- Не трогай Сюшку! - он отталкивает мою руку.
- Ладно. Если ты такой заботливый братишка, сделай ей поесть, а я поищу какую-нибудь одежду.
Он молча ковыляет вниз, и я слышу, как на кухне звякает посуда.
В детской комнате на отдельной полочке лежат вещи девочки. Бужу ее, дуя на веки. Одеваю. Веду в туалет. Она еще сонная, трет глаза, но покорно устраивается на маленьком детском унитазе.
Мы умываемся и спускаемся вниз, мальчика я несу, прижимая к себе правой рукой, а девочку веду левой. Для третьего ребенка нет руки, как хорошо, что он такой большой, может сам ходить. Пока нога не отвалилась…
В дверях кухни мы останавливаемся. Стол накрыт. На сковороде вспучился румяным солнцем самый настоящий омлет, на тарелке лежат гренки и куски курицы, в миксере сбивается что-то из молока. Девочка отпускает мою руку и залезает на высокий стульчик - вероятно, это ее предмет мебели.
- Прошу! - юноша галантным жестом предлагает сесть и мне. - Ничего на ум не приходит? - он многозначительно кивает на сковороду.
- Омлет… - я пожимаю плечами и усаживаюсь. - С сыром? - нюхаю омлет и утвердительно киваю:
- С сыром!
- А сковорода? - скалится в притворной улыбке юноша. - Сковорода ничего не напоминает?
Смотрю на большую сковороду, потом на мальчика, и в этот момент он многозначительно тычет пальцем себе в лоб.
- Как тебя зовут?
- Меня?.. Вася!., нет, я хотел сказать - Коля. Да, меня зовут Коля, а тебя?
- Коля, выключи миксер и скажи, почему ты так странно скалишься и показываешь себе на голову?
- Миксер?.. Ах да, это же коктейль для тебя.
- Спасибо, - осторожно нюхаю желтоватую смесь в высоком бокале.
- Молоко, желтки и морковный сок. Настоящий коктейль для кормящих матерей.
- Грандиозно. Как тебя отблагодарить? Знаешь что, я тебя отвезу к врачу. Пусть посмотрит ногу.
- Ты меня отвезешь к врачу? А ты кто, вообще?!
- Я - Мадлена Сидоркина, двадцати шести лет, - невозмутимо докладываю я и осторожно пробую кусочек гренки. - Так написано в паспорте, который лежит в кармане пальто в коридоре, можешь посмотреть.
- Мадлена?.. То есть ты хочешь сказать, что ты - Ляля?!
- Я что, похожа на Лялю, на Мими или на Диди? - строго спрашиваю я, уставившись в растерянные глаза мальчика. - Нет, я Мадлена, а для близких людей - Мона. Ты мне кто?
- Я?.. Я Коля Сидоркин, я…
- Вот видишь, - перебиваю юношу, пока он не захлебнулся негодованием и не подавился. - Ты тоже Сидоркин, это значит, мы - родственники. Сколько тебе? Шестнадцать? Семнадцать? В любом случае ты не можешь быть моим ребенком, слишком большой, значит… Ты мой брат? Нет, постой. Сидоркин… Ты брат моего мужа?
- Ты пробралась в этот дом, ты ударила меня сковородой по голове, а перед этим убила дядю Антона и Лялю!
- Дядю Антона? Подожди, дай подумать, получается, что ты племянник моего мужа? Вот и разобрались. Доедай, поедем к врачу. Кстати, где они?
- Они?..
- Ну да, эти, которых я убила? Я их закопала, расчленила и выбросила в мусорный контейнер или растворила в ванне?
Ну вот, доболталась!.. В этой чертовой ванне действительно мокло что-то весьма подозрительное… И юноша застыл, бледнея с каждой секундой все больше и больше, сейчас свалится в обморок.
- Не падай в обморок! - предупреждаю я его. - С ванной это, конечно, очень интересно, но следователь Поспелов вытащил из чемоданчика кислоту, которой, как он сказал, я воспользовалась для растворения какого-то Успендрикова. Так что, сам понимаешь, растворять было не в чем…
Маленький у меня на коленках повертелся и обмочил халат Мадлены Сидоркиной, после чего удовлетворенно вздохнул.
Коля Сидоркин встал из-за стола, начал было собирать грязную посуду, потом, потоптавшись, направился к ванной.
- Стой.
Остановился и ждет, не поворачиваясь.
- Пойдем вместе, только ребенка положу, подожди, я видела маленький манеж в гостиной.
Коля пошел за мною, это он сообразил, что боковую стойку манежа можно открыть, чтобы не нагибаться над нею.
- Полный дом памперсов, а ты его держишь в пеленках, - заметил он и показал на открытую пачку у манежа.
Я пожала плечами, достала маленького, положила на ковер и кое-как приладила памперс.
- Первый раз, что ли? - поинтересовался Коля, поправляя застежку.
- А ты когда успел?
- Я с маленькой Сюшкой сидел пару раз, ее к нам привозил… дядя Антон…
Мы сидим на ковре рядом, между нами - ребенок в неуклюжем памперсе, и я спрашиваю, деиствительно ли Коля хочет посмотреть, что там в ванной?
- А вдруг, - задумывается он, - вдруг от нее что-то осталось…
- От нее?..
- Я видел, как волосы потонули.
- Я хочу тебе кое-что сказать, - беру Колю за руку и слегка сжимаю ее. В этот момент я замечаю, что на моих пальцах нет ни одного художественно оформленного искусственного ногтя. - Что бы в этой… - смотрю на другую руку. Ни одного… - Да, о чем я?.. Что бы в этой проклятой ванне ни плавало, не обращай внимания. Нам должно быть все по фигу. Мы с тобой мертвы. Я утонула, а ты…
- А я умер от удара сковородкой по голове, - покорно кивает он. - Или нет, я умер от разрыва сердца, когда она вывалилась на меня из шкафа…
- Сковородка? - не понимаю я.
- Да нет же, Ляля вывалилась из шкафа! - он выдергивает руку и смотрит на меня со злостью. - Она!.. Она была задушена, это точно.
- Ты не находил здесь где-нибудь ярко раскрашенных ногтей? Все ногти растеряла… Ладно, пошли, если хочешь.
Девочка все еще сидит за столом на своем высоком стуле. Коля достает ее и держит над раковиной, пока я мою маленькие жирные ладошки и мордочку. Но при попытке посадить девочку в манеж к братику она оказала сопротивление: вцепилась обеими ручонками в халат, а когда я взяла ее на руки, обхватила меня за шею со всей силой, на какую была способна.
- Эй! Не бойся, я не буду накрывать тебя одеялом, ну хочешь, просто посиди в кресле? Девочка молча сжимает мою шею.
- Она умеет разговаривать? - спрашиваю я Колю.
- Не знаю. Я ее видел последний раз в восемь месяцев. Не скажу, что тогда она много болтала. Давай отцеплю, не идти же с Сюшкой смотреть ванну!
При отцеплении девочка разжала руки, но только на секунду, чтобы с такой же силой обхватить шею Коли.
- У меня предложение. Давай возьмем детей и поедем к хирургу. Покажем твою ногу, развеемся слегка, а когда вернемся, уложим детей спать и спокойно осмотрим ванну.
- Я никуда не поеду, она уже не болит.
- Но она уже синяя.
- И что тут странного, если я мертвец? - не сдается Коля.
- Делай как хочешь, мне все равно, я повезу детей гулять.
- Почему это - повезешь? Почему не погулять возле дома?
- Потому что я сейчас раскрашу физиономию, надену парик, и сквозь стекло машины никто в этом поселке не рассмотрит меня настолько хорошо, чтобы поинтересоваться, что это за тетя гуляет с детьми!
Маленького было достаточно засунуть в комбинезон, а вот девочку пришлось долго уговаривать одеться, этим занимался Коля, пока я делала из своих век крылья махаона, а из губ раздавленный судьбой, кровоточащий яркой помадой перезревший плод. Благо, косметики в туалетном столике спальни оказалось столько, что ею можно весь сезон раскрашивать небольшую театральную труппу. Парик я выбрала тот самый, утренний - чуть поблекшая платина. Потом пришел черед гардероба. Открываю шкаф, жду несколько секунд. Никто не вываливается, и я без стеснения роюсь в вещах с легким ароматом чужого тела и дорогих духов.
- Ты умеешь водить машину? - спрашивает Коля, осмотрев меня с кончиков кожаных обтягивающих брюк до парика.
- Умею.
- А если она не заправлена?
- Заправим.
- А если не найдем ключей?
- Найдем. - Иду к вешалке в коридоре и уверенно лезу в карман мужской куртки. Достаю связку ключей. Потом уверенно лезу в боковой карман женского пальто и достаю паспорт. Осматриваюсь.
- Еще что? - с укоризной спрашивает Коля.
- Когда я сюда пришла, у меня были валенки, ватник и металлический чемодан.
- Я видел какой-то металлический ящик с ручкой внизу в мастерской.
Это он, заветный чемоданчик. Достаю деньги, рассовываю по карманам, несколько бумажек отдаю Коле:
- Вот, возьми, я у тебя порылась в куртке, взяла рубли.
Коля смотрит мимо протянутой руки в чемоданчик на конверт с адресом: Московская, 22. Потом он берет один из паспортов, открывает. Я опускаю пониже его руки, чтобы тоже заглянуть. Итак, блондинку, которая раздела меня на мосту, зовут Марина Крайвец. Коля сравнил мое лицо с фотографией в паспорте, потерял к документу интерес и взял конверт.
- Ты была его любовницей? - спрашивает он тихо, глядя на фотографию мужчины.
- Все мы чьи-то любовники или любовницы. Неси детей. Поехали.
- Я хотел сказать, твоя попытка не привлекать внимания… Короче, кое-что нужно отмыть на лице, а то ты похожа на стриптизершу, отработавшую полную смену и не успевшую оттереть боевую раскраску.
- Да что ты можешь знать о стриптизершах, мальчик?!
СЛЕЖКА
- Промотай сначала, - попросил Поспелов. - С того места, где она говорит о профессиях.
"…не являюсь няней, приходящей домработницей, любовницей мужа, подругой жены, я не врач, не соседка, не медсестра из поликлиники, не сторож, не охранник, я - никто".
- Почему мальчик спросил ее об убийстве? - остановил запись Петя.
- Не знаю, в этом разговоре все странно. Включи.
"Я не наемный убийца".
"Если ты никто, то как сюда попала? Почему кормишь ребенка?"
"Потому что молоко течет".
- Это не ее дети! - стукнул ладонью по столу Петя.
- Это не ее дети, она не хозяйка в доме, она не Ляля, кто такая - Ляля?.. Зачем появился подросток, почему он говорит о трупах, и так далее, так далее… Одни вопросы. Нужно ехать осматривать дом.
"Я что, похожа на Лялю, на Мими или на Диди? Нет, я Мадлена, а для близких людей - Мона. Ты мне кто?"
- Мадлена Сидоркина, в девичестве Мадлена Кашутка, отец - поляк, мать - русская. Замужем пять лет, домохозяйка. Но эта обритая кормилица младенцев не Мадлена Кашутка, понимаете?! - повышает голос Петя.
- Не кричи, - кривится Поспелов. - Мне два месяца до пенсии.
- И что?
- Грустно, вот что. Дело это плохо пахнет. Где эта Мадлена жила до замужества?
- Двойное гражданство. В Санкт-Петербурге у матери, в Гданьске у отца, была студенткой тамошнего университета.
- Тамошнего?
- Гданьского. Ушла со второго курса. Странная история, кстати.
- Потом. О гданьских студенточках - потом. Включи мне со слова "кстати".
"Кстати, где они?"
"Они?.."
"Ну да, эти, которых я убила? Я их закопала, расчленила и выбросила в мусорный контейнер или растворила в ванне?"
- Надо ехать смотреть ванну, - обреченно кивает Поспелов. - Ничего не поделаешь, надо ехать. Вызывай группу, Петя.
- Вы же сами приказали не светиться! - вскочил оперуполномоченный. - Вы же обещали уволить каждого, кто хоть раз споткнется у дома?! А теперь хотите ворваться и осмотреть ванную комнату? Или загримируетесь и изобразите сантехника, вызванного охранником на въезде?!
- Вызывай. - Поспелов тоже встает, кряхтя. - Они должны выйти. Должны.
- Да почему вы думаете, что они уйдут из дома?
- У парня скоро начнется гангрена, пешком он до травмпункта не дойдет, значит, или такси вызовут к дому, или воспользуются "Вольво" из гаража. Кстати, в машине поставили "жучок"?
- Не к месту это было - телефонному монтеру лезть в машину!
- Ты не кричи, Петя, молодой еще, голос не бережешь. Пошли к ребятам, послушаем.
Они вышли из сарая, и Поспелов тут же угодил в жидкую коровью лепешку и так изумился, настолько не поверил этой нечаянной западне, что еще с минуту не вытаскивал ботинок из чавкнувшей слизи, а просто смотрел сопя, с недоумением и обидой. Потом он поднял голову и посмотрел в небо, надеясь, вероятно, найти объяснение такому наказанию, и замер, пораженный прозрачнейшей яркой синевой, кое-где проглянувшей сквозь тяжелые серые облака.
- Однако, весна, - констатировал Поспелов, вытащил ботинок из лепешки и поплелся за младшим лейтенантом Петей к фургону, затаившемуся среди деревьев.
Фургон был грязно-желтого цвета, с заляпанными номерами и тонированными стеклами. На правой дверце имел полустертую наклейку - слоненок в кепке с задиристо выставленным хоботом. Задняя дверца открылась, как только Петя подошел, изнутри пахнуло запахом хорошего кофе и плохих сигарет, с трудом забравшийся внутрь Поспелов добавил к этим запахам навозный душок. Он потянулся было к аппаратуре, но тут совсем рядом раздался странный стук, четверо мужчин в фургоне замерли и несколько секунд наблюдали сквозь тонированное стекло за промчавшейся совсем близко серой лошадкой. Лошадка веселилась вовсю, вскидывая зад и бросаясь из стороны в сторону, совершенно одурманенная запахами земли и незамутненной голубизной оттаявшего неба.
- Что-нибудь новенькое? - Поспелов кое-как пристроил большой зад на крошечном раскладном стульчике.
- Уезжать собираются.
- Это понятно, только вот есть маленькая проблема. Если они спросят у охранника на въезде в поселок, куда он их пошлет?
- Он их пошлет в поликлинику при больничке. Тут недалеко, сейчас ведь день, хирурги работают, есть даже приемное отделение для травмированных.
- Во-о-о-от! - многозначительно поднял указательный палец Поспелов. - А нам сколько времени требуется?
- Ну, - задумался пожилой мужчина, допивающий в фургоне кофе, - ежели без оглядки с усердием все обшмонать, минут за семьдесят справимся. А вот ежели сделать так, чтобы было незаметно и чисто после нас, то часа два.
- Давай-ка, Кирилыч, иди погуляй. - Поспелов снял вязаную шапку и утер ею вспотевший лоб.
- А ежели…
- А ты так погуляй, чтобы они притормозили возле тебя! И никаких "ежели" тогда не будет.
- Так ведь тогда разве что с Чукчей?..
Не получив ответа, пожилой вытер усы и тихонько свистнул. Из-под стола с аппаратурой вылез крошечный шпиц и выжидательно посмотрел на свистуна.
Через пару минут мужчина с собачонкой уже торопливо шли к ограде поселка, в известное им место-к дыре в сетке, которая была сделана вчера вечером оперативной группой именно для срочных входов и выходов из поселка. Шпиц был подхвачен под брюшко и во избежание всяческих неожиданностей (вроде той, стойкий запах которой теперь портил воздух в фургоне) перенесен на руках до самого новенького асфальта. Его поставили на дорогу, прицепили к тоненькому ошейнику металлическую захватку плетеного поводка, а между ушами торопливо приладили кокетливый красный бантик. Подсоединение к поводку шпиц перенес с гордым терпением, но бантик его возмутил ужасно.
- Что поделаешь? - посочувствовал ему хозяин. - Служба! Необходимая маскировка. Не обижайся, Чукча, я на прошлой неделе - ты не поверишь! - в казино сидел два часа. В смокинге, в липучей прическе и весь облитый одеколоном. А тут всего лишь бантик, надели-сняли, и все дела! Приготовься, Чукча.
Сгорбившись, шаркая подошвами ботинок, мужчина поплелся вдоль дороги и через несколько шагов превратился в полнейшую развалину, которую тащит на поводке крошечный шпиц.
Когда до подъезжающего темно-красного "Вольво" осталось метров шесть, строптивый шпиц выдернул поводок у присевшего от неожиданности нерасторопного хозяина и бросился через дорогу, почти что под колеса.
В фургоне услышали визг тормозов.
- Незаменимая собака этот Чукча, - уважительно заметил молодой парень с наушниками.
- Есть что интересное для меня? - Поспелов стащил пальто и теперь разматывал длинный шарф.
- Вот, послушайте, это минут двадцать назад накрутилось, еще в доме.
"Да нет же, Ляля вывалилась из шкафа! Она!.. Она была задушена, это точно!"
"Не падай в обморок! С ванной это, конечно, очень интересно, но следователь Поспелов вытащил из чемоданчика кислоту, которой, как он сказал, я воспользовалась для растворения какого-то Успендрикова. Так что, сам понимаешь, растворять было не в чем".
Поспелов хмыкнул и покачал головой.
По двери фургона провели чем-то металлическим, Петя открыл.
Сначала пожилой мужчина забросил внутрь шпица.
- Порядок, - кивнул он. - Сразу пойдем или дождемся, когда на связь выйдет поворот?
- А ты куда их послал?
- В Серпухов, конечно, в "Семашко", и подробно объяснил, какой поворот и что дальше. Но женщина, сами понимаете, даже такая спокойная и отшибленная, за рулем становится совершенно непредсказуемой.
- Тогда подождем поворот, - опять сел приподнявшийся было Поспелов.
- Отшибленная? - заинтересовался Петя.
- Да. Спокойная до отключки. Уж сколько я нервных дамочек, вытаскивающих Чукчу из-под колес, повидал, но такой спокойной еще не попадалось. Открыла дверцу, ни тебе ругани, ни испуга, наружу не выходит, смотрит на меня и спрашивает: "Сдохла?" Я, конечно, бросился к машине, кое-как присел, не забывая стенать и охать, и тащу Чукчу к себе за поводок, а он, артист, ну совершенно дохлый, и даже язык наружу. И тут она говорит… Запищала рация.
- И она говорит, бросайте, говорит, ее на заднее сиденье. Чего, почему?.. А она выходит и открывает дверцу сзади. Стоит, значит, ждет. Сзади у нее сидит малый с белым лицом и ребеночком на руках и девчушка, хорошенькая такая, сразу молча ручки протянула, чтобы собачку, значит, взять. Чукча почуял неладное, приоткрыл глаз и смотрит на меня, что, значит, я дальше делать буду. Прижал я его к себе, зачем, спрашиваю, песика моего в машину? А она говорит: "Все, - говорит, - одно к одному, дети, дом, теперь еще и собачонка, все, как полагается" - и спрашивает: "Она у вас поет?" Я сразу не сообразил, что это про Чукчу в бантике! Оглянулся на всякий случай, и знаешь, Петя, как-то мне не по себе стало. Вот первый раз так стало! Совершенно ведь забыл, зачем я на дороге стою. Тут Чукча голову приподнял и на всякий случай заскулил. Я, конечно, изобразил радость и веселье, жива, говорю, собачка, спасибо вам за заботу! Хорошая вы мамаша, говорю, что деток сзади возите, заботливая, наверное, по магазинам едете? Ну, тут уж она, наконец, спросила про травмпункт…
- Поворот докладывает, объект проехал, - доложил Петя и потянулся от души. - Когда-нибудь ведь задавят твою Чукчу!
- Сплюнь!
Сквозь дыру в сетке пролезали по старшинству: сначала - следователь Поспелов, за ним - усатый хозяин Чукчи, потому как дослужился до старшего лейтенанта и еще работает на пенсии, а за усатым - Петя.