Хорошо, вот он уже постарел лет на пятнадцать. Только этого мало. Из разложенных на столешнице зеркала экземпляров Тарасов выбрал седые усы. Самые пышные, почти полностью закрывающие верхнюю губу. Отлично. Тарасов приклеил брови, подергал за волосики. Держатся крепко, клей надежный, но только цвет бровей слишком уж пегий. Он подкрасил брови светлой тушью. Теперь лучше.
Седые бакенбарды хорошо прикрывают уши. Очки старомодные, коричневые, оправа массивная, стекла немного дымчатые. Прекрасно, в зеркале отражалась стариковская голова, сидевшая на молодых мускулистых плечах. Тарасов надел майку, светло голубую сорочку, повязал галстук, залез в брюки и снова глянул в зеркало.
Он вобрал в себя плечи, ссутулился, прошелся по комнате мелкими стариковскими шажками. Убедительно. Вот только руки портят дело. Кожа слишком молодая. Впрочем, это объяснимо. Бизнесмены не машут лопатами и заступами, они люди умственного труда. Вот и кожа на руках долго остается молодой. Да, это хорошее объяснение.
Как эта парочка будет смотреться со стороны? Немолодой мужчина, обремененный семьей, решил побаловаться с молодой цыпочкой. Простительная, по человечески понятная слабость.
Он ведь не сухарь с мозгами, заросшими плесенью. Он большой жизнелюб и даже шалун. С этим персонажем все понятно. А что, какую изюминку нашла привлекательная молодуха в отмороженном пердунчике? Ум, знания, жизненный опыт? Это даже не смешно. На кой ляд сексапильной женщине чужой опыт, если свой передавать некому?
Возможно, дамочка предпочитает зрелых мужчин. Даже перезрелых, так сказать, на грани загнивания. А может, её и пожилого человека связывают деловые отношение, которые все рано, как ни крути, решаются через ресторан и койку в гостиничном номере. Короче, возможны варианты.
Внешне все выглядит нормально. Сама женщина должна смотреться привлекательно, выразительно, но не вульгарно. Официанты, мэтр и посетители ресторана просто обязаны обращать внимание, прежде всего на женщину. На её стройные бедра, грудь, выпуклую, объемную, но не слишком открытую посторонним взглядам. На бабу должны смотреть, не на мужика.
Бизнесмен будет находиться в тени своей спутницы.
Немного старомодный, добротный костюм из синей в полоску шерстяной ткани, очки, видавший виды портфель из добротной свиной кожи, трость из полированного красного дерева с круглым серебряным набалдашником. Все это есть, все лежит на кровати.
А портфель ровно в семь часов в ресторане "Домино" ему передаст некто Бузуев, офицер в отставке, ныне промышляющий изготовлением на заказ всяких смертельных хлопушек. В портфеле китайский термос, точнее взрывное устройство направленного действия. На корпусе термоса кнопка, нажимаешь, начинает работать часовой механизм, таймер установлен на три минуты. Этого времени хватит, чтобы благополучно смотаться из ресторана.
Три дня назад на одной из съемных квартир в районе Ленинского проспекта Тарасов осмотрел термос и остался доволен работой взрывотехника. "Нужно увеличить мощность, скажем, ещё грамм на двести", – сказал он.
Бузуев недовольно покачал головой: "Вы что, хотите, чтобы жилой дом рухнул?" "Дом не рухнет, – ответил Тарасов. – Крепкое здание, старинная постройка. Хочу, чтобы этот кабак, его хозяина и обслугу разнесло на мелкие части. За два дня справишься?" "Будет готово уже сегодня вечером", – ответил Бузуев. "Мне не нужно сегодня вечером. Нужно через два дня. Бросишь сообщение на мой пейджер, встретимся у входа в ресторан в семь часов вечера. Правда, ты можешь меня не узнать".
"Это как?" – вращал глазами взрывотехник. "Где твоя солдатская смекалка? Я хочу устроить небольшой маскарад. Хочу постареть лет эдак на двадцать, на тридцать. У меня в руках будет трость из красного дерева. Вот по трости меня узнаешь".
Тарасов рассчитался с Бузуевым, передал ему пустой портфель из свиной кожи, запер съемную квартиру. Тарасов решил впредь здесь больше не появляться. О квартире знает Бузуев. Мало ли что… Если Бузуева вдруг прихватят, молчать ему нет резона.
* * * *
Все будет хорошо, – сказал себе Тарасов. Это его день.
Правда, сегодня жарковато, чтобы напяливать шерстяную тройку. Если сильно вспотеешь, может потечь грим. Но другого костюма все рано нет под рукой. А бизнесмен, что поделать, пожилой человек, немного мерзнет. Старая кровь, не бежит, а едва движется по жилам, она не греет даже в жаркие летние вечера. На горячих молодых девочек вся надежда. Тарасов усмехнулся.
Теперь голос и речь. Интонации должны быть мягкими, сам голос немного тонкий, козлиный. Не помешают старомодные обороты речи: моя милочка, пупсик, я томлюсь. Тарасов, смотрясь в зеркало, проблеял несколько фраз. Ничего, получается. Классический духарик с геморроем.
Он просунул руки в рукава пиджака. Плечи, подбитые ватой, мешковатость костюма надежно прятали мускулистую спортивную фигуру. Тарасов, надел наручные часы на кожаном ремешке, взял с кровати трость, ещё раз прошелся по комнате, наблюдая за собой в зеркало. Ни дать, ни взять – светский лев на прогулке. Пора выходить.
На Тверской большой выбор женщин.
К пяти часам бабочки начинают слетаться. На роль подружки наверняка найдется подходящая кандидатура. А столичная проститня просто обожает степенных клиентов, работы с ними немного, запросы традиционные, деньги есть. Главное же, пожилые люди – самые надежные, не кинут.
Тарасов вышел из подъезда, неторопливо перебрался на противоположную сторону улицы и не стал поднимать руку, когда мимо проезжали "Жигули". Ему казалось, что сейчас подобает проехаться в более солидной машине. Наконец, из-за поворота появилась темная "Волга, Тарасов сделал отмашку. Когда машина остановились, проблеял: "На Тверскую, молодой человек". Водитель кивнул головой.
Через четверть часа Тарасов, велев водителю ждать, с видимой натугой выбрался с заднего сидения. Он встал на тротуаре и стал разглядывать девочек.
Эти двое, стоящие у самой лестницы в гостиницу, слишком молоды, почти дети. У другой девки, делающей вид, что гуляет по тротуару, вызывающий вид: много косметики, высокая прическа, бордовая цыганская блузка. Эта отпадает. А вот та, дальня, что стоит возле колонны, ничего.
Грива рыжих волос, тигровая блузка, короткая светлая юбка плотно обтягивает выпуклую задницу. Корма хорошая. Тарасов, постукивая тростью о тротуар, сделал несколько шагов вперед. И перед у девочки хороший, все при всем. Он приблизился к проститутке.
– Мадам, разрешите пригласить вас на скромный ужин.
Тарасов изобразил нечто вроде реверанса. Женщина подняла брови и смерила клиента оценивающим взглядом.
– Двести за ночь, папаша. И я вся твоя.
– Без проблем, милочка. Можно даже денежку вперед.
Скорее всего, сегодняшним вечером эта цыпочка умрет, – Тарасов всмотрелся в женские глаза. Красивая, даже жаль её. Но сколько стоит жизнь проститутки? Недорого. Цену она сама назвала – двести баксов. Пусть будет так.
– Вперед денежку – это необязательно, – великодушно разрешила проститутка. – Меня зовут Ира.
– Очень приятно. А меня зовут Станислав Васильевич. Пойдемте, Ирочка, к машине.
Тарасов показал наконечником трости на темную "Волгу".
* * * *
Важный разговор с Германом Семеновичем Старостиным, главным режиссером театра, Локтев начал плохо, не на той ноте, начал с пререканий.
Старостину настроение с раннего утра испортила жена. Она объявила, что не едет вместе с театром на гастроли в Питер, как уславливались раньше, а отправляется в Крым к дальней родственнице. После утренней размолвки с женой Старостин был на нервном взводе и не собирался даже в мелочах уступать просьбам Локтева.
Старостин побродил по собственному тесному кабинетику, окна которого выходили в пыльный театральный дворик, упал в кресло и стал массировать виски кончиками пальцев.
– Вы, уважаемый, давите мне на психику, – сказал Старостин. – Не приходите на художественный совет, не являетесь на читку. Вы всегда отсутствуете. То вы болеете… То понос, то золотуха – так это называется. А теперь, когда мы решили, что ваша гениальная пьеса нуждается в доработке…
При слове "гениальная" Старостин презрительно скривил губы.
– Когда мы так решили, вы вдруг обиделись. У вас звездная болезнь. Вы зазнались. Решили вдруг, что вы второй Вампилов. С чего вы это взяли? Кто вам сказал такую глупость?
– Я не обиделся, я не зазнался, у меня нет звездной болезни, – Локтев поджал губы. – А про Вампилова вы мне сами сказали.
– Я сказал?
Старостин сморщил некрасивое лицо и превратился в совершенную копию обезьяны.
– Я не мог сказать такой глупости. Я говорю это вам в лицо: вы далеко не Вампилов. Вы с ним и рядом не сидели в одной грим уборной. А ваш опус утвержден в нашем театре только потому, что сейчас дефицит… Впрочем, хватит словоблудия. Вы соглашаетесь на изменения?
– Я только прошу не кромсать пьесу вдоль и поперек, – подал голос Локтев. – И не изменять место действия.
– Тогда объясните, почему действие пьесы происходит в небольшой военном гарнизоне?
Старостин запыхтел сигаретой.
– Почему бы и нет? Мой отец был военным строителям. Мои детство и юность прошли в небольших военных гарнизонах…
– Если бы ваш отец был космонавтом, действие пьесы разворачивалось в космосе? Артисты в скафандрах, на заднем фоне симпатичные звездочки. Но вот только трудно на театральной сцене сыграть невесомость.
– При чем тут космос? – застонал Локтев.
– А при чем тут военные гарнизоны? – крикнул Старостин. – Мы перенесем действие на подмосковную дачу, точнее в интернат для престарелых работников культуры. Мы так решили.
Локтев не нашел слов. Он глубоко вздохнул, придумывая достойный резкий ответ, но тут во внутреннем кармане пиджака запикал пейджер. Локтев вытащил пейджер, глянул на экранчик: "Все готово. Как договорились, сегодня в семь в ресторане "Домино". Подписи нет. Локтев посмотрел на часы. Три сорок пять по полудню.
Он поднялся со стула, попросил у Старостина разрешения позвонить. "Лишь бы он был на месте", – подумал Локтев и накрутил номер Журавлева. Трубку подняли после третьего гудка, голос частного детектива, как всегда, казался сонным.
– Агентство "Северная звезда".
– Это я, – сказал Локтев. – На ваш пейджер только что поступало сообщение? Хорошо. Тогда я срочно к вам еду.
Локтев положил трубку.
– Куда это вы едете? – удивился Старостин. – Мы ещё не договорили.
Локтев, уже выходивший из кабинета, застыл в дверях, только сейчас вспомнив о прерванном споре с режиссером.
– Мне передали срочное сообщение. Моя родственница при смерти.
– Смотрю, у вас все семейство какое-то хилое, болезненное. Что ж, передавайте родственнице привет и пожелания. Чтобы она скорее того… В смысле, выздоравливала. Жду вас завтра.
Локтев не дослушал. Он слетел вниз по лестнице, выбежал из здания театра, сел за руль и через минуту уже мчался к Сретенке.
* * * *
Журавлев зевал, всем своим видом демонстрируя, что в данный конкретный момент видеть посетителя ему не очень хочется. Но Локтев, плотно усевшись на стуле перед письменным столом Журавлева, был неумолим.
– Сегодня в семь вечера мы должны быть в ресторане "Домино", – объявил он.
– Слушайте, молодой человек, почему бы вам не сходить в этот ресторан одному? – Журавлев широко распахнул пасть и зевнул. – Там наверняка собираются симпатичные девочки. Вы хорошо проведете время.
– Я выдал вам аванс за работу, – твердо сказал Локтев. – Пока что вы эти деньги не отработали. Единственное, что вы сделали, – это выдали мне двойник пейджера Тарасова. И теперь хотите устраниться от дела. Вы должны меня сопровождать. Если вы не пойдете со мной, аннулирую наш договор к чертовой сраной матери.
Журавлев курил, пепел падал на клетчатую безрукавку.
– У вас, молодой человек, появляется собачья хватка. Но не будем горячиться. Если вы настаиваете, я пойду. Только хочу поинтересоваться. Неужели вы так богаты, чтобы тащить с собой в кабак лишнего человека, оплачивать угощения. "Домино" заведение категории Б, но цены там довольно высокие. Я много ем. В вашем возрасте у меня совсем не было денег. А откуда у вас деньги? Недавно похоронили любимую бабушку? А старушка имела отношение к нефтяному бизнесу?
– Я никого из родственников не хоронил. У нас мало времени. И вот ещё что, пока не забыл. У меня есть для вас новое поручение. Нужно узнать все о некоем Мизяеве Олеге Иннокентиевиче. Судимый, кличка Мизер, москвич, отроду лет тридцать с небольшим. По моим сведениям, пару дней назад его насмерть сбила машина.
– Что вы хотите знать о покойнике? На каком кладбище похоронили Мизяева? Или сколько человек присутствовало на похоронах? В какую сумму обошлись поминки?
Журавлев засмеялся.
– Дело в том, что за рулем той машины был я, – вздохнул Локтев. – Я хочу узнать, сбил я Мизяева или кого-то другого. В милиции мне показали альбом с фотографиями. На карточке был тот самый человек, которого я задавил. Следователь сказал, что этот Мизяев правая рука какого-то вора в законе. И блатные якобы заочно приговорили меня. Только пока не знают, где искать. Мент меня заставил написать агентурную подписку о согласии стать добровольным осведомителем. Я хочу убедиться, что сбил именно того человека. Хочу убедиться, что менты меня не кинули.
Журавлев снова рассмеялся, но смех оборвал приступ икоты.
– Кажется, вы единственный человек в этом городе, кто верит милиции, – Журавлев сделал запись в блокноте. – Подписку-то вы все равно уже дали. Значит, вы милицейский соловей?
– В какой-то степени соловей, только песен милиции ещё не пел.
– Я завтра же наведу справки об этом Мизяеве. Только это лишний труд для меня и лишние расходы для вас.
– Все равно, я хочу знать правду. Кстати, вы идете вместе со мной в ресторан?
– Молодой человек, я не спал две ночи кряду. Моя дочь сегодняшним утром родила. Я стал дедом.
– Поздравляю. У вашей дочери все прошло успешно?
– Успешно?
Журавлев плюнул на пол.
– Я вчера отвез дочь в родильное отделение больницы. Ее положили на каталку и оставили там в каком-то коридоре. Схватки проходили в течение десяти часов. Но врач только однажды подошел к ней. Когда младенец выскочил из моей дочери, крошку едва успели поймать в сантиметре от пола. Вот вам и успешно. Кстати, мой зять в командировке, прилетает вечером. Он даже не знает, что стал отцом. Он такой же молодой и симпатичный мужчина, как вы. Только умный и деликатный.
– Я тоже иногда бываю умным, – сказал Локтев. – Так вы идете?
Вместо ответа Журавлев положил непотушенный окурок в пепельницу, встал, распахнул дверцу тумбочки, вытащил какую-то одежду и начал переодеваться. Локтев стал размышлять о событиях предстоящего вечера. Что задумал Тарасов? Возможно, в этом кабаке у него назначено свидание с дамочкой или деловой разговор.
Тут гадать бесполезно. Ясно только, что в семь вечера Тарасов появится в "Домино". Каковы действия Локтева, когда он нос к носу столкнется с Тарасовым? Об этом Локтев ещё не успел подумать. Может, лучше прямо сейчас связаться с Руденко? Нет, только не это.
Если Руденко обо всем узнает, Тарасову уготована судьба того несчастного боксера, который в страшных мучениях доживал последние часы в реанимационном отделении. Которого застрелили якобы за то, что он хотел разоружить милиционеров. Если в ресторан нагрянет милиция, Тарасов не поднимет вверх руки. Тарасов не сдастся, потому что сдаваться не в его правилах. И его просто пристрелят.
Взять его мертвым, так милиционерам даже удобнее. Меньше бумаготворчества. Хорошо, Руденко он не звонит, действует самостоятельно. Он, Локтев, просто подойдет к Тарасову и поговорит с ним по-мужски. Задаст несколько вопросов, получит на них ответы… Или не получит. Там будет видно.
– Я готов, – сказал Журавлев.
Локтев повернул голову и хмыкнул. Журавлев нарядился в белую сорочку с красным пятном от томатного соуса на самом воротнике, галстук бабочку, бордовую в белый горох. Сверху надел черный пиджак, перешитый из форменного железнодорожного кителя, сильно поношенного. На ногах серые брюки и открытые желтые сандали. В руке Журавлев держал черную фуражку с околышком неопределенно цвета. И, кажется, собирался водрузить фуражку на голову.
– Вы блестяще выглядите, оделись как раз для ночного ресторана – сказал Локтев. – В таком виде вы и собираетесь идти? Еще и в фуражке?
– Что, на чучело похож? – усмехнулся Журавлев. – Со стороны все будет выглядеть достоверно. Молодой преуспевающий сын – это вы. Старик отец, ныне пенсионер, бывший железнодорожник – это я. Так вот, любящий сын раз в год приглашает отца по-семейному отметить в ресторане его день рождение. Как идея?
– Хорошая, но китель лучше снять. И фуражку тоже. Вы и без неё не замерзните.