- Не зли меня. Мне казалось, ты догадливее, - раздраженно произнес бес и снова заговорил Пашиным голосом: - "Инфернальные сущности не могут воздействовать на физические объекты, потому что не имеют тела, для этого им нужны посредники и носители".
- Кто тебе помогал?
Бес скривил в ухмылке Верины губы и ничего не ответил.
- Нет, - прошептал Павел, - не может быть… Она не могла!
- Она не знала, бестолочь! Согласия девки не требовалось, - снисходительно ответил бес. - Когда она приехала сюда, то уже была моя. Не сразу вся, но я умею ждать. Мне нужно было, чтобы она осталась - и она захотела остаться. А потом мне с каждым разом все легче было действовать через нее. Все очень просто - я смотрел ее глазами и приказывал, а овцы выполняли. Сейчас покажу.
Существо выбросило руку, схватило Павла и рывком поставило на колени рядом с собой. Потом сжало его виски и приблизило лицо, заставив смотреть прямо перед собой.
Заглянув в красивые карие глаза, недавно бывшие Вериными, Паша словно провалился куда-то. Перед его глазами замелькали картинки, как в рекламном ролике.
Вера и высокий парень слегка неотесанного вида стоят возле бани. Где-то вдалеке - детский смех и веселый женский голос. Мужчина отрешенно смотрит в глаза Вере, а та высоким голосом что-то монотонно объясняет ему, и глаза ее наливаются лукавым торжеством.
Картинка меняется. Вера и Юлия Борисовна одни в библиотеке. У некрасивой носатой библиотекарши, внимающей размеренным подробным разъяснениям, тот же безжизненный взгляд. "Ты не сможешь выйти через дверь, там опасно и ты боишься. Полезешь через окно. Выбей стекло чем-нибудь и вылезай. Сделай так, чтобы остались острые края. Ты должна задеть их шеей, пусть воткнутся как можно глубже! Не пытайся остановить кровь! Не зови на помощь и не пытайся остановить кровь!"
Снова смена декораций. Вера говорит по телефону, ей взволнованно отвечает симпатичный темноволосый мужчина. "После нашего разговора проверь входную дверь - она должна быть заперта. Потом прими душ и выйди на балкон. Если кто-то будет стучать, не открывай. Не отвечай на телефонные звонки. Ты должен выполнить все, как я скажу. Иди на балкон. Закрой за собой дверь. Наклонись как можно ниже, перегнись через перила. Опрокидывайся и падай вниз".
Сцена на кухне. Поздний вечер, почти ночь. Ирина Матвеевна сидит напротив Веры и слушает, как та перечисляет ей, что надо делать: лечь спать, проснуться через три часа, на рассвете. Открыть глаза и увидеть в дверях бывшего возлюбленного, Игоря Толмачева, каким она его помнит в последние годы жизни. Он стар, сед, безумен и держит в руке большой молоток. Игорь движется к ней и хочет убить. Она до смерти напугана. Забивается в угол кровати и смотрит, как он приближается к ней, поднимает молоток. От страха ее сердце перестает биться.
Последняя картинка. Вера стоит на улице. Напротив - жалкая кучка напуганных стариков. Уставились на нее, как кролики на удава. Она, отчетливо выговаривая слова, приказывает им лежать в своих кроватях, пока огонь будет пожирать их дома. "Ни единой попытки спастись", - деловито подчеркивает Вера.
- Вызвать огонь - это, как ты понимаешь, для меня не проблема, - самодовольно произнесло существо, отпустив голову Павла. - Чисто исполнено, правда?
Перед глазами у Паши плыли разноцветные круги. В висках стучало, череп готов был расколоться от боли.
- Тебе нехорошо? - заботливо спросил бес. - Потерпи. Скоро станет лучше.
Павел, позабыв о боли, вскинул голову. Это был голос его матери. Паша застонал. Бес захохотал.
- Ладно, не буду, не буду! Какой ты, право, впечатлительный.
Внезапно существо в Верином теле поднялось с табуретки и озабоченно глянуло на настенные часы.
- Заболтались мы с тобой. Хотя, если честно, собеседник ты не так чтобы очень. Больше задерживаться не могу. Пора. - Бес развел руки в клоунском жесте.
Павел едва мог различать что-либо перед собой. С трудом встал, опираясь на табуретку, и попытался выпрямиться.
- Молодец, - одобрило существо, - уважаю храбрость.
"Что оно собирается со мной сделать?" - Мысль пришла и ушла. Больше не было ни страха, ни тоски, ни злости, ни желания сопротивляться.
- До встречи, мальчик!
Бес проворно подскочил к нему и снова обхватил руками голову, глянул в глаза. Паше показалось, будто он летит, стремительно падает куда-то… На короткое мгновение перед ним возникло другое женское лицо. Прекрасное, когда-то бесконечно дорогое, чуть позабытое, но все же родное. Катя Строганова, его первая школьная любовь, смотрела на Пашу с тихой грустью и сожалением. Он удивился - откуда она здесь? - и хотел окликнуть, предупредить об опасности, но с губ не слетело ни звука.
Потом Катино лицо расплылось, растаяло, все вокруг потемнело и пропало.
Глава 23
Августовское совещание, первое в этом учебном году, закончилось. Все расходились, аккуратно задвигая за собой стулья. Оставшись в одиночестве, Андрей Васильевич выбрался из-за широкого стола и подошел к окну.
На клумбах пестрели астры - осколки уходящего лета. По школьному двору с визгом носились малыши. Двое старшеклассников вешали над крыльцом транспарант "Поздравляем с Днем знаний!", и завхоз в синем халате что-то говорила им громким голосом. Пока школа почти безлюдна, но совсем скоро, первого сентября, оживет, наполнится звуками голосов и топотом детских ног.
Андрей Васильевич задумчиво смотрел перед собой. Он любил первое сентября и предвкушал начало учебного года. Круговерть школьных будней, проблемы и радости, отличники и двоечники, хулиганы и примерные ученики, первоклашки и юные влюбленные, открытия, свершения, суматоха - всему этому он радовался, этим жил. И всегда ждал только хорошего.
Всегда. Но не в этот раз. Впервые в жизни начало нового года пугало директора. Он не хотел, чтобы дети вернулись в школу. Андрей Васильевич боялся за них и чувствовал, что бессилен помочь.
Эта новая библиотекарь, Вера Владимировна… Было в ней что-то не то. Директор не мог выразить свои чувства словами, но видел, что не он один неловко ощущает себя в присутствии этой девушки. Другие сотрудники тоже инстинктивно старались держаться подальше. Даже на совещании тесно прижимались друг к другу, чтобы разместиться вокруг стола, оставив возле нее пятачок незанятого пустого пространства.
Вера Владимировна была хороша собой, даже лучше, чем тогда, в начале лета, когда впервые появилась в школе. Она охотно и дружелюбно улыбалась, остроумно шутила, была начитанна, вежлива и профессиональна. Но что-то в ней пугало людей до обморока. Холодило душу, вымораживало до самого дна. Хотелось вскочить и бежать сломя голову. Тот самый древний инстинкт, который помогал выжить первобытным предкам и голос которого заглушили техногенные новинки, научные теории и современный рационализм, властно кричал: спасайтесь!
Однако весь педколлектив, и в том числе сам Андрей Васильевич, были слишком хорошо воспитаны и не привыкли поддаваться своим инстинктам. А прогрессивный разум ничего против Веры Владимировны не имел.
Она теперь жила в Больших Ковшах - купила небольшую квартиру в двухэтажном доме. Дом в Корчах умудрилась продать, хотя никто не верил, что кто-то захочет там поселиться - на отшибе, в стороне от дороги, рядом с огромным пожарищем, в одиночестве. Тем не менее покупатели нашлись - это были приезжие, вроде бы откуда-то из Средней Азии.
То, что отпугивало других людей - одиночество, обособленность проживания, - их, похоже, не смущало. Ходили слухи, что они собираются выкупить и земли по соседству, на месте сгоревших домов. Отстроиться, прочно обосноваться.
Директор передернул плечами и отошел от окна. Снова уселся за стол, утопив лицо в ладонях. Весь этот ужас с Павлом… Эх, Паша, Паша! На глазах у Андрея Васильевича выступили слезы. Спокойно думать о Павле он не мог. Сердце привычно заныло, затосковало.
Своих детей у директора не было, и Пашу он любил как сына. Старый и молодой, они отлично понимали друг друга, говорили обо всем на свете. Андрей Васильевич был в курсе Пашиных дел, советовал, старался помочь. Скучал по нему, радовался его успехам, гордился, переживал.
Он знал Пашку еще ребенком, когда тот учился в этой самой школе. Андрей Васильевич тогда преподавал географию, и ему сразу понравился смышленый живой мальчишка. Красивый и при этом не избалованный, не испорченный вниманием. Умный, добрый, увлеченный, он был отличником, но не зубрилой, просто ему все давалось легко. Пашу любили и учителя, и одноклассники.
Девчонки за ним табунами ходили, а он, помнится, встречался с девятого класса с Катей Строгановой - и никаких вам любовных треугольников. Правильный был, честный, не вертлявый. Наверняка и женился бы на ней, если бы не какая-то ссора. Подробностей Андрей Васильевич не знал. Паша не любил рассказывать об этом, и он, разумеется, не выспрашивал, хотя и очень жалел, что такая красивая пара распалась.
Павел поступил на истфак, как всегда мечтал, окончил университет и вернулся в родную школу учителем. Андрей Васильевич радовался, что они будут работать бок о бок. Ученики обожали Пашу, буквально боготворили, другого слова не подберешь, на уроки к нему бегом бежали. Кем такого заменишь? Андрей Васильевич безнадежно вздохнул.
И ведь какие надежды подавал! Какие перспективы были! Защитился бы зимой - в этом и сомнения нет. Стал бы кандидатом наук в двадцать шесть лет. В университете на отличном счету, блестящая научная карьера. Так глупо и страшно все оборвалось.
И снова эта Вера, будь она неладна! В тот день Павел позвонил на работу и сказал, что не может прийти, попросил административный или день в счет отпуска. Судя по голосу, был взволнован и обеспокоен. Андрей Васильевич спросил, что случилось. Паша ответил, что все хорошо, просто его знакомой нужна помощь. Это было так похоже на Пашу - поддержать, помочь, пусть и малознакомому человеку.
Люди видели, он забирал с остановки девушку - как позже выяснилось, Веру Андрееву, и они куда-то поехали. Где были, что делали - неизвестно. Но они точно заезжали домой к Пашиной маме - там его видела соседка, от нее Павел и узнал про пожар в Корчах.
Вера и Паша примчались на пожарище, и человек двадцать - пожарные, полиция, врачи, санитары, водители - видели, что девушка осталась беседовать с сотрудниками полиции, а Паша уехал. С тех пор его никто не видел.
Вере стало плохо, врачи вкололи ей сильное успокоительное, оставили отдыхать в ее доме. Она должна была проспать как минимум пять-шесть часов. Оперуполномоченный Кочетов вернулся в Корчи к вечеру, примерно в восемнадцать часов, по каким-то служебным делам и зашел к Вере проверить, как она. Он подтвердил, что застал девушку крепко спящей. Разбудил и отвез в Большие Ковши, потому что оставаться ночевать там после случившегося пожара она побоялась.
Вера настойчиво расспрашивала про Пашу, говорила, что они договорились встретиться. Ждала, что он приедет за ней. Андреева рассказала полиции, что Павел должен был поехать в университетскую библиотеку: он заказал редкую книгу, что-то для его диссертации. Поэтому и уехал из Корчей. Позже ее слова подтвердила сотрудница библиотеки. Павел действительно приезжал в тот день, читал отложенную для него монографию.
Запертую Пашину машину нашли на дороге. Куда делся хозяин, было совершенно непонятно. Его похитили? Убили? Он куда-то уехал по собственной воле?
Когда Веру спрашивали, не знает ли она, почему Павел в тот день отпросился с работы и зачем они встречались, она стыдливо опускала глаза и мило краснела. Давала понять, что у них намечался роман. А что особенного? Оба молоды и холосты.
Ее причастность к исчезновению Павла исключалась полностью: когда он покинул автомобиль и исчез в неизвестном направлении, Вера крепко спала под действием укола, что подтверждалось медиками и полицией. Да и мотива у нее не было и быть не могло.
В том, что девица врет, Андрей Васильевич не сомневался. Доказательств нет, но он был уверен: Паша не мог отпроситься с работы, чтобы помиловаться с девушкой. К тому же его голос в тот день по телефону… В нем звучало отнюдь не предвкушение свидания, а волнение, беспокойство, тревога. Паша ясно сказал, что должен помочь кому-то. И он не стал бы лгать.
Время шло, но найти его - живого или мертвого - так и не могли. Хотя искали все - от мала до велика. И по долгу службы, и по зову сердца. И здесь, в Ковшах, и в городе. Строили предположения, выдвигали версии - одна другой чуднее. Но напрасно. Сраженную горем Пашину мать увезли в больницу с инфарктом, и две недели назад она скончалась.
Ближе к осени многие уже смирились, что Паша пропал навсегда. Одни поверили в его гибель, другие в то, что он решил начать новую жизнь на новом месте и попросту сбежал. Андрей Васильевич не верил ни в эксцентричную выходку, ни тем более в смерть Паши. Он надеялся и ждал возвращения своего любимого ученика, светлого и чистого мальчика, которого считал близким и родным, которого так любил…
Его размышления прервал негромкий стук в дверь. Он поднял голову и откликнулся:
- Да-да, входите!
В кабинет зашла секретарша.
- Андрей Васильевич, там вас девушка спрашивает.
- Девушка? - Он попытался отогнать мысли о Паше и сосредоточиться на том, что ему говорят.
- Говорит, училась в нашей школе.
- Конечно, пригласи ее. Пусть заходит.
Секретарша молча кивнула и скрылась за дверью. Спустя мгновение в кабинет вошла посетительница. Высокая стройная девушка в светлых джинсах и голубой кофточке свободного покроя. В руках она держала сумку песочного цвета и полиэтиленовый пакет.
Андрей Васильевич устремился к ней навстречу, стараясь припомнить, кто это. Лицо девушки было одновременно знакомым и совершенно неузнаваемым.
- Здравствуйте, Андрей Васильевич, - произнесла она и немного напряженно улыбнулась. - Вы меня не помните?
И он сразу узнал ее. Эта улыбка, этот бархатистый, грудной голос с богатыми модуляциями - запоминающийся, проникающий в душу голос, который несколько лет назад постоянно звучал на всех школьных мероприятиях…
Андрей Васильевич был уверен, что никто и никогда не исполнял "Мне кажется, что вы больны не мной", его любимую песню, лучше, чем Катя Строганова. Было нечто мистическое в том, что он несколько минут назад вспоминал ее - большую и, наверное, единственную любовь пропавшего Паши.
Директор подошел к Кате и, неожиданно для себя самого, обнял ее со словами:
- Здравствуй, Катюша. Я так рад, что ты пришла. Мне даже кажется, я тебя ждал.
Она удивленно вскинула брови, но улыбнулась уже более уверенно и открыто:
- Андрей Васильевич, мне очень нужно поговорить с вами. Вы не очень заняты? Я понимаю, начало учебного года и…
- Что ты, Катя! - Он замахал руками, заставляя ее замолчать. - Все дела могут подождать. Ты садись вот сюда, располагайся.
Возле стены стояли пара кресел и маленький журнальный столик. Катя опустилась в кресло, пристроила свой пакет возле ног. Андрей Васильевич позвонил в приемную и велел никого к нему не пускать и не соединять ни с кем по телефону.
- Ну вот, теперь мы сможем спокойно поговорить.
Он уселся напротив Кати, выжидательно глядя на нее, но она, видимо, никак не могла начать разговор. Андрей Васильевич понял, почему не сразу узнал ее. Конечно, она изменилась: с ее выпускного вечера прошло восемь лет. Катя похудела, остригла свои длинные темно-русые волосы и превратилась в блондинку с короткой стрижкой. Черты ее красивого лица утратили округлую мягкость, стали резче и завершеннее. Но главная причина была в другом.
В Кате появился почти физически ощутимый надлом. Глаза, прежде широко распахнутые и сияющие, утратили живость и блеск. Теперь она смотрела с затаенной тоской и странным ожиданием. В ней была неестественная для столь молодой девушки усталость давно живущего на этом свете и слишком много повидавшего человека. Было и еще что-то, чему Андрей Васильевич пока не мог подобрать определения.
- Как ты живешь, Катя? Мне говорили, ты переехала в Казань? - спросил он.
- Да, уже давно. Поступила в институт, и родители купили мне там квартиру.
Андрей Васильевич помнил, что Катины мать и отец занимали какие-то крупные посты на местном молокозаводе. Вроде бы ее отец умер пару лет назад. Словно подтверждая его мысль, она продолжила:
- Папа умер в прошлом году, мама теперь живет одна. Зовет меня обратно, но чем я буду здесь заниматься?
- Да, с работой у нас не очень. А кто ты по профессии? Ты ведь так прекрасно пела!
- Пела, пела и допелась. - Она грустно усмехнулась. - До менеджера. Знаете такую профессию, Андрей Васильевич? Сейчас куда ни глянь - кругом одни менеджеры. И путевки за границу продают, и в магазинах за клиентами бегают. Я вот, например, рекламой занимаюсь. На радио. Сама не пою, зато постоянно слушаю, как поют другие.
- Ты очень несчастлива, Катя? - внезапно спросил он и тут же укорил себя за бестактность.
- Это вы потому решили, что я работу свою не люблю? Может, и не люблю, но зато хорошо зарабатываю и сама распоряжаюсь своим временем. И потом, многие не любят, не всем же так повезло, как вам с Пашей… - Она смешалась, опустила глаза и замолчала.
- Катюш, а что же мы просто так сидим? Ты, может быть, чаю хочешь? Или кофе? - Андрей Васильевич засуетился, пытаясь сгладить возникшую неловкость.
- Постойте, совсем забыла! - Катя наклонилась, достала из пакета и выложила на стол бутылку коньяка, пару лимонов и большую коробку шоколадных конфет. - Вы не против?
Андрей Васильевич секунду поколебался и улыбнулся:
- Вообще-то я не слишком люблю это дело, но такую встречу грех не отметить.
Он достал из шкафчика хрустальные тонконогие рюмки, тарелки и нож. Сходил к холодильнику за сыром и колбасой.
- Лимоны я помыла, - проговорила Катя, нарезая фрукты тонкими полупрозрачными кружочками.
Андрей Васильевич смотрел, как она режет и укладывает на тарелку сыр с колбасой, и думал, что эта девочка, для которой еще совсем недавно двойка в дневнике была настоящей трагедией, столкнулась с чем-то таким, о чем ей невыносимо думать и говорить и еще невыносимее молчать. Он откупорил пузатую бутылку и разлил по рюмкам золотисто-коричневую жидкость.
Они чокнулись и выпили. Катино лицо слегка порозовело, она немного помолчала, а потом сказала:
- Вы правы, Андрей Васильевич. Я и вправду несчастливая. Мама говорит, у меня глаза перепуганные. Это, наверное, оттого, что боюсь сама себе признаться: все у меня шиворот навыворот. Хотела петь - а стала продавать эфиры под рекламу. Любила Пашку - а замуж пошла за Борю Колесникова. Помните такого? Тоже одноклассник наш.
- Не очень, если честно. Так ты замуж вышла?
- Сходила, - поправила его Катя, - и вернулась обратно.
- А дети? Дети есть у тебя?
Она нахмурилась. На лицо набежала тень.
- Рожать от человека, которого на дух не выносишь, верх глупости.
- Почему же ты с ним расписалась? - удивился Андрей Васильевич.
- А… - она махнула рукой, - не стоит об этом. Глупо все и… Как-нибудь, может, и расскажу, но не сегодня. Ладно, я ведь не затем пришла, чтобы на жизнь жаловаться.
Девушка снова замолчала, и он решился спросить: