И Бо удалилась, пожелав "спокойной ночи" и оставив Иннес завершать интервью. Люси нашла, что Мэри привлекательна и очень умна, но что-то в ее поведении чуть-чуть смущало. Она не давала себе труда улыбаться, если ей не было весело, и хотя настроена она была дружески и спокойно, не делала никаких усилий, чтобы развлекать гостью. В академических и литературных кружках, которые в последнее время часто посещала Люси, это осталось бы незамеченным, но в веселом оживленном мире колледжа это выглядело почти как отпор. Почти. Конечно же, не было и намека на отпор в интересе, который проявила Иннес к ее, мисс Пим, книге - Книге - и к ней самой.
Теперь, сидя в тени кедра и глядя на Иннес, Люси думала о том, были ли у Мэри Иннес основания сомневаться в том, что жизнь - очень веселая штука. Люси давно гордилась своей способностью определять характер человека по чертам его лица и теперь готова была держать любое пари, что не ошибется. Ей, например, никогда не приходилось встречать человека, брови которого начинались бы у самой переносицы и взлетали вверх к вискам, и не обнаружить, что он отличается несговорчивым характером и склонен к интригам. А кто-то - кажется, Иан Гордон? - заметил, что в толпе, собравшейся вокруг оратора в парке, слушать его оставались люди с длинными носами, а с короткими - уходили. Поэтому теперь, глядя на низкие брови и решительно сжатые губы Мэри Иннес, Люси размышляла, не пришлось ли их хозяйке отказаться от всякого намека на улыбку в виде компенсации за сконцентрированность на достижении поставленной цели. Это было вообще чем-то не современное лицо. Это было - что это было?
Иллюстрация в книге по истории? Портрет в картинной галерее? Во всяком случае, не лицо преподавательницы физкультуры в женской школе. Определенно - нет. Именно вокруг таких лиц, как у Мэри Иннес, создавалась история.
Из всех девушек, которые постоянно обращались к Люси и тут же отворачивались, продолжая болтать и подшучивать друг над другом, только две не вызывали симпатии с первого же взгляда. Первым было лицо Кэмпбелл, слишком податливое, со слишком мягким ртом, выражавшее готовность сделать все для всех. Второе принадлежало девушке по фамилии Роуз; веснушчатое, со сжатыми губами и наблюдательными глазами.
Роуз опоздала к чаепитию, и в момент ее прихода все почему-то замолчали. Люси это напомнило внезапную тишину, которая наступает среди стаи щебечущих птиц, когда над ними начинает кружить ястреб. Однако в молчании девушек не было никакой нарочитости, никакой злобы. Как будто паузой в разговоре они отметили ее прибытие, только никто из них не стал приглашать ее присоединиться к той или иной группе.
- Боюсь, я опоздала, - проговорила Роуз. И в наступившей на миг тишине Люси уловила чей-то краткий комментарий: "Зубрила!", из чего сделала вывод, что мисс Роуз была не в состоянии оторваться от учебников. Нэш представила ее, Роуз опустилась на траву рядом с остальными, и беседа потекла дальше. Люси, всегда сочувствовавшая тому, кто оказывался лишним, поймала себя на том, что ей жаль новоприбывшую. Однако, внимательнее присмотревшись к чертам лица мисс Роуз - уроженки Севера, Люси пришла к убеждению, что тем самым тратит впустую добрые чувства. Если Кэмпбелл, розовая и хорошенькая, выглядела слишком уступчивой, чтобы казаться привлекательной, то Роуз была ее противоположностью. Только бульдозер, почувствовала мисс Пим, мог бы сдвинуть с места мисс Роуз.
- Мисс Пим, вы не попробовали моего торта, - заявила Дэйкерс, которая без всякого смущения присвоила себе право обращаться с Люси, как со старой знакомой, и теперь сидела, прислонившись спиной к ее стулу и вытянув перед собой прямые, как у куклы, ноги.
- А который ваш? - спросила Люси, рассматривая коробки с разнообразными сладостями, выделявшиеся на фоне приготовленных в колледже бутербродов и "воскресных" булочек с изюмом, как костюмы от Крида на деревенской ярмарке.
Вкладом Дэйкерс, как оказалось, был многослойный шоколадный торт с сахарной глазурью. Люси решила, что во имя дружбы (а также чуть-чуть из чревоугодия) на сей раз она забудет про свой вес.
- Вы всегда сами покупаете сласти к воскресному чаю?
- О нет, это в вашу честь.
Нэш, сидевшая по другую сторону Люси, засмеялась.
- Вы видите перед собой, мисс Пим, все скелеты из шкафов. Нет ни одной студентки-физкультурницы, которая не была бы Тайным Едоком.
- За все время пребывания в колледже, дорогие мои, не было ни одной минуты, чтобы я не умирала от голода. Только стыд заставляет меня перестать есть за завтраком, а через полчаса я уже так голодна, что готова съесть коня в гимнастическом зале.
- Поэтому наше единственное преступление и состоит в… - начала Роуз, но Стюарт ткнула ее в спину так сильно, что та почти упала лицом в траву.
- Мы выложили вам под ноги свои мечты, - со смехом сказала Нэш, как бы сглаживая недоконченную фразу Роуз. - И уверяю вас, это славный толстый ковер из углеводов.
- Наш конклав собирался еще по одному очень серьезному поводу - надо ли нам одеться ради вас, - проговорила Дэйкерс, нарезая шоколадный торт и не подозревая, что опять допустила оплошность. - Но мы решили, что для вас это вряд ли имеет большое значение. - И поскольку раздался смех, поспешно добавила: - В самом лучшем смысле, я хочу сказать. Мы решили, что вы примете нас такими, какие мы есть.
На девушках была самая разнообразная одежда - в соответствии со вкусом каждой и требованием момента. Кое-кто был в шортах, кое-кто в голубой полотняной тунике для игр, а кое-кто в тонких шелковых платьях пастельных тонов, подходящих к случаю. Шелков в цветах не было. Детерро пила чай с монахинями монастыря в Ларборо.
- Кроме того, - заявила Гэйдж, похожая на голландскую куклу и оказавшаяся той темноволосой головкой, которая появилась в окне, выходившем во двор, вчера в половине шестого утра, просила бросить чем-нибудь в Томас и тем положить конец воплям Дэйкерс, - кроме того, как бы сильно мы не хотели оказать вам честь, мисс Пим, у нас на счету каждая минута; ведь выпускные экзамены ужасно близко. Даже такому моментально меняющему костюмы артисту, как П.Т.Старший, требуется целых пять минут, чтобы переодеться в воскресное парадное платье; так что принимая нас в наших лохмотьях, вы внесли вклад, - она приостановилась на минуту, подсчитывая что-то в уме, - внесли вклад в сумму знаний о человеке в количестве одного часа и двадцати минут.
- Можешь вычесть оттуда мои пять минут, дорогая, - объявила Дэйкерс, ловко подбирая языком потекшую сахарную глазурь (чтобы она не упала), - я всю вторую половину дня провела, стараясь выучить кору головного мозга, и единственный результат - твердое убеждение, что у меня лично она отсутствует.
- У тебя обязательно есть кора головного мозга, - произнесла Кэмпбелл, буквалистка-шотландка, протяжным глазговским говором, похожим на густой сироп, стекающий с ложки. Никто, однако, не обратил внимания на эту констатацию факта.
- Лично я думаю, что самое отвратительное в физиологии - это villi, - сказала О'Доннел. - Подумайте только, что надо нарисовать сечение чего-то, что имеет в высоту одну двадцатую дюйма и состоит из семи отдельных частей!
- А вы должны так подробно знать строение человека? - спросила Люси.
- Во вторник утром должны, - ответила соня Томас. - Потом мы можем забыть это на всю жизнь.
Люси, вспомнив, что в понедельник утром она хотела пойти в гимнастический зал, поинтересовалась, прекращаются ли тренировки на ту неделю, что идут выпускные экзамены. О нет, заверили ее. Не прекращаются, потому что Показ состоится через две недели. Показательные выступления по рангу занимают место сразу после выпускных экзаменов.
- Все наши родители приедут, - сказала одна из Апостолов, - и…
- Родители всех, хочет она сказать, - поправила ее Второй Апостол, - и из соперничающих с нами колледжей, и все…
- Все сливки из Ларборо, - вставила третья. Похоже, когда одна из Апостолов разражалась речью, другие автоматически следовали ее примеру.
- И все "шишки" из округа, - заключила четвертая.
- Убийство, - подвела за всех итог первая.
- Мне нравится показ, - сказала Роуз. И снова ответом было странное молчание.
Не враждебное. Просто отстраняющее. Без всякого выражения все посмотрели на Роуз и отвели глаза. Никто не прокомментировал то, что она сказала. Их безразличие превращало ее как бы в человека на необитаемом острове.
- Мне кажется, это приятно - показать людям, что мы умеем делать, - добавила Роуз, как будто оправдываясь.
Они и это пропустили мимо ушей. Никогда раньше не встречалась Люси с этим английским молчанием-отрицанием в его чистом виде, во всей его жестокости. Она вся съежилась от испытываемого сочувствия к Роуз. Но Роуз была толстокожей. Она осмотрела тарелки, стоявшие перед ней, и протянула руку к ближайшей.
- А чая не осталось? - спросила она.
Нэш нагнулась к большому коричневому чайнику, а Стюарт подхватила нить разговора, там, где ее оставили Апостолы.
- Вот что действительно убийство - так это ждать, что ты вытащишь из лотереи мест.
- Мест? - переспросила Люси. - Вы имеете в виду работу? Но почему лотерея? Вы ведь уже знаете, куда вы обращались, не так ли?
- Мало кому из нас приходится давать объявления, - пояснила Нэш, наливая очень крепкий чай. - Обычно бывает очень много запросов. Школы, где и раньше работали учительницы гимнастики, окончившие Лейс, когда у них появляется вакансия, просто пишут мисс Ходж и просят ее рекомендовать кого-нибудь. Если случается, что это очень высокий и ответственный пост, она может предложить его кому-нибудь из бывших выпускников, кто хочет сменить место. Но как правило вакансии заполняются оканчивающими студентками.
- И они получают очень выгодного работника, - сказала одна из Апостолов.
- Никто не работает так много, как тот, для кого это первое место.
- И за меньшие деньги, - добавила третья.
- Или с большей отдачей, - заключила четвертая.
- Так что, видите, - сказала Стюарт, - самый мучительный момент за все время обучения - когда тебя вызывают в кабинет мисс Ходж и говорят, какова будет твоя судьба.
- Или когда твой поезд отходит от Ларборо, а тебя вообще никуда не послали! - произнесла Томас, перед глазами которой явно мелькало видение, как она, оставшись без работы, вынуждена будет вернуться жить в свои родные горы.
Нэш откинулась на пятки и улыбнулась Люси.
- Все совсем не так уж мрачно. Некоторые из нас уже обеспечены местами, так что вообще выбывают из соревнования. Хэсселт, например, возвращается в Южную Африку и будет работать там. А Апостолы en masse выбрали медицинскую работу.
- Мы собираемся открыть клинику в Манчестере, - объяснила первая.
- Очень сырое место. Там люди часто болеют ревматизмом.
- Там полно калек.
- И военных, - добавили остальные три автоматически.
Нэш подарила их благосклонной улыбкой.
- А я вернусь в свою старую школу тренером по спортивным играм. А Нат - а Детерро, конечно, не нужна работа. Так что не очень многим придется подыскивать места.
- А я вообще не получу диплом, если не вернусь к изучению печени, - сказала Томас, и ее карие глаза-бусинки сверкнули на солнце. - Что за способ проводить летние вечера.
Все лениво пошевелились, как бы выражая протест, и снова стали болтать. Однако напоминание о близком будущем задело всех, они начали собирать свои вещи и одна за другой медленно уходить по залитой солнцем траве, похожие на безутешных детей. И в какой-то момент Люси обнаружила, что осталась наедине с запахом роз, жужжанием насекомых и горячим мерцающим светом солнца, заливающим сад.
Около получаса сидела она, наслаждаясь этой дивной картиной, наблюдая за тем, как тень от дерева медленно сползает с ее ног. Потом вернулась из Ларборо Детерро; она медленно шла по подъездной аллее, сама воплощенная элегантность с Rue de la Paix; она являла собой резкий контраст обществу кувыркающейся на траве и распивающей чай молодежи, среди которой Люси провела этот час. Детерро увидела мисс Пим и, свернув, подошла к ней.
- Ну как, - спросила она, - вы провели время с пользой?
- Я не искала пользы, - ответила Люси немного резко. - Это был один из самых счастливых дней в моей жизни.
Нат Тарт стояла, рассматривая ее.
- Мне кажется, вы очень хороший человек, - сказала она совсем не к месту и ушла, не спеша, по направлению к дому.
А Люси неожиданно почувствовала себя совсем девочкой, и ей совсем не понравилось это ощущение. Как смеет этот ребенок в цветастом платье заставлять ее чувствовать себя неопытной и глупой!
Она решительно встала и пошла искать Генриетту, пошла напомнить себе, что она - Люси Пим, которая написала Книгу, читала лекции в ученых обществах, что ее имя есть в "Кто есть кто" и что она признанный авторитет в том, что касается работы человеческого сознания.
V
- Что в колледже является преступлением? - спросила мисс Пим Генриетту, когда они после ужина поднимались наверх. Остановившись на лестничной площадке у большого окна в эркере, чтобы посмотреть вниз, на маленький четырехугольник двора, они пропустили вперед остальных, направлявшихся в гостиную преподавателей.
- Пользоваться гимнастическим залом, чтобы срезать путь к беговой дорожке, - не раздумывая, ответила Генриетта.
- Нет, я имею в виду настоящее преступление.
Генриетта пристально посмотрела на мисс Пим. Через минуту она сказала:
- Моя дорогая Люси, когда человек работает как каторжный, как работают эти девушки, у него нет времени придумывать преступление и нет сил осуществить его. А что заставляет тебя думать на такую тему?
- Кое-что сказанное сегодня за чаем. Об их "единственном преступлении". Что-то имеющее отношение к постоянно испытываемому голоду.
- Ах, это! - выражение лица Генриетты прояснилось. - Кража пищи. Да, время от времени мы сталкиваемся с этим. В любом обществе, вроде нашего, всегда найдется кто-нибудь, у кого недостанет сил противостоять искушению.
- Ты имеешь в виду пищу из кухни?
- Нет, из комнат студенток. Такое преступление совершают Младшие и обычно все это проходит само собой. Понимаешь, это - не признак порочности. Просто слабая воля. Студентка, которой и в голову не придет взять деньги или какую-нибудь безделушку, не может устоять перед куском пирога. Особенно если это - сладкий пирог. Они расходуют так много энергии, что их тело просто кричит, прося сахару; и хотя их никто не ограничивает за столом, они всегда голодны.
- Да, они очень много работают. А скажи, пожалуйста, какая часть из принятых заканчивает курс?
- Из этого набора, - Генриетта кивком указала вниз, где группа Старших брела через двор к лужайке, - заканчивают процентов восемьдесят. Это примерно средняя цифра. Те, кто отсеиваются, отсеиваются в первом семестре, ну, может, во втором.
- Но ведь не все, правда же? В такой жизни, как эта, бывают, наверно, несчастные случаи?
- О да, несчастные случаи бывают. - Генриетта отвернулась от окна и стала дальше подниматься по лестнице.
- Эта девушка, место которой заняла Тереза Детерро, с ней произошел несчастный случай?
- Нет, - ответила Генриетта коротко, - у нее был упадок сил.
Люси, подымаясь по ступеням в кильватере за широкой спиной своей подруги, узнала этот тон. Таким тоном Генриетта-староста обычно заявляла: "И смотрите, не сметь бросать галоши посреди раздевалки." Дальнейшее обсуждение не допускалось.
Генриетте, как следовало понимать, не хотелось, чтобы о ее любимом колледже думали как о Молохе. Колледж был широкими вратами в будущее для молодежи, заслуживающей этого; а если один или два человека видят в этих вратах скорее опасность, чем открывающуюся перспективу, - жаль, конечно, но на строителях врат это никак не отразится.
"Как в монастыре", сказала Нэш вчера утром. "Нет времени подумать о внешнем мире". И это было правдой. Мисс Пим наблюдала распорядок их дня. А накануне вечером, когда все шли на ужин, она видела, что обе дневные газеты лежали на студенческом столе нераскрытыми. Но ведь женский монастырь - это мирок не только узкий, но и очень спокойный. Без соперничества. Уравновешенный. А в этой сверх-беспокойной, дико напряженной жизни не было ничего от монастыря. Разве только погруженность в собственный мир, узость.
Да и был ли так уж узок этот мир, думала мисс Пим, с интересом глядя на собравшихся в гостиной. Если бы это был колледж иного типа, собрание было бы более однородным. В научном колледже оно состояло бы из ученых; в теологическом - из богословов. А в этой длинной прелестной комнате с ее красивыми "вещицами", мебелью, обитой вощеным ситцем, с ее высокими распахнутыми окнами, из которых лился вечерний воздух, наполненный запахами травы и роз, в этой комнате встретилось много миров. Мадам Лефевр, элегантно откинувшаяся на софе стиля ампир и курившая желтую сигарету в зеленом мундштуке, представляла театральный мир, мир грима, искусства и искусственности. Мисс Люкс, прямо сидевшая на жестком стуле, представляла академический мир, мир университетов, учебников и дискуссий. Юная мисс Рагг, разливавшая кофе, являла собой мир спорта, где занимаются физической работой, соревнованиями и не очень-то размышляют. А вечерняя гостья, доктор Энид Найт, одна из "приглашаемых", была из медицинского мира. Иностранный мир не присутствовал: Сигрид Густавсен вместе со своей матерью, не говорившей по-английски, удалились к себе, где они могли бы поболтать по-шведски.
Все эти миры собрались, чтобы сотворить нечто цельное - Окончившую Студентку; так что курс обучения никак нельзя было назвать узким.
- Что вы думаете о наших студентках, мисс Пим, теперь, когда вы провели с ними целый день? - спросила мадам Лефевр, наводя батарею своих огромных темных глаз на Люси.
Чертовски глупый вопрос, подумала Люси; интересно, как удалось респектабельной паре добрых англичан произвести на свет создание, столь похожее на змею, как мадам Лефевр.
- Я думаю, - произнесла она вслух, радуясь, что, отвечая, может быть абсолютно честной, - любая из них может послужить рекламой для Лейса. - И она увидела, как радостно вспыхнуло лицо Генриетты. Колледж был миром Генриетты. Она жила, двигалась, дышала только делами Лейса; он заменял ей отца, мать, возлюбленного, дитя.
- Они все очень славные, - весело согласилась Дорин Рагг, которая совсем недавно еще сама была студенткой и относилась к своим ученицам по-товарищески.