Хорошо, она вовремя прикусила язык и не стала рассказывать, что два утра каталась за Агаповым от его дома до булочной на другом конце города. Засмеял бы! А он, в самом деле, покупал там булочки из цельнозерновой муки. И покупателем стал, по свидетельству продавца, совсем недавно. Это тоже не было косвенной уликой. Это вообще не было ничем. Просто информацией.
А еще она не стала рассказывать Суворкину, о чем ей три дня назад сообщил по телефону Антон Востриков. А сообщил он, что Агапов покупал в аптеке тест на беременность.
– Зачем ему, если он живет один? – орал и захлебывался от отчаяния Антон. – Алина у него!
Хорошо, она не рассказала об этом. Иначе уже писала бы рапорт на увольнение. Потому что этот факт, кстати, непроверенный, тоже был просто информацией. За покупку в аптеке теста на беременность не становятся фигурантами уголовных дел.
Она просто сказала то, что собиралась сообщить в самом конце:
– Агапова не существует, товарищ полковник.
– Это как понимать? Ты соврала мне, что ли? – Суворкин часто-часто заморгал и сделался вдруг каким-то беспомощным и старым. – Ты вообще-то в своем уме, Маша? Ворвалась без доклада, одета бог знает во что, морочишь мне голову. Может, ты правда, пьешь, а?
Последний вопрос, показалось ей, прозвучал с тайной надеждой.
– Я не пью, Андрей Степанович. Агапов существует как житель нашего города. – Маша коротко улыбнулась. – И зарегистрирован он на улице Скороходова, в доме двадцать один. Но такого человека по документам нет.
– Не понял! – Суворкин замотал головой, как будто отгонял муху. – Хочешь сказать, он живет по поддельным документам?
– Документы вроде чистые. И страховое пенсионное свидетельство по базе бьется, я проверила несколько раз.
– Так что тебе не нравится?
– То, что человеку с этими документами должно быть не сорок лет, товарищ полковник, а пятьдесят два. Получается, по страховому свидетельству Агапову пятьдесят два, а по паспорту – сорок. Как так?
– Может, ошибка какая-то, – неуверенно протянул Суворкин и неожиданно убрал чистый лист обратно в лоток. И ручку швырнул в стакан для канцелярских принадлежностей. – Пошли запрос, я не знаю. Откуда прибыл этот Агапов? Учить тебя, что ли, капитан?
– Уже, товарищ полковник. Ответ на запрос пришел.
Здесь Маша чуть лукавила. Официальный запрос она не посылала, просто созвонилась с коллегами из Хабаровска. Те, молодцы, сработали оперативно, даже копию документов прислали по факсу.
– Что в ответе?
– Вадим Андреевич Агапов проживал в Хабаровске десять лет назад. Сейчас ему действительно должно быть пятьдесят два года.
– И где он теперь, этот пятидесятидвухлетний Агапов? В сорокалетнего превратился?
– Настоящий Агапов выбыл с постоянного места жительства несколько лет назад. Больше его никто не видел.
– В Хабаровске?
– Так точно. Он не числится пропавшим без вести – его просто некому искать. И не числится, получается, вообще. Серия и номер паспорта Агапова из Хабаровска совпадают с серией и номером паспорта нашего Агапова.
– Которому сорок? – хмыкнул Суворкин.
– Так точно, товарищ полковник.
– Выходит, этот малый, который всячески старался сблизиться с Голиковым, живет по поддельным документам. Еще что? Он пытался контактировать с Голиковым как раз в то время, когда, возможно… Возможно, я говорю!.. – Полковник выразительно поднял палец. – Когда, возможно, готовилось похищение Алины Яковлевой. А что теперь? Контачит наш лже-Агапов с индивидуальным предпринимателем Голиковым?
– Никак нет, товарищ полковник. Общение прекратилось почти сразу после похищения.
– Это тоже к делу не пришьешь, – подумав, изрек Суворкин и поскреб пятерней гладко выбритый подбородок. – Можно сказать, что стал сторониться человека, который такие мысли выдавал вслух, а потом вон что случилось. Так ведь?
– Так точно, – нехотя согласилась Маша.
Помялась, говорить или не говорить. И все же рассказала о визитах Агапова в булочную и в аптеку. Откуда информация – тоже призналась.
– Вот черти! – не то похвалил, не то возмутился Суворкин. – Ты подумай, что творят! Хотя парня тоже можно понять, любимая в беде. Верит, что она жива, говоришь?
– Верит, товарищ полковник. Только он и отец Алины верят. Остальные сдались.
– Это ты о ком? О мачехе?
– О ней.
Маша поморщилась – вспомнила Светланин траур. Они столкнулись в приемной Суворкина неделю назад. Светлана скорбно поджала губы в ответ на ее приветствие и демонстративно отвернулась.
– Была здесь неделю назад, – кивнул полковник. – Не очень приятная особа, скажу я тебе, капитан. Я, честно, так и не понял, зачем она приходила. Сначала все о муже беспокоилась. О дочке вскользь спросила: как, мол, идет расследование. А потом свернула на бизнес Яковлева: что будет, если его посадят, может ли она… Отослал я ее с этим всем к юристам, и больше она не появлялась. Как там Яковлев, молчит?
– Молчит, товарищ капитан. – Маша опустила глаза. – Я все перепробовала: и насчет Антона говорила, что тот не сдается и ищет, и о нестыковках в показаниях свидетелей, которые видели его в ночь убийства Владимира Голубева. Пыталась донести, что у него есть надежда если не выйти на свободу, то хотя бы сесть только за одно преступление.
– Не реагирует?
– Вообще никак. Как умер.
– Ладно. Понял.
Суворкин показал ей глазами на выход и потянулся к телефону. Маша двинулась к двери, но на пороге все-таки спросила:
– Так что с Агаповым, товарищ полковник?
– А что с ним? – Суворкин в раздражении бросил трубку на аппарат, в который раз неодобрительно оглядел ее неуставной наряд. – Наблюдайте.
– И только?
– А что ты ему предъявишь, Ильина? Подложные документы? Сама знаешь: статья гласит, что ответственность вменяется за использование фальшивых документов. А он их не использует, он по ним просто живет. Скажет, что такие ему выдали и он ни при чем. Пока ты его на трое суток закроешь до выяснения, девушка, если она, конечно, жива и находится в его руках, будет сидеть без еды и воды. Наблюдать. Срочно наблюдать двадцать четыре часа в сутки! Кстати, Ильина, совсем забыл. Закрутила ты мне голову совершенно. – Суворкин порылся в бумагах, вытащил одну, тряхнул ею, словно пыль сметал. – У меня здесь копия заявления от гражданина Зимина – о пропаже ребенка. Что скажешь?
– Это муж убитой Стеллы Зиминой, в девичестве Ветровой?
– Он самый. Гражданин США, между прочим. Жалуется, что органы правопорядка бездействуют и не ищут его сына.
– От какого числа заявление, товарищ полковник?
– Вчерашнее, а это важно?
– Важно, товарищ полковник.
В голове у нее все завертелось вихрем. Показания соседей убитой Стеллы, больше похожие на сплетни. Разговор с соседкой, видевшей, как Яковлев сбегает по лестнице с расцарапанным лицом. Разговор со Светланой, воспринявшей известие об аресте супруга с поразительным спокойствием. И еще ее странный вопрос, когда узнала о смерти Владимира Голубева.
– Господи, а его-то за что? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
Значит, что, она считает, что Стеллу было за что убивать? Значит, знала о ней? А если знала, слышала о ее возвращении, тогда…
Было ли у нее алиби на момент убийства Стеллы?
И еще. Почему гражданин Зимин написал заявление о пропаже ребенка с таким опозданием? Прошло намного больше трех суток с тех пор, как Стелла погибла.
– Говорит, что не знал. Был в отъезде, навещал родственников, – объяснил ей Суворкин.
Надо, надо проверить его алиби тоже. Никто ведь наверняка не проверял. Всех устроила версия о причастности Яковлева. Слишком много доказательств его вины. Ни у кого и мысли не было подозревать кого-то еще.
– А должны были подозревать других?
– Конечно, товарищ полковник! – Маша с досады шлепнула себя ладонью по лбу. – И как я сразу не подумала!
– О чем?
– О ребенке Стеллы. Куда он мог подеваться?
– А ты как думаешь?
– Если его нет у отца и бабушек, значит, его забрал убийца. Это же очевидно.
– И?..
– А Яковлев бежал по лестнице с расцарапанным лицом и без ребенка. Хотя соседи и судачат, что он ребенка забрал, но ребенка-то при нем в ночь убийства не было. Поскольку заявление от бабушек мальчика не поступило, следствие решило, что ребенок у них.
– Он мог вернуться сто раз за ночь. И ребеночка забрать.
– Не мог, товарищ полковник.
Яковлев в первый день после ареста говорил с ней. Сказал совсем немного, но она не поленилась – проверила.
– Он в ту ночь покупал в аптеке рядом с офисом антисептик, там подтвердили с точностью до минуты. А ночевал в офисе, записи с камер имеются. Кто-то побывал у Стеллы после него, и этот кто-то убил ее и забрал ребенка. Если ребенок в самом деле пропал, тогда убийца не Яковлев. Только при чем Владимир Голубев, не пойму? Он каким боком во всей этой истории?
– Иди, Ильина, не морочь мне голову. Иди, работай. – Суворкин вскочил. – За Агаповым установи наблюдение. Но сама не вздумай соваться – голову оторву! А не оторву, так уволю к чертовой матери. Яковлева, Яковлева крути. И папашу этого американского. Что-то в самом деле он поздно спохватился. Хоть и не наш отдел занимается этим убийством, но кто знает, каким это все боком к похищению Алины Яковлевой. Яковлева еще раз допроси.
И Светлану Яковлеву, добавила про себя Маша. А заодно и Инну Голубеву не мешало бы навестить. Разговор накануне похорон ее брата, а она объявилась дома только тогда, не получился: Инна все время плакала и тряслась всем телом. А потом Машу просто выставили из дома, невежливо подталкивая в плечо. Через день Инну допрашивали уже без ее участия, ей только передали, что ничего путного по делу Голубева показать не могла. На вопрос, мог ли похититель перепутать их с Алиной во время квеста, ответила, что ни о чем подобном даже не думала.
Глава 19
Антон сидел на краю обрыва над рекой. Босой, без майки. Кроссовки с носками и майка рядом на траве. Солнце жгло плечи, пекло в макушку, но он не встал и не перебрался в тень. Пусть будет неприятно и даже больно, как может быть сейчас неприятно и больно Алинке. Пусть он испытает то же, что испытывает она, пусть разделит все с ней, заберет все себе. Пусть он будет рядом.
Почему? Почему он выпустил тогда ее руку из своей? Как все было? Он вложил ей в ладошку маленький фонарик, который удалось пронести, хоть правила не позволяют. Чуть отвлекся – и тут же потерял ее.
Господи, только бы не навсегда! Она жива! Она не может, не должна бросить его вот так, неожиданно и страшно. Пусть бы они расстались когда-нибудь, ладно. Но он бы знал, что она жива, что она где-то есть.
А сейчас все было очень страшно. С каждым днем надежды на ее чудесное спасение все меньше.
Агапов, которого он подозревал и за которым наблюдал уже бог знает сколько времени, разочаровал. Оказывается, у него действительно отношения с какой-то девицей, которая тоже любит булки из цельнозерновой муки и, кажется, беременна от него. Во всяком случае, наблюдение установило, что девица тоже покупала тест на беременность. Еще один. И потом они вместе с Агаповым, дурачась и шутя, бродили по детскому магазину и подолгу останавливались возле колясок.
Он не стал рассказывать об этом капитану Ильиной, но сам снял Агапова со счетов. Больше подозреваемых не было, где искать Алину – он понятия не имел. Как назло ее папаша загремел в тюрьму. Помощи, серьезной помощи с деньгами и связями, ждать больше неоткуда. Алинина мачеха его не пустила дальше порога. Глянула зареванными глазами и с ненавистью прошипела, чтобы убирался и никогда больше не появлялся у нее на пороге.
Так и сказала – на ее, не на нашем. Значит, всех уже списала со счетов. Всех: и Алину, и отца ее. Ребята сказали, что к ней зачастил в гости партнер Ростислава Ивановича Игорь Заботин. Теперь они подолгу проводят время вдвоем – в запертом наглухо доме с задернутыми шторами. О чем они там шепчутся – можно только догадываться.
– Бизнес рвут на части, – предположил кто-то из друзей Антона.
Не согласиться было трудно. Ни Светлана, ни Заботин не проявляли себя никак в деле о пропавшей без вести Алине. Да и в следственном изоляторе Заботин появился только однажды. Светлана вроде вообще туда не ездила.
Некоторые из друзей Антона, разочаровавшись, стали потихоньку сливаться, и он не мог их за это осуждать. Они потеряли надежду. Устали мотаться по городу, сидеть в засадах. А он их даже отблагодарить не мог. Даже угостить уже было не на что.
За спиной зашуршала трава. Кто-то приближался – осторожно, неуверенно. Потом шаги стихли. Антон обернулся. Метрах в пяти за его спиной стояла Инна. Тонкая, печальная, на себя не похожая в черном платье в складку и с гладко зачесанными волосами. Просто другой человек. Не агрессивный – хотя бы с виду.
Инну Антон не то чтобы не любил – он ее опасался. Не очень приветствовал их дружбу с Алиной, хотя вслух ничего не говорил. Молча не приветствовал.
– Привет, – серьезным незнакомым голосом произнесла Инна, поравнявшись с тем местом, где сидел Антон. – Присяду?
– Угу. – Он кивнул, снова уставился на реку. – Некрасиво, правда?
– Что некрасиво?
Инна тут же оглядела свое скромное платье, мысленно обругала мамашу за траур, который та велела соблюдать после смерти Володи.
– Река, – не подтвердил ее опасений Антон. – Солнце, ветер, рябь. Некрасиво.
– Почему? – искренне изумилась Инна. – Лето. Тепло.
– Как сталь блестит. Холодная, безжизненная. Противно.
Холодным и безжизненным может быть тело в гробу – хотелось ей возразить. Противной могла быть церемония прощания. А речную гладь, потревоженную легким летним ветром, она находила очень даже приятной. И даже искупалась бы, будь у нее с собой купальник.
Но Антону все сейчас виделось в черном цвете. Ему ничего не нравилось. Он – она слышала – забросил спорт. На днях поругался с друзьями, которые на него, между прочим, пашут с утра до ночи, разыскивая Алинку. И, между прочим, бесплатно. Некоторые – она слышала – отчаялись и бросили помогать. Он вроде не обиделся, но с каждым днем становился мрачнее.
– Я бы искупалась. А ты?
– Не знаю. – Он неуверенно посмотрел в ее сторону. – Я без плавок.
– И я без купальника, – хмыкнула Инна и подмигнула. – Но когда это нас останавливало? Идем. Жарко же. И платье это чертово, мамаша заставила напялить. Я в нем с ума сойду, наверное. Идем!
Встала, обошла его, сидящего на самом краю, и по узкой тропинке, извивающейся по спуску, пошла к реке. Антон наблюдал. Вот она дошла до воды, скинула сандалии, окунула ступню в воду, обернулась и с улыбкой показала ему оттопыренный большой палец. Одним резким движением, как профессиональный фокусник, скинула с себя строгое платье.
Очень красивое белье, вяло подумал Антон, рассматривая издалека ее темно-синий бюстгальтер и стринги. Очень красивое и очень дорогое. Такое Инка ни за что не станет портить речной водой. Угадал – она стащила с себя все, швырнула на платье, комком брошенное на траву. Пошла голышом в воду – красивая, грациозная, сексуальная.
Если бы не Алина…
Черт! Он не имеет права! Он не должен смотреть! Не может даже думать!
В голове стучало. Почти задыхаясь, он бежал подальше от реки. Сначала через луг, потом через парк. Не помнил, как обувался, натягивал майку, как мчался, на бегу ломая ветки. Добежал до автобусной остановки, поймал свое отражение в стекле. Потный, взъерошенный, растерянный. Чего он, интересно, испугался? Ее активности или своей слабости? Инка чокнутая, известное дело. Ей плевать, кто перед ней – школьный учитель или парень ее подруги, она разденется перед любым. И любого затащит в койку. А его, его, интересно, смогла бы соблазнить? Не раньше, когда он был уверен в себе и своей любви к Алинке, а теперь, когда он раздавлен, измучен и ждет поддержки?
– Скот, – прошептал Антон своему отражению и полез в карман брюк за телефоном. – Алло, мам! Ты где?
Мать была у парикмахера. Подробно рассказала, что собирается сделать с прической, какой цвет ей советует мастер. Добилась его одобрения. Потом с тревогой спросила:
– Антоша, мальчик мой, все в порядке?
– В относительном, мам, – пробормотал он невнятно. – Все в порядке, если не считать того, что Алину до сих пор не нашли, а отца ее обвиняют бог знает в чем. Да, еще ее мачеха не пускает меня на порог, а следачка не желает посвящать в детали расследования.
– Почему? – И тут же мама шикнула на мастера, который попросил ее перестать разговаривать по телефону.
– Потому что, подозреваю, никакое расследование не ведется. Все давно ее похоронили. – Он на пару секунд отодвинул руку с телефоном в сторону, чтобы отдышаться, чтобы не заорать от боли прямо в трубку. – Даже Инка, подруга!.. Она не верит, что Алина жива, мам.
Поэтому и разделась перед ним догола двадцать минут назад. Поэтому даже не спросила ничего об Алинке. Как будто была уверена, что она никогда больше не вернется.
– Сынок! – повысила голос мама. – Сынок, не отчаивайся. Не смей! Я не смогу тебе помочь, ты знаешь, я слаба. Но…
– Но что, мам?
– Но есть люди, которые с радостью придут тебе на помощь. Да погодите вы! – непривычно грубо оборвала она парикмахершу. – Да, я о твоем деде и тетке. Они снова мне звонили. Они в курсе твоей беды, нашей беды, Антоша. И они предлагают помощь. Съезди к ним, сынок. Съезди, прошу.
– Ладно. Пока, мам.
Антон нажал на отбой. Задумался.
Мама уже в который раз посылает его к родственникам. Уверяет, что они способны ему помочь и даже будут рады. Что это было? Она хочет воспользоваться ситуацией, чтобы помирить их? Или они в самом деле помогут? Интересно, чем? Сочувственными кивками и умными разговорами?
Он снова полез за телефоном, но позвонил не деду и не тетке, а капитану Ильиной.
– У вас есть новости? – набросился он с ходу, даже поздороваться забыл. – Что-нибудь есть у вас? Хоть что-то?
– О, как все запущено, – протянула она, как ему показалось, с насмешкой. – Наш мальчик выдохся? Или все надоело?
Он промычал что-то нечленораздельное.
– Кричишь, спрашиваю, почему. Что не так?
Команда твоя распалась?
– Извините. – Антон поискал глазами пустую скамейку в парке, через который шел. Уселся. – Все имеют право на отчаяние, разве нет? Прошел почти месяц. Алину не нашли. Вы не верите, что она жива. Никто не верит. Что мне делать? Я есть не могу, спать. Мне дышать тяжело – болит все внутри. Что мне делать, товарищ капитан?
– Для начала успокоиться и перестать орать, – вполне человеческим голосом ответила Ильина. – Ты наверняка привлекаешь внимание.
Антон огляделся. Две молодые мамаши с колясками на самом деле поднялись с соседней лавочки и поспешили отойти подальше.
– Ответь мне, пожалуйста, Антон, какие отношения были у Алины с Инной Голубевой?
– Нормальные отношения, – буркнул он.
Про себя подумал, что нормы у этих двоих не сходились почти ни в чем.
– А с мачехой?