– Нет, совсем нет, – легкомысленным тоном ответил он. Раскрыл барсетку и кинул туда сигареты с зажигалкой. Щелкнул замочком. И весь его вид при этом убеждал, что отходил он недаром. Наверняка ведь назначил какой-нибудь там женщине свидание. Иначе зачем же было так одеваться с шиком – явно на выход!
– Вы сейчас в какую сторону поедете? – Лидия попыталась установить с ним прежний контакт.
– Я? – Агеев откровенно продемонстрировал, что ее вопрос очень некстати. – А что, разве у вас проблемы, Лидия Валентиновна? Вы ведь живете в Староконюшенном, да? А это фактически рядом, напротив, десяток шагов в сторону Смоленки.
Очень он это ядовито произнес, даже оскорбительно.
– Так уж и рядом! – сердито пробурчала Лидия, демонстрируя, что у нее окончательно испортилось настроение.
– Нет, мне надо в другую сторону, извините, Лидия Валентиновна. В следующий раз – к вашим услугам! – Столь издевательский намек мог бы поразить даже стальные нервы.
Лидия вспыхнула и встала. Причем резко и даже зло.
– Тогда и вы меня извините, Филипп Кузьмич. Всего вам доброго. И тебе, – она с неприязнью взглянула на Юлию, – тоже пока.
И ушла.
Филя с юмором и недоумением посмотрел ей вслед, потом опустил глаза к сидящей Юлии Марковне, хмыкнул и пожал плечами.
– Совершенно вздорная девица, – сказал доверительным голосом. – И как это она сумела уговорить шефа принять, по-моему, абсолютно безнадежное дело? Диву даюсь. Как смогла обаять!
– Вы торопитесь, Филипп? – мягко сказала Юлия и положила пальцы на его ладонь, которой он опирался о столешницу. – Вам действительно надо срочно бежать?
– Честно? – Он открыто посмотрел ей в глаза и засмеялся.
– Ну а как же еще?
– А я по шее не получу, если скажу правду?
– Это от кого же? – удивилась Юлия.
– От вас, от кого же еще?
– Странно!.. Ну хорошо, я обещаю, что ваша шея останется в неприкосновенности. И что же дальше?
– Свидание чисто деловое, но я с удовольствием перенесу его на завтра. Если вы…
– Что – если я?
– Попросите меня об этом.
Взгляд Фили был чист, как хрустальная вода горного источника. Ему просто нельзя было не верить. Даже если к недоверию имелись бы все основания.
– Ну предположим, что я попросила. Предположим! Что бы вы на это сказали?
– Спросил бы: какие у вас планы? Это во-первых. А во-вторых, попробовал бы внести в них некоторые коррективы, которые вам могли бы наверняка понравиться. Но – опять-таки если! Итак?
– Планов никаких, – честно ответила Юлия. – Целый день болела голова, а вы оказались в прямом смысле слова волшебником. Теперь я чувствую себя прекрасно. А что вы можете предложить?
– По правде говоря, хочу жрать. Не есть, а именно жрать. Чтоб хороший кусок мяса, лучше с кровью. И не цедить этот керосин, – он небрежно оттолкнул от себя пустой бокал, – а что-нибудь ядреное! Наше, родное. Да в домашних условиях. И – расслабиться… Иногда бывает просто надо. Ко всему прочему, я не большой любитель ресторанной кухни. Чтоб есть вкусно, надо приготовить своими руками! Но это так, общие рассуждения, не обращайте внимания.
– Ну почему же? Я как раз полностью разделяю ваши… – она с готовностью улыбнулась, – вкусы и привязанности. И потом, вы так хищно изобразили, как будете рвать на части острое мясо, что у меня у самой в животе заурчало! – Она заливисто рассмеялась. Тряхнула роскошными черными кудрями, запрокинула голову, демонстрируя совершенную линию горла и подбородка. Игриво стрельнула глазами.
Филя неожиданно обратил внимание, что ее пальцы все еще лежат на его руке, и положил свою ладонь сверху, слегка сжав их. Не надо много усилий, чтобы женщина ощутила твердость его намерений. Проницательный долгий взгляд – глаза в глаза, легкое, слегка беспомощное движение губ, тяжкий выдох и… они поднялись одновременно.
Подавая ей на вешалке меховое манто, он чуточку прижал ее к себе. Понял, что она уже готова пребывать в этом состоянии сколько ему будет угодно. Поэтому шустро накинул, не запахивая, и свое кашемировое изделие, взятое из шкафа спецодежды в "Глории", и, бережно держа женщину под локоток, вывел ее на улицу, прямо к сверкающему своему "БМВ".
На миг почудилось, что его уколол чей-то очень внимательный взгляд. Удержался, не стал озираться. Но когда уже устроил Юлию на сиденье и захлопнул дверцу, обойдя машину со своей стороны, прежде чем сесть самому, кинул взгляд туда, где таилась опасность. И чуть не расхохотался. Выглядывая из-за угла, за ними наблюдала Лидия. Подумал: бедная девочка! Это ж только представить, что сейчас у нее в башке-то делается! И потом, неужели она все-таки приняла эту игру всерьез? А что, черт их знает, этих безмужних баб!..
Алексей Петрович Кротов любил бильярд. Не в том смысле, что был азартным игроком, нет. Особого азарта он вообще как-то не испытывал, поскольку заранее профессионально-грамотно рассчитывал все свои действия. А бильярд для него был одним из верных способов решения тех или иных задач. Плюс определенная острота риска. Всегда ведь имеется возможность наткнуться на более сильного игрока.
Готовясь к встрече с Борисом Осинцевым, он постарался предварительно выяснить, какие увлечения и интересы превалируют в характере обувного короля. Чем он занимается вообще, помимо, как говорится, основной работы – то есть накопления денег? Что он любит еще, кроме женщин? И почему имеет место такой странный разброс вкуса – от великолепной Инны до заморенной воздержаниями Марины. Если суть отражена в принципе: хочу перепробовать все, – совсем необязательно по каждому случаю играть свадьбу. И проявлять при этом поистине королевскую щедрость по отношению ко всем бывшим своим женам.
Кротов был, конечно, знаком с Осинцевым, но шапочно, однажды и походя. Борис, он знал, несомненно умный и деятельный бизнесмен, съевший на своем деле собаку. Талант, которого не отнимешь. И видимо, он поставил дело так, что оно развивается само, сохраняя постоянную тенденцию к росту и занимая только часть внимания хозяина. Наведенные справки выдали достаточно емкую информацию о том, где, с кем и когда проводит основное свое время Борис Аркадьевич. Так вот, одним из пунктов его частых визитов была бильярдная Дома писателей. Хорошо, кстати, знакомая и Алексею Петровичу.
Прежде это место вообще считалось наиболее престижным среди ему подобных. Шары можно было покатать и в Доме архитекторов, и в Доме кино. Даже в Парке культуры и отдыха имени пролетарского писателя при большом желании всегда можно было оторваться в охотку. Но в ЦДЛ, в уютном подвальчике возле буфета, Алексей Петрович мог позволить себе покейфовать, запросто сражаясь против живого классика советской литературы, чье имя было у всех, что называется, на устах. Мог иной раз позволить себе даже и проиграть в шутку какому-нибудь набирающему известность молодому поэту или прозаику, явившемуся к зеленому сукну с заведомой целью ободрать чужака и тем самым оплатить свой уже заказанный стол наверху, в Дубовом зале ресторана. Все это бывало – раньше.
А теперь литераторы куда-то подевались, уступив собственные законные места пришлым нуворишам от бизнеса, которые весь свой личный интерес сводят к тому, чтобы от пуза "накутаться" по соседству с теперь уже вечно моложавым великим Евтушенко либо с постоянно сутулящимся от тяжкого бремени славы Вознесенским…
Итак, Борис Аркадьевич предпочитал бильярдную ЦДЛ. Маркер, предупрежденный Кротовым, обещал дать немедленно знать, как только Осинцев изволит появиться в подвальчике.
Удача оказалась на стороне Алексея Петровича: звонок от маркера последовал несколько часов спустя. А еще через тридцать минут Кротов уже и сам спускался к зеленым столам под большими квадратными абажурами.
Встреченный в дверях маркером, он сунул тому американскую купюру с изображенным на ней президентом Грантом и вступил "под своды".
Осинцев поднял голову и взглянул без всякого интереса на вошедшего. Кротов вежливо кивнул. Осинцев малость подумал и кивнул тоже – но небрежно, как бы походя и даже непонятно кому.
Алексей Петрович отказался от фальшивых услуг маркера и стал наблюдать за игрой Осинцева с его партнером, гонявшими по сукну "американку". Преимущество олигарха было явным. Либо его партнер мазал нарочно и не забивал такие нары, оставлять которые на поле было просто неприлично. Детский сад какой-то. Кротов постарался сделать так, чтобы его личные ощущения от этой игры ясно обозначались на лице: он напрягался, морщился при неудачных ударах, взглядом словно подсказывал, какой шар надо бить, – короче, болел изо всех сил. За неудачи соперника, разумеется. Что не должно было, по его расчетам, укрыться от внимания Осинцева.
И добился своего. Закончив партию, Борис Аркадьевич, поглядев на Кротова, изволил кивнуть, словно приглашая к более близкому знакомству.
Кротов не стал чиниться, тут же подошел, руку протянул для пожатия, а затем вынул из верхнего кармана пиджака свою визитку и протянул Осинцеву:
– Это чтоб вы, Борис Аркадьевич, не мучили себя зря воспоминаниями, где мы могли встречаться.
Осинцев прочитал: "Кротов Алексей Петрович, бизнесмен". Затем поглядел с некоторым сомнением. как бы ожидая продолжения.
И тут Кротов опять пошел ему навстречу:
– Умарчик. "Рэдиссон"… Не помните? – Улыбнулся и пояснил: – На его дне рождения, в Архангельском. Один из нас соус держал, а другой поливал барашка. Не вспомнили? – и хитро сощурился, будто от дыма костра.
– Ха! – воскликнул Осинцев. – А я смотрю – лицо знакомое, а где – убей, не вспомню! Ну да, – он кинул взгляд на визитку, – точно, Алексей Петрович! Но мы тогда, кажется, так и не поговорили?
– Коньяк оказался очень старым! – шутливо пожаловался Кротов.
– Это верно, – затряс головой Осинцев, – меня, кажется, привезли домой совершенно в разобранном состоянии!
– Аналогичный вариант! – засмеялся Кротов и показал глазами на бильярд. – Нет желания?
– Что ставите? – вмиг среагировал Осинцев. – Извините, я материалист!
– Жму руку. – Кротов ткнул большой палец в потолок. – Ужин на ваш выбор, Борис Аркадьевич. Или – мой.
– Вы так уверены?
– Надежды, говорят, юношей питают. А мы с вами люди солидные, нам негоже рассчитывать на случайную удачу, верно?
– А вот и проверим. Кто разбивает?
– Вы – победитель, – улыбнулся Кротов, – вам и открывать шампанское!..
Осинцев играл неплохо. Можно даже сказать, хорошо. Но до Кротова ему было, конечно, далеко. Не тот все-таки класс.
Вполне сносно Осинцев уловил три не совсем трудных шара, причем один практически накатил. То есть полностью использовал свои же возможности.
Заинтересованный маркер подошел ближе, за ним потянулись свободные от игры и ждущие своей очереди игроки, окружили стол по периметру.
Алексей Петрович обошел стол, мельком взглянул на маркера, чуть подмигнул ему. Потом выбрал самый трудный шар, подумал, прикинул и с треском воткнул его в среднюю лузу. Следом, без остановки, положил еще шесть. И вдруг словно сломался – промазал по "покойнику" отдав и его, и еще пару откровенных подставок своему партнеру, даже слегка было приунывшему от такого блистательного разгрома.
Тот воспрянул духом и немедленно закончил партию. После чего шумно выдохнул воздух и облегченно кинул кий на сукно.
– Ну я вам скажу-у!.. – протянул он, с уважением поглядывая на обескураженного Кротова.
– Не та стала рука, да, Ефимыч? – прищурившись, спросил Кротов у маркера.
– Дак ведь еще великий композитор Рахманинов утверждал, что ежли он только день не поиграет на роялях, ему самому тут же заметно, а как два – так о том уже и публика знает. А наше дело тонкое, оно каждодневного глаза и руки требует! Разве ж не так, Алексей Петрович?
– Истинно так! – засмеялся Кротов, приобнимая маркера. – Великий ты, Ефимыч, утешитель. А вас, Борис Аркадьевич, искренне благодарю за то, что сбили спесь с одного шибко самонадеянного господина. Ефимыч, на здоровье тебе. – И сунул ему в руку второго Гранта. Прошу, Борис Аркадьевич, надо обмыть честный проигрыш.
В ресторане наверху им немедленно нашелся стол у стены – на две персоны. Предоставив победителю составлять меню, Кротов стал оглядывать битком забитый незнакомыми людьми зал. Действительно, одно название, что писательский дом, а народ-то с явным уклоном в криминальный бизнес – наголо бритые черепа, визгливые девицы, слишком свободные манеры… Где ж теперь те имена? Где привычные прежде лица, на которые смотрел с невольным почтением? Где веселые – через весь зал – пикировки поголовно знакомых литераторов?
– Что вы скажете, Алексей Петрович, – сосредоточенно глядя в меню, сказал Осинцев, – если мы с вами…
– Ваше слово – закон! – словно отгородился ладонью Кротов.
– Тогда… – Осинцев огляделся, увидел официанта и щелкнул поднятыми пальцами.
Главным для Самохина было не установить необходимую аппаратуру в спальне мадам Поспеловской-Фединой – или наоборот, один хрен! – а без осложнений проникнуть в дом и квартиру. Потому что все остальное было действительно делом техники.
В застекленном закутке, предназначенном для дежурной по главному подъезду, ныне громко именуемой консьержкой, сидела пожилая женщина. Самохин по-свойски склонился к открытому, типа кассового, окошечку:
– Привет, мать! Ну что у вас тут, докладывай!
– А чего у нас может быть? – бдительно спросила сторожиха. – У нас всегда порядок. Ты, милок, не ошибся, часом? Может, не по тому адресу?
– Здрасте вам! – несколько развязно ответил Самохин. – А у меня вон тут… – Он расстегнул полушубок и вынул из кармана чистенького фирменного комбинезона целую пачку бумажек – нарядов, накладных, всякого рода счетов. Стал их листать, опустив чемоданчик на пол. – Ну вот, я ж говорю! На двенадцатом этаже – мандраж, распределительный щит, а вот – на четвертом. Жалоба на коллективную антенну! Черт, придется наружу вылезать, а там сейчас такой ветродуй, мама родная! А ты говоришь – нет! Ладно, раз не знаешь, потопаю… – И он подхватил чемоданчик и пошел к лифту.
Консьержка посмотрела ему вслед и лишь махнула рукой: сильно ей нужна эта коллективная антенна!..
Взламывать двери Самохин не собирался. Для несанкционированного проникновения в чужую квартиру имелось достаточно технических приспособлений, лежащих все в том же чемоданчике. И пяти минут поэтому не прошло, как он оказался внутри достаточно просторной и несколько старомодной по планировке квартиры. В сталинские времена строили богато, с высокими потолками, стеклянными дверьми, настоящим дубовым паркетом, излучавшим какую-то особую теплоту, что ли. С лепными розетками на потолке и такими же карнизами, хорошо собирающими пыль – поди достань их щеткой-то! Только со стремянки и пылесосом с длинной трубой.
В спальне вполне можно было бы подвесить даже царский балдахин. Лежбище широкое, хорошо приспособленное для активных действий. Мебель добротная, с резными спинками и какими-то фантастическими гербами. Старина, одним словом, и, конечно, по нынешним временам очень дорогая. Не пожидился старик Поспеловский, оставил бывшей молодке необходимый ей для жизни творческий инструментарий – верстак и все прочее.
Самохин ходил, рассматривал, хмыкал, подозревая не без оснований, что Филе нынче будет где поразмяться. Другое дело, если бы его, Самохина, здесь сейчас не было, вот тогда, что называется, и позавидовать можно бы, а так…
А вот так – это работа, и завидовать тут нечему. Каждый миг помнить, что ты под прицелом, ни на мгновение не расслабляться – о какой же любви речь? Словно мартышка в зоопарке. Так той хоть наплевать на зрителей-посетителей, она их и за своих-то не считает, а ты должен стараться так, чтоб и мадам выглядела в самом лучшем виде, и самому находиться в таком ракурсе, чтоб ни в коем случае физиономию не засветить. От задачка!
Удобное место для глазка видеокамеры обнаружилось между резными узорами платяного шкафа – на самом верху. Вся дальнейшая работа по установке системы, подключению ее к питанию, наводке и обеспечению безопасной работы заняла именно те полчаса, которые сам себе и отвел Самохин.
Еще раз оглядев дело рук своих, он усмехнулся и аккуратно покинул чужую квартиру. Осталась лишь мелочь – предупредить Агеева, где камера и как надо будет потом ее осторожно снять, чтобы унести с собой. Подготовка к наглому и великому шантажу завершилась, и Самохин мог заняться теперь другим, не менее важным для "Глории" делом.
К сожалению, ни фамилии, ни адреса экономки покойной Осинцевой никто назвать не мог. Полина Ивановна – и все дела. Зато был известен домашний адрес Валерия Ознобихина, это Денис элементарно выяснил в справочной службе МУРа. Оказалось, что жил он практически рядом с тем домом, в котором и работал охранником. Квартира Инны Александровны располагалась в пятнадцатом доме по Тверской, рядом с Моссоветом, занимая в своем подъезде половину этажа – здоровенная жилплощадь, почти ипподром. А охранник проживал напротив, через Тверскую, в старой, еще сохранившейся в центре города одной, возможно, из последних коммуналок.
Самохин остановил частника, назвал адрес, и тот быстро и без особых претензий доставил к Долгорукому. Стольник – не такие уж крупные деньги, однако позволяют иной раз почувствовать свою независимость.
Самохин прошел сотню метров по Глинищевскому переулку, свернул в проходной двор и нашел нужный подъезд. Звонки у парадной двери указывали на квартирные номера.
После нажатия кнопки в дверном замке что-то щелкнуло, и Самохин понял, что получил разрешение на вход. Никто его ни о чем не спросил: кто, к кому, хотя решетка динамика торчала рядом с кнопками.
Он поднялся на третий этаж и толкнул сто раз крашенную коричневую филенчатую дверь. Фигушки – заперто! Пришлось снова звонить.
Через короткое время из-за двери послышался полусонный мужской голос:
– Кого надо? – Хриплый голос, то ли пропитой, то ли прокуренный, да еще и лениво цедящий слова.
– К Ознобихину. Валерий Владимирович, есть такой?
– Ну есть. Чего надо?
– Личный вопрос.
– А какой?
– Да твою мать! – выругался Самохин. – Открой, что ли! По делу, говорю же!
– А у меня выходной! – возразил голос из-за двери.
– Вот и отлично, значит, стопарик примешь.
Провокация удалась, дверь тут же отворилась. На пороге стоял взлохмаченный после сна парень в потасканной, несвежей тельняшке и мятых шароварах – так, видно, и спал.
– Ты кто? – спросил он недоверчиво у Самохина.
– Дед Пихто, – насмешливо отозвался Николай. – Проходи давай, не на пороге же пить будем!
– А я тебя не знаю, мужик. Ты того, извини! – Он начал было повышать голос.
– Не базарь, Валера, сказал же – по делу. Побазлаем и тяпнем. Все как положено.
Тот с сомнением оглядел Самохина, пожал плечами и ответил:
– Вон туда, где свет горит.
Одна из дверей в длинном коридоре, заставленном всякой бытовой фигней – ящиками, раскладушками, вешалками и прочим хламом, – была открыта.