* * *
К дому Маргариты Владимировны Агафоновой он подъехал, когда первые белесые сумерки поменяли резкие цвета окружающего мира на мягкие, чуть загадочные. Все тот же пыльный квадрат двора, бродячая собака, бегущая мимо, склонив голову к земле, две женщины беседуют у дальнего подъезда. Мельников вошел в уже знакомое парадное. Поднявшись на пятый этаж, споткнулся о верхнюю ступеньку. Лампочка на верхней площадке не горела, и свет проникал сюда через окошко между этажами. Нащупав кнопку звонка, Мельников вдруг вспомнил, что звонок не действует, снова выругался. Он постучал кулаком в дверь, которая скрипнула и приоткрылась на пару сантиметров.
Мельников, замерев на пороге, посмотрел в тусклое оконце между этажами, слушал чьи-то шаги внизу. Звякнули ключи, хлопнула дверь, и снова тишина. Откуда-то с улицы слышалась мелодия знакомой песенки и девичьи голоса, но вот исчезла и мелодия, и голоса. Мельников толкнул ладонью дверь и вошел в прихожую, чуть не споткнувшись о перевернутый табурет. Здесь было довольно темно, почти так же темно, как на лестнице. В большой комнате горела электрическая лампочка, и её свет достигал входной двери. Тошнотворный сладкий запах, который Мельников почувствовал ещё на лестнице, усилился. Достав из кармана носовой платок, он обернул указательный палец, и прикоснулся к кнопке выключателя. Под потолком вспыхнула стосвечовая лампочка без абажура на коротком шнуре.
В коридоре у стены на большом гвозде висела на веревке Маргарита Владимировна Агафонова. Ее сильно распухшие босые ноги едва касались пальцами пола. Мельникову на секунду показалось, что покойница дразнилась, показывая ему вылезший изо рта фиолетовый язык, смотрела вперед себя бесцветными немигающими глазами. Мельников шагнул к стене и отогнал ладонью муху с лица трупа. Он вгляделся в эти когда-то знакомые черты. Кровоподтек под левым глазом, ссадина на виске. На шее затянута скользящая петля, на верхнем конце веревки петелька, надетая на вбитый в стену гвоздь с кривой блестящей шляпкой.
– Обычная веревка, бельевая, – сказал вслух Мельников. В эту минуту ему хотелось услышать живую человеческую речь. – Худая она, килограммов пятьдесят пять. Если поднять труп, прижать к себе одной рукой, то другой рукой можно накинуть верхний конец веревки с петелькой на гвоздь. Остается отпустить тело, оно и повиснет. Но невысоко.
Мельников прошел в комнату. Пустая бутылка из-под водки, одна рюмка и какие-то объедки в тарелке на круглом столе под горящей лампочкой, рваная газета на полу. Кровать застелена светлым покрывалом в мелкую розочку. Он глянул на наручные часы, дальше задерживаться здесь нельзя. Мельников прошел в прихожую, потянул на себя дверь, держась за ручку через носовой платок.
Глава шестнадцатая
Леднев сидел на низкой деревянной скамье в углу частного атлетического зала "Белая комета". Полчаса назад он закончил тренировку и теперь, чувствуя приятную усталость и расслабленность мышц, разглядывал пустой в этот дневной час будничного дня атлетический зал, пил воду из горлышка бутылки и ждал, когда Мельников завершит свои занятия. Он смотрел, как Мельников сел на край скамьи и положил тяжелые гантели на бедра. Крякнув, он, не разгибая коленей, повалился на спину, ногами помогая себе привести гантели в исходное положение. Подняв гантели вверх от груди десять раз, он проделал те же телодвижения в обратном порядке.
Леднев вытянул голые ноги, обутые в белые кроссовки, закрыв глаза, дышал ровно и глубоко. Он вдыхал запах прорезиненного пола, старых дерматиновых, набитых волосом матов, железа и пота. Эти запахи волновали, сердце билось быстрее, а на запястье в такт этим ударам пульсировала голубая жилка. Да, из таких "качалок" выросли все легендарные московские гангстеры и все легендарные московские сыщики. И ни одного кинорежиссера. Открыв глаза, Леднев поднялся на ноги. Мельников уже отложил гантели.
– Подожди, я тоже иду, – он встал и пошел вслед за Ледневым к дверям зала. – Что-то сегодня тяжело идет. Сегодня просто утонул в собственном поту. Видно, уже старость звонит дверь.
Раздевшись догола, Леднев вошел в кабинку душа, пустил воду и шагнул под горячий дождь.
– Хо-о-орошо, – крикнул он, перекрикивая голосом шум льющейся воды. – Как самочувствие?
– Ног под собой не чувствую, еле стою.
Выйдя из– под душа, Леднев взял банное полотенце, растерев им кожу на спине и груди докрасна. Не дожидаясь Мельникова, он прошел в раздевалку, хлюпая по кафельному полу резиновыми тапочками. Здесь он, вытащив из металлического шкафчика брюки и свежую сорочку, оделся, сложил в отдельные пакеты тапочки, использованное белье и полотенце. Достал из шкафчика двухлитровый термос. Чай оказался слишком крепким, вяжущим рот, с привкусом свежей мяты. Леднев сделал несколько небольших глотков, вздохнув от удовольствия, поставил стакан на стол, жалея, что не захватил с собой чего-нибудь съестного. Горячий парок поднимался над стаканом.
Леднев стал наблюдать, как Мельников, вернувшись из душевой, взвешивается и вытирает полотенцем голову перед прямоугольным зеркалом. Причесавшись на косой пробор, Мельников надел брюки от спортивного костюма и черную майку без рукавов, сел на скамью рядом с Ледневым и потянулся к термосу с чаем.
* * *
– Не хотел тебе задавать неприятные вопросы, – Леднев откашлялся.
– Спрашивай, – Мельников пожал плечами. – Что, во время твоего последнего визита на Старую площадь Чикин опять сказал обо мне какую-нибудь гадость?
– Дело не в Чикине, – сказал Леднев, – а во мне. Конечно, вся эта история быльем поросла. Но мне хотелось бы знать, почему тебя выгнали из милиции?
– А, вот ты о чем, – Мельников поморщился. – Если бы не Чикин, этого вопроса ты не задал. Но я готов ответить. Во-первых, об этом я уже говорил, из милиции меня не выгнали, я сам подал рапорт. Это разные вещи. Во-вторых, это моя любимая мозоль. Ты мог бы обращаться с ней бережнее.
Сейчас Леднев пожалел, что начал этот разговор. Спрашивать Мельникова, почему тот ушел из милиции, все равно, что спрашивать самого режиссера Леднева, почему не получился его последний фильм. Можно придумать сотни, даже две сотни объяснений, но ничего уже не исправить, не изменить. Мельников допил свой чай и вытер ладонью со лба мелкие капли испарины.
– Началось все с того, что в одном спальном московском районе нашли в овраге труп восемнадцатилетней девушки, – Мельников взялся за ручку термоса и наполнил свой стакан. – Убита она была неумело. Сперва ей пытались в нескольких местах вскрыть вены, нанесли несколько беспорядочных колотых ранений, потом перерезали горло. Экспертиза показала, что девушку перед смертью изнасиловали три разных мужчины. Долгое время мы не могли установить личность убитой. Единственный свидетель – женщина, возвращающаяся ночью от подруги. Она слышала из оврага стоны и крики, но вызывать милицию не стала, думала пьяные повздорили. Преступников не видела, заметила только пустую белую "Волгу" неподалеку от того места. Личность девушки установили только через три недели после её смерти. Психически неуравновешенна, часто в поисках приключений уходила из дома на два-три дня, а то и на неделю, не работала, не училась, половую жизнь вела с тринадцати лет. Кстати, родители её первые две недели не искали, подумали, потом сама объявится. В общем, личность установили, но это нам практически ничего не давало. Дело зависло, и просвета в нем я не видел.
Вскоре в другом районе Москвы нашли мумифицированный труп девушки, пролежавший там под кучей всякого старья восемь месяцев. Девушка, девятнадцати лет. Отец – научный работник, мать – врач-педиатр. Свидетелей, конечно, нет. Хотя личность погибшей установили быстро, это нам мало что давало. В день исчезновения она отправилась к подруге, но до места не доехала, а оказалась совсем в другом конце города. Ее изнасиловали трое мужчин, потом отрезком водопроводной трубы проломили череп и для верности перерезали горло.
Мельников шумно отпил чай из стакана.
– После окончания экспертизы, два дела об убийстве объединили в одно, – Мельников прикурил сигарету. – Обе оказали сопротивление своим убийцам, под ногтями у той и другой нашли частички кожи, сперма совпала, были ещё кое-какие общие признаки. Не хочу вдаваться в анатомические подробности преступлений, действовали дилетанты и, конечно, наследили. В МУРе создали следственную бригаду, а я был назначен её начальником. Но розыск убийц если не стоял на месте, то шел черепашьим шагом. Еще один труп девушки обнаружила возле общественного туалета в пригородном парке уборщица. Девятнадцать лет, московская студентка, возвращалась домой после дискотеки. Проломлена голова, перерезано горло, перед смертью изнасилована. На этот раз со свидетелями нам повезло. Уборщица туалета ночевала там, в комнате, где хранится инвентарь, хоть и была выпивши, заметила, как поздно вечером двое ребят тащили девчонку в туалет.
Позже к ним присоединился третий. Вечер, вокруг ни души, уборщица, ясно, испугалась, позвонить в милицию неоткуда. Она и тряслась в своей каморке до самого утра. Когда рассвело, она увидела труп, добежала до автомата. На месте мы нашли ещё несколько свидетелей, которые видели у лесопосадок белую "Волгу", правда, номера никто не запомнил. Кроме того, получили словесное описание этих парней. Оставалось их задержать, но это уже вопрос времени и техники. Задача разрешимая. Но у этих идиотов есть право первого хода, поэтому они всегда на шаг впереди нас.
Мельников замолчал, взял со стола жестянку из-под пива и опустил в неё короткий, ещё тлеющий окурок.
– Следующее убийство они совершили буквально через три дня после предыдущего, вошли во вкус, но фортуна повернулась задницей, – Мельников сделал глоток чая, ополовинив тонкий стакан. – Тело девушки, ещё теплое, нашел рабочий рядом с производственной зоной домостроительного комбината. После второй смены шли к электричке не через проходную, а напрямик через дыру в заборе. Увидели торчащие из кустов ноги. Тем же вечером сотрудники ГИБДД остановили на шоссе белую "Волгу" для проверки документов.
Все в порядке, но пассажиры показались лейтенанту слишком суетливыми, возбужденными, и он на всякий случай записал номер машины. Владельцем оказался один бизнесмен, оформивший доверенность на сына Кирилла Бабаева. Парню двадцать пять лет, отслужил в армии, хотя отец мог его легко отмазать от службы, учился на третьем курсе института. Такой положительный, хоть икону с него пиши. Чепиков Игорь и Терентьев Олег, друзья и подельники Бабаева, эти другого поля ягоды. Пьянствовали, не работали, не учились, оба из неполных семей. Что связывало этих парней и Бабаева? Черт его знает. Бабаеву нравилось распоряжаться людьми, он считал себя индивидуалистом, великой личностью. Пил он редко, посещал атлетический зал вроде этого.
Мельников обвел глазами стены раздевалки, задержав взгляд на засиженном мухами плакате, украшавшем пустую стену, и продолжил:
– Бабаев весил сто килограммов. Вот ведь загадка природы, в нем не было ничего от патологического преступника, каких полно на зоне. Он катал своих приятелей на "Волге" и однажды остановился, чтобы подвезти девушку. Ту, чей труп спустя много месяцев найдут в подвале под кучей хлама. Они так испугались того первого убийства, что надолго легли на дно. Время шло, они поверили, что бывают преступления безнаказанные. Сценарий во всех случаях один и тот же. Подбирали на дороге девушку. Бабаев, сидевший сзади, совершал удушающий захват. Потом жертву отвозили в безлюдное место… Исключением стала последняя жертва. Бабаев жил с ней в одном дворе, дружба не дружба, даже не знаю, как назвать эти отношения. Он бывал дома у этой Тани. В тот последний вечер она сообщила Бабаеву, что через месяц выходит замуж. А он предложил прокатиться за город, в последний раз. Позвонил Чепикову и Терентьеву.
А дальше ты знаешь. Мы взяли всю эту троицу уже на следующий вечер после убийства Татьяны, в гараже Бабаева. Всех поместили в один и тот же следственный изолятор, но, конечно, в разные камеры. Санкция Бабаеву, как организатору убийств – от восьми до пятнадцати лет лишения свободы. Чепиков и Терентьев дали показания, Бабаев молчал долго, но потом мне надоело с ним церемониться. Ночью я вызвал его в следственный кабинет СИЗО и сказал, что в этих стенах говорят все, авторитеты и воры в законе, а такая мразь, как он, и вовсе запоет, как Паваротти. Он, кажется, не поверил, и мы с Шатровым возились всю ночь с этой тушей. К утру он дал показания и все подписал.
Где– то через неделю Бабаев очухался после той ночной беседы и сообщил своему адвокату, что показания из него выбиты. Мы допустили ошибку, разрешив Бабаеву свидание с адвокатом. Адвокат ничего не мог изменить по нашему мнению. Да, это ошибка. Но у следствия были Чепиков и Терентьев, они наложили в штаны и раскололись в первый же день. Был один железный свидетель, опознавший на очняке всю троицу. Была мать убитой Тани, правда, её свидетельства -косвенные, но и они важны. Тогда в игру вступил отец Бабаева.
Он нашел адвокатов Чепикову и Терентьеву. Через адвокатов на волю уходила информация о ходе следствия. Не знаю уж, что наобещали друзьям Бабаева, но они изменили показания, взяли всю вину на себя. Им очень хотелось дожить до суда. Уборщица из того общественного сортира в парке бесследно исчезла. Отправилась утром на работу, но до места не дошла, домой больше не вернулась. Чепикову контролер СИЗО приказал вымыть пол в туалете, в административном корпусе. Там его удавили гитарной струной.
А участь Терентьева тоже плачевна. Его посадили в камеру к блатным, где содержалось человек тридцать, а то и больше, а предварительно, якобы по ошибке, сообщили, что новенький – это мент и сидит за взятки. Через полчаса ошибку исправили, пришли за Терентьевым, но поздно. Его хорошо обработали, намяли бока. Умер он от того, что обломок сломанного ребра воткнулся в сердце. По факту обоих убийств возбудили дело, но результатов оно не дало, – Мельников допил чай, наклонился и потер ладонями напряженные мышцы.
– Адвокат посоветовал Бабаеву не менять показания в ходе следствия, а сделать это на суде. Все свалить на погибших подельников, а сам Бабаев, пока те насиловали и убивали, вроде как цветочки собирал. Мы установили прослушивающее устройство в кабинете, где встречался адвокат со своим подзащитным, но поздно, они обо всем уже успели договориться. Адвоката отстранили от дела, но и это мало что дало, у Бабаева появилось два новых адвоката, строчивших жалобы в прокуратуру. Мы с Шатровым только успевали отписываться и объясняться устно. Но главный сюрприз ждал нас впереди.
Психическую экспертизу Бабаеву провели в институте имени Сербского. Диагноз – шизофрения. Бабаев-старший дал одному из членов комиссии хорошие деньги, тот поделился с председателем и своими коллегами. Эксперты соглашаются на такие сделки, когда им предлагают по-настоящему большие деньги. Они мало чем рискуют. В пиковом случае два года лишения свободы или исправительные работы на тот же срок, без конфискации. В итоге эпизоды убийства остались недоказанными, Бабаеву предъявили обвинение в изнасиловании, но и здесь сорвалось. Экспертизой он признан невменяемым, получил три года принудительного лечения в психиатрической больнице, знаменитых Белых Столбах. Не случалось когда-нибудь навещать там кого-то из знакомых?
– Бог миловал, – сказал Леднев. – Один мой приятель, оператор, сошел с ума прямо на съемочной площадке. Сперва мы подумали, белая горячка, можно сказать, профессиональная болезнь. Но дело хуже оказалось. Его поместили в Ганушкина, вот туда я ездил пару раз.
– Белые Столбы совсем другое дело, – Мельников прикурил ещё одну сигарету. – Там ещё с давних времен существует нечто вроде отделения для детей важных чиновников и толстосумов. Свидания с родными и знакомыми по субботам, можно девочку привести, балычок, икорка и разные другие удовольствия. Говорят, на зону отправляют только бедных, дураков и ещё тех, кто совершил особенно громкие преступления, – это, так сказать, основной контингент. Умных и богатых лечат в Белых Столбах. Для людей с деньгами там действительно дом отдыха. А Бабаев имел в психушке все, что там вообще можно иметь. Через полтора года его выпустили из больницы под наблюдение врача-психиатра по месту жительства. Что такое наблюдение врача по месту жительства – тема отдельного анекдота. Чай там ещё остался?
Мельников потряс термос и поставил его обратно на стол. Леднев слушал молча, не перебивал. Иногда он останавливал взгляд на дальней стене раздевалки, где под плакатом Криса Дикерсона стояла плотно укутанная в два слоя оберточной бумаги картина в золоченой раме, выполненная маслом на холсте. Леднев принес её в подарок хозяину спортзала, Валерию Андронову, не принимавшему с известного режиссера абонентную плату "из принципа". Леднев гадал, понравится ли пейзаж из сельской жизни Андронову, в кабинете которого было тесно от фотографий и плакатов известных тяжелоатлетов, украшенных дарственными надписями.
– Я наблюдал издалека за этим Бабаевым, думал, рано или поздно его потянет на старое, тогда его и прихлопнем, – продолжил Мельников. – Ему не помогли бы ни вся московская коллегия адвокатов, ни мешки с папиными деньгами. Но он вел себя как пай-мальчик. Торчал целыми днями дома, на людях появлялся редко, новых компаний не заводил. Его побаивались. Прежним знакомым было известно, что Чепиков и Терентьев погибли в следственном изоляторе при невыясненных обстоятельствах. За глаза Бабаева называли психом.
Спустя пару месяцев после своей выписки он подкараулил во дворе мать той девушки Тани, своей последней жертвы. "Ну что, скотина уродливая, хотела меня до конца дней законопатить? – спросил он. – А видишь, как все обернулось. Теперь заказывай себе гроб и венки!" И так дальше в том же роде. Потом начались телефонные звонки, день начинался и заканчивался угрозами Бабаева. Надо было знать эту женщину, Антонину Федоровну, инвалид детства второй группы, она всю жизнь горбатила за двоих и вздохнула свободнее только, когда дочь пошла работать. А смерть Тани не просто сломала, а раздавила. Она стала бояться людей, а угрозы Бабаева доводили её до тихих истерик. Только после третьей встречи с Бабаевым во дворе она обратилась ко мне. Напрасно она медлила.
За Бабаевым установили наблюдение. Но он ловко выскользнул. Поднялся через чердак на крышу своего дома, вышел на улицу из другого крайнего подъезда. Антонина Федоровна находилась на дежурстве, она после смерти дочери устроилась в бюро пропусков на чаеразвесочную фабрику. Бабаев спокойно прошел в её квартиру, разбил металлическим прутом мебель, телевизор, люстру, всю посуду до последней чашки, изрезал бритвой диван, два кресла, все шмотки, что были в шкафу. Молотком раскурочил холодильник, двери. Потом он помочился на стены, навалил кучу посреди комнаты и спокойно отправился домой. На следующий день мы с участковым стоя снимали показания у потерпевшей, потому что в её квартире не на что было сесть. Это был полный разгром. Антонина Федоровна все время повторяла одно и то же: "Хорошо хоть, он не сжег квартиру, хорошо, что он не сжег". На неё жалко было смотреть. "Все равно он меня убьет", – сказала она, когда мы с участковым уходили.