- Ну да! У него в спальне висит большая фотография. Её сразу не увидишь, потому что она висит в потайной нише, но он как-то забыл её закрыть… Там на снимке трое повешенных, а вокруг толпа глазеющих на них турок. Зачем это ему?
Леон минуту помолчал.
- Действительно, всё это несколько странно, но, как говорится, дело вкуса. Чем ещё я мог бы служить вам?
Гость смущённо попрощался и ушёл. Леон пересказал этот эпизод своим друзьям.
- Об этом Сторне я слышал, что он крайне бережлив, что в своём доме в Парковом переулке он держит очень немного слуг, платя им очень скудное жалованье, - сказал Манфред. - По происхождению он армянин. Разбогател на нефтяных приисках во время войны. А в болезненной страсти к изображениям турецких казней я не вижу ничего, достойного внимания.
- Учитывая его происхождение, - сказал Пойккерт, - это вполне естественно.
В самом начале апреля Гонзалес узнал из газет, что мистер Сторн намерен провести краткосрочный отпуск в Египте.
Интерес к особе Сторна был вполне оправдан: баснословное богатство, высокая образованность и прочные деловые связи открывали перед ним все двери.
Жил он в Парковом переулке, в Бёрсон-хаузе - небольшом, но красивом особняке, который он приобрел за фантастическую сумму у прежнего владельца, лорда Бёрсона. Большую часть своего времени он проводил либо там, либо в своей роскошной вилле в Суссексе. Возглавляемый им Трест Персидской и Восточной Нефтяной Промышленности помещался в огромном доме на Моргет-стрит, где его можно было застать ежедневно с десяти часов утра до трёх пополудни.
Большая часть акций этого треста находилась в руках Сторна. Ходили слухи, что он зарабатывает около четверти миллиона в год. Он был холостяком. Число близких друзей его было весьма ограничено.
Не прошло и месяца с того дня, когда мистер Гонзалес прочёл в газете заметку об отъезде Сторна в Египет, как к двери с блестящим треугольником подкатил огромный автомобиль, из которого вышел столь же огромный джентльмен…
Он долго разглагольствовал на отвлеченные темы, задавал ничего не значащие вопросы, пока Леон, окончательно потерявший терпение, не спросил его прямо о цели его визита.
- Что ж, - вздохнул толстяк, - я откроюсь вам. - Дело в том, что я - главный директор Треста Персидской и Восточной…
- Предприятие Сторна? - спросил Гонзалес, сразу оживившись.
- Именно так… мне бы, скорее всего, следовало обратиться к полиции, но один из моих приятелей посоветовал прежде обратиться к вам.
- Относительно мистера Сторна?
Джентльмен, оказавшийся мистером Юберзом Греем, кивком подтвердил это предположение.
- Видите ли, мистер Гонзалес, дело довольно-таки щекотливое…
- Он сейчас за границей? - перебил его Леон.
- Да. Он за границей, - сказал Грей с расстановкой. - Он уехал как-то странно… В день его отъезда в тресте должно было быть совещание, которое он сам же назначил, но в то самое утро я неожиданно получаю от него письмо, в котором он сообщил о своём внезапном отъезде, причём просил сохранить это в тайне. К сожалению, один из моих подчинённых поведал об этом какому-то репортёру и, таким образом…
- Дальше, - нетерпеливо сказал Леон.
- Неделю спустя мы получили от него из Рима письмо с приложенным к нему чеком на 83000 фунтов и сообщением, что чек этот надлежит оплатить немедленно, когда за ним явится господин, который действительно, не замедлил явиться на следующий день.
- Англичанин? - спросил Леон.
Мистер Грей покачал головой.
- Нет, он скорее смахивал на чужеземца: черноволосый, смуглый… Короче, деньги мы ему выплатили.
- Понятно, - бросил Леон.
- Спустя несколько дней мы получили ещё одно письмо от мистера Сторна, написанное в "Отель-де-Рюсси", в Риме. В этом письме сообщалось, что необходимо оплатить ещё один чек, высылаемый на имя некоего мистера Крамана, на сумму 107000 фунтов с несколькими шиллингами. И это указание я выполнил в точности. На следующий же день я получаю ещё письмо из гостиницы "Плацца дель Плебисцито" в Неаполе, - я могу предоставить в ваше распоряжение все эти письма, - с уведомлением, что надлежит оплатить ещё третий чек некоему мистеру Реццио. Сумма - 112000 фунтов. Эта сумма почти исчерпывала кассовую наличность мистера Сторна. Деньги были выплачены, но я решил разобраться в этом деле.
- Чек при вас? - спросил Леон.
Толстяк протянул ему чековый бланк. Леон внимательно осмотрел его.
- Подделка?
- Исключена. Письмо также написано его почерком. Но меня смущают эти странные пометки на оборотной стороне чека.
Леон, лишь подойдя к окну, смог разглядеть у самого края бланка едва заметную карандашную строчку.
- Вы разрешите мне оставить этот чек у себя на пару дней?
- О, разумеется!
Леон ещё раз подверг чек внимательному осмотру. Он был выписан на Оттоманский Нефтяной Банк, частное предприятие Сторна.
- Что вы предполагаете?
- Не знаю, но меня всё время преследует мысль, что тут не обошлось без подлога. Но мне не хотелось бы, чтобы мистер Сторн узнал о моей… проверке. Я готов уплатить столько, сколько вы потребуете, но мне необходимо избавиться от этих странных предчувствий…
Когда гость ушёл, Леон заглянул к Манфреду.
- Здесь вполне вероятен самый гнусный подлог, - сказал Джордж. - Но если уж браться за это дело, начинать нужно с самого дебюта Сторна.
- Я того же мнения, - сказал Гонзалес…
Он вернулся около полуночи с целым ворохом сведений о Сторне.
- Лет двадцать назад он служил в Оттоманском Телеграфном Агентстве. Владеет восемью восточными языками. В Константинополе был своего рода знаменитостью. Это ни о чём не говорит, Джордж?
- Пока нет.
- Далее. Он якшается с придворной челядью, с теми палачами, что отправляли на виселицу своих политических противников. Нет никакого сомнения, что он завладел своей концессией только благодаря этим молодчикам.
- Какой концессией? - спросил Манфред.
- Нефтяными приисками. Когда же власть перешла к новому правительству, он и тогда оказался на поверхности. Его пяти товарищам повезло гораздо меньше: трое из них были заподозрены в правительственной измене и повешены.
- Снимок! - воскликнул Манфред. - А остальные двое?
- А двое, будучи итальянцами, были сосланы на пожизненную каторгу.
- Стало быть, когда Сторн вернулся в Лондон…
- Он являлся единственным собственником концессии, которую он продал с чистой прибылью в три миллиона фунтов!
На следующее утро Леон покинул дом раньше обычного. В десять часов он уже стоял у парадной двери Бёрсон-хауза.
Несколько глуповатый на первый взгляд привратник посмотрел на него с подозрением, но был довольно предупредителен.
- Мистер Сторн в отъезде, сэр. Он вернётся не ранее, чем через две - три недели.
- Могу ли я видеть секретаря мистера Сторна?
- Мистер Сторн не пользуется услугами секретаря у себя дома, сэр.
Пошарив в кармане, Леон вынул визитную карточку.
- Моя фамилия Бёрсон, - сказал он. - Мой отец родился в этом доме. Несколько месяцев назад я просил у мистера Сторна позволить мне побывать в стенах родного дома, и он любезно позволил мне это.
На визитной карточке была краткая пометка карандашом, подписанная Сторном: "Разрешаю предьявителю сего осмотреть мой дом в любое время моего отсутствия".
Леон просил, уговаривал, требовал - всё было напрасно.
- К сожалению, не могу впустить вас, сэр. - В очередной раз повторил привратник, преграждая ему путь. - Перед своим отъездом мистер Сторн строго-настрого запретил принимать посторонних.
- Что за день сегодня? - спросил Леон неожиданно.
- Четверг, сэр.
- Скоромный день, - глубокомысленно произнёс Леон.
Смущение привратника длилось недолго.
- Идите своей дорогой, сэр, - сказал он сердито, захлопнув дверь перед самым носом "мистера Бёрсона".
Гонзалес обошёл вокруг дома. На острове их было всего два: этот и соседний. Он отправился домой в самом приподнятом настроении. Нужно было поскорее увидеть Пойккерта, который, к числу своих прочих достоинств, имел обширнейший круг знакомств в преступном мире. Ему были знакомы все более или менее выдающиеся мошенники Лондона, грабители, взломщики и карманные воры. Раймонд Пойккерт был осведомлён обо всех новостях этой криминальной державы гораздо лучше любого сотрудника Скотленд-Ярда.
И теперь, когда Леон послал его на рекогносцировку, Пойккерт узнал в одной из мелких таверн про некоего смуглолицего филантропа, по крайней мере трижды слушавшего приговор суда.
Когда он вернулся, Леон продолжал тщательно изучать странные пометки на оборотной стороне чека.
Прежде, чем Пойккерт успел раскрыть рот, чтобы рассказать о полученной информации, Леон схватил телефонную трубку и набрал номер.
- Мистер Грей, на ком лежит обязанность проверять чеки, полученные от Сторна? Я имею в виду официальную обязанность.
- На счетоводе, - послышался ответ.
- А кто нанимал счетовода, вы?
Пауза.
- Нет, мистер Сторн. Они были знакомы ещё давно…
- Где я могу найти этого счетовода? - алчно спросил Леон.
- Он в отпуске. Со вчерашнего дня. Я… могу разыскать его.
Леон радостно хмыкнул.
- Пожалуй, не стоит, друг мой, - сказал он, бросая трубку. - Слушаю с нетерпением, Раймонд!
Выслушав рассказ приятеля, он стал торопливо собираться.
- Возьми револьвер. Едем в Парковый переулок. По дороге заглянем в Скотленд-Ярд.
В десять часов вечера, когда суровый привратник отворил дверь, могучая рука Гонзалеса вышвырнула его на тротуар.
Четверо агентов Скотленд-Ярда, сопровождавшие Леона и Раймонда, ворвались в прихожую. Какой-то выбежавший на шум слуга был отправлен следом за привратником.
После короткой, но оживленной перестрелки с двумя итальянцами, в итоге проявившими благоразумие и сложившими оружие, нападающие проникли в крохотное помещение над крышей, где они обнаружили изнурённого голодом человека, которого даже спешно вызванный директор треста не решился сразу признать своим патроном.
- Этот человек предал нас, и, не подкупи мы ложных свидетелей, висеть бы нам так же, как Гатим Эффенди, Аль-Шири и грек Маропулос, - сказал на допросе один из итальянцев.
- Желая забрать нашу долю, он оклеветал нас. Когда мы бежали с каторги, то поклялись получить от него все, что он нам должен, - добавил второй.
- Простейший случай, - сказал Леон в тот же вечер за ужином. - Не могу себе простить того, что сразу не разобрал этих пометок на обороте чека. Когда Сторн находился в плену под крышей собственного дома, он, видимо, не сразу сообразил сделать эту надпись на обороте чека, который он подписал под принуждением своих мучителей.
- Но что там было написано? - спросил Манфред.
- Сторн ведь ранее служил в телеграфном агентстве. Эти странные точки и чёрточки - не что иное, как слова, записанные по системе Морзе:
"ПЛЕННИК В ПАРКОВОМ ПЕРЕУЛКЕ".
- Любопытно, чем этот миллионер вознаградит нас? - поинтересовался Пойккерт.
Ответ последовал лишь спустя несколько дней после судебного процесса. Он имел вид чека на сумму… в пять гиней.
- Цена жизни! - воскликнул Гонзалес. Он был в восторге.
Глава 7.
Дочь мистера Левенгру
Мистер Левенгру вынул изо рта сигару и озабоченно покачал головой.
- Бичевание! Это ужасно! Какое-то… средневековье… Бедный Джоз!
Его собеседник сочувственно вздохнул.
Речь шла о некоем Джозе Сильве, недавно осужденном на каторжные работы с предварительным бичеванием.
Джоз рыскал по театральным агентствам, где предлагал миловидным начинающим актрисам выгодные ангажементы в Южной Америке. Они уезжали туда, счастливые и полные надежд. Назад они не возвращались. Их родственники получали письма, в которых девушки сообщали, что безмерно счастливы, что играют главные роли, что получают приличное жалование… Все они писали об одном и том же, употребляя одни и те же выражения. Было ясно, что писали они под диктовку.
Хорошенькая молодая девушка предложила свои услуги и поехала в Буэнос-Айрес. Её сопровождали отец и брат - оба агенты Скотленд-Ярда. Они благополучно возвратились, добыв все необходимые сведения.
Джоз Сильва был арестован. Когда в ходе следствия проявились дополнительные пикантные подробности, то восемнадцать месяцев каторжных работ и двадцать пять ударов девятиконечным бичом стали для Джоза суровой, но неотвратимой реальностью.
Эта гроза прошла мимо Юлия Левенгру, наслаждавшегося уютом и покоем в своём миниатюрном домике на окраине Найтсбриджа. Продолжал благоденствовать и его сообщник Гейнрих Люис. Это они финансировали Джоза и массу других "джозов", но до них добраться было не просто.
- М-да… Жаль парня, но ничего не поделаешь, - вздохнул Левенгру, посасывая сигару.
Гейнрих тоже вздохнул. Хотя оба они были довольно толсты, он казался ещё полнее, так как был ниже ростом. Он подошёл к камину и взял в руки фотографию, на которой была изображена необычайно красивая девушка в вечернем платье.
- Твоя дочь, Юлий, прекрасна до… Будь я моложе лет на тридцать…
- Если уж я решусь отдать её кому-то, этот счастливец будет по меньшей мере…
- Пэром Англии, - подхватил Гейнрих, - что ж, придётся смириться, так и быть.
Оба рассмеялись.
Мистер Левенгру был вдовцом. Жена его умерла, когда Валерия была ещё ребенком. Никогда не узнает гордая восемнадцатилетняя красавица, сколько душ было загублено, сколько судеб растоптано для того, чтобы воспитать её в неге и роскоши!
Отец её был акционером двадцати трёх баров и увеселительных клубов, разбросанных по всей Бразилии и Аргентине.
Он выплюнул кусочек табачного листа.
- Жаль Джоза, но… жизнь не стоит на месте. Уже нашёлся кандидат.
- Кто он?
Юлий вынул из кармана конверт и протянул Гейнриху. Взглянув на обратный адрес, тот побледнел как полотно.
- Что с тобой, Гейнрих?
- Ты… знаешь, кто это?
Юлий покачал головой.
- Откуда мне знать? Довольно и того, что он - испанец и…
Гейнрих посмотрел на него отсутствующим взглядом.
- Могу я взглянуть на письмо? - Он вынул письмо из конверта и быстро пробежал глазами.
- Приходилось ли тебе слышать о "Четырёх Справедливых"?
Юлий нахмурился.
- Я что-то читал о них много лет назад… Они, должно быть, погибли… А к чему ты спрашиваешь?
- Они живы! - резко ответил его собеседник. - Правительство их помиловало. Они даже имеют собственную контору на Керзон-стрит.
И покуда он излагал бурную историю Справедливых, лицо Юлия Левенгру приобретало серо-землистый оттенок.
- Но как они могли пронюхать… это… Это чудовищно…
Деликатный стук в дверь прервал его речь. Вошедший лакей подал на серебряном подносе визитную карточку. Надев очки, Юлий взял её, прочёл, секунду помедлил и глухо произнёс:
- Проведите его наверх.
- Леон Гонзалес, - сказал Гейнрих почти шепотом, когда дверь закрылась.
- Видишь небольшой треугольничек в углу карточки? Точно такой же красуется над входной дверью их дома на Керзон-стрит. Это он!
Леон Гонзалес быстро вошел в комнату. Несмотря на седые виски, он был по-юношески подвижен. Острое, почти аскетическое лицо светилось энергией и жизнелюбием.
- Мистер Левенгру… - начал он, холодно кивнув в сторону Юлия.
- Откуда вы знаете меня? - спросил тот, напряжённо улыбаясь.
- Я вас вижу впервые, а вот мои друзья настолько вас изучили, что с поразительной точностью нарисовали ваш портрет вчера вечером на обеденной скатерти, чем вызвали справедливое негодование нашей домохозяйки.
Левенгру насторожился: в этих смеющихся глазах сквозил ледяной холод.
- Чем могу служить, мистер Гонзалес?
- Прежде всего хочу попросить прощения за эту маленькую мистификацию…
Левенгру нетерпеливо кивнул.
- Я хочу предложить вам, мистер Левенгру, положить конец существованию вашего… предприятия, причём в самое кратчайшее время.
- Но…
- Иначе вы станете очень… несчастным человеком, мистер Левенгру.
Опустив руку в карман пальто, он быстрым движением вынул листок бумаги и развернул его.
- Список тридцати двух девиц, попавших в ваши заведения за последние два года, - сказал он. - Прочтите и покажите вашему другу. Копия у меня есть. Кстати, этот список - плод шестимесячных допросов и розысков. Поэтому прошу отнестись к нему со всей серьёзностью.
Левенгру, не читая, швырнул бумагу на пол.
- Если у вас ко мне нет больше дел…
- Друг мой, - голос Леона стал почти воркующим. - Вы немедленно пошлёте срочные телеграммы вашим управляющим о распоряжении отпустить на волю этих девиц, выплатив им соответствующую компенсацию и снабдив их билетами до Лондона, причём в первом классе.
Левенгру порывисто шагнул к звонку и нажал кнопку.
- Вы либо не в своём уме, либо… Короче, у меня нет времени…
- У вас слишком мало воображения. Жаль, - медленно произнёс Гонзалес.
Вошёл лакей. Левенгру небрежным жестом указал на Леона.
- Проводите этого господина к выходу.
Леон насмешливо окинул взглядом обоих толстяков, так же насмешливо поклонился и вышел.
- Боже мой! Боже мой! - голос Гейнриха срывался Он забегал по комнате, отчаянно жестикулируя. - Что же делать?
- Успокойся, друг мой, - овладевший собой Левенгру говорил почти покровительственно. - Чем может быть опасен этот жалкий авантюрист? Обратится в полицию? Пусть!
- Ты безумец! - завопил Гейнрих. - Какая полиция? Какая полиция? Разве они нуждаются в полиции? Да они сами…
- Тсс, - прошептал Юлий.
Он услышал в передней шаги дочери.
- Папа, - сказала она с упрёком, - ты опять ссоришься с дядей Гейнрихом?
Наклонившись, она поцеловала отца в лоб.
- Никакой ссоры не было, моя дорогая. Просто Гейнрих сверх всякой меры озабочен пустяками. Представляешь, он ещё такой ребенок…
Она охорашивалась у огромного зеркала, мурлыкая игривую мелодию.
- Знаешь, папа, сегодня у леди Эсфири я познакомилась с очень милым человеком. Его зовут Гордон. Ты его знаешь?
- Я знаю многих, носящих это имя… А почему ты спрашиваешь? Он… ухаживал за тобой?
Она беззаботно рассмеялась.
- Папочка, ему ведь почти столько же лет, сколько тебе. Просто он такой забавный…
Юлий проводил её до парадной двери, подождал, пока ее автомобиль не скрылся из виду, и вернулся к своему компаньону.
В театре Валерия оказалась в окружении молодых людей, наперебой демонстрирующих перед ней галантность и остроумие. Ложа была переполнена, молодые люди были веселы до бесшабашности. Она испытала даже некоторое облегчение, когда её пригласил выйти величественный камердинер.
- Вас спрашивает какой-то джентльмен, мисс.
- Меня? - спросила она удивлённо и, выйдя в вестибюль, оказалась лицом к лицу с элегантным мужчиной средних лет.
- Мистер Гордон! - воскликнула она. - И вы здесь!
Он держался подчеркнуто сухо.
- Я должен сообщить вам довольно неприятную весть, мисс Левенгру.
Она побледнела.
- Надеюсь, не об отце?
- К сожалению, да.
- Что случилось?