- Теперь вы пробудили во мне нечистую совесть, господин прокурор. Возможно, присяжным я это расскажу иначе, но вам скажу, что я чертовски виноват. Не будь там меня и не уговори я его выпить после обеда, возможно, он был бы жив. Поймите, возможно, здесь нет ничего общего. Я не знаю. Я был не в себе и не знаю, что произошло. Но все-таки не будь в машине двух пьяниц, она бы, наверно, вела машину лучше, вам не кажется? Мне, по крайней мере, да!
Я взглянул, как ему это понравилось. Он вообще не смотрел на меня. Ни с того ни с сего он вдруг вскочил, подошел к постели и схватил меня за плечо:
- Оставьте это, Чемберс. Как же это вы у Пападакиса выдержали целых полгода?
- Я вас не понимаю, господин прокурор.
- Нет, понимаете. Я ее видел, Чемберс, и догадываюсь, почему вы это сделали. Вчера она была у меня в кабинете. С фонарем под глазом и помятая, но и так выглядела преотлично. Из-за таких крошек уже не один парень сбился с пути, какой бы у них ни был непоседливый характер.
- Откуда, господин прокурор? Вы ошибаетесь!
- Слишком уж все хорошо получается, Чемберс. Налицо автомобильная катастрофа, которая еще вчера однозначно была несчастным случаем, а сегодня уже не знаю что. Если как следует покопать, то появятся свидетели, а когда их показания соберут вместе, все дело будет у меня в руках. Ну так, Чемберс. Вы с этой женщиной убили грека, и чем раньше в этом признаетесь, тем лучше для вас.
Я вам доложу, на этот раз мне было не до смеха. Я чувствовал, как у меня онемели губы, и хотел что-то сказать, но не мог издать ни звука.
- Ну, почему вы молчите?
- Вы меня оскорбляете. Обвиняете в ужасных вещах. Не знаю, что и ответить, господин прокурор.
- Вы только что наговорили более чем достаточно, уверяя меня, что выручить вас может только правда. Чего же это вы вдруг лишились дара речи?
- Вы меня совсем запутали.
- Ладно, разберем все по порядку, чтобы вас не путать. Во-первых, вы с этой женщиной спите, правда?
- Ничего подобного.
- А в ту неделю, когда Пападакис был в больнице? Где вы спали тогда?
- В своей комнате.
- А она в своей? Не говорите глупостей, говорю вам, я ее видел. Я бы влез к ней в постель, даже если бы пришлось взломать дверь и быть повешенным за изнасилование. И вы тоже. И вы у нее были.
- Я даже никогда не думал об этом.
- А как насчет поездок на рынок Хассельмана в Глендейл? Чем вы занимались на обратном пути?
- Но ведь Ник сам посылал меня.
- Я не спрашиваю, кто вас туда посылал. Спрашиваю, чем вы с ней занимались.
В таком ужасном положении срочно нужно было что-то делать. Единственное, что мне пришло в голову, - сделать вид, что я ужасно расстроен.
- Ну ладно, предположим, у меня с ней что-то было. Не было, но, если вам так хочется, пусть будет. Но зачем тогда нам избавляться от него, если все было так просто? Господи, я слышал о парнях, которые были способны на убийство из-за того, что не могли получить свое, но никогда - о человеке, который бы ради этого дела убивал, уже получив свое.
- Нет? Так я вам скажу, почему вы от него избавились. Во-первых, из-за участка и дома, за которые Пападакис выложил четырнадцать тысяч долларов наличными. И ради другого рождественского подарочка, о котором вы с этой женщиной думали, что он упадет вам прямо в руки и никому это не покажется странным. Из-за той жалкой страховки на десять тысяч долларов, которую заключил Пападакис.
Я все еще видел его лицо, но вокруг вдруг все потемнело, и я чуть не уделал постель. В следующую секунду он уже держал у моего рта стакан воды:
- Выпейте. Это поможет.
Я отпил немного. Это было необходимо.
- Чемберс, у меня такое впечатление, что это на многие годы будет последним убийством, в котором вы замешаны, но если вы когда-нибудь займетесь этим снова, оставьте в покое страховые компании. Они тратят на одно расследование в пять раз больше, чем округ Лос-Анджелес позволяет расходовать мне. Их детективы впятеро лучше моих. Знают свое дело от "а" до "я" и берут мертвой хваткой. Для них успех означает деньги. Вот в чем вы с ней сделали большую ошибку.
- Господин судья, Богом клянусь, я ни о какой страховке раньше не слышал.
- Вы побелели как мел.
- А вы бы не побелели?
- Послушайте, а не хотите перейти на мою сторону с самого начала? Как насчет полных показаний, быстрого признания вины, а я бы для вас в суде сделал что смогу? Ходатайствовал бы для вас обоих о признании смягчающих обстоятельств.
- Ни в коем случае.
- А как же все то, что вы мне наговорили? Бредни о правде, и что перед присяжными вы будете чисты, как перед Богом, и все остальное? Думаете, сможете отовраться? Думаете, я вам это позволю?
- Не знаю, что вы позволите. И ни черта меня это не интересует. Вы стойте на своем, а я - на своем. Я ничего не сделал и на этом настаиваю. Ясно?
- Значит, вас это не интересует. Ладно, я вам скажу, что услышат от меня присяжные. Во-первых, вы с ней спали, не так ли? Потом с Пападакисом произошло несчастье, и вы этим воспользовались. Ночью - в постели, далее - на пляже, и все время держали друг друга за руки и смотрели в глаза. Потом вам пришла блестящая идея. Раз уж с ним было несчастье, пусть оформит страховку, и вы его уберете. И тогда вы исчезли, чтобы она могла спокойно действовать. Начала обрабатывать мужа и скоро добилась своего. Он оформил страховку, вполне приличную страховку, которая охватывала несчастные случаи, болезни и все такое и стоила сорок шесть долларов семьдесят два цента. Теперь вам ничто не мешало. Через два дня Фрэнк Чемберс как бы случайно встречает на улице Ника Пападакиса, и Ник уговаривает его вернуться на работу. А что вы скажете на то, что они с женой едут на фиесту в Санта-Барбару, номер в отеле уже заказан, вещи сложены, и почему бы, собственно, Фрэнку Чемберсу не поехать с ними, по старой дружбе? И вы поехали. Напоили грека, да и сами хлебнули немного. Погрузили в машину несколько бутылок вина, чтобы втереть очки полицейским. Потом вы свернули на Малибу-Лейк, якобы она захотела взглянуть на Малибу-Бич. Это была та еще идея. Одиннадцать ночи, а она едет по горам взглянуть на несколько домиков у моря. Но туда вы не доехали. Остановились. А когда остановились, вы стукнули грека одной из бутылок по голове. Бутылка для этого очень подходит, Чемберс, никто не знает этого лучше вас, потому что именно бутылкой вы врезали по голове тому вокзальному сыщику в Окленде. Вы вырубили грека, а она поехала дальше. И пока она вылезала на подножку, вы нагнулись вперед, держали руль и работали ручным газом. Поскольку мотор на нем тянул слабо, поставили вторую скорость. Она вылезла на подножку, взяла руль, и наступила ваша очередь вылезать.
Но вы были выпивши, не так ли? Вы оказались слишком неловким, а она немного поспешила перевернуть машину. Так что она соскочила, а вы остались внутри. Думаете, присяжные этому не поверят? Поверят, потому что я докажу каждое слово, от поездки на пляж до положения ручки газа, и тогда для вас не останется никаких смягчающих обстоятельств, молодой человек. Будете болтаться в петле, это я вам гарантирую, а когда вас снимут, то зароют рядом с теми последними идиотами, которые отвергли шанс вынуть голову из петли.
- Все было не так! Я об этом вообще ничего не знаю.
- В чем вы меня хотите убедить? Что все сделала она?
- Я вам не говорю, кто что сделал. Оставьте меня в покое. Все было не так.
- Откуда вы знаете? Я думал, вы были вдрызг пьяны.
- Насколько я помню, все было не так.
- Вы хотите сказать, что все сделала она?
- Черт возьми, я не говорю ничего подобного. Что думаю, то и говорю, и никак иначе.
- Послушайте, Чемберс. В машине были трое: вы, она и грек. Грек этого не делал, это понятно. Но если это сделали и не вы, остается только она, вам не кажется?
- Но кто, черт побери, утверждает, что кто-то что-то сделал?
- Я. Наконец мы к чему-то пришли, Чемберс. Потому что, возможно, вы тут и ни при чем. Вы утверждаете это и, может быть, не лжете. Но если вы говорите правду и эта женщина для вас была не больше чем жена вашего приятеля, вы не можете все это так оставить, а? Вы должны подать на нее в суд.
- Как вы себе это представляете?
- Если она убила грека, то хотела убить и вас, не так ли? Нельзя позволить, чтобы ей все сошло с рук. Кое-кто может прийти к заключению, что дело нечисто, раз вы уходите в сторону. Ну конечно, дураком надо быть, чтобы позволить ей так отделаться. Убрала мужа из-за страховки, хотела убрать и вас. С этим нужно что-то делать, не так ли? Я рассчитываю на вас.
- Возможно, будь оно так. Но я не знаю, как все было.
- Если я вам это докажу, то вы подпишете на нее заявление в суд?
- Разумеется. Если вы это докажете.
- Докажу. Когда машина остановилась, вы, случайно, не выходили из машины?
- Нет.
- Ну да? Я думал, что вы были вдрызг пьяны и ничего не помните. А вы уже второй раз что-то вспоминаете. Вы меня удивляете.
- Насколько я помню, не выходил.
- Нет, выходили. Послушайте, что рассказал один свидетель: "Машину я особо не рассмотрел, знаю только, что за рулем сидела женщина, внутри - какой-то мужчина, и смеялся, когда мы ехали мимо, а второй мужчина стоял сзади и его рвало". Так что вы были снаружи и вас рвало. Тогда она и огрела Пападакиса той бутылкой. А вернувшись в машину, вы ничего не заметили, потому что были пьяны, а Пападакис валялся, упившись до потери сознания, и нечего было замечать. Вы сели назад и отключились, а она тут же перешла на вторую скорость, прибавила газу и, выскользнув на подножку, пустила машину в пропасть.
- У вас нет никаких доказательств.
- Нет, есть. Свидетель Райт утверждает, что, когда он выехал из-за поворота, машина уже быстро катилась с обрыва, но женщина стояла наверху, на дороге, и звала на помощь.
- Наверно, успела выскочить.
- Если выскочила, то немного странно, что взяла с собой сумочку, вам не кажется? Чемберс, может женщина вести машину с сумочкой в руке? А если выскакивает, есть у нее время ее забрать? Чемберс, это невозможно. Нельзя выскочить из машины, которая летит с обрыва. Ее не было в машине, когда та перевернулась! Это убийственное доказательство!
- Я не знаю.
- Как это, вы не знаете? Подпишете заявление в суд или нет?
- Нет.
- Послушайте, Чемберс, это не случайность, что машина полетела вниз слишком рано. Она просто не желала оставлять свидетелей.
- Оставьте меня в покое. Я не знаю, о чем вы говорите.
- Решается вопрос, кто кого, вы ее или она вас. Если вы здесь ни при чем, то должны подписать, потому что если вы этого не сделаете, то я буду точно знать, как все было. И присяжные тоже. И судьи. И парень под виселицей.
Он еще раз посмотрел на меня, потом вышел и вернулся с каким-то человеком. Тот сел и заполнил форму. Саккет передал его мне.
- Здесь, Чемберс.
Я подписал. Руки у меня так вспотели, что этому сморчку пришлось осушить бумагу промокашкой.
Глава 10
Когда он ушел, полицейский вернулся и проворчал, что мы могли бы сыграть в "очко". Мы сыграли пару раз, но я никак не мог сосредоточиться. Пришлось придумать, что мне действует на нервы игра одной рукой, и бросить это дело.
- Я вижу, он вас достал, а?
- Есть немного.
- Крутой тип. Достанет кого угодно. Выглядит как проповедник любви ко всему человечеству, но сердце у него из камня.
- Из камня, это точно.
- С ним в этом городе может справиться только один человек.
- Кто?
- Некто Кац. Слышали о нем?
- Разумеется, слышал.
- Он мой приятель.
- У вас хорошие друзья.
- Слушайте, вам еще не положен адвокат, так как еще не предъявлено обвинение, и вы не можете за ним послать. Вас могут держать сорок восемь часов в предварительном заключении, таков закон. Но если сюда вдруг зайдет Кац, я его пошлю к вам, да? Он может зайти, если я с ним поговорю.
- Хотите сказать, что вы с ним в доле.
- Я хочу сказать, что мы с ним друзья. Почему бы другу и не поделиться со мной, если он настоящий друг? Он отличный парень. Единственный, кто в этом городе может положить Саккета на лопатки.
- Давай, друг. И чем раньше, тем лучше.
- Я сейчас вернусь.
Он вышел на минутку и, вернувшись, подмигнул мне. И вот через полчаса кто-то постучал, и вошел Кац.
Это был маленький человек лет сорока с лицом словно из старой кожи и черными усиками, и первое, что он сделал, - достал пачку табаку "Бул Дэрхем" и коричневую бумажку и свернул себе сигарету. Когда он прикуривал, она сгорела сразу до половины, но он ее больше как будто и не замечал. Она просто свисала из уголка его рта, и тлела она илипогасла, и дремал он или бдил, я понять не смог.
Так он и сидел - глаза полузакрыты, одна нога заложена за ножку стула, шляпа сбита на затылок. Возможно, вы скажете, что для парня в моем положении это грустное зрелище, но это не совсем так. Может, он и спал, но все равно было похоже, что знает он намного больше, чем остальные люди в бодром состоянии, а у меня в горле просто комок стоял. Мне казалось, что мои качели уже достигли нижней точки и сейчас понесут меня вверх.
Полицейский наблюдал, как он сворачивает сигарету, с таким видом, как будто тот был акробатом и готовился сделать тройное сальто. Полицейскому не хотелось уходить, но пришлось. Едва он вышел, Кац кивнул, чтобы я начинал. Я сказал ему, что мы попали в катастрофу, и что Саккет хочет пришить нам убийство грека ради страховки, и что он заставил меня подписать заявление в суд, будто она хотела убить и меня. Он выслушал все и, когда я кончил, еще немного посидел молча. Потом встал.
- Да, здорово он вас расколол.
- Мне не надо было ничего подписывать. Не верю, что она способна на такое свинство. Но он перехитрил меня. А теперь я даже не знаю, какого черта мне делать.
- И все равно не надо было подписывать.
- Мистер Кац, вы сделаете для меня кое-что? Можете зайти к ней и сказать, что...
- Я зайду к ней. И скажу ей все, что нужно. Все остальное - моя забота. Ясно?
- Да, сэр, ясно.
- Я буду с вами перед Большим жюри. Или пришлю того, кого сам выберу. Поскольку Саккет сделал вас истцом, я не смогу защищать вас обоих, но буду контролировать ситуацию. И еще одно, что бы я ни делал, это моя забота.
- Делайте все, что нужно, господин Кац.
- Еще увидимся.
Вечером меня снова положили на носилки и отвезли в суд. В полицейский суд, не в обычный. Там не было ни скамьи присяжных, ни места для свидетелей, ничего такого. Судья сидел на возвышении, за ним стояли несколько полицейских, а перед ними - длинный стол во всю комнату, и когда кто-то хотел выступить, он подходил к столу, задирал голову и говорил.
Людей там было как сельдей в бочке, и фотографы сверкали вспышками, когда меня вносили внутрь, и уже по этой суете было видно, что готовится громкое дело. С носилок я мог разглядеть немного, но мельком увидел Кору, сидевшую на скамейке рядом с Кацем, и Саккета, который в стороне беседовал с командой элегантных молодых людей с плоскими чемоданчиками, и еще нескольких полицейских и свидетелей. Меня на носилках поместили перед столом судьи на два стула, сдвинутых вместе, поправили одеяло, и, когда суд закончил с делом китаянки, один из полицейских начал наводить тишину. Пока он стучал своей дубинкой, ко мне наклонился молодой человек и сказал, что его зовут Уайт и что Кац поручил ему представлять мои интересы. Я кивнул, но он продолжал твердить, что его послал мистер Кац; а полицейский возмутился и начал так колотить по столу, что чуть не проломил его.
- Кора Пападакис.
Она встала, и Кац проводил ее к столу. Она едва не коснулась меня, когда шла рядом, и мне показалось чудом, когда в этом бедламе я вдруг почувствовал ее запах, тот запах, который меня всегда так возбуждал. Выглядела она лучше, чем вчера. В другой блузке, костюм вычищен и выглажен, туфли начищены; вокруг глаза все почернело, но опухоль уже спала.
Все встали вместе с ней, полицейский приказал ей поднять правую руку и начал бормотать что-то о правде, только правде и ни о чем другом, кроме правды. Посреди фразы он вдруг остановился, чтобы взглянуть вниз, поднял ли я правую руку. Я не сделал этого. Тогда он заставил меня тоже поднять ее и забубнил все сначала. Все мы повторяли за ним.
Судья снял очки и сказал Коре, что она обвиняется в убийстве Ника Пападакиса и в покушении на убийство Фрэнка Чемберса, что она может сделать заявление, если захочет, но все ее слова могут быть использованы против нее, что она имеет право пригласить адвоката, что у нее восемь дней на подготовку защиты и что суд выслушает доводы ее защиты в любое время в пределах этого срока. Говорил он долго, и в зале уже начали покашливать.
Потом выступал Саккет. Для начала он рассказал, что собирается доказать. Это было примерно то же, о чем он говорил мне утром, но теперь все звучало более убедительно. Закончив свою речь, он начал вызывать свидетелей. Первым был доктор со "скорой", который сказал, когда и где умер грек. Потом появился тюремный доктор, который делал вскрытие, и потом - секретарь коронера, подтвердивший подлинность представленного протокола, который он передал судье, а затем - еще несколько человек, но что они говорили, я уже забыл. Когда все выговорились, их болтовня только доказала, что грек мертв, а поскольку я знал все это и без них, то не слишком волновался. Кац никого из них ни о чем не спрашивал. Каждый раз, когда судья смотрел в его сторону, он махал рукой, и свидетель уходил.
Когда все насытились доказательствами, что грека нет в живых, Саккет наконец набрал форму и выложил несколько козырей, которые того стоили. Вызвал пижона, который заявил, что представляет "Объединенную страховую компанию" штатов тихоокеанского побережья и что грек оформил страховку всего пять дней назад. Он объяснил, что по условиям страхового полиса грек получал бы двадцать пять долларов в неделю на протяжении пятидесяти двух недель, если бы заболел, и те же самые деньги, если бы произошел несчастный случай с утратой работоспособности, что получил бы пять тысяч долларов, потеряй он ногу, десять тысяч долларов - обе ноги, а его вдова - десять тысяч в случае его гибели и двадцать тысяч - если бы трагедия произошла в поезде. Когда он дошел до этого момента, показания стали похожи на уговоры клиента, и судья поднял руку:
- Спасибо, я уже застрахован.
Все рассмеялись этой шутке. Я тоже. Вы не поверите, как смешно это прозвучало.
Саккет задал пижону несколько вопросов, и судья повернулся к Кацу. Кац ненадолго задумался, а когда заговорил, то очень медленно, как будто хотел быть уверен, что свидетель поймет каждое его слово:
- Вы выступаете в этом процессе заинтересованной стороной?
- В своем роде да, мистер Кац.
- Вы хотели бы избежать выплаты страхового вознаграждения по той причине, что было совершено убийство, не так ли?
- Совершенно верно.
- Вы действительно верите, что совершено преступление, что эта женщина убила своего мужа, чтобы получить страховку, и что она попыталась убить этого человека или умышленно подвергла его жизнь опасности, которая могла повлечь его смерть, и все это входило в план получения вышеупомянутого вознаграждения?
Пижон смутился и на миг задумался, а когда заговорил, то старательно взвешивал каждое слово: