– Трое суток почти непрерывных охов и вздохов, хлюпаний и прочих неприличных звуков, господа, – ответил Чивер, явно удовлетворенный тем фурором, какой произвели на общество его записи.
– Трое?! Трое суток они трахались?! – ахнул Петти. – Это уже чересчур, господа!
– В том то и дело, в том-то и опасность, – добавил Чивер, – по данным нашего наружного наблюдения, госпожа Морвен каждую неделю вылетает своим самолетом из Лондона в Кливленд, где потом сутками практически не вылезает из постели с этим человеком…
– Вы его пробили по своим линиям? – поинтересовался Макмиллан.
– Первым делом пробили, – ответил Чивер. – Джон Мэтьюз, тридцать три года, обычный холостяк, любитель дамочек зрелого возраста, этакий непрофессиональный жиголо, обычный ловелас, без какой-либо завязки на разведку-контрразведку, здесь мы все проверили – он чистый!
– Но она на него явно запала! – воскликнул Петти.
– А вы что, милый мой, думали, что баба в самом соку, да при деньгах, будет долго скорбеть по нашему бедному лорду Морвену? – ехидно спросил Макмиллан.
– Я ничего такого не думал, – резко ответил Петти, – я просто полагаю, что такая любовь-морковь в ее возрасте небезопасна для ее психики, а следственно…
– А следственно – небезопасна для нашего бизнеса, – добавил Цорес…
– Я еще хотел добавить на словах, господа, – вставил осмелевший от успеха Ричард Чивер, – объект, в смысле, леди Морвен, каждую поездку в Кливленд сопровождает большими тратами на подарки этому человеку. У меня есть список перечислений по ее магнитным картам, вот посмотрите…
Оживившиеся от клубнички старики с интересом принялись смотреть выписки из счетов…
– Ага, "Феррари" за триста тысяч, часы "ролекс" с бриллиантами, домашний кинотеатр за пятьдесят тысяч… – изумился Макмиллан.
– Хорошо же он ее трахает, если на столько натрахал!
– Как просила – в доску, в доску! – подхихикнул Петти.
– Все это было б хорошо, когда бы не было так грустно, господа, – прервал всех Джейкоб Цорес, словно председатель на сенатском слушании, постучав по столу. – Все достаточно грустно, господа, потому как система становится нестабильной.
– Баба, потерявшая голову, потеряет и ключ от сейфа, как мой покойный папаша говорил, – подтвердил Петти.
– Нам надо принимать меры, – подытожил Цорес и, посмотрев на Чивера, сказал: – Вы хорошо поработали, Ричард, поезжайте домой, мы переведем на ваш счет ваши премиальные…. А теперь идите, мы тут еще поработаем с вашими записями…
И Чивер вновь принялся проклинать эту флоридскую жару. "Точно простужусь, как пить дать простужусь, снова вся спина липкая от пота, а кондиционеры наяривают и наяривают…" – думал он, перебегая из продуваемого всеми ветрами паркинга в зал ожидания аэропорта Майами.
Однако мысли о премиальных приятно согревали душу.
Он точно знал… Завтра первым делом он позвонит в банк, и ему скажут, что на счету у него прибавилось ровнехонько сто пятьдесят тысяч долларов.
Неплохой бонус к зарплате! А? За такие мани-мани можно и пострадать!
Ранчо на севере штата Вашингтон – или где-нибудь в Монтане, в окрестностях Йеллоустонского национального парка, говорят, там тоже прохладно, но не так сыро, как на побережье – обретало очертания реальности. И, собственно, почему за миллион, когда можно и за два? Еще парочка таких же удачных заходов и…
– Объект "Трики Дики" отъехал от гостиницы "Тампа-Бэй", – проговорил будто в никуда мужчина в белом костюме, прихлебывавший минералку в открытом кафе напротив входа в отель. – Синий "линкольн-таункар" номер…
– Знаем мы этот номер, – отозвался усталый голос прямо в ухо мужчины. – Продолжайте наблюдение.
Обладатель усталого голоса находился в трех кварталах отсюда, в весело раскрашенном фургончике с надписью "Экзотические цветы". Из его темного, напичканного электроникой нутра не было видно ничего, зато было слышно все, что требовалось слышать. Разумеется, президентский номер-люкс, в котором магнаты принимали Чивера, был трижды тщательнейшим образом проверен на предмет прослушивающих устройств – сначала службой безопасности отеля, потом службой безопасности Хаммонда, потом лично главным секьюрити Петти-младшего Эдвардом Кингом, – но надо же было так случиться, что за две с половиной минуты между окончанием последней проверки и появлением в номере мистера Чивера какая-то птичка оставила продукт своей жизнедеятельности прямо на панорамном окне гостиной, где проходила беседа. "Продукт" внешне походил на шматок белой жвачки, а его состав был известен лишь нескольким засекреченным химикам из лаборатории ФБР.
В веселеньком фургончике прослушивалось и записывалось все, что произносилось в президентском люксе "Тампа-Бэй". Завтра кассета с записью ляжет на стол директора ФБР Хэмфри Ли Берча.
У Гейла Блитса мозгов было не меньше, чем у ФБР, а средств значительно больше. Поэтому он мог не только слышать разговоры в номере, но и наблюдать все там происходящее в режиме реального времени. На него работали не только чудеса новейших технологий, но и здравый психологический расчет – если бы "нефтяники" не проявили повышенной бдительности и не отключили все электрические приборы в номере, он бы не услышал и не увидел ничего, однако на его личный компьютер в "Палисейдз" сигнал поступал именно с отключенного плазменного телевизора, занимавшего едва ли не половину стены.
Похихикивая в кулачок, первый богач планеты созерцал продолжение "реального шоу". Те же минус Чивер.
* * *
Петти младший пафосно вскинул голову, как в те годы, когда начинающим еще адвокатом, служа в одной из фирм своего отца, он, бывало, вскидывал голову, желая произвести благоприятное впечатление на судей и коллег-адвокатов. Тогда, в те далекие теперь времена, когда, только что окончив Гарвард, юный, совсем еще желторотый адвокат Уильям Петти тяготился славой и богатством своего отца. Ему, Петти-младшему, по присущей всем едва вылупившимся выпускникам университета инфантильной эгоцентристской убежденности казалось, что он гений и сам всего добьется в этой жизни. Нужно только, чтобы все заметили его гениальность, абстрагируясь от возмутительно юной мордашки, выдававшей его несерьезный возраст.
Поэтому свои речи в суде, исполненные почерпнутого из фильмов с Кларком Гейблом пафоса, он непременно начинал со страстного обращения к аудитории, сопровождаемого непременным вскидыванием головы, дабы публика заметила его глаза, исполненные ума и решимости выиграть любое порученное ему дело. Голова вскидывалась еще и для того, чтобы молодые женщины не замечали его двойного подбородочка, намечавшегося еще в те годы, когда ему было двадцать пять…
А теперь…
Спустя почти пятьдесят лет привычки юности оставались прежними. И уже не двойной, а пятерной в складках ошейник из кожи и сала дрожал и зыбко колыхался при каждом движении Петти-младшего. А голову все равно вскидывал, начиная свое обычное:
– Господа! Господа, я полагаю, что мы готовы теперь приступить к обсуждению самой щепетильной и самой тонкой части нашей сегодняшней повестки…
Аудитория, представленная посвященными в сокровенные тайны планеты, шуршащим бумажками молчанием выразила свое согласие.
– Господа, дело в высшей степени щепетильное, но на то мы все и юристы в большинстве своем, чтобы благополучно разрешать подобные тонкие дела.
Петти лукавил, далеко не все из собравшихся здесь членов Капитула были юристами. Макмиллан, к примеру, заканчивал математический факультет, и Петти отлично помнил, как на вечеринках в кампусе Гарвардского университета длинноногий красавец Макмиллан, этот чемпион факультета по академической гребле, всегда окруженный толпой самых красивых девчонок, не без деланного высокомерия любил подчеркнуть: они, математики, во всем и всегда дадут сто очков вперед никчемным зубрилам с юридического. Потому как математика с философией – это праматери всех естественных наук, и математика – это исполненное внутренней красоты стройное здание, где искусством логики можно, даже не зная какого-то этажа, вывести и восстановить неизвестное по экстраполяции из известного… А юриспруденция – это бестолковое заучивание одними идиотами тех правил и параграфов, что выдумали другие идиоты, и если там чего не вызубришь, то логически никогда не выведешь невыученного, потому как юриспруденция не подчиняется законам формальной логики…
И восторженные девчонки, эксайтированные более ростом и статью Макмиллана, нежели его умными речами, бойко смеялись этим шуткам, поблескивая глазками и кидая взгляды… Петти все помнил!
Хоть и пятьдесят лет уже прошло. И Макмиллан уж не тот! Два инсульта перенес…
Но Петти никогда не пропускал случая подчеркнуть, что они, юристы, друг дружку всегда поймут, безо всяких математических экстраполяции…
– Короче, господа, суть вопроса можно выразить следующим образом, – на каждой ключевой фразе продолжая вскидывать голову, продолжал Петти, – мы должны до минимума снизить риски несанкционированного влияния на главный субъект управления…
– Витиевато излагаете, Петти, – встрял Макмиллан с иронической улыбкой, – нам, не юристам, объясняйте как-нибудь попроще, мы ж математики, люди умственно ограниченные, и ваш забубенный формализм нас, и без того дураков, приводит в состояние окончательного отупения. "Снизить риски несанкционированного управления на субъект" – это вы в смысле женить нашу Бетрибсу, что ли?
– В самую точку, Макмиллан, попали! – отпарировал Петти. – Именно тем самым и снизить вероятность попадания этой персоны под влияния, связанные с сексуальной зависимостью…
– Э-э-э как вас несет! Вы, Петти, видать много выступали с речами по бракоразводным процессам, что так сложно и осторожно формулируете простые вещи, – с той же иронической усмешкой продолжал Макмиллан. – Вы здесь проще говорите, мол, баба может втюриться, голову потерять, ну, и фаворит или его спонсоры могут оказать влияние…
– Именно это я и имел в виду, господа, – подтвердил Петти, – именно это, тем более, что мы имеем такую систему оперативного управления Орденом в промежутках между заседаниями Капитула, что в руках Главного Тиранозавра сосредоточена немалая исполнительная власть, за стабильностью и безопасностью которой мы обязаны….
– Приглядывать, – подсказал Макмиллан.
– Именно… Именно приглядывать…
– Система управления Орденом была установлена отцами-основателями, светлая им память, – подал голос Джейкоб Цорес.
– Светлая им память, – эхом подхватили собравшиеся.
– И не нам подвергать эту систему ревизии, – продолжал Цорес, – однако приложить максимум усилий к стабилизации системы, страхуя ее от внешних воздействий, мы просто обязаны…
– И вы, Цорес, тоже, как Петти, за нагромождением слов, как под фиговым листком, стыдливо прячете срамную простоту помыслов – женить нашу Бетрибсу-Тиранозавршу и влиять на нее через контролируемого вами мужа, – выпалил Макмиллан.
– Да, все правильно, Макмиллан, но ведь это в наших общих интересах, – вскинув голову, воскликнул Петти.
– И можно было бы даже подумать, что вам, Макмиллан, хотелось бы, чтобы прогрессисты вроде Гейла Блитса раньше нас расчухали опасность и взяли бы леди Морвен под свой контроль, – вставил Цорес.
– Если уже не опередили нас и не взяли, – воскликнул Петти.
– Мне небезразлично, кто и как будет влиять на решения, принимаемые леди Морвен, – ответил Макмиллан, – но мне со всей очевидностью ясно, что господин Цорес уже имеет кандидата в женихи нашей Бетрибсе, и уж он-то, в смысле господин Цорес, мыслит себя именно тем регентом, кто будет держать руку на главных рычагах…
– Поэтому мы и собрались, чтобы договориться об условиях контроля за властью, – сказал Петти-младший, уже не вскидывая голову, а наоборот, опуская ее на грудь, так что все восемь подбородков его вздулись в один сплошной жировой шарф вокруг необъятной его шеи.
– Что ж, будем сговариваться, – сказал Макмиллан примирительно.
– Будем оговаривать кондиции, – подтвердил Петти.
Петти, кстати, помнил, как и положено хорошему адвокату во время затяжного процесса, что Цорес тоже не юрист по своему образованию, и вообще учился не в Гарварде, и не в Англии с его аристократическими Кембриджем и Оксфордом, но еще перед Второй мировой, до оккупации немцами Парижа, окончил курс Эколь Экономик… И потом еле ноги унес от немцев, спрятавшись в Швейцарии у своего дяди по линии баронов Ротшильдов.
– Здесь может выйти затруднение, – сказал Петти, – леди Морвен может отказаться выйти за иудея.
– Помнится, первую попытку войти в благородное семейство Морвенов через женитьбу вашего Джо вы провалили. Не по причине ли религиозных разногласий? – не преминул вставить Макмиллан.
– Мой сын католик…. Выкрест, если угодно. И если угодно, он перекрестится хоть в буддисты, хоть в коммунисты… если это будет выгодно Ордену, – сказал Цорес.
9
– Без меня меня женили, – по-русски прошептала Татьяна, когда Петти с Макмилланом, прибыв в Морвен-Хаус, передали ей текст меморандума.
– Мадам, давайте говорить начистоту, – начал Макмиллан, – вы дама более чем просто умная, вы наделены, безусловно, неординарными интеллектуальными способностями, поэтому мы и апеллируем не к женским струнам и химерам эмоционального свойства, а к разуму…
– И в то же самое время начинаете с пошлых комплиментов, – тут же отпарировала леди Морвен.
– Пошлых? Вы находите похвалу вашей сообразительности пошлыми комплиментами? – изумился Макмиллан. – Но разве лучше было бы мне начать с восхищения вашим внешним видом и нарядами? Мадам!
– Бросьте, Макмиллан, наши отношения настоль ко формализованы, что порой я сама себе кажусь некой механической тварью, железной куклой, которую посадили на трон, дабы она в определенный момент исполняла определенные па, как в тех средневековых часах в Праге, когда в полдень все святые выезжают из замка и двигают руками, делают дансе и даже рты раскрывают…
– Вот-вот, – закивал Макмиллан, – вы совершенно правильно ухватили суть вещей, разве что прибегли к образу, к ассоциации, но суть выразили совершенно ясно, суть в том, что власть, сконцентрированная в одних руках, формальна, то есть, конкретика власти выражается в формальных отправлениях каких-то конкретных действий…
– Например, официального появления королевы перед подданными со всеми символами – короной, горностаевой мантией, скипетром в руках, – закивала леди Морвен.
– Именно, именно, – подтвердил Макмиллан, – именно, дорогая Бетрибс, вы ухватили самую суть, и мы хотели бы развить тему…
– Вы полагаете, что я в чем-то нарушила наши соглашения и настала пора вручить мне черную метку? Так?
– Если начистоту, – встрял Петти, – и это хорошо, что разговор у нас пошел начистоту, то мы опасаемся, что такой момент может наступить, и так как мы не заинтересованы в крайних мерах, особенно после уже произошедшей де-факто смены руководителя Капитула в конце прошлого года, то мы бы хотели договориться…
– А с моим супругом вы не договорились? – спросила Татьяна, глядя Петти прямо в глаза.
– Мы должны соблюдать некие правила и условности, – заметил Макмиллан.
– То есть, предупреждая меня о том, что в случае конфликтной ситуации вы меня убьете, вы в то же самое время хотите, чтобы мы соблюдали формальности в жизненно важном разговоре? – спросила Татьяна, чувствуя, что лицо ее наливается кровью.
– До каких бы то ни было кардинальных и радикальных действий и до применения крайних средств еще очень далеко, милая Бетрибс, – поспешил успокоить ее Петти, – в нашей практике почти не было случаев, когда бы стороны не договорились.
– Почти, – хмыкнула Татьяна. – А Улаф Пальме? А мой покойный муж, наконец?
– Да что вы заладили, честное слово! – вспыхнул Петти. – Что за инсинуации! Повторяю, мадам, никакого отношения к трагической кончине вашего уважаемого супруга Капитул, во всяком случае, его конструктивная фракция, не имеет! Мы вообще не сторонники подобных методов! Уж если на то пошло, у вас куда больше оснований подозревать вашего приятеля мистера Гейла Блитса!
– Во-первых, Блитс – не мой приятель, а во-вторых, покойный лорд Морвен был главным его сторонником в Капитуле и…
– Вам не надо волноваться, дорогая Бетрибс, – вкрадчиво вступил Макмиллан, – мой друг адвокат правильно говорит: любой коллапс и обрушение системы – это следствие непрофессионализма… Рубить Гордиевы узлы – это не проявление мужской лихости, но наоборот, проявление слабости интеллекта. Компромисс – вот истинное торжество разума и гармонии, диктуемое математикой!
– И вы предлагаете мне компромисс? – спросила Татьяна. – В чем же он?
– Мы предлагаем вам еще больше формализовать наши отношения, дорогая леди Морвен, – снова заговорил Петти, – мы предлагаем вам новые условия сохранения вами власти в Капитуле, при наших кондициях, гарантирующих нам уверенность в вас…
– Конкретно, в чем конкретно будут выражаться кондиции вашего регентства? – скороговоркой, нетерпеливо спросила Татьяна.
– Вы выйдете замуж за человека из нашего круга, и мы совершим обряд по правилам Ордена Иллюминатов со всеми исходящими последствиями, но при этом ваш супруг будет только наследовать…
– И вы полагаете, что это компромисс! – перебила Татьяна. – И после недавнего подобного обряда, который был совершен со мной и моим покойным мужем, и после его гибели вы полагаете, что подобная акция прибавит мне какой-либо уверенности в моем благополучии? Какой, однако, цинизм, господа!
– Вы не выслушали все до конца, дорогая Бетрибс, – мягко возразил Татьяне Макмиллан, – формальности брака с близким нам человеком прибавят уверенности нашей стороне, но мы предусмотрели в кондициях конкордата и ваш профит, госпожа…
– Мой профит? – переспросила Татьяна.
– Да, ваш профит, который будет выражаться в следующих статьях и параграфах, изложенных во второй части протокола, приложенной к меморандуму, – сказал Петти.
– А на словах? – спросила Татьяна, уже совершенно овладев собой.
– А на словах, – ответил Петти, – а на словах это может звучать так: вы представляете всю полноту исполнительной власти, как и было прежде до сегодняшнего дня, и принимаете для себя решение, с кем быть… А брак… А брак с сыном Джейкоба Цореса – это только акт, подтверждающий, что вы сделали такой выбор…
– Ах, с сыном Джейкоба Цореса. Уж не с Джозефом ли? И это все? – спросила Татьяна…
– Нет, это только первая часть кондиций, вторая – экономическая, и здесь вам лучше ее объяснит наш математик, – Петти, ухмыльнувшись, кивнул на Макмиллана.
– Те проценты, которые вы с вашим новым супругом станете получать со всех сделок, одобренных Капитулом, вы будете делить на ваши уже персональные счета в соотношении один к полутора, так что ваша, большая часть, которая теперь и отныне станет определяющей компонентой гарантий стабильности наших отношений, она, эта экономическая составляющая, и станет уравновешивающим эквивалентом в системе нашего соглашения.
– Я поняла, – почти перебила его Татьяна, – деньги компенсируют мои страхи и эмоции…
– И послужат лучшей гарантией, потому как деньги суть универсальное мерило и вечный эквивалент всему на земле…