Кто– то проскользнул мимо Эдди по направлению к эстраде. Это была девушка -абсолютно нагая, в одних только серебристых балетных тапочках. Волосы у нее в паху были выбриты в виде крохотного перевернутого треугольника, темневшего на ее бледном теле словно щит. Ей как-то удалось взъерошить волосы, которые смахивали на кустик. Танцевала она плохо, подбегая довольно близко к сидящим в первом ряду, едва ли не тычась треугольником волос в их лица, так что самые молодые офицерики невольно вздрагивали и отдергивали свои коротко стриженные головы. Она, видя, как они от нее отворачиваются, смеялась и убегала, когда офицеры постарше шутливо делали вид, что хотят ее схватить. Это было совсем не сексуальное, не возбуждавшее зрителей представление. Кто-то бросил на эстраду расческу, и девица продолжала танцевать, теперь загарцевав, как лошадь, имитируя галоп. Офицеры начали откалывать шуточки, которые она не понимала, и из-за испытываемого унижения ее движения стали более скованными и смешными, и все уже смеялись, бросали ей под ноги расчески, носовые платки, ножички, оливки, печенье. Кто-то из офицеров заорал: "Прикройся!" – и все стали без конца повторять это слово. Офицер – работник клуба – вышел на сцену, держа в руках исполинские ножницы, и многозначительно защелкал ими в воздухе. Девушка убежала мимо Эдди в раздевалку. Эдди пошел к бару. В дальнем конце стойки он увидел Моску и Вольфа и подошел к ним.
– Только не говорите, что Лео не пришел на шоу, – сказал Эдди. – Уолтер, ты же обещал мне, что обязательно приведешь его.
– Черт возьми, – ответил Моска, – он уже запал на какую-то танцовщицу. Он где-то здесь.
Эдди ухмыльнулся и повернулся к Вольфу.
– Ну что, нашел золотую жилу? – Он знал, что Моска и Вольф по ночам отправляются промышлять на черный рынок.
– Нелегкое это дело! Пока полная невезуха, – сказал Вольф, покачав своим мертвенно-бледным лицом, на котором застыло страдальческое выражение.
– Кончай вешать мне лапшу на уши, – сказал Эдди. – Я слышал, твоя фройляйн носит брильянтовые брошки на пижаме.
Вольф рассвирепел:
– А где, интересно, она достала пижаму?
Все засмеялись.
Подошел официант, и Эдди заказал двойное виски.
Вольф кивнул в сторону эстрады и сказал:
– Мы-то думали, ты сегодня будешь сидеть в первом ряду.
– Ну нет, – ответил Эдди. – Я слишком культурный. Я был в опере. Бабы там куда пикантнее.
Из соседнего зала высыпали офицеры – там кончилось представление. У бара стало тесно.
Моска встал и предложил:
– Давайте пойдем поиграем немного.
Игорный стол плотно обступили офицеры. Стол представлял собой грубую, наспех сколоченную конструкцию с четырьмя некрашеными брусками вместо ножек, на которую было накинуто зеленое покрывало. Боковые доски в фут высотой образовывали прямоугольное поле.
Сам полковник, небольшого роста, плотный, со светлыми ухоженными усами, неуверенно бросал кости – маленькие кубики, казалось, просто вываливались из его неумелой ладони. Среди играющих были в основном летчики. Справа от полковника стоял его адъютант, не принимавший участия в игре. Он смотрел, как играет полковник.
У адъютанта, молодого капитана, было невозмутимое открытое лицо. Его улыбку можно было назвать привлекательной, когда в ней не было ничего угрожающего. Ему нравилась должность адъютанта и та небольшая власть, которая позволяла ему лично выбирать, кто из офицеров будет дежурить на военно-воздушной базе – в частности, по выходным. Полковник полностью полагался на него. Адъютант никому не спускал обид, но был по-своему справедлив и мстил, только если была задета не его гордость, а честь его мундира. Он ревностно следил за строгим исполнением устава во всех проявлениях армейской жизни, и любое нарушение устава он считал величайшим прегрешением. Любой, кто пытался чего-то добиться, минуя обычную иерархию инстанций – этих узких тропинок, четко обозначенных на карте армейской бюрократии, внезапно оказывался перегруженным всяческими поручениями, и неважно, сколь усердным работником он был, эти поручения могли держать его в напряжении несколько месяцев кряду. Он отправлял свою религию с фанатизмом, присущим молодости: ведь он был не старше Моски.
Облаченный в белый сюртук официант стоял за небольшой стойкой бара в дальнем углу комнаты. Когда играющие требовали выпивку, он готовил тот или иной напиток, и тот, кто делал заказ, подходил к стойке, забирал стакан и, вернувшись обратно, ставил его на неширокий деревянный бортик стола.
Вольф не играл и следил за игрой, сидя на табурете, а Эдди Кэссин и Моска стояли у стола, зажатые со всех сторон зрителями. Когда настал черед Эдди бросать кости, Моска заключил с ним пари. Эдди, осторожный игрок, вытащил из портмоне долларовую бумажку почти с сожалением.
Ему пока везло: он выиграл пять раз подряд. Моска выиграл еще больше.
Поскольку они стояли рядом, после Эдди метал Моска: очередь шла по часовой стрелке. Выигрывая и чувствуя себя очень уверенно, Моска выложил купонов на двадцать долларов. Четыре офицера поставили по пять долларов каждый. Моска метнул кубики на стол. Выпало семь очков.
– Удваиваю, – сказал он.
Теперь он был уверен в победе и не мог скрыть торжества. Все те же четыре офицера поставили сорок долларов. Эдди Кэссин добавил:
– И я десять.
Полковник сказал:
– Я тоже ставлю десять.
Все выложили деньги на стол.
Моска с силой метнул кости. Кубики отскочили от борта и покатились по зеленому сукну, завертевшись, словно два волчка. Потом они замерли. Еще семь.
– Ставлю восемьдесят "зеленых", – сказал Моска.
– И двадцать – я, – Эдди Кэссин выложил деньги.
Полковник добавил свои.
На сей раз Моска метнул кости мягким движением кисти, словно выпускал на волю прирученное животное. Кости отскочили от бортика, покатились обратно и остановились посреди зеленого поля. Снова выпало семь, и кто-то из офицеров сказал:
– Потрясите эти кости! – Он произнес это без всякого злого умысла, просто как заклинание против везения Моски.
Моска взглянул на него, усмехнулся и сказал:
– Ставлю сто шестьдесят!
Адъютант, сжимая свой стакан, смотрел на Моску и кости. Эдди Кэссин сказал тихо:
– И десять мои. – И взял выигранные им тридцать долларов.
Полковник сказал:
– Ставлю двадцать!
Эдди нехотя выложил десятидолларовую банкноту и, поймав взгляд Моски, передернул плечами.
Моска взял кости, подул на них и метнул в противоположный бортик. Два красных кубика показали четыре белые точки.
Один из офицеров сказал:
– Ставлю десять против пяти, что он не выиграет.
Моска принял это и еще несколько других пари. Он не стал брать кости с сукна и, бессознательно уверенный в своем успехе, вытащил пачку долларов, намереваясь заключить пари с кем угодно.
Он был возбужден, его переполнял азарт игрока, редко ему выпадало такое везение в игре.
– Ставлю сто против пятидесяти, – объявил он и, не услышав больше никаких предложений, взял кости.
Перед тем как он метнул их на стол, полковник сказал:
– Ставлю двадцать, что вам не выиграть.
Моска вытащил десятку и бросил ее на стол со словами:
– Принимаю.
– Но вы положили только десять, – сказал полковник.
Моска перестал трясти кости и склонился над столом. Он не мог поверить, что полковник, старый армейский служака, не знает правил игры в кости.
– При четырех очках, полковник, вы должны ставить два против одного, – сказал он, с трудом сдерживая гнев.
Полковник повернулся к одному из стоящих рядом младших офицеров:
– Это так, лейтенант?
– Так, сэр, – сказал тот смущенно.
Полковник бросил на стол двадцать долларов.
– Ладно, мечите!
Два красных кубика ударились о борта стола, быстро перекатились по зеленому полю и неожиданно остановились – оба двумя белыми точками вверх. Моска долго смотрел на кубики, прежде чем взять деньги, и громко произнес:
– Никогда не видел картины чудеснее.
"Нет смысла больше рисковать своей удачей", – подумал он. Он бросил на стол еще несколько банкнот и после нескольких бросков снизил ставки. Он играл с переменным успехом. Когда кости взял полковник, Моска перекрыл его ставку. Полковник бросил – неудачно. Во второй раз – та же картина. Моска взял деньги. Полковник сказал беззлобно:
– С вами бессмысленно играть – вам сегодня везет. – И, улыбнувшись, вышел из зала.
Моска понял, что не прав, что полковник и впрямь не силен в правилах игры в кости и вовсе не пытался воспользоваться своим чином, чтобы утереть ему нос.
Атмосфера вокруг стола немного разрядилась, офицеры перестали испытывать неловкость, и беседа оживилась. Официант трудился не покладая рук, едва успевая выполнять заказы. Адъютант подошел к бару, сел на табурет, подождал, пока официант наполнит его стакан, отпил и окликнул:
– Моска, подойди на минутку.
Моска взглянул через плечо. Метал Эдди Кэссин, и после него должен был метать он.
– Сейчас, только метну, – сказал он.
Эдди метнул удачно, но Моска перебил его кости и подошел к терпеливо дожидавшемуся адъютанту.
Адъютант внимательно посмотрел прямо ему в глаза и сказал:
– Какого хрена ты учил полковника, как надо делать ставки?
Моска немного смутился.
– Черт, – сказал он, – он же хотел заключить со мной пари. Кто же делает ставку на равных на четыре очка?
Адъютант продолжал тихим вкрадчивым голосом, словно разговаривал с непонятливым мальчишкой:
– У стола было десять офицеров. Они же не стали объяснять ему, как делать ставки, и если бы они объяснили, то сделали бы это в куда более вежливой манере. Как ты думаешь, почему ему никто слова не сказал?
Моска почувствовал, как его лицо заливается краской. И вдруг заметил, что игроки замолчали, перестав метать кости, – все слушали их разговор.
Ему стало ужасно неловко – так бывало в первые месяцы в армии. Он передернул плечами.
– Я думал, он не знает, – вот я и сказал ему.
Адъютант поднялся.
– Ты думаешь, раз ты гражданский, тебе это сойдет с рук. Но ты дал понять, что полковник якобы пытается использовать свое положение, чтобы надуть тебя на десять долларов. Запомни одну вещь, приятель: мы можем тебя в момент отправить обратно в Штаты, если захотим, и, насколько я понимаю, у тебя есть некие причины очень этого не хотеть. Так что полегче. Если полковник чего-то не знает, его сослуживцы придут ему на помощь. Ты оскорбил командира и всех офицеров в этом клубе. Смотри, чтобы это больше не повторялось.
Против воли Моска уронил голову, в душе его клокотал стыд и гнев. Он видел, как за ним наблюдает Эдди Кэссин и на губах у Эдди играет легкая довольная улыбочка. Моска услышал, как адъютант говорит презрительно:
– Моя бы воля, я бы вас, гражданских, на пушечный выстрел не подпускал к офицерскому клубу. Что вы можете знать об армии!
Машинально Моска поднял глаза. Он отчетливо увидел перед собой лицо адъютанта, его серые честные глаза и бесстрастное открытое лицо, приобретшее теперь строгое выражение.
– Капитан, а сколько у тебя боевых звезд? – спросил Моска. – В скольких десантных операциях ты участвовал?
Адъютант уже сидел на табурете и попивал из стакана. Моска чуть не замахнулся на него, когда он заговорил:
– Я не это имею в виду. Многие из офицеров, здесь находящихся, возможно, совершили куда больше подвигов на войне, чем тебе может даже присниться, но никто из них не позволит себе ничего подобного. – Голос адъютанта был мертвенно-спокойным, холодным, рассудительным, но не примирительным.
Моска поборол в себе гнев и, подобно своему собеседнику, заговорил с холодным спокойствием, словно подражая его манере.
– Ладно, – сказал он. – Я был не прав, я прошу прощения. Но только не тебе вешать мне эту туфту про гражданских.
Адъютант улыбнулся, не чувствуя себя оскорбленным, – у него был вид священника, отягченного заботами своего долга.
– Но ты должен понять то, о чем я говорю.
Моска ответил:
– О'кей, я понимаю. – И, невзирая на все его самообладание, эти слова прозвучали с покорным смирением, и, вернувшись к столу, он почувствовал, что сгорает от стыда. Он увидел, как Эдди Кэссин старается спрятать свою улыбочку и ободряюще подмигивает ему. Офицер, чья очередь была метать кости, здоровенный южанин, сказал с характерным протяжным выговором настолько громко, чтобы адъютант мог его услышать:
– Слава богу, что ты не выиграл у полковника еще десятку, а не то нам бы пришлось вывести тебя на двор и расстрелять.
Все, кроме Моски, засмеялись. Он слышал, как за его спиной адъютант весело болтал с кем-то, смеялся и пил, словно ничего не случилось.
Глава 10
Моска и Гордон Миддлтон оставили свои дела и начали подслушивать: из-за чуть приоткрытой двери в кабинет Эдди до них доносился голос девушки.
– Эдди, я только на минутку. Это очень важно. – Ее голос слегка дрожал.
Эдди холодно и вежливо ответил:
– Да-да, пожалуйста, я слушаю.
Девушка сказала неуверенно:
– Я знаю, ты меня предупреждал, чтобы я не приходила к тебе в кабинет, но ты сам уже давно у меня не бываешь.
Моска и Гордон с усмешкой переглянулись и внимательно прислушались.
Девушка продолжала:
– Мне нужен блок сигарет.
Наступило молчание. Потом Эдди ехидно спросил:
– Да, и какой же сорт?
Но девушка не уловила саркастического тона, предполагавшего отказ.
– О, да это не имеет значения! – сказала она. – Мне нужны сигареты для врача. Это его цена.
В голосе Эдди по-прежнему звучала холодная вежливость:
– Ты нездорова?
Девушка кокетливо хихикнула:
– Ох, Эдди, да ведь ты сам знаешь. У меня будет ребенок. – И добавила успокаивающим тоном, словно беспокойство за ее благополучие могло заставить его отклонить ее просьбу:
– Но это не опасно.
Моска и Гордон понимающе кивнули друг Другу и беззвучно рассмеялись – не над девушкой, а над Эдди, над его, как они решили, смущением и над тем, что его связь обойдется ему в блок сигарет. Но после следующей реплики Эдди улыбки сползли с их губ. Он был так же вежлив и бесстрастен, но в его голосе теперь появилась нотка веселого злорадства:
– Пусть тебе поможет твой немецкий дружок.
От меня ты не получишь ни одной сигареты. И, если ты еще раз зайдешь в этот кабинет, тебя тут же уволят с базы. А теперь марш работать.
Девушка заплакала и сказала дрожащим голосом:
– У меня нет друга. Это твой ребенок. Я уже на третьем месяце, Эдди.
– Я сказал, – отрезал Эдди Кэссин.
Девушка взяла себя в руки. Его грубость ее разозлила:
– Ты не появлялся целый месяц. Я не знала, придешь ли ты снова. Тот парень просто приглашал меня на танцы. Клянусь. Ты же знаешь, что ребенок от тебя. Что тебе стоит достать блок сигарет?
Моска и Гордон услышали, как Эдди снял телефонную трубку, попросил телефонистку соединить его с начальником охраны военно-воздушной базы. Затем девушка с ужасом сказала:
– Помогите мне, мистер Кэссин, пожалуйста!
Потом они услышали, как открылась дверь в коридор и как она захлопнулась, и Эдди сказал телефонистке:
– Спасибо, уже не надо.
Эдди Кэссин вошел к ним в комнату, и на его тонком приятном лице играла довольная улыбка.
– Как вам понравилась эта сценка? – спросил он.
Моска откинулся на спинку стула и презрительно сказал:
– Ну и гад же ты, Эдди!
Гордон Миддлтон сказал:
– Я дам тебе для нее сигарет, Эдди.
Он произнес это без всякого презрения, а просто довел это до сведения Эдди, словно единственная причина, по которой Эдди отказал девушке, состояла в том, что он не хотел тратиться.
Эдди взглянул на них насмешливо и ухмыльнулся:
– О боже! Какие мы отзывчивые! Как мы хотим помочь бедной девушке! Слушайте. Эта маленькая сучка постоянно имела мужика на стороне. Он выкуривал все сигареты, которые я ей давал, жрал шоколад и консервы, которые, я-то думал, доставал для нее. – И он рассмеялся с искренней веселостью. – К тому же у меня с ней давно все кончено. И я знаю, что на черном рынке плата за аборт составляет полблока.
Дверь распахнулась, и вошел Вольф. Он их поприветствовал:
– Здорово, ребята! – Поставил свой портфель на письменный стол и сел, тяжко вздохнув. – Ну, и чему вы тут веселитесь? – Он улыбнулся им, и его мучное белое лицо осветилось неподдельной радостью. – Поймал двух фрицев, воровавших кофе. Знаете, что им разрешают уносить домой суп в чайниках? Так вот, эти суки клали кофе на дно чайника, посыпали песком, а сверху наливали суп. Только не спрашивайте, как они потом выгребали оттуда песок.
Этот рассказ почему-то разозлил Эдди. Он мрачно сказал:
– От Вольфа Трейси никому не уйти. Поведай нам, Вольф, как тебе это удалось!
Вольф хмыкнул:
– Ха, кто бы мог догадаться!? Просто, как все гениальное. Подпустил к ним в курятник своего петушка.
Миддлтон поднялся.
– Пожалуй, я сегодня пораньше отправлюсь, ладно, Эдди?
– Ради бога! – ответил Эдди.
Вольф поднял руку:
– Погоди, Гордон. – Гордон остановился у двери. – Не говори никому о том, что я сейчас скажу. И вы, ребята, держите язык за зубами.
Через неделю ты получишь предписание на отправку обратно в Штаты. О'кей?
Гордон уронил голову. Вольф ласково спросил:
– Черт побери, разве ты этого не хотел, а, Гордон?
Гордон поднял взгляд и, улыбаясь, ответил:
– Да, пожалуй. Спасибо, Вольф. – И вышел из кабинета.
Эдди тихо сказал Вольфу:
– Что, из Штатов пришел ответ на запрос службы безопасности?
– Ну да, – ответил Вольф.
Эдди Кэссин стал разбирать бумаги на своем столе. За окнами управления гражданского персонала сгущались сумерки. Эдди раскрыл свой портфель и сунул туда две бутылки джина, жестянку грейпфрутового сока и несколько плиток шоколада, которые он достал из ящика стола.
Вольф сказал:
– Слушай, отдай лучше мне свои сигареты и выпивку, Эдди. Так ты хоть накопишь бабки, вместо того чтобы надираться каждый вечер.
Эдди взял портфель под мышку и направился к двери.
– Я же живое существо, – сказал он. – Ну, мусорщики, желаю вам удачи. А я пойду дрессировать свою гориллу.
За ужином Вольф сказал Моске:
– Знаешь, я, наверное, первый стал пасти этого Гордона. Как-то я подвозил его в город, и вот на полпути он попросил меня остановиться. Он вылез из джипа и пошел обратно по шоссе. Он подобрал какой-то кусок металла, на который я чуть было не напоролся, забросил его в кусты и сказал мне с этой своей сладенькой улыбочкой: "Ну вот, одной проколотой шиной будет меньше". Это он хорошо сделал, да? Он вообще хороший парень.
Но с этим Гордоном хлопот не оберешься. Слишком много в нем выпендрежа. Так что, когда мой босс сказал мне, чтобы я за ним приглядывал, потому что он когда-то состоял в компартии, я ничуть не удивился. Они таких олухов и заманивают.
Вот дурашка!