Утром его разбудил звонок имиджмейкера Виталия Барковского, высокооплачиваемого педераста, одного из самых модных стилистов Москвы.
- Игорь Андреевич, миленький вы наш… Это такая прелесть, такое чудо!..
- Что? Ты о чем?
- О Лидушке… Это прелесть… Это такая удача, я клянусь, лучшего я и ожидать не мог… Пускаем в эфир, непременно, это просто чудо какое-то… Я просто рыдал, всю ночь рыдал!..
- Вытри сопли и говори нормально, - сердито оборвал болтовню стилиста Маликов. - Что там такое за чудо?
- Ах, Игорь Андреевич, ах, вы сами увидите… Пускаем в эфир без разговоров!
- Мне надо посмотреть…
- Не надо, ничего не надо! Я отвечаю, это такой успех… Поверьте моему чутью…
- Ладно! - По утрам Маликов не расположен был к длительным беседам. - Ладно, Виталя. Если обделаешься - башку оторву. Ты меня знаешь.
- Фу, фу, Игорь Андреевич, зачем же так? Я гарантирую!
- Ну и славно. У меня дел по горло, на эту квашню смотреть - мало радости.
Не слушая ответную болтовню имиджмейкера, Маликов повесил трубку. Дел у него и вправду было по горло. Это только неискушенные телезрители думают, наблюдая заседания Госдумы и обсуждая поведение зевающих депутатов, что они, депутаты, бездельничают и проматывают денежки налогоплательщиков. У депутатов дел - невпроворот, им иной раз и поспать-то некогда, вот и зевают на заседаниях.
Замотавшийся в деловой суете Маликов забыл об интервью и не посмотрел тогда выступление своей клуши по телевидению.
А через две недели пошли письма. Неожиданно рейтинг Маликова, до этого росший неуклонно, но медленно, буквально взлетел, словно кривая на экране сейсмографа при первом подземном толчке. Писали ему домой, писали в Думу, писали в штаб его депутатской группы. Восхищенные, растроганные домохозяйки, мужики-работяги, солдаты, учителя, пенсионеры и дворники, бывшие колхозники, начинающие фермеры - все были очарованы простотой и естественностью Лиды, ее ласковой шепелявостью, ее "пилименями" и шмыганьем носом.
Народ полюбил Лиду всерьез: она была так непохожа на напыщенных и недоступных светских красавиц - жен больших политиков или бизнесменов, что люди мгновенно выбрали семейство депутата Маликова объектом простого человеческого общения и завалили его письмами, в половине которых все-гаки, помимо восхищенных комментариев и рассказов о собственной тяжелой судьбе, были и просьбы: улучшить жилье, повысить пенсии, поспособствовать, помочь, поддержать, посоветовать.
По советам своих референтов, некоторые из этих просьб Маликов удовлетворял, используя свою обширную сеть знакомств и деловых связей или просто свое обаяние и влиятельность. Временные и финансовые затраты на решение каждой из подобных мелких житейских проблем возмещались Маликову сторицей: слухи о "всемогущем защитнике простого народа" поползли по столице, по области, охватывали один город России за другим. И Маликов иногда стал посматривать на жену с выражением, похожим на благодарность.
Но разве что только посматривать. Соблазнительные формы жены уже давно не волновали Игоря Андреевича. За первый месяц супружеской жизни он убедился: ее красивая оболочка скрывает унылую, равнодушную и совершенно бесперспективную фригидность.
Маликов же - выросший как мужчина в играх с забавницами из Ленинградского института культуры (выдававшими еще в советское время такие номера, каких он ныне не видел и в немецком хард-порно), на групповухах с актрисами мюзик-холла, на вполне языческих (в духе институтского атеизма) стройотрядовских оргиях в темных и теплых лесах средней полосы - был в сексе человеком очень искушенным и изобретательным. Такой же изобретательности он требовал и от своих партнерш. Поняв, что законная жена ни физически, ни умственно просто не способна его удовлетворить, стал пользоваться услугами обычных профессионалок, с которыми в столице да при деньгах проблем никогда не существовало.
Нынешняя поездка в Питер имела для Маликова кроме деловой стороны еще одну. Последняя была для Игоря Андреевича, конечно, менее важной, чем решение неотложных проблем с питерскими партнерами, но зато долго ожидаемой и греющей начинающую черстветь душу депутата.
В Питере у него осталось много друзей… Именно друзей, хотя это слово и лишалось всякого смысла в той сфере, где вращался в последние годы Маликов. Эти же люди были совершенно из другого мира, и иначе он назвать их не мог. Да и нравилось ему думать о них так: "Мои друзья…" Чем-то веяло от этого словосочетания юношеским, бодрым, надежным и простым, как утренняя эрекция, как устранение легкого, скорее приятного, чем мучительного, похмелья кружкой холодного пива у ларька на набережной канала Грибоедова.
Друзья были оттуда - из институтской еще молодости. Товарищи по буйной студенческой жизни, безотказные подружки и крепкие парни, способные и от гопоты уличной сами себя защитить, и по полтора литра принять на грудь, оставаясь при этом людьми, а не съезжая в грязное скотство, которого, к удивлению своему, Маликов в последнее время хлебнул изрядно - на московских пьяных посиделках, в какой-нибудь закрытой сауне, или на правительственных дачах.
Слабаками оказались большинство его коллег-депутатов, бизнесменов и бандитов. Хилыми на выпивку и почти беспомощными в вопросах секса. Об этом Маликову сообщали девочки, которых он сам иной раз "подкладывал" под своих "товарищей" по политическим играм, всегда помня о том, что самая большая ценность - это информация.
Девочки и рассказывали Маликову о болезнях и немощах самых с виду крутых бандитов - лидеров преступных кланов, об импотенции брутальных кинозвезд, о слабости и беспомощности в постели видных политиков. А уж об извращениях - Маликов мог написать целую книгу, целый роман, непременно ставший бы бестселлером. Генералы, министры, президенты крупнейших компаний… Игорь Андреевич, конечно, сам не являясь ангелом, предполагал, что все они не без греха, но о том, что это такой страшный паноптикум, даже не догадывался.
Он мог споить любого своего коллегу по Думе, пивал и с журналистами обоих полов, неоднократно убеждаясь в том, что эта братия посильнее политиков и что с ними нужно держать ухо востро. Потом, поняв, что толерантность журналистов, видимо, чисто профессиональная черта, перестал соревноваться с ними в выпивке. Такие игры могли выйти ему боком.
Однако приходилось поддерживать имидж "молодого реформатора" - в доску своего парня, рассказывающего студенческие анекдоты, читающего иной раз лекции в МГУ (мог ли он подумать когда-то, со скрипом сдавая сессии в Политехе, что окажется на кафедре Московского университета, перед полным залом первокурсников, внимающих каждому его слову?), болтаясь по банкетам и презентациям, чокаясь с теми, с другими, произнося остроумные тосты и с аппетитом закусывая. В общем, изображать человека во всех отношениях положительного, не страдающего "комплексом Горбачева" (отношение последнего к проблеме пьянства заставило отвернуться от популярнейшего политика весь русский народ).
Но Маликов мучался. Мучался тем, что не может по-настоящему отдохнуть, так, как он любил, как в студенческие годы - пить сколько пьется и не думать о том, чем это может обернуться завтра.
А получалось-то что? В "своем кругу" ему пить и вообще "отдыхать" становилось скучно: собутыльники не держали дозу, валились лбами на стол с отвратительным хрюканьем, и их развозили по квартирам шоферы с телохранителями. А те, кто не валились, начинали внимательно следить за Маликовым, ловя каждое его слово, надеясь, видимо, что он по пьяному делу разболтает какие-нибудь свои секреты.
С господами попроще - теми же журналистами, актерами, писателями - было все наоборот. Среди этой братии попадались такие титаны, которые могли запросто "убрать" Игоря Андреевича по количеству выпиваемого. Да он, в принципе, мог бы на это наплевать, если бы… Если бы они были нормальными людьми, а не шакалами, которые завтра же, расслабься он хоть на секунду, начнут рвать зубами на куски его репутацию и станут насыщаться его, фигурально выражаясь, плотью и кровью…
В Питере Маликов решил расслабиться как следует. Он навел справки о своих старых товарищах. В основном, его интересовали давние подружки, одни воспоминания о которых до сих нор заставляли его тихонько скрипеть зубами и сжимать кулаки. Удивительно, но никакие изыски дорогих московских шлюх, по мнению Маликова, не могли сравниться с неистовыми страстями ленинградских студенточек. Конечно, они сейчас повзрослели, уже не такие гладкие и нежные, как прежде… Но прыти-то у них, наверняка, не поубавилось!
Собранная информация внушала некоторые надежды. Далеко не все из его прежних товарищей и подружек по комсомольским оргиям обзавелись семьями. Вот, например, Наташка Белкина холостая… Какая была красавица: худенькая, маленькая, верткая - воплощенный секс!
Сейчас она работала на загнивающем, дышащем на ладан питерском телевидении, но это ничего не значило. Питерские журналисты кардинально отличаются от своих столичных товарищей по цеху: они не такие подлые и продажные. Может быть, просто бедные, настоящих денег не нюхали? Вкуса их не ощутили? Во всяком случае, Маликов не боялся показаться перед Наташкой во всей красе.
Он позвонил ей из Москвы, выслушал негодующий ("Подонок, не звонишь, зазнался в столице, забыл старых друзей!"), восторженный ("Игорек, приедешь, правда, увидимся? Ты мой сладкий!") и очень многообещающий ("Ну, если не побрезгуешь в гости зайти, может, и прощу тебя, так и быть…") Наташкин монолог, договорился о встрече и повесил трубку с ощущением, что предстоящий визит в Питер начинает складываться.
Одной Наташкой Маликов не собирался ограничиваться. Слишком он соскучился по Питеру, слишком сильны были ассоциации, которые вызывал в нем город его молодости, город легких и крупных успехов, город, где как по маслу катилась его юность и практически сложился фундамент, ставший основанием всей маликовской карьеры.
Главное дело, ради которого он туда ехал, презрев московскую суету и, казалось бы, совершенно неотложные мероприятия, самое главное дело - встреча с Боровиковым и окончательное решение вопроса о финансировании нового депутатского блока, организатором которого, разумеется, выступал Маликов. А Боровиков в телефонном разговоре намекнул ему, и довольно прозрачно, о том, что у него есть сейчас возможность развлечь московского гостя не хуже, чем в столице развлекают, что у него теперь целое "агентство оздоровительных услуг", причем самого широкого профиля.
Но сегодня до "агентства" дело не дошло. Сегодня Маликов полдня просидел в офисе Артема Виленовича на Васильевском острове, обсуждая проблемы финансовые. Здесь же и отобедали - ни Маликов, ни Боровиков не хотели афишировать свою встречу. Дело, которым они занимались, было не для посторонних ушей. Конечно, кое-какие слухи о том, что Маликов встречался в Питере с Артемом Виленовичем, наверняка, просочатся, но они должны остаться только слухами, от которых Маликов всегда мог откреститься - мало ли что болтают об известных людях, к этому уже давно пора всем привыкнуть.
Действительно, репутация Артема Виленовича Боровикова, носившего в миру кличку Гриб, представлялась далеко не безупречной. И молодой демократ, народный любимец, спортсмен и обаяшка Маликов по всем законам добра и зла не должен был иметь никаких общих дел с мафиози - с уголовным прошлым столь явным, что и о характере нынешних его занятий ни у кого не возникало ни малейших сомнений.
Разговор не стал для Маликова утомительным - скорее наоборот, речь ведь шла о суммах, которые он должен был получить от Боровикова. Империя Гриба была крайне заинтересована в поддержке нового депутатского блока. Но времени эти беседы заняли много, и Игорь Андреевич в сопровождении охраны, предоставленной гостеприимным хозяином, вышел из офиса, когда на улице уже стемнело.
По сотовому он позвонил Наташке, с которой договорился еще утром (что приедет на ужин со всеми вытекающими из него последствиями).
- Ну ты и гад! - крикнула Наташка. - Я тебя полдня уже жду! Деловой какой, понимаешь!
- Да я же говорил, Натуль, что к ужину приеду, - устало оправдывался Маликов, уже предвкушая безумную, а главное, совершенно свободную ночь. Свободную в широком смысле этого слова - когда голова не занята тем, во сколько завтра вставать, куда ехать, что говорить и как себя вести. На следующие два дня он был абсолютно свободен: такое в его московской жизни бывало не часто! "Чтобы стоять на месте, надо очень быстро бежать", - он любил вспоминать эту американскую поговорку.
А стоять на месте Игорь Андреевич не собирался - он намеревался двигаться вперед, и поэтому нужно было шустрить так, что только успевай поворачиваться.
- К ужину? - не унималась Наташка. - К ужину! Сколько времени-то сейчас ты хоть знаешь?
- А? Времени? Ну, девять… А что? Поздно? Ты так рано спать ложишься, Натуля?! Я тебя не узнаю…
- Это ты у себя там привык к ночной жизни… У нас ведь тут провинция, - ехидно отвечала Белкина. - У нас так не принято. Если к девушке собираешься, будь любезен вовремя…
- А мы что - на время договаривались? Что-то я не помню.
- Ладно, короче, ты где там?
- Недалеко.
- Конспиратор хренов!
Маликов улыбнулся. В Москве с ним никто так не разговаривал. Оскорбляли - да, оно, конечно, куда же без этого. По чтобы вот так - с любовью в голосе, по-женски зазывно, провокационно… Игорь Андреевич почувствовал давно не испытываемое им удовольствие, волнующее и какое-то домашнее. А ведь и в самом деле - он сейчас дома. И никакой больше работы! Все оставшееся время в Питере он будет только отдыхать.
Черный "Мерседес", предоставленный ему Грибом и похожий на известный ленинский броневик джип ("Лэндкрузер") стояли возле входа в грибовский офис. Навстречу Маликову шагнул шофер джипа, высокий, широкоплечий парень в просторном пальто, под которым запросто можно было спрятать не только какой-нибудь "узи", но и обрез двустволки и "АКМ".
- …Ладно, Натуль, я сейчас буду. Купить что-нибудь?
- Ничего не надо. Все есть. Давай быстрее, биг-босс.
- Целую…
Маликов отключил трубку и поднял глаза на охранника-шофера.
- Куда? - спросил парень.
- Знаешь… Э-э… Витя? - вежливо спросил Маликов, нетвердо помня имя своего питерского телохранителя.
- Да.
- Витя, вы сегодня свободны. Я сам. Ключи…
Витя предупредительно протянул Маликову ключи от "Мерседеса".
- И ребят отпусти. Здесь рядом.
- Дорогу знаете?
- Я же питерский! - улыбнулся Маликов. - Да здесь и в самом деле недалеко.
- Все понял. Завтра…
- Я позвоню, если понадобитесь.
Номер мобильного телефона Вити был записан в ежедневнике Игоря Андреевича - с этого началась сегодняшняя беседа с Грибом.
- У нас город стал неспокойный, сказал ему Боровиков. - Лучше, если мои парни с тобой постоянно будут.
Однако после Москвы Маликову казалось, что здесь ему никто и ничто не может угрожать. "Дома и стены помогают, - подумал он еще тогда, когда встретивший его "мерс" мчался по Московскому проспекту. - Не знают они, что это значит - неспокойный город…"
На самом деле заставила его отказаться от охраны въевшаяся в кровь привычка никому не доверять на сто процентов. Он, конечно, понимал, что в Нигере, так же, как и в Москве, вечерами гулять небезопасно. Даже на "мерсе". Особенно, если ты лицо значительное, да еще из Москвы. Он просто не хотел "засвечивать" Наташкину квартиру… Ведь ясно: этот Витя немедленно и подробно отчитается перед Грибом, а тот мигом "пробьет" адрес, выяснит, кто там живет, и будет потом долго гадать, зачем туда поехал Маликов. И окажется Наташка в списке лиц, находящихся с ним в тесном контакте. И, случись что, ее потянут. Да и вообще, мало ли как может жизнь повернуться? Нет, пока есть возможность, лучше оставить для себя несколько "чистых", никому не известных адресов, где можно отсидеться, "залечь на дно" хотя бы на несколько дней, пусть даже не прячась от опасности, а просто - чтобы отдохнуть, чтобы никто не доставал.
- Все, Витя, до завтра, - простился Маликов с топтавшимся на месте охранником.
А… Ага. Всего доброго.
Маликов сел в машину и поехал на Грибоедова, где жила Наташка и тогда, когда они были студентами. В то время - с родителями, ныне, как выяснилось, покойными.
"Дождалась, - думал он, проезжая по Дворцовой площади. - Всегда хотела жить одна. Вот и посмотрим, как она управляется".
Сколько он помнил Наташку, она никогда не занималась домашним хозяйством. Ее комната вечно была не прибрана, пепельницы - не вытряхнуты. Когда родителей не бывало дома, то еду гостям приходилось приносить с собой: Белкина готовить либо очень не любила, либо просто не умела.
Но все ее "минусы" искупались с лихвой - общительностью, быстрым и светлым умом, веселой парадоксальностью суждений и немыслимой, сводящей с ума сексуальностью.
"Словно вымер город… - Машина Игоря Андреевича миновала Театральную площадь, где еще топтались на остановке автобуса несколько человек, и свернула к каналу Грибоедова, в темноту, показавшуюся привыкшему к московской толкотне и уличному оживлению Маликову просто странной. - Черт, это же центр города… А пусто, как будто в деревне глухой. Действительно, здесь они что - с наступлением темноты все по домам расползаются?.."
Игорь Андреевич остановил машину на набережной канала. Вышел, взглянул вниз, на темную воду. Она поблескивала в тусклом свете, льющемся из окон высоких, мрачных домов, которое, как бы стиснули русло, закованное в гранит набережной. Потом Маликов поднял голову и посмотрел на Наташкины окна. Свет горел на кухне и, насколько он помнил расположение комнат, в гостиной, в родительской комнате.
"Ждет…" - Игорь Андреевич прошел под высокой аркой подъезда и, прислушиваясь к стуку собственных каблуков по ступенькам лестницы, двинулся дальше, наверх. Лифтом он не воспользовался: четвертый этаж - не проблема, а лишняя встряска не помешает, и так весь день сиднем просидел в грибовском кабинете.
Он поднимался по высоким ступенькам и с каждым шагом, как ему казалось, удалялся от своей бешеной, суетной и опасной московской жизни, возвращаясь в беззаботные студенческие годы… Когда все впереди и все - легко, просто и приятно, когда жизнь представлялась сверкающим праздником и омрачить ее не могли ни "неуды" на экзаменах, ни уличное хамство, ни мелкие ссоры с товарищами - все было просто великолепно!
Маликов, предвкушая встречу с Наташкой, широко улыбнулся: они не виделись лет десять, но он почему-то пребывал в уверенности, что Белкина ничуть не изменилась. Такие девчушки, подсказывал ему богатый жизненный опыт, такие шустрые девчушки не меняются с годами. Наверняка, она такая же прыткая и боевая, как в студенческие годы. Может быть, только стала еще более жадной до секса. У женщин с годами это бывает…
Маликов вздрогнул, увидев на своем пути две непонятно откуда возникшие фигуры. Они словно материализовались прямо из воздуха - Игорь Андреевич не слышал ни шагов, ни дыхания, на шороха одежды.
Машинально продолжая двигаться вперед, он все не мог поверить, что эти двое незнакомцев, преградивших ему дорогу, пришли сюда именно по его душу. Кто знал, что он окажется здесь, кроме Наташки? Да никто! А Наташка - она же… Она же не из этого круга.