И тут Сьюзан Берк зарыдала. Проплакала ровно полторы минуты. Я собиралась дать ей две, а потом прервать, но она успокоилась самостоятельно.
– Я не знаю, что я тут делаю, – сказала она. Вытащила носовой платок из сумочки, но не воспользовалась им. – Но это безумие. И с каждым днем все хуже и хуже.
– А что случилось? – выдала я беспроигрышный вопрос, вроде бы и не претендуя на то, чтобы лезть в душу.
Она вытерла глаза и смотрела на меня мгновение. Потом моргнула.
– А разве вы не знаете?
И улыбнулась. Чувство юмора на месте. Неожиданно.
– Так что мы будем делать? – спросила она, беря себя в руки. – Как будем работать?
– Я – интуитивный психолог, – ответила я. – Вы понимаете, что это значит?
– Вы можете угадывать желания людей.
– В определенной степени, да. Но мои возможности куда больше, чем просто догадки. Здесь играют свою роль все мои органы чувств. Я могу ощущать вибрации, исходящие от людей. Могу видеть ауры. Чувствую запах отчаяния, лжи или депрессии. Этот дар проявился у меня в далеком детстве. Мать моя была неуравновешенной женщиной, подверженной черной депрессии. Ее окружала темно-синяя дымка. Когда она была рядом со мной, то кожа моя зудела, как будто рядом кто-то играет на фортепиано, а пахла она отчаяньем, которое мне казалось похожим на запах хлеба.
– Хлеба? – удивилась Сьюзан.
– Да, это был ее запах. Запах отчаявшейся души. – Мне пришлось подобрать новый "одорант для печальной женщины". Не палая листва, он более землистый, что ли. Грибы? Нет, некрасиво.
– Хлеб… Это так удивительно, – проговорила она.
Обычно люди спрашивают, а какая у них аура или запах. Это первый шаг к установлению взаимопонимания. Сьюзан поерзала на стуле.
– Не хочу показаться грубой. Но… Мне кажется, мне это не подходит.
Я ждала. Чуткое молчание – оружие, которое повсеместно недооценено в мире.
– Ладно, – кивнула Сьюзан, заправляя волосы за уши. На пальцах блеснули массивные кольца с бриллиантами. В детстве она, по моим предположениям, была заучкой. Но стеснялась этого. Возможно, давили родители. Впрочем, как обычно. – Что же вы читаете по мне?
– Что-то произошло в вашем доме.
– Так я вам это говорила. – Я чувствовала, как отчаяние оставляет ее и появляется надежда на мою помощь.
– Нет, вы сказали, что ваша жизнь на грани краха. А я вам говорю, что причина этого кроется в вашем доме. У вас есть муж, и я чувствую разногласия между вами. Я вижу вашу ауру болезненно зеленой, как протухший яичный желток. Но по наружному краю – бирюзовые вспышки. Это говорит мне, что вначале все было хорошо, а потом разладилось. Так ведь?
Обо всем этом было нетрудно догадаться, но мне понравилась цветовая гамма, она прибавляла убедительности.
Сьюзан взглянула на меня. Кажется, я зацепила ее за живое.
– Также я ощущаю исходящие от вас вибрации. Такие же, как у моей матери. Отрывистые, высокие, похожие на звуки фортепиано. Вы отчаялись, вы испытываете нестерпимую боль. Вы не высыпаетесь.
Упоминать проблемы со сном всегда рискованно, но, как правило, окупается сторицей. Люди, страдающие от чего-то, спят плохо. А измученные бессонницей весьма благодарны людям, которые признают их усталость.
– Нет, нет, – возразила Сьюзан. – Я сплю по восемь часов.
– Но это не тот отдых, что нужен. У вас тревожные сны. Не обязательно кошмары. Вы можете даже не помнить их, но просыпаетесь с ощущением тяжести, разбитая.
Вот так можно выкрутиться из самого плохого положения. Сьюзан за сорок. А люди после сорока очень часто просыпаются, ощущая себя нездоровыми. Я знаю это из рекламы.
– Вас беспокоит шея, – давила я. – Кроме того, от вас исходит запах пионов. Ребенок… У вас есть ребенок?
Если у нее нет детей, я просто скажу: "Значит, вы мечтаете их завести". И возразить она не сможет. Уверена, любая женщина, отказываясь от материнства, испытывает сомнения. Просто она всегда думает о продолжении рода. И сделать подобный вывод – весьма логично.
– Есть. И даже двое. Сын и пасынок.
Пасынок? Нужно отрабатывать версию с пасынком.
– Значит, в вашем доме что-то не так. Дело в вашем пасынке?
Она встала, порылась в безупречной сумочке.
– Сколько я вам должна?
Где-то я ошиблась. И думала, что никогда больше не увижу ее. Но через четыре дня Сьюзан Берк появилась вновь.
– А у предметов могут быть ауры? – спросила она. – Ну, типа, вещей. Или у дома?
Потом еще через три дня:
– А вы верите в злых духов? Как вы думаете, они существуют?
И через день.
По большей части мои догадки насчет нее подтвердились. Властные требовательные родители, крепкое, типа "Лиги плюща" образование, какой-то бизнес. На мой вопрос, чем она занимается, Сьюзан начала что-то рассказывать о реструктуризации, сокращениях и перераспределении клиентуры. Я нахмурилась. Она насторожилась и сказала: "Я нахожу и устраняю проблемы". Отношения с мужем у нее сложились вполне приемлемые, за исключением того, что касалось пасынка. Берки переехали в город около года назад, и вот теперь мальчик, бывший просто трудным ребенком, начал серьезно настораживать.
– Майлз никогда не был приятным ребенком, – рассказала она. – Я – единственная мама, которую он знал. Мы с его отцом поженились, когда ему было шесть лет. Но он всегда был холоден. Интроверт. Он кажется пустым. Я ненавижу себя за эти слова. Я хочу сказать, что ничего страшного в интроверте нет. Но в прошлом году, после переезда… он изменился. Стал агрессивным. Сердитым. Мрачным. Угрожающим. Я боюсь его.
Мальчишке всего пятнадцать лет. Его насильно перетащили из загородного дома в город, где он никого не знал. А он был нескладным, "тормозным" ребенком. Еще бы он не стал сердитым. Может, мне стоило сказать это вслух? Но я промолчала. Я воспользовалась шансом.
Я решила попытать силы в отечественном ауро-очистительном бизнесе. Часто люди, въезжающие в новый дом, звонят вам. Вы бродите по дому, жжете шалфей и рассыпаете соль. Долго бормочете. Начало новой жизни требует избавления от застоявшейся отрицательной энергии прежних владельцев. Особенно сейчас, с замедлением промышленного бума, когда люди начали перебираться в исторический центр города. Столетние дома накапливают много эманаций.
– Сьюзан, а вы не задумывались, что в доме может влиять на поведение вашего пасынка.
– Да, – она наклонилась, глядя мне в глаза. – Да, задумывалась. Может, я сошла с ума? Я вернулась… Знаете, почему я вернулась? На моей стене была кровь.
– Кровь?
Она придвинулась еще ближе. Я могла ощущать аромат мяты, маскирующий тяжелый запах изо рта.
– На прошлой неделе. Я не хотела ничего говорить… Вы, наверное, думаете, что я тронулась. Но это там было. Длинный ручеек от потолка до пола. Я… Я сошла с ума?
В ее дом я приехала уже на следующей неделе. Поворачивая свой верный хэтчбек на их улицу, я размышляла о ржавчине. Нет, не кровь. Что-то со стен или с крыши. Кто знает, из чего построены эти старинные дома? Кто знает, что там может просочиться спустя сто лет? Вопрос в том, какую игру поддерживать. Меня не слишком притягивала возможность применения экзорцизмов, постулатов демонологии и прочего клерикального дерьма. Не думаю, что Сьюзан стремилась к ним. Но она пригласила меня к себе домой. Такие женщины, как она, не приглашают таких, как я, если им ничего от нас не надо. Мне предстояло поразмыслить над струйкой крови, найти разумное объяснение и продолжать настаивать на очистке дома.
И на повторных чистках. Нужно было обсудить денежную сторону вопроса. Двенадцать посещений, по две тысячи долларов за каждое, казалось мне неплохой ценой. Раз в месяц, на протяжении года. За это время ее пасынок разберется в своих чувствах, привыкнет к новой школе и новым одноклассникам. И вот он здоров, а я – героиня! И очень скоро Сьюзан начнет направлять ко мне всех своих богатых и издерганных подруг. У меня будет собственный бизнес. Когда люди спросят, чем я занимаюсь, я смогу ответить, что я – предприниматель, так же высокомерно, как все деловые люди. Может, мы подружимся с Сьюзан. Может, она запишет меня в клуб книголюбов. Я буду сидеть у камина, жевать сыр бри и на все вопросы отвечать, что я – бизнесвумен. Припарковавшись, я вышла из машины и полной грудью вдохнула весенний воздух, заряжающий оптимизмом.
А потом я увидел дом Сьюзан. Замерла и долго смотрела на него. Пока не ощутила дрожь.
Он сильно выделялся в ряду других домов.
Необычный. Единственное здание в викторианском стиле в длинной череде квадратных новостроев. Не исключаю, что поэтому он казался живым. Как на мой взгляд. Фасад особняка украшала сложная, филигранная резьба по камню – цветы, завитушки, изящные стебли, ниспадающие гирлянды. Дверной проем окаймляли два ангела в натуральную величину. Они воздели руки к небесам, их лица озарял восторг, источник которого оставался мне недоступен.
Я изучала дом. А он изучал меня через сводчатые окна, настолько высокие, что ребенок мог бы стоять на подоконнике в полный рост. И ребенок там был. Я видела очертания его тонкой фигуры в серых брюках, черном свитере и безупречно повязанном бордовом галстуке. Темная челка скрывала глаза. Внезапно он развернулся и стремительным движением спрыгнул с подоконника, скрывшись за тяжелыми портьерами.
Ко входу вела длинная и крутая лестница. Когда я поднялась и под сенью ангелов позвонила в дверь, сердце мое сильно стучало. Ожидая ответа, прочла надпись, вырезанную в камне у моих ног.
Усадьба Картерхук.
Основана в 1893 году
Патриком Картерхуком.
Резные буквы – мощная викторианская вязь. Литера "у" стилизована перистой завитушкой. Мне почему-то захотелось прикрыть живот.
Дверь открыла Сьюзан с красными глазами.
– Добро пожаловать в поместье Картерхук, – нарочито торжественно произнесла она, глядя на меня.
Сьюзан никогда не выглядела хорошо, встречаясь со мной, но сейчас она даже не пыталась причесаться. От нее исходил едкий запах. Не "отчаяние" или "депрессия", а просто неприятный запах изо рта и от немытого тела. Она безвольно пожала плечами.
– Вот теперь у меня бессонница.
Изнутри особняк ничем не подтверждал внешнее впечатление. Интерьер полностью сменили, и теперь дом выглядел просто как жилище богатого человека. У меня сразу приподнялось настроение. Я могу "очистить" это место – со вкусом выполненные светильники, гранитные столешницы, бытовая техника из нержавейки, удивительно гладко отполированные панели, мебель из мореного дуба.
– Давайте начнем со струйки крови, – предложила я.
Мы поднялись на второй этаж. Всего их было четыре. На лестничной клетке я перегнулась через перила и заглянула в пролет, чтобы увидеть лицо человека, который смотрел на меня с верхнего этажа. Черные глаза и волосы, фарфорово-бледная кожа. Майлз. Мы глядели друг на друга в течение долгого мгновения, а после он снова исчез. Этот ребенок превосходно соответствовал дому.
Сьюзан сбросила на пол красивую набивную шпалеру, и я могла видеть стену целиком.
– Это было здесь, – она провела рукой от потолка до пола.
Я сделала вид, что тщательно изучаю стену, но, собственно, искать там было нечего. Она отлично вымыла стену – я до сих пор слышала запах отбеливателя.
– Могу помочь вам, – сказала я. – Я ощущаю ужасную боль прямо здесь. Она есть во всем доме, но здесь больше всего. Но я могу вам помочь.
– Дом скрипит всю ночь напролет, – пожаловалась она. – Я хочу сказать, он едва не стонет. Так не должно быть. Внутри все новенькое. Время от времени хлопает дверь в комнате Майлза. А он… он становится все хуже. Будто кто-то поселился в нем. Тьма окружает его. Как жука хитиновый панцирь. И он избегает меня. Как жук. Это так страшно, что я переехала бы куда-нибудь, но у нас сейчас нет денег. Временно. Мы столько отдали за этот дом, а потом еще ремонт и… И все равно муж не позволит мне уехать. Он говорит, что у Майлза просто переломный возраст. А я психую, как дура.
– Могу вам помочь, – повторила я.
– Позвольте, я покажу вам все.
Мы двинулись по длинному узкому коридору. В доме, само собой, было темно. Едва вы отходите от окна, как мрак окутывает вас. Мы шли, и Сьюзан включала светильники.
– Майлз постоянно гасит их, – пояснила она. – А мне приходится включать. Когда я прошу его не делать этого, он притворяется, будто не понимает, о чем речь. Вот наша берлога. – Она распахнула дверь, чтобы показать комнату, похожую на огромную пещеру с камином и книжными полками до потолка.
– Библиотека! – ахнула я.
Да тут запросто поместилась тысяча книг. Толстые, внушительные тома для умных людей. Как можно заполнить комнату множеством книг и при этом называть ее берлогой?
Я шагнула через порог. Вздрогнула.
– Вы чувствуете это? Вы чувствуете… тяжесть здесь?
– Ненавижу эту комнату, – кивнула она.
– Мне следует обратить на нее особое внимание, – сказала я.
Это точно, я бы с удовольствием оставалась бы здесь на час во время каждого сеанса и читала бы. Читала бы все, что хотела.
Мы вернулись в зал, где снова царил мрак. Сьюзан вздохнула и начала включать лампы. А я прислушивалась к топоту ног на лестнице. Безумный бег вверх, а после по коридору. Подойдя к запертой двери справа от меня, хозяйка постучала:
– Джек, это я.
Заскрипел отодвигаемый стул. Щелкнул замок. В открывшуюся дверь выглянул еще один ребенок, младше Майлза на несколько лет. Очень похожий на мать. Он улыбнулся Сьюзан, будто не видел ее целый год.
– Привет, мамочка! – обнял он ее. – Я скучал по тебе.
– Это Джек. Ему семь лет, – пояснила Сьюзан, взъерошив сыну волосы. – Мама должна немного поработать с нашей подругой. – Она опустилась на колени, чтобы их глаза были на одном уровне. – А ты прочитай, что я тебе задала. Потом перекусим.
– Мне запирать дверь? – спросил Джек.
– Да. Запирай ее всегда, дорогой.
Мы пошли дальше. Позади щелкнул замок.
– Почему он запирается?
– Майлз не любит брата. – Должно быть, она уловила мой хмурый взгляд: кто же из подростков любит младших братьев? Продолжила: – Вам стоило поглядеть, что Майлз сделал с няней, которую невзлюбил. Это одна из причин, по которой мы сидим без денег. Медицинские счета. – Она резко развернулась ко мне. – Я не должна была это говорить. Это не так… важно. Может, несчастный случай. Не знаю, как там было на самом деле. Вдруг я вправду, к чертям, свихнулась?
Ее вынужденный смешок очень сильно бросался в глаза.
В конце коридора Сьюзан показала еще одну запертую дверь.
– Мне бы хотелось познакомить вас с комнатой Майлза, но у меня нет ключа, – сказала она просто. – Кроме того, я очень боюсь.
Она выдавила еще смешок. Но весьма неубедительно, даже не очень похоже на смех. Мы поднялись на второй этаж, где располагались несколько комнат, со вкусом выкрашенных и оклеенных обоями, уставленные изящной мебелью в викторианском стиле. В одной из них стоял только лишь кошачий лоток.
– Это для нашей кошки Уилки, – объяснила Сьюзан. – Самая везучая кошка в мире – у нее имеется целая комната для хранения дерьма.
– Да, вы умеете использовать пространство.
– Если честно, это очень милая кошка. Ей почти двадцать лет.
Я улыбнулась, показывая, как это интересно и значимо.
– Наверное, у нас больше места, чем необходимо, – говорила Сьюзан. – Я думала, что, возможно, мы заведем еще одного… Возможно, надо, но я не могу растить еще одного ребенка в этом доме. Поэтому мы теперь живем в очень дорогом складе. Мой муж занимается антиквариатом. – Я представила этого нервного, раздражительного мужа. Человека, который с большей вероятностью покупает антиквариат, чем изготавливает его. Скорее всего, он нанимает стильных женщин-дизайнеров в очках с роговой оправой, чтобы те работали на него. Наверное, они и купили для него все эти книги в неимоверном количестве. Я слышала, что люди покупают книги, как предмет интерьера, будто это – мебель. Глупые люди. Я никогда не смогу их понять.
Мы поднялись еще. Верхний этаж представлял собой мансарду с несколькими старинными дорожными сундуками вдоль стен.
– Не выглядят ли эти ящики по-дурацки? – прошептала Сьюзан. – Но муж говорит, что они придают комнате истинный облик. Он не хотел реконструкции…
Таким образом, дом обустраивался компромиссно – муж тяготел к винтажному убранству, а Сьюзан желала модерна. Наверное, таким образом они полагали, что внешний фактор поможет сгладить внутренний раскол. Но в итоге Берки не пришли к согласию, а получили лишь разочарование. Даже миллионы долларов не сделают их счастливыми. Богатые тратят деньги впустую.
Мы спустились по черной лестнице, тесной и головокружительно крутой, похожей на звериную нору, и оказались в просторной и сверкающей современной кухне.
Майлз сидел там, ожидая нас. Увидев его, Сьюзан напряглась.
Для своего возраста он казался слишком щуплым. Бледное лицо и заостренный подбородок. Черные глаза поблескивали внимательно, как у паука. Он оценивал нас. Очень вероятно, что он ненавидит школу, подумала я. Он никогда не получал достаточно внимания, а теперь, даже если вся забота Сьюзан обрушится на него, все равно будет мало. Хитрый. Эгоцентричный.
– Привет, мамочка, – сказал он. Лицо мальчика мгновенно изменилось, озарившись глупой улыбкой. – Я скучал по тебе.
Сладкий, милый мамин любимчик – Джек. Он идеально копировал младшего брата. Даже когда Майлз шел, чтобы обнять Сьюзан, он имитировал осанку и разворот плеч Джека. Он обхватил ее, уткнулся носом в платье. Сьюзан смотрела на меня над его головой, губы поджаты, щеки втянуты, как если бы она обоняла отвратительный запах.
– Почему ты не хочешь меня обнять? – задрал голову Майлз.
Она обхватила его на краткий миг, и он тут же отшатнулся, будто обжегся.
– Я слышал, что говорила ей, – произнес мальчик. – О Джеке. О няне. Обо всем. Какая же ты сука.
Сьюзан вздрогнула, а он повернулся ко мне.
– Надеюсь, ты уедешь и больше не вернешься. Тебе же лучше будет. – Он улыбнулся нам двоим. – Это семейное дело. Не так ли, мамочка?
И он помчался по черной лестнице, топая тяжелыми кожаными башмаками и наклонившись вперед. Он и в самом деле бежал, словно покрытое хитиновым панцирем насекомое, блестящее и жесткое.
Сьюзан, глядевшая в пол, вздохнула и подняла глаза.
– Помогите мне.
– А что ваш муж говорит обо всем этом?
– Мы не обсуждаем это. Майлз – его ребенок. Он его растил. Всякий раз, когда я начинаю хотя бы критиковать его, муж утверждает, что я схожу с ума. Он часто говорит, что я схожу с ума. Дом с привидениями… Может, и правда? В любом случае, он много путешествует, а потому даже не узнает, что вы к нам приезжали.
– Я в силах вам помочь. Можем мы быстро оговорить стоимость?
С суммой она согласилась, но не со сроками.