяцы болезнь прогрессировала.
– Да, но ведь приступы у тебя вроде бы чаще не стали происходить, – тетка хотела добавить ещё что-то, но Денисов поспешил её оборвать.
– Число приступов – это лишь игра цифр. Важно, как далеко зашли изменения в мозге. Мое состояние за последние полгода ухудшилось. Если так пойдет дальше, мне грозит слабоумие, возможно, через год, возможно, через два. Но итог один – слабоумие. Я превращусь в животное. Избежать, вернее, отсрочить его наступление можно, только если я решусь начать серьезное лечение, – сейчас, когда Денисов говорил правду, ему не было жалко самого себя. Он верил – худшего с ним не случится. – Нужно ложиться в клинику, хорошую клинику. Не в ту бесплатную забегаловку, где лечат, вернее, отправляют на тот свет дебилов. Пичкают их всякой психотропной дрянью, пока те остатки разума не потеряют, а потом… Словом, нужно лечиться, а не умирать.
– Конечно, Сережа, если профессор сказал…
– Но тут есть небольшая загвоздка. У нас в России эпилепсию, и судорожную и бессудорожную формы, не лечат. А чтобы лечиться за границей, нужны деньги, – тут Денисов сообразил, что тетка при всей ограниченности её кругозора, возможно, знает, что и за рубежом эпилепсию не вылечивают. – Да, за границей эту болезнь лечат, – повторил он с внутренней убежденностью в голосе. – Вопрос только в деньгах. Знаете, тетя, сколько я зарабатываю? На хлеб хватает, но ничего лишнего себе позволить не могу. Я принял трудное решение. Словом, деньги мне взять негде, поэтому я решил продать нашу квартиру.
Предвидя возражения тетки, он помахал перед собой растопыренной ладонью, как бы отметая все эти ещё не сказанные слова. Но тетка не издала ни звука. Денисов подумал даже, что она не поняла его слов, и вслух повторил, что их квартира продана, точнее, будет продана буквально на днях. Тетка кивнула головой, значит, поняла.
– Вы знаете, тетя, как я люблю нашу квартиру, знаете, с каким трудом она мне досталась, – он кашлянул в кулак. – Но здоровье дороже четырех стен. Ваши интересы не будут ущемлены. Вы переедете в прекрасную комнату на Ленинском проспекте.
Денисов подробно в восторженных выражениях описал тетке комнату алкоголика Ткаченко, особо напирая на то, что в квартире только одна соседка, и та одинокая старуха. Если старушка скончается, её освободившуюся комнату можно будет купить на законных основаниях. К тому времени он, Денисов, уже полностью излечившийся, вернется обратно в Москву, и деньги у него наверняка заведутся. И тогда они снова заживут по-семейному, как сейчас.
– А эта соседка – совершенно очаровательная бабка, очень интеллигентная, порядочная, – сказал Денисов, единственный раз мельком видевший в конце коридора коммуналки какую-то согбенную старуху в замызганном халате. – Я уверен, вы с ней подружитесь крепко. Станете помогать друг другу и все такое. Правда, там, в комнате, требуется ремонтик небольшой, косметический. На ремонт я дам денег. Как видите, прежде всего, я о вас думаю.
– Я должна написать какую-то бумажку? – спросила тетка бесстрастным голосом.
– Да, надо одну бумаженцию составить, – Денисов радовался, что все прошло так гладко, без слез и взаимных обвинений, тетка против всех ожиданий, оказалась такой покладистой, что захотелось её поцеловать, а весь разговор потребовал минимума времени и слов. Вот что значит найти верный ход. – Я дам вам типовой образец или лучше напишете вечером под мою диктовку.
– Почему же ты мне раньше ничего не сказал о своих планах? О том, что собираешься на лечение за границу? – тетка наклонила голову набок и посмотрела в глаза Денисова.
– Я колебался до последнего, – Денисов с горечью вздохнул. – И что толку разговоры разговаривать, если я ещё не нашел для вас подходящего жилья? Теперь вот эти проблемы решил, поэтому и говорю.
– А в какой же стране тебя лечить станут? – поинтересовалась тетка.
– В Швеции, – наобум назвал страну Денисов. – Там есть одно закрытое заведение, частная клиника. Персонал, обслуживание все на высшем уровне. Лечат по специальной методике, разработанной тамошним профессором, как его там, – Денисов несколько раз щелкнул пальцами, – Андерсеном.
– И долго это лечение продолжится? – глаза тетки по-прежнему не выражали ни радости, ни огорчения.
– Это как пойдет.
– Значит, те люди, которых ты приводил на прошлой неделе, муж с женой, и есть покупатели нашей квартиры? – спросила тетка.
Денисов почувствовал, что устал от вопросов.
– Точно, это и есть покупатели.
Тогда, неделю назад, тетка застала их, осматривающих квартиру, врасплох, вернувшись из химчистки раньше времени. Денисову пришлось отбрехиваться, сочинять для тетки очередную сказку, а покупателям объяснять, что его родственница пока не в курсе их дел, но возражать против сделки не станет.
Глава десятая
Последние несколько дней после похорон Елены Викторовны Леднев в мятой несвежей пижаме провалялся на разобранном в большой комнате диване. Он чувствовал в душе такую пустоту, что, кажется, произнеси он какое-то слово, из глубины собственной утробы ему отзовется эхо. Эта иллюзия казалась такой реальной, что Леднев, ворочаясь с боку на бок, иногда громко вслух произносил какие-то бессмысленные междометия и даже ждал ответа утробного эха.
В холодильнике с поминок осталась еда, и дважды в день он засовывал в себя какие-то бутерброды, но не чувствовал вкуса пищи. Однажды он нацедил из полупустой бутылки полстакана водки, прикончил её в два глотка, удивляясь пресному вкусу напитка. Он даже понюхал горлышко бутылки, не вода ли. Вместо опьянения пришло болезненное жжение в кишечнике, сменившееся позывами тошноты. Леднев долго мотался по квартире, бесцельно передвигая ноги, пока не наткнулся на разобранный диван и не упал на него с твердым решением уже не подниматься до самого вечера, а лучше, до завтрашнего утра.
Он лежал, смотрел на противоположную пустую стену, переворачивался на спину, останавливая долгий взгляд на потолке. Диван с жесткими покатыми боками, довольно узкий, непригодный для долгого лежания на нем, лишь усугублял мучения Леднева, почему-то не уходившего в спальню, на кровать. Казалось, что в спальне слишком мало места, мало воздуха и много пыли. "Потерпи дружище, полежу на тебе ещё немного", – время от времени говорил вслух Леднев, обращаясь к дивану. Диван отзывался легким скрипом, воспринятым Ледневым, как согласие и дальше терпеть тяжесть хозяина. "Ну и молодец, – отзывался Леднев. – Ведь ты для того и создан, чтобы я когда-нибудь тебя сломал. А пока живи и скрипи себе сколько хочешь".
Такое общение с собственной мебелью в эти минуты не казалось ему странным, противоестественным. Включить телевизор или радио, взяться за книгу, нет, на это он не был способен, любая информация вызывала приступы раздражения, а способность сопереживать потерялась и, казалось, не обнаружится уже никогда. И он продолжал лежать, сосать бесчисленные сигареты и таращиться в потолок, время от времени произнося вслух бессвязные слова или реплики.
Последними людьми, которых Леднев видел после похорон бывшей жены, оказались одетые в черное женщины, разбудившие его на следующий день ни свет ни заря. Спросонья Леднев долго не мог понять причину этого раннего визита. Оказалось, они ещё накануне договорились между собой помочь хозяину убрать квартиру и вообще сделать по дому все, что полагается.
Босой, пижаме Леднев долго расхаживал между этими женщинами, даже пытался давать советы и распоряжения, но, как оказалось, не мог ответить на самые простые бытовые вопросы. День похорон качался и плыл перед глазами, лезли в голову какие-то подробности, самые незначительные, никчемные. А то главное, что нужно было запомнить навсегда, это главное куда-то делось, исчезло, покрывшись слоем мелочной суеты. И что было это главное, в чем оно состояло? – спрашивал себя Леднев и уже не мог ответить определенно. Он предлагал женщинам помощь, но больше мешал, чем помогал, путаясь у всех под ногами.
Наконец, он нашел себе дело, вынес два полных ведра мусора. Вернувшись, стал приводить в порядок свой гардероб. Повесил на вешалку скомканный черный пиджак, долго искал брюки к нему, заглядывал даже в ванную и под диван, но безуспешно, брюки как сквозь землю провалились. Леднев постранствовал по квартире, пытался побриться неверной слабой рукой, но только порезался, насухо вытер лицо полотенцем и вернулся на диван. Женщины на кухне о чем-то переговаривались вполголоса и гремели посудой. Сквозь сон, похожий на легкий обморок, он услышал, как женщины попрощались с ним и закрыли за собой входную дверь.