Пресловутая американская мечта ускользает от героев знаменитых романов Дж.Кейна, предлагаемых читателю в данной книге. Как ненадежен порядок и хрупок здравый смысл, когда мужчина, поддавшись женскому очарованию, становится способным на все и ввязывается вопасную, смертельную игру...
Содержание:
Серенада
Двойная страховка
Бабочка
Содержание:
-
Почтальон всегда звонит дважды 1
-
Серенада 21
-
Двойная страховка 62
-
Бабочка 83
Джеймс Кейн
Почтальон всегда звонит дважды
(сборник)
Почтальон всегда звонит дважды
Предисловие
Недавно я опубликовал рецензию на один из третьесортных романов Нормана Мейлера, в которой предложил автору сесть, расслабиться, почитать что-нибудь Джеймса М. Кейна и поучиться у него, как писать романы. Мейлера эта рецензия, кажется, задела. Но всяком случае, он ужасно негодовал на меня в нью-йоркском Post... Н-да, а ведь вместо этого ему бы следовало поблагодарить меня! Более ценного совета я не мог бы дать!.. Мне известно, что Камю, например, интересовался Кейном и использовал его романы как модель при написании "Постороннего". В голову приходят имена еще нескольких известных американских романистов, помимо Мейлера, которым следовало бы поступить аналогичным образом, однако к чему дразнить львов?!.
Кейн удивил и привел меня в восторг, когда я стал достаточно взрослым, чтобы осмотреться и оценить то, что было сделано в американской литературе. К той же плеяде принадлежат Стейнбек, Фаррелл, Сароян, Фолкнер и Томас Вулф. Но Кейну в отличие от других присуща потрясающая динамика повествования. Или, быть может, "ускорение" - более подходящее слово. Чтение любого романа Кейна подобно попытке усесться в автомобиль, который тем временем разгоняется до шестидесяти километров в час. Ныне, двадцать лет спустя, я перечел романы "Почтальон всегда звонит дважды" и "Двойная страховка" снова... и я все еще удивлен и пребываю в восторге... отчасти потому, что сейчас я понимаю, насколько в действительности сложна излюбленная Кейном техника "крутого" детектива.
В 1930-1940-х годах Кейн получил известность как писатель "секса и жестокости". Я это хорошо помню. Полагаю, что большинство критиков так и не вышло за рамки подобного представления о нем. "Почтальон всегда звонит дважды" был признан самым опасным романом того времени, романом, нарушающим табу общественной морали. Его запретили издавать в Канаде; в Америке была пресечена первая попытка Metro Goldwin Mayer снять по книге фильм и т. д. Одному Богу известно, сколько похотливых юнцов тайком мусолили страницы 71 и 72 первого издания романа, зачитываясь сценой "Ударь меня!", в которой мужчина и женщина пытаются представить убийство как автомобильную катастрофу:
"Я начал возиться с ее блузкой, оторвал пару пуговиц, чтобы Кора выглядела так, как положено пострадавшей. Она смотрела на меня в упор, и глаза ее казались не синими, а дьявольски черными.
Я чувствовал, как часто она дышит. Потом она вздрогнула и прижалась ко мне:
- Ударь меня! Порви что-нибудь!
Я схватил Кору и, рванув на ней блузку, разорвал от горла до талии.
- Это случилось, когда ты вылезала наружу. Зацепилась за дверную ручку. - Голос мой звучал странно, как из жестяного рупора: - А ты об этом не знаешь.
Я размахнулся и изо всей силы ударил ее по лицу. Она лежала у моих ног, глаза ее сверкали, грудь вздымалась, заалели, набухая, соски. Она лежала навзничь, и из моего горла рвался звериный хрип, язык распух и..."
Эти набухшие соски стали самым знаменитым литературным образом 1930-х. Они заставляли трепетать многих, И все же... они не что иное, как литературный образ. Секрет Кейна состоит в том, что он никогда не использует ни одной детали, ни одной сцены просто так. Прочитайте еще страниц семьдесят, и вы вновь наткнетесь на те же самые соски. Этот точно продуманный образ проходит в романе контрапунктом: незначительное неврофизиологическое изменение их состояния - и сюжетная линия совершает новый неожиданный поворот...
Подобное происходит у Кейна и с насилием. "Почтальон всегда звонит дважды" и "Двойная страховка" - романы об убийствах, однако Кейн не смакует жестокость. В "Двойной страховке" он почти полностью отказывается от описания деталей, словно говоря читателю: "Парень сворачивает человеку шею - так? А теперь используй собственное воображение, чтобы представить удушье, клокочущий в горле звук, хруст хрящей и след от пальцев убийцы на шее умершего...".
Несмотря на подобный лаконизм, у вас возникает ощущение, что вы стали свидетелем чрезвычайно жестокого убийства. В том-то и состоит фокус Кейна, - впрочем, нет, не фокус. Это - искусство, восходящее к "Преступлению и наказанию" Достоевского. В каждой своей книге Кейн помещает вас в шкуру то одного, то другого законченного мерзавца и неудачника, который никогда ничего не достигнет, - и заставляет вас переживать за них. Вы симпатизируете им и в то же время испытываете ужас и отвращение. Странная смесь! Возможно, Кейн разглядел Универсального Мерзавца в каждом из нас... Не знаю... Грех, которому Кейн посвятил великое множество страниц, - это не убийство и не садизм, а предательство. <...>
Фильм по роману "Почтальон всегда звонит дважды" вышел в 1944 году, как и другие фильмы, снятые по книгам Кейна, он имел огромный успех; главные роли исполняли Лана Тернер и Джон Гарфилд. В этом успехе была некоторая доля иронии, потому что прежде, чем стать писателем, Кейн с треском провалился на поприще сценариста. Действительно, история обращения Кейна к жанру романа не совсем обычна. К моменту опубликования в 1934 году первой книги "Почтальон всегда звонит дважды" автору исполнилось сорок два. До этого в течение восьми лет (1924-1931) он пишет статьи для нью-йоркского World под руководством известного американского журналиста Уолтера Липимана, что значительно повлияло на писательское становление Кейна. В этот период он попадает в Голливуд по протекции Винсента Лоуренса, сценариста полнометражных фильмов. У него Кейн обучался основным принципам искусства создания образа и напряженности действия.
Но что касается... динамичности, или, как я называл это выше, "ускорения", то она является исключительной особенностью творчества самого Кейна, поскольку больше никому - ни Хемингуэю, ни даже Раймонду Чандлеру - двум писателям, с которыми его сравнивали, - не удалось достигнуть в этом его уровня мастерства. Кейн избегает любых нарушений ритма повествования. Напротив, все в его произведениях работает на поддержание заданного ритма. Когда речь идет о воссоздании атмосферы особняков с лепниной в стиле рококо или же захолустных городишек Калифорнии, Кейна можно сравнивать с Чандлером, но делает он это при помощи удивительно малого количества деталей... несколько метров ткани в магазине Фердинанда Испанского, ниспадающей с древка копья конкистадора... и вы уже представляете себе не только всю драпировку в бунгало с потолком высотой два метра шестьдесят сантиметров, но даже заложенную на ней двойную складку. Кейна нередко сравнивают по широте кругозора с Хемингуэем: он с одинаковой легкостью и глубиной знания предмета пишет о приготовлении простых и быстрых блюд, расследовании, проводимом страховой компанией, об оперном театре и т. д. - и тем не менее вы замечаете все эти декорации на скорости добрых полторы сотни километров в час... Динамичность повествования Кейна - это нечто! Рекомендую и вам то, что сначала посоветовал Норману Мейлеру, а именно: откройте роман "Почтальон всегда звонит дважды". Начните: "Из грузовика с сеном меня выбросили где-то в полдень..."
Один взгляд... и вам уже не оторваться... приятное путешествие только начинается...
Том Вулф 1965
Глава 1
Из грузовика с сеном меня выбросили где-то в полдень. Я наткнулся на него вчера вечером у границы, и едва я залез под брезент, как тут же уснул. Мне это было необходимо после трех недель в Тихуане, и я еще храпел, когда они остановились на обочине, чтобы дать остыть мотору. Тут они увидели ногу, торчащую из-под брезента, и вышвырнули меня. Я попытался было как-нибудь выкрутиться, но они только тупо пялились на меня, и номер не прошел. Зато они дали мне сигарету, и я зашагал по дороге в поисках завтрака. Так я и наткнулся на заведение "У двух дубов".
Это был обычный мотель, каких в Калифорнии миллионы. Там была закусочная, а над ней комнаты, где жили хозяева, несколько в стороне - бензоколонка, а сзади - полдюжины домиков для постояльцев. Я зашел в закусочную, присел отдохнуть у окна и стал смотреть на дорогу.
Когда появился этот грек, я спросил, не было ли у них парня в "кадиллаке".
- Мы должны были здесь встретиться, - сказал я, - а заодно и пообедать.
- Сегодня нет, - ответил грек, накрыл мне один из столов и поинтересовался, что я буду есть.
Я заказал апельсиновый сок, кукурузные хлопья, яичницу с ветчиной, энчильядос, блинчики и кофе. Он вернулся в мгновение ока, неся апельсиновый сок и кукурузное хлопья.
- Подождите минутку. Мне нужно вам кое-что сказать. Если тот парень не появится, то вам придется это, убрать. Честно говоря, я просто на мели.
- Я вам все это оставлю.
Видно было, что он меня раскусил, поэтому я предпочел забыть о парне в "кадиллаке". Потом до меня дошло, что ему что-то от меня надо.
- Эй, чем вы, собственно, занимаетесь, что вы умеете делать?
- Ну, знаете, то да се. А что?
- Сколько вам лет?
- Двадцать четыре.
- Вы молоды. Мне как раз нужен кто-нибудь помоложе. Здесь в помощь.
- У вас здесь красиво.
- А воздух! С ума сойти. Никакого тумана, не то что в Лос-Анджелесе. Тумана здесь вообще не бывает. Красиво и ясно, все время ясно.
- И закат тут должен быть хорош. Уже сей час это чувствуется.
- А как тут спится! Выразбираетесь в автомобилях? Сумеете починить?
- Разумеется. Я прирожденный автомеханик.
Он еще распространялся о воздухе, о том, насколько здоровее он себя чувствует с тех пор, как купил этот дом, и о том, что он не понимает, почему его помощники здесь долго не задерживаются.
Я бы мог ему это объяснить, но дал возможность выговориться.
- Ну? Думаете, вам бы тут понравилось?
К этому времени я уже допил кофе и закурил предложенную мне сигарету.
- Скажу вам откровенно. У меня есть еще кое-какие предложения, в этом все дело. Но я подумаю. Обещаю вам.
И тут я увидел ее. Она была на кухне, но вышла убрать за мной посуду. Несмотря на фигуру, ее нельзя было назвать красавицей, однако выглядела она привлекательно, а накрашенные губы так и хотелось чмокнуть.
- Это моя жена.
На меня она даже не взглянула. Я кивнул греку, взмахнул сигарой, и только. Она унесла посуду, а мы вели себя так, как будто ее и не было. Потом я ушел, но через пять минут вернулся, чтобы оставить записку тому парню в "кадиллаке". Мне понадобилось полчаса, чтобы дать себя уговорить, и вот я уже стоял у колонки и заклеивал дырявые шины.
- Слушай, как тебя зовут?
- Фрэнк Чемберс.
- А я Ник Пападакис.
Мы ударили по рукам, и грек ушел по своим делам. Потом я услышал, как он поет. У него был стальной голос. От колонки отлично была видна кухня.
Глава 2
Около трех появился парень, который совершенно вышел из себя, так как кто-то залепил стикером вытяжную решётку его машины. Мне пришлось взять решетку на кухню, чтобы отпарить стикер.
- Ах, эти ваши кукурузные лепешки! На это вы мастера!
- Кого вы имеете в виду?
- Ну, вас и Пападакиса. Вас и Ника. Те, что были на обед, просто объедение.
- Вот как...
- Не найдется тряпки? Придержать.
- Эта не подойдет?
- Вполне.
- Думаете, я мексиканка.
- Вовсе нет.
- Нет да. Вы не первый. Так послушайте. Я такая же белая, как и вы, ясно? Конечно, у меня черные волосы и вообще внешность... но я такая же белая, как и вы. Если собираетесь здесь остаться, зарубите это у себя на носу.
- Но вы не похожи на мексиканку.
- Говорю вам, я такая же белая, как вы.
- Но вы нисколько не похожи на мексиканку. У мексиканок широкие бедра и толстые ноги, груди как дыни, желтая кожа и волосы, как намазанные жиром. Вы же выглядите иначе. Вы стройная, с прекрасной белой кожей, волосы у вас мягкие и волнистые, хотя и черные. Единственное, что у вас мексиканского, так это зубы. У всех мексиканцев прекрасные белые зубы. Это нужно признать.
- Моя девичья фамилия Смит. Звучит не слишком по-мексикански, вам не кажется?
- Не слишком.
- И вообще я не отсюда. Я родом из Айовы.
- Значит, Смит. А как по имени?
- Кора. Можете меня так называть, если хотите.
В эту минуту я окончательно понял, в чем она хотела меня убедить. Дело было не в энчильядос, которые ей приходилось печь, и не в черных волосах. Все дело в том, что она была замужем за греком, поэтому она переставала чувствовать себя белой и явно опасалась, что я начну называть ее миссис Пападакис.
- Кора. Ясно. А что если вы будете называть меня Фрэнк?
Она подошла ко мне и стала помогать. Она стояла так близко, что я чувствовал запах ее тела. И тогда я выдал ей на ухо, почти шепотом:
- А вообще, как получилось, что вы вышли за этого грека?
Она дернулась, как будто я хлестнул ее бичом:
- Это не ваше дело!
- Ну да, как же.
- Вот ваша решетка.
- Спасибо.
Я вышел. Мне удалось добиться своего: задеть ее за живое, достаточно глубоко и больно. С этой минуты между нами все будет ясно. Возможно, она и не скажет "да", но уж точно не сможет меня игнорировать. Она знает, о чем я думаю, и знает, что я вижу ее насквозь.
Вечером, за ужином, грек вскипел, что она дала мне мало жареной картошки. Он хотел, чтобы мне у них понравилось и чтобы я не навострил лыжи, как все предыдущие.
- Дай человеку как следует поесть.
- Все там, на плите. Он не может справиться сам?
- Не надо. Я еще не доел.
Он не отставал. Если бы он был поумнее, то понял бы, что за этим что-то кроется, потому что Кора была не из тех, кто считает ниже своего достоинства обслужить мужчину. Я сказал это для нее. Но он был упрям и продолжал бурчать.
Мы сидели за кухонным столом, он на одном конце, она на другом, а я посередине. Я не смотрел на нее, но видел, как она одета. На ней был белый халат, который носят где угодно: и у дантиста, и в пекарне. Утром он был чистым, но теперь весь помялся и перепачкался. Я чувствовал ее запах.
- Ну ладно, черт возьми.
Она встала и пошла за картошкой. Халат на миг распахнулся, и я увидел ее бедро. Когда она наложила мне картошки, есть я уже не мог.
- Ну, видишь. Столько разговоров, а он не хочет.
- Ну-ну. Но мог бы, если бы захотел.
- Я не голоден. Переел за обедом.
Он вел себя так, словно одержал бог весть какую победу, а теперь, клево так, прощал ее:
- Она прелесть, моя птичка. Моя белая голубка.
Он подмигнул ей и пошел наверх. Мы сидели и молчали. Вернувшись, он принес большую бутыль и гитару. Налил нам из бутыли сладкого греческого вина, которое встало колом у меня в желудке. Потом начал петь. У него был тенор, не тот сладкий тенор, который вы слышите по радио, а приличный сильный тенор, на высоких нотах прямо как на пластинках Карузо. Но в эту минуту я не мог его слушать. Чем дальше, тем хуже мне становилось. Он это заметил и вытащил меня наружу:
- Свежий воздух пойдет тебе на пользу.
- Это хорошо. Я сейчас отойду.
- Сядь. Только спокойнее.
- Иди, иди, я просто немного переел. Сейчас все будет нормально.
Он ушел внутрь, а меня вырвало. То ли это был тот проклятый обед, то ли картошка, то ли вино. Я так ужасно хотел эту женщину, что мой желудок не принимал ничего.
* * *
На другой день, утром, мы лишились рекламного щита. Около полуночи поднялся ветер, который к утру перешел в бурю, и щиту пришел конец.
- Это ужасно. Взгляни.
- Сегодня был сильный ветер. Я не мог уснуть. Всю ночь глаз не сомкнул.
- Да, изрядная буря. Но взгляни на этот щит.
- Разбит вдребезги.
Я возился со щитом, когда грек вышел и стал наблюдать за моей работой.
- Где вы взяли этот щит?
- Он уже был здесь, когда я все это купил. А что?
- Он очень ободранный. Удивляюсь, как на него вообще кто-то клюет.
Я пошел заправлять машину и оставил его подумать о моих словах. Когда я вернулся, он все еще глядел на щит, прислоненный к стене закусочной. Три фонаря были разбиты. Я подал на эту рухлядь ток, и половина оставшихся огней не зажглась.
- Смени лампы и повесь, сойдет.
- Как хотите, шеф.
- Что не так?
- Это седая древность. Рекламой из лампочек сегодня никто не пользуется. У всех - неоновые трубки. Лучше смотрятся и электричества потребляют меньше. И потом, что там написано? "У двух дубов", и все. Что здесь есть закусочная, не сказано. А от слов "два дуба" о голоде не вспомнишь, поэтому никому не придет в голову остановиться и перекусить, Этот щит стоит кучу денег, но все без толку.
- Ты только почини его, он еще послужит.
- Почему ты не закажешь новую вывеску?
- Некогда.
Однако он тут же вернулся с листом бумаги, нарисовал на нем новую вывеску и раскрасил его красной, синей и белой красками. На ней значилось: "Таверна "У двух дубов", жаркое на гриле, гигиенические туалеты, хозяин Н. Пападакис".
- Здорово. Все просто обалдеют.
Я подправил слова, чтобы они были правильно написаны, а Ник украсил подпись завитушками.
- Ник, а зачем туда вообще ставить старую вывеску? Что если тебе отправиться в город и заказать новую? Она будет великолепна. А это очень важно. Какова вывеска, таково и заведение, правда же?
- Так я и сделаю. Богом клянусь, поеду.