Иногда такое все-таки случалось. Но обычно вор, который крадет ценные бумаги, как раз там и работает, и для этого имеются веские причины. Все акции, облигации, так же как и долларовые банкноты, имеют серийные номера. Самый доступный способ украсть ценные бумаги и доставить руководству конторы и полиции головную боль – это устроиться на работу в такую контору и подделать записи, чтобы начальство не узнало о краже. Что касается бумаг на предъявителя, то для жуликов типа Энтони Вигано, видимо, не представляет трудностей с помощью своих экспертов и каналов изменить номера и реализовать облигации законным образом, но, чтобы украсть их, опять-таки нужно было работать на Уолл-стрит в одной из финансовых контор.
Но даже если бы нам удалось со стороны проникнуть в контору и очистить ее хранилище, мы рискуем нарваться на охрану, и тогда черта с два выскочишь оттуда с добычей. Несколько лет назад в здешних местах закрылся один из банков, и на освобожденную площадь должен был въехать какой-то ресторан. Однако сначала пришлось вывозить сейфы из хранилища, и все чертовски намучились с этим делом. Мало того, что в нем оказалось полно проводов от сигнализации, мало того, что там были бетонные стены толщиной шестнадцать дюймов, вдобавок усиленные металлическими прутьями, так еще во всю длину хранилища тянулись две стены, а пространство между ними, как оказалось, заполнял ядовитый газ. Рабочие, разбиравшие эти перегородки, вынуждены были работать в противогазах.
По-моему, стремление хозяев конторы обеспечить сохранность своих богатств на этот раз уже выходило за рамки здравого смысла.
Тем не менее мы с Джо имели некоторое преимущество по сравнению с обыкновенными взломщиками сейфов или нечестными служащими. У нас была возможность доступа к материалам полицейского управления, к закрытой информации, в частности о системе сигнализации и других мерах охраны, организованных в конкретной финансовой конторе, на которой мы решили остановиться.
Одна из этих контор, показавшаяся нам многообещающей, называлась "Паркер, Тобин, Итспул и К°". Помещалась она в многоэтажном офисном здании на углу Джон-стрит и Перл-стрит, и в один прекрасный день я двинулся туда осмотреться.
В здании оказался типичный для этого района небольшой вестибюль – не любят финансовые воротилы понапрасну разбрасываться дорогостоящей площадью, – и в нем три лифта. Облюбованная нами контора, "Паркер и пр., и пр.", занимала шестой, седьмой и восьмой этажи, но я уже знал, что мне нужен седьмой этаж, так как к тому времени нарыл в управлении полиции схему системы сигнализации.
В лифте было битком народу, и на седьмом этаже нас вышло трое. Это меня устраивало, потому что давало мне возможность поболтаться там и все разнюхать, пока остальные двое, сразу направившись к стойке, будут заниматься своими делами.
Двери лифта выходили в довольно просторный, широкий зал, во всю длину разделенный стойкой, доходящей до уровня груди. Организация охраны казалась типичной для крупной конторы. За стойкой находились два вооруженных частных охранника в форме. За ними на стене красовалась доска с крючками, на которых висело штук двадцать пластиковых идентификационных пластинок служащих, да еще оставались свободные крючки, числом приблизительно до сотни. На каждой пластинке имелась фотография служащего, которому она принадлежала, с его подписью под ней. Вверху справа, на более короткой стене находились шесть видеомониторов, каждый из которых показывал разные помещения конторы: на одном из них можно было видеть этот зал для посетителей и мою персону, торчащую посередине". Над шестью мониторами расположилась видеокамера, медленно вращающаяся то в одну, то в другую сторону, наподобие вентилятора. На противоположной стене, слева от меня, висела еще одна доска с крючками, меньше первой, и на ней штук двадцать пластинок с крупной надписью "Посетитель". Двери в обоих концах зала вели в служебные помещения.
За стойкой шла кипучая деятельность. Входящие сотрудники снимали с доски свои таблички, выходящие возвращали их на место, то и дело появлялись посыльные с толстыми пакетами из плотной бумаги. Чтобы рассмотреть это все, у меня ушло минуты две.
Во-первых, я обратил внимание на то, что за людьми, подходившими к стойке, присматривал только один охранник. Второй, прислонившись к стене, внимательно следил за залом; наблюдал за посетителями, поглядывал на мониторы и все время был настороже, тогда как его напарник занимался более конкретной работой.
Во-вторых, эти мониторы. Изображение на них было черно-белым, но картинки получались очень четкими и ясными. Хорошо просматривалось, как люди ходят из одного помещения в другое, и даже можно разглядеть их лица. И я знал, что такое же изображение на шести мониторах дублируется, вероятно, в трех-четырех помещениях на этом этаже: в кабинете босса, у начальника охраны, в каморке перед хранилищем, может, где-то еще.
И скорее всего, все происходящее в конторе записывалось на видеопленку. Теперь многие перешли на видеопленку, с которой можно стереть ненужную запись и снова пустить ее в дело, как обычную магнитофонную ленту. Хозяева конторы могут хранить запись неделю, месяц или еще дольше, так что если позднее выяснится, что кто-то провернул грязное дело, они могут прокрутить пленку и определить, в какое время где кто находился.
– Я могу вам помочь?
Это спросил у меня тот охранник, который работал с посетителями, сейчас он смотрел прямо на меня из-за стойки. Голос у него был резким и нетерпеливым, но в нем не ощущалось подозрительности. Стараясь по возможности выглядеть невинно и туповато улыбаясь, я показал на монитор:
– Неужели это я там?
Бросив на экран раздраженный взгляд, он сказал:
– Да, это вы. Чем вам помочь?
– Я еще никогда не видел себя на экране, – простодушно ответил я.
Я смотрел на экран как завороженный, и, по правде говоря, так оно и было. Для этого случая я снова нацепил фальшивые усы и теперь поражался своему виду. Я стал совершенно другим человеком, едва себя узнавал.
Охранник начинал терять терпение. Он смотрел на меня через кипу толстых пакетов и снова спросил:
– Вы посыльный?
Я не хотел слишком долго болтаться здесь и надоедать ему, опасаясь, что меня могут запомнить. Кроме того, я уже видел все, что нужно, и не собирался проникать сегодня в служебные помещения.
– Нет, – сказал я. – Я ищу кабинет начальника кадров. Мне предлагают здесь работать.
– Это на восьмом этаже, – сказал охранник и ткнул пальцем, указывая на потолок.
– О! Значит, я не там вышел из лифта.
– Да, вы ошиблись.
– Спасибо, – сказал я, вернулся к лифту и нажал кнопку. В ожидании лифта я еще немного огляделся. Да, охраной можно было только восхищаться. И все-таки эта контора подавала нам самые большие надежды.
ТОМ
Не очень-то мне хотелось навещать Пола в больнице. Я вообще терпеть не могу больницы и госпитали, а особенно когда там лежит наш брат офицер полиции. Не нравится мне этот намек, что такое может случиться с каждым из нас.
Вы наверняка видели трансляцию футбольного матча по телевизору, а случалось вам обращать внимание на то, что происходит на поле, когда кто-нибудь из игроков получает травму? Он катается по земле, схватившись за коленку, и, может, один-два игрока подойдут посмотреть, что с ним, а остальные расходятся и делают вид, что у них какие-то проблемы с бутсами. Я-то точно знаю, что они испытывают. Их поведение вовсе не значит, что все они равнодушные и бесчувственные люди, просто это напоминает им, как легко они могут оказаться на месте травмированного игрока.
То же самое происходит и со мной. У меня было полно возможностей навестить Пола, но, пока я не успокоюсь и не перестану чувствовать себя виноватым перед ним, я не пойду к нему, хоть убей. Но вот я наконец тащусь в больницу, а говорить нечего, и мы все, друзья раненого, сидим у его постели и смотрим какую-нибудь мыльную оперу по телику. Удивительно, что в машине во время дежурства у нас всегда найдется о чем поболтать, но только не в госпитале. Госпиталь – совершенно безнадежное место для разговора.
И вот я снова в больнице и хожу туда-сюда около кровати. Пол лежал в палате на двоих, но сейчас вторая койка пустовала. Из окон открывался роскошный вид на глухую кирпичную стену. Если подойти ближе, к самому окну, внизу можно увидеть зеленый газон. Но если бы Пол мог стоять у окна, то не лежал бы сейчас на койке, а так он только и мог видеть эту мрачную кирпичную стену.
Укрепленный на стене телевизор работал, но звук был выключен. Пол сидел на кровати, окруженный газетами и журналами, и украдкой посматривал в сторону телевизора.
Я силился придумать тему для разговора. Просто не выношу неловкого молчания.
– Слушай, Джо, – сказал Пол, – если хочешь идти, не стесняйся, все в порядке.
Я перестал расхаживать и притворился заинтересованным:
– Нет, нет, все нормально. Какого черта! Пусть Лу покатается один.
Лу был новичком, которого мне дали в напарники вместо Пола.
– Ну как он? – спросил Пол.
– Нормально, – сказал я и пожал плечами. Лу меня мало интересовал. Затем, чтобы оживить разговор, я добавил:
– Только он слишком серьезно относится к работе. Хорошо бы ты поскорее вернулся.
– Мне бы этого тоже хотелось. – Пол усмехнулся:
– Ты не поверишь, но мне хочется на работу!
– Я бы поменялся с тобой местами пару раз.
Он вдруг начал скрести больную ногу через простыню:
– А говорили, что больше она не будет зудеть.
– Я еще не видел доктора, – сказал я, – который что-нибудь понимал бы в своем деле. – Кивком я указал на пустую кровать. – Хорошо еще, что этот старый зануда больше не скрипит здесь. Его выписали?
– Нет, – ответил Пол. – Он умер.
Пол продолжал с ожесточением чесать ногу.
– Интересно, наверно, было.
– Среди ночи. – Пол перестал скрестись и зевнул. – Взял и упал с кровати. Разбудил меня и до черта напугал.
– Веселый у тебя получается отдых, – сказал я и подумал:
"А у нас получается веселенький разговор".
– И не говори!
Больше мне нечего было сказать о старике, замертво упавшем с больничной кровати, поэтому в комнате опять повисла давящая тишина. Я поднял голову посмотреть на экран, там показывали парня, который плавал в цистерне с фекалиями. По телевизору часто показывают невероятную гадость.
Пол ерзал на постели, не зная, куда приткнуть больную ногу, и несколько журналов соскользнули и с шумом шлепнулись на пол. "Как этот старик", – подумал я.
– Ну, парень, у меня совершенно затекла задница, – сказал Пол. Он никак не мог устроиться поудобнее. – Прямо всю колет, представляешь?
– Представляю, – сказал я, поднял журналы и сунул ему на одеяло. – Попробуй перевернуться на другой бок. Еще здорово помогает, когда лежишь на медсестре.
– Ты хоть заметил, какие они здесь все страшные?
– Да видел уже.
Вот и весь разговор. Я снова посмотрел на экран, реклама уже закончилась – я надеялся, что кадры с тем парнем были рекламным роликом, – что там еще показывают? Больничная палата, один парень лежит в постели, а другой ходит, разговаривая с ним.
– Смотри, мы с тобой на экране, – сказал я.
– И у парня, что в кровати, амнезия. Я воззрился на него:
– Откуда ты это взял? Он усмехнулся:
– Я забыл.
Больше просто не о чем было говорить. Господи, я же знал, что разговаривать в больнице просто невозможно. Пол задумчиво смотрел на пустую кровать.
– Знаешь, что мне приходит в голову, когда я думаю о нем? – спросил он.
– Что, старина?
– Он всегда говорил, что еще ничего не успел сделать. – Пол взглянул на меня с кривой улыбкой. – Он считал, что попусту прожил свою жизнь. Вообще-то он был очень старым, но мечтал только о том, чтобы поскорее выздороветь и выписаться отсюда, чтобы начать что-нибудь делать.
– Что именно?
– Он не знал, старый бедолага. – Пол пожал плечами. – Думаю, просто что-нибудь другое, не то, чем он раньше занимался.
Я смотрел на пустующую кровать и ясно представлял себе, как старик падает с нее на пол. Интересно, кем он работал.
Глава 9
В субботу друзья не работали и на двух машинах отправились со своими семьями на Джонс-Бич. Здесь было жарко и, как всегда, многолюдно, но дети радовались случаю искупаться в настоящем океане, вместо домашнего бассейна, и вдоволь повозиться в песке, а жены тем более с удовольствием воспользовались предлогом вылезти из дома. Том и Джо тоже ничего не прогадали от семейного выезда, так как вовсю наслаждались лицезрением множества полуобнаженных стройных женщин в купальниках.
Через какое-то время приятели оказались в одиночестве, лежа на одеялах, расстеленных подальше от берега. Мэри и Грейс возились с малышами у самой воды, а остальная ребятня возбужденно носилась по пляжу, самозабвенным визгом внося свою долю в шумную многоголосицу. Том лежал на животе, опершись подбородком на сложенные руки, и глазел на девушек в соблазнительных бикини, а Джо сидел рядом, скрестив ноги и читая газету.
Обсуждение предстоящего ограбления превратилось для них в своего рода развлечение, вроде того, как иногда два взрослых человека с увлечением играют в детскую железную дорогу. Том продолжал заниматься финансовой конторой и вообще Уолл-стрит, изыскивая подходящий способ проникновения в вожделенное хранилище и путь к безопасному отступлению, собирал карты делового района, записывал подробные описания системы охраны в различных конторах. Джо наведывался в досье департамента полиции в поисках информации о взломщиках сигнальных систем и других специфических сведений, собранных полицией в связи с преступлениями в этом районе. У обоих набрались целые кипы бумаг – карт, схем, записей и списков, – под которыми можно было похоронить целого кита и которые они прятали в подвале Тома, заперев их в чулане для вина. После долгих размышлений они нашли, что это самое надежное место, потому что туда никто не ходил, а единственный ключ от винного погребка всегда находился у Тома. У Мэри тоже был когда-то ключ, но несколько лет назад она его потеряла и не стала заказывать другой просто потому, что не нуждалась в нем.
Постепенно планирование ограбления подходило к концу. Когда они впервые заговорили о нем, у них не было никаких конкретных идей, оно являлось всего лишь интересной и даже забавной темой для разговоров по дороге на работу и обратно. Но теперь дело приобретало осязаемые очертания, и друзья конкретно занимались его подготовкой. Они уже провели разговор с мафией, изучали подходы к различным финансовым конторам, составляли их списки и хранили различные сведения о них, обсуждали возможные способы операции.
Все эти дни мысль об ограблении не оставляла приятелей, она придавала интерес жизни. Они продолжали размышлять об операции и сейчас, на пляже.
– Ого, смотри, что я вычитал, – сказал Джо, щелкнув по газете пальцем. – Мы не должны совершать это семнадцатого.
,Разомлевший на солнышке Том не отрывал взгляда от молодых кобылок в разноцветных купальниках, но он сразу понял, о чем идет речь, и спросил:
– Почему ты так решил?
– А потому что в этот день будет парад в честь астронавтов. Том сразу представил себе узкие улочки, запруженные толпами народа:
– М-да, денек неподходящий!
Джо сложил газету и раздраженно отбросил ее в сторону:
– Черт возьми, когда же мы все-таки займемся самим делом?
Том безразлично дернул плечом, продолжая баловать себя лицезрением прелестных фигурок загорелых купальщиц:
– Ну, когда придумаем, как это сделать. Ты только посмотри на эту козочку с волейбольным мячом.
Но Джо просто не мог болтать на посторонние темы.
– Пошла она к черту со своим мячом! – резко рявкнул он.
– Я бы с удовольствием пошел вместе с ней хоть к черту, – мечтательно протянул Том.
– Слушай, Том, – понизив голос, напряженно сказал Джо и с силой скомкал газету.
Том перевернулся на бок и взглянул на друга. Его состояние удивило Тома, который еще не сбросил с себя блаженную лень, ощущая полную гармонию с окружающим миром.
– Что это вдруг с тобой? – спросил он.
А с Джо происходило то, что он не мог избавиться от назойливого видения того старика, который умер в больнице, скатившись с кровати. Когда он об этом думал, ему казалось, что бедный старик сделал отчаянный рывок к жизни и – упал замертво. Он опоздал – для него жизнь кончилась. Вообще Джо тоже любил поглазеть на девочек, но последние несколько дней его одолевали думы о быстротечности времени.
Но он не смог бы вразумительно рассказать о своем состоянии, в результате его объяснений Том, скорее всего, решил бы, что приятель сходит с ума или ни с того ни с сего превратился в наивного идиота. Поэтому Джо, раздраженный и сердитый сам на себя, просто пожал плечами:
– Ничего со мной не случилось. Только мне не нравится, что мы все ходим вокруг да около, а дело не двигается с места.
Сердитый тон друга озадачил Тома – казалось, Джо готов воспользоваться любым предлогом и поссориться.
– А что ты хочешь делать? – спросил Том, желая прояснить ситуацию.
– Я говорю про ограбление, – упрямо сказал Джо. – Хоть бы на шаг приблизиться к нему.
Он яростно стукнул кулаком по одеялу.
– Понятно. – Том старался не выдать закипавшего в нем ответного раздражения. – И каким же образом?
– Ты занимался конторами, так что расскажи, что ты там выяснил.
Том принял сидячее положение, неохотно расставаясь с воскресной расслабленностью:
– Выяснил, что там очень серьезная обстановка.
– Поподробнее, давай о деталях.
Джо изнемогал от бездействия, ему необходимо было сознавать, что дело движется вперед.
– Ну, – сказал Том, – во-первых, половина контор нам не подходит.
– Почему?
– Среди них есть две конторы, которые имеют охрану, то есть кроме той, что дежурит у входа. А в двух других есть клетки и хранилища.
– Какая еще клетка?
– Так называется место, где работают с бумагами, где принимают и отправляют все эти акции и облигации. А хранилище – подвал, где их хранят.
– Тогда он-то нам и нужен, – сказал Джо. Он жаждал ясности: простых вопросов и ясных и четких ответов на них.
– Правильно, нам нужен подвал, но в половине этих контор подвал связан с клеткой, которая находится на одном из верхних этажей, телекамерами.
– Ого! – разочарованно воскликнул Джо.
– Видишь ли, в чем тут проблема, – сказал Том. – Когда мы займемся с тобой охраной в подвале, какой-нибудь тип на седьмом этаже нас увидит. И еще получит картинку.
– Картинку?
– У них все записывается на видеоленту, которую продемонстрируют жюри, когда нас будут судить, – кисло улыбнулся Том и вздохнул.
– Ладно. Тогда те конторы, где есть эти клетки и подвалы на разных этажах, просто вычеркиваем, и дело с концом.
– Не так-то это просто, потому что в других, где и клетка и хранилище на одном этаже, все равно везде маячат охранники и все равно все просматривается на мониторах.
Джо озабоченно нахмурился: ему не понравился ни один из двух вариантов.
– А что, у них у всех теперь завелись эти телекамеры? Том уныло кивнул: