* * *
Некрасов сделал правый поворот, такой крутой, что завизжали покрышки. Леднев меланхолично наблюдал, как "дворники" смахивают с лобового стекла дождевые брызги. Некрасов молча гнал машину вперед и вперед, продолжая дышать тяжело и неровно. Он справился со своим дыханием минуты через три.
– Надеюсь, вы понимаете, что наше, так сказать, творческое сотрудничество закончилось. Я поговорил с Надей, поставил её в известность о своем решении, – Некрасов прикурил следующую сигарету и тут посмотрел на Леднева, ожидая какой-то реакции на последние слова. – Я-то думал, вы станете у меня в ногах валяться, прощения просить и давать обещания. Но вы и сейчас не хотите ничего изменить, не желаете воспользоваться последней возможностью что-то исправить.
Леднев молчал, смотрел вперед на дорогу и гадал, на какой край света их занесло. Голос Некрасова теперь звучал спокойнее.
– Тем лучше. И для меня и для вас самих. Наде, если это вам интересно, я найму другого режиссера. Без претензий. На этом кончим эти дебаты. Но под свой будущий фильм вы получили с меня деньги. Как вы думаете возвращать долг? Сумма для вас, конечно, ничтожная, – Некрасов сладко улыбнулся. – Если я не ошибаюсь, вы получили с меня двадцать тысяч долларов на первичные расходы. Понимаю, траты у вас были. Личные траты. Но тратили вы мои деньги. Итак, двадцать штучек. За три с лишним месяца на эту сумму набежало сто процентов. Такова моя ставка. Кроме того, вы пользовались Надей, так сказать, брали её в аренду. И мне полагается плата, – Некрасов расхохотался фальшивым смехом. – Но я не сутенер. Этот должок я прощу. Но учту моральные издержки. Их я оцениваю не слишком высоко. Вы ведь больше навредили себе, чем мне. Еще двадцать тысяч для ровного счета. Итого шестьдесят тысяч.
– Не много ли? – спросил Леднев.
– В самый раз, – Некрасов недобро покосился на него. – Думаю, десять дней вам хватит, чтобы собрать требуемую сумму. Лучше для вас, если не станете тянуть с этим долгом. Будут капать проценты и проценты на проценты. А если не вернете деньги через месяц, я продам ваш долг другим людям. И они получат с вас все. Сам я деньги выбивать не умею. Так что, вам выгодно уладить эти проблемы лично со мной.
– У меня нет и быть не может таких денег, – сказал Леднев. – И вы это знаете.
– У вас есть имущество, недвижимость, – Некрасов кашлянул. – Квартира есть. Значит, вы платежеспособны. Всегда можно договориться.
– Вы очень добры, но юридически безграмотны. Сумму морального ущерба определяет суд, а не потерпевший. А шантажисты, они часто заканчивают свои операции в СИЗО.
– А умные режиссеры часто заканчивают на кладбище, – Некрасов съехал на обочину и остановил машину. – Или в дорожной канаве. До сих пор вы находитесь в добром здравии только потому, что я не люблю крови.
– Не разыгрывайте из себя Бога, эта роль не для вас, – Леднев достал из кармана платок и тщательно высморкался. – Я верну вам деньги через десять дней. Не знаю, где их возьму, но верну. Ровно двадцать тысяч. Столько я у вас брал под будущий фильм. И никаких процентов и никаких компенсаций. Моральные издержки есть и у меня.
– Убирайтесь.
Некрасов уставился на Леднева тяжелым взглядом. Левое веко Некрасова подергивалось.
– Вы обещали отвезти меня в Москву.
Леднев понимал, что нужно уходить, но упрямо не двигался с места. Он наблюдал, как левое верхнее веко Некрасова поднималось и снова падало. Всю дорогу не напоминавший о себе телохранитель завозился на заднем сиденье. Телохранитель поднес свои губы ближе к уху Леднева.
– Ты сам выйдешь, сука, или тебе помочь? – спросил он в полголоса.
– Сам выйду, сука, – ответил Леднев.
Распахнув дверцу, он тут же утопил замшевый ботинок в грязной луже. Чертыхнувшись, выбрался на дорогу и зашагал по кромке асфальта в обратном направлении. Машина развернулась, обогнала Леднева и через несколько секунд исчезла за дальним поворотом.
Леднев шел по обочине, хлюпая промокшими ботинками и то и дело вытирая с лица дождевые капли. И слева и справа уходили от пустой дороги к дальнему лесу поля, засаженные свеклой. Неподвижное в серых тучах небо нависло над землей. Леднев остановился, снял ботинки, отжал и сунул в них носки, засучил брюки. Асфальт оказался неожиданно теплым. Через километр Леднева обогнал бесшумный велосипедист в прорезиненном черном плаще с капюшоном, похожий на персонаж черно-белого фильма, нечаянно съехавший с экрана. Запоздало Леднев что-то крикнул ему вдогонку, но велосипедист не остановился, продолжил свое немое путешествие.
Навстречу из-за поворота показался трактор с пустым громыхающим прицепом, и Леднев, выйдя на середину дороги, помахал водителю рукой, чтобы остановился. Трактор съехал на обочину, открылась дверца кабинки и показалась чумазая стариковская физиономия. Старик поправил глубоко сидящую на голове кепку и подозрительно уставился на босые ноги Леднева.
– Слышь, дед, тут до станции далеко? – спросил Леднев, подняв голову кверху.
– Смотря до какой станции, – дед не отрывал взгляда от босых ног Леднева.
– До той, откуда поезда до Москвы идут, – пояснил Леднев и подумал, что дед вовсе не дед, а мужчина примерно одного с ним возраста. Просто его старит трехдневная седая щетина и эта дурацкая кепка, натянутая на самые уши.
– А то я думал до сельхозстанции. А до железки километров пять. Только идти вам в другую сторону.
– Довези. На бутылку заработаешь.
В Москву Леднев добрался вечером и решил не забирать машину от офиса Некрасова, а отложить это дело до завтра, а пока отправиться домой, напиться горячего чая с коньяком и залезть в ванную. Но придя домой, он только переоделся в махровый халат и почувствовал такие властные позывы ко сну, что не нашел сил им сопротивляться. Выключив телефон, Леднев повалился на кровать и проспал до глубокого вечера.
* * *
Перед тем как начать стряпать яичницу, Леднев посмотрел на часы и чертыхнулся. Начало двенадцатого, а Мельников обещал позвонить в одиннадцать. Телефон все ещё оставался отключенным. Леднев прошел в большую комнату, включил телефон и хотел было возвращаться обратно на кухню, но тут раздался звонок. Голос Мельникова казался слишком возбужденным.
– Ты что, выпил? – спросил Леднев.
– Точно, я выпил, – подтвердил Мельников. – Но у меня есть уважительный повод.
– Хорошие новости? – Леднев, давно не получавший хороших новостей, разучился им радоваться. – Ты съездил на дачу?
– Конечно, съездил, иначе, зачем я приезжал к тебе среди ночи за ключами от дачи? – Мельников хихикнул.
– Так что у тебя за новость? – Леднев взял со столика сигареты и зажигалку.
– Сногсшибательная новость, но это не для телефона, – ответил Мельников. – Я звоню из людного места, нас смогут услышать полгорода. Поэтому завтра в это же время оставайся дома, никуда не выходи. Пока у меня только одна хорошая новость, возможно, завтра будет две новости. Это много для человека, сразу две хороших новости.
– Ничего, я выдержу.
– Тогда до завтра. Моя банкирша отпустит меня ради такого случая, – Мельников повесил трубку.
Леднев подумал, что в такое время Надя, пожалуй, ещё не спит. Он набрал её номер и попросил о встрече завтра днем.
– А где мы встретимся? – голос Нади звучал сонно. Леднев назвал адрес открытого кафе на берегу Москвы-реки.
– А почему так далеко? – спросила Надя.
– Это совсем не далеко, – ответил Леднев. – И тебе там понравится, если погода будет хорошая.
Глава двадцать вторая
Первое осеннее ненастье сделало неуютным открытую веранду летнего кафе на берегу реки. Леднев сидел за круглым белым столом из пластика, смотрел то на Надю, сидящую напротив, то на чахлые сосны и тополя за её спиной. С его места просматривалась и река, и пустая автомобильная стоянка, и дальняя панорама города. Асфальтовая дорожка, мокрая после недавнего дождя, залепленная желтыми листьями, вела от кафе вниз по береговому склону к самой реке. По дорожке поднимался старик в плаще и шляпе. У его ног семенила рыже-черная такса, выставившая вперед длинную умную морду. Красно-белый брезентовый тент, укрепленный над верандой, хлопал, как парус, поймавший попутный ветер.
– Может, пойдем в помещение? – спросил Леднев, кивнув на павильон, за стеклами которого стояли такие же, как на веранде, круглые столики и белые стулья, с вычурно изогнутыми спинками.
– Нет, лучше посидим здесь, – ответила Надя.
Теперь Леднев жалел, что выбрал для встречи именно это место. Холод, тянувший с реки, не располагал к задушевной беседе. Следовало встретиться в одном ресторанчике с нарочито простецкой обстановкой и хорошей домашней кухней. Но главное, это он понял только здесь, на открытой всем ветрам веранде летнего кафе, говорить было не о чем. Все обдуманные, приготовленные заранее фразы рассыпались, как только он увидел Надю. Стало ясно: каких бы спасительных слов он ни наговорил, свое решение она уже приняла.
– Неудачное место я выбрал, – сказал Леднев, словно отвечая на своим мысли.
– Почему же? – Надя пожала плечами, обтянутыми свитером и ветровкой. – Наверное, летом здесь очень хорошо.
– М-да, хорошо, – Нацепив на зубцы вилки кусочек остывшего шашлыка, Леднев принялся его разжевывать. – Этот шашлык мне не по зубам, – сказал он и подумал, что фраза оказалась двусмысленной.
– Веранда словно создана, чтобы здесь снять какую-нибудь сцену из современной мелодрамы, – сказала Надя, осматриваясь. – Сцену прощания, например. Никаких декораций не нужно, все готово. Осень, светлая летняя обстановка кафе, рядом серое небо. Не хватает только поездов, уходящих куда-то вдаль. В какие-то теплые края, в какие-то страны, где нам никогда не побывать.
– Поезда, их шум и все такое можно смонтировать, – сказал Леднев. Он хотел сказать, что на фоне этих декораций происходит настоящая, а не вымышленная сцена расставания. Но он сказал совсем другое. – Ты знаешь, два своих первых фильма я снял как оператор. Ну, тогда были годы поисков новых кинематографических, в том числе операторских решений. Впоследствии эти поиски ни к чему не привели. Но из своей операторской карьеры я вывел одно такое простенькое правило. Никакие интересные операторские решения не спасут фильм, если сценарий слаб.
– Последний свой фильм ты сделал по слабому сценарию, – сказала Надя.
– Да, поэтому он и провалился, – ответил Леднев. – Я сам нарушил свое правило, поэтому фильм провалился. И не только поэтому. Вмешались всякие обстоятельства. Всякие неожиданности, – он взял стакан с красным вином и сделал пару глотков.
– Ничего, за всяким провалом следует подъем.
– Это в каком учебнике написано? – Леднев допил вино и налил себе ещё полстакана из бутылки. – В моем своде правил такого нет, что за провалом следует подъем. Мне лучше знакомы обратные примеры. За одним провалом следует другой, ещё более оглушительный и болезненный. Следом третий и четвертый. А потом уже вообще ни встать, ни подняться.
Река перекатывала с боку на бок свои тяжелые серые волны. Пахло соснами и этой рекой.
– Я думала, ты оптимист, – сказала Надя.
– А думал, что твой поклонник Некрасов не откажется в последний момент финансировать фильм. Рассказали ему о нас с тобой. Мир не без добрых людей.
Леднев протянул Наде пачку сигарет, но она отрицательно покачала головой, тогда он придвинул к себе красно-белую пепельницу и закурил сам.
– А со мной, что будет со мной? – спросила Надя таким равнодушным голосом, будто вела разговор не о себе.
– Это ты насчет своей кинокарьеры? Твой банкир Некрасов посердится немного, устроит сцену ревности, а потом купит нового режиссера, который сделает фильм под тебя, – Леднев затянулся сигаретным дымом. – Многие люди мечтают продать свой талант, но это товар неходовой. В этом фильме ты одна станешь блистать красотой. Много крупных планов, прекрасные туалеты, декорации и все такое. В конце концов, ты останешься довольна тем, что съемки нашего фильма закончились, не начавшись.
Выплыл из стеклянного павильона и подошел к их столику официант в красно-белом фартуке поверх белой хлопковой куртки. Он спросил, будут ли ещё какие заказы. Леднев попросил принести ещё одну бутылку такого же вина и сделать две большие чашки горячего кофе.
– У нас кофеварка не работает, – сказал официант. – Вино сейчас будет, а кофе могу предложить только растворимый.
– Пусть растворимый. Только погорячее.
– Хорошо, – сказал официант. – Может, хотите выпить кофе в павильоне? Там тепло.
– Нет, посидим здесь, – сказал Леднев.
Официант поправил свой фирменный красно-белый фартук и удалился, напоследок окинув взглядом пустую веранду. Новых посетителей за столиками не оказалось.
– А что твой соавтор, Виноградов?
– Странно, что ты о нем вспомнила. Скорее всего, вместе с Виноградовым мы больше работать не будем. Больше мы не получаем удовольствия от общения друг с другом. Как это тебе объяснить, не знаю. Ну, можно выпить шампанское из туфельки, которую первый вечер надела юная девушка. А можно выпить шампанское из туфельки, которую долгое время не снимала женщина потливая и к тому же страдающая подагрой. То есть шампанское, конечно, выпьешь, но удовольствие ещё то.
– Ты слишком образно выражаешься, – Надя улыбнулась. – Я про Виноградова спросила, а не про женщину с подагрой, – глаза Нади оставались какими-то странными. Не понять, чего больше в этих глазах, смеха или слез. – Черт побери, Иван, черт побери, – сказала Надя. – Как жаль. Все так хорошо начиналось.
– Что хорошо начинается, не всегда так же хорошо заканчивается, – сказал Леднев только для того, чтобы вообще что-то сказать. – Все, что может случиться, то случится. Все, что не может случиться, того не произойдет. Закон жизни. Приключение закончено. Нужно возвращаться к нормальному существованию. Каким бы оно скучным ни казалось. Впрочем, – Леднев кашлянул в кулак, обрывая фразу.
– Что "впрочем"?
– Вообще-то выбор за тобой.
Леднев смотрел, как к их столику причалил официант, составив с подноса уже открытую бутылку вина и две чашки кофе. Вынув из кармана фартука выписанный счет, он положил бумажку на стол, хотел уйти, но Леднев остановил официанта и расплатился.
– Спасибо, – сказал официант и, спрятав деньги в карман фартука, спросил, не принести ли ещё и пирожных. Надя отказалась, и официант исчез. – Выбор за тобой, – повторил Леднев. Эти слова он приготовил ещё вчерашним вечером, когда договаривался с Надей о встрече по телефону. Тогда он решил, нужно сказать Наде эти слова: выбор за тобой. – Да, выбор у тебя есть. Выбор всегда есть.
– Это только кажется, что у человека есть выбор, – ответила Надя. – Тем более у женщины. Может, выбор есть у людей независимых, но я не из таких. И вообще, за свою жизнь мне независимых людей встречать почти не приходилось. Независимый человек – это, наверное, такая же редкость, как белый носорог.
Леднев понял, что говорить больше не о чем. Сразу, как только они встретились, ясно было, что разговор обречен. Взяв со стола бутылку, принесенную официантом, он подлил вина Наде, а себе налил почти полный стакан. Почему-то вино не действовало или действовало как-то не так.
– Проблемами выбора и вообще всеми человеческими проблемами, кажется, кто-то занимается там, наверху, – Надя показала пальцем на двухцветный красно-белый тент над их головами. – А мы, люди, только делаем вид, что обладаем свободой выбора.
– Выбирать действительно нелегко, но не надо всю ответственность перекладывать на небесную канцелярию, – Леднев взял с блюдца и положил в кофе кусочек сахара.
– Не из чего мне выбирать, – Надя тоже положила сахар в кофе, взяв ложечку, помешала ею в чашке. – Что было, то было. Я ни о чем не жалею.
– Я тоже ни о чем не жалею, – Леднев пил кофе и наблюдал, как старик с собакой спускается к реке.
Леднев проводил Надю до её автомобиля.
– Что ж, прощай, – сказал он, когда Надя открыла дверцу, собираясь сесть за руль.
– Почему прощай, мы ведь ещё увидимся? – Надя чмокнула Леднева в щеку. – Обязательно ещё увидимся. А ты так говоришь, будто мы на всю жизнь расстаемся.
– Конечно, увидимся, – сказал Леднев и постарался улыбнуться. Улыбка вышла кислой.
Леднев проводил автомобиль глазами, закурил. С порывом ветра к Ледневу прилетел запах хвои и холодной реки. Бросив в лужу недокуренную сигарету, он открыл дверцу и тяжело опустился в водительское кресло. Леднев почувствовал себя уставшим и никому не нужным.